Глава 13

В течение нескольких месяцев по субботам и воскресеньям, а также по вечерам после занятий Гиацинта шила и складывала свою работу, никому не показывая ее. Работая, она слушала музыку. «Я прослушала десять опер, – подсчитала Гиацинта. – И сшила платьев столько, что они могут составить небольшую коллекцию».

Юбка из обивочной ткани все еще висела в шкафу. Из той же ткани она сшила жакет, который также повесила в шкаф. Светло-зеленое платье, сшитое Гиацинтой для Францины и взятое той в Мехико, она воспроизвела из зеленого атласа. В шкафу висело и черное платье с воротником, стилизованное под семнадцатый век и отделанное белыми кружевами, серый шерстяной костюм с алым кантом, расклешенный льняной костюм, различные брюки и блузки.

Однажды, перебирая свои изделия, Гиацинта подумала, что все эти изысканные, созданные ею вещи приносят радость в процессе их создания. У нее никогда не возникало желания надеть их. Одежда самой Гиацинты вполне отвечала образу ее жизни: занятия, уик-энды с женщинами, с которыми она подружилась, визиты Францины в Нью-Йорк. Кстати, круг общения Францины был гораздо шире, чем у дочери.

Посещения Франциной Флориды длились не более двух дней. К Гиацинте приезжали дети, но тоже на короткое время. Арни, появляясь в городе, приглашал ее на обед, и никогда – в номер своего отеля…

Казалось, того вечера вообще не было. Гиацинтой владели сложные чувства: она испытывала к Арни благодарность и глубокое расположение. О том, что чувствовал сам Арни после того, как она отвергла его, Гиа могла лишь гадать. Очевидно, он хотел ее видеть – иначе зачем бы ему навещать ее? Наверное, у него были другие женщины, которые давали ему то, что не дала она. Возможно, он жалел Гиацинту, узнав про историю с пожаром.

Стоя однажды перед своими работами, рассеянно глядя на них и размышляя о своей жизни, Гиацинта решила попытаться продать их. Не прошло и пятнадцати минут, как она сложила все в большую коробку, спустилась вниз и взяла такси. Через десять минут она приехала в самый фешенебельный магазин на Мэдисон-авеню и показала свои изделия управляющему.

Наблюдая, как он изучает содержимое коробки, Гиацинта подумала: не удивило ли его такое эксцентричное поведение? Через минуту она почувствовала ужас от своей дерзости и ощутила желание убежать из магазина.

Впрочем, элегантный управляющий не казался шокированным. Напротив, проявил явный интерес. В молчании проходили минуты. Только тихо шуршала папиросная бумага, в которую были завернуты изделия.

– Мне нравится серый костюм, отделанный алым кантом, и кружевная блузка. – Управляющий улыбнулся.

Он доставал из коробки одну вещь за другой, внимательно разглядывал, а затем аккуратно упаковывал.

– Ваши работы интересны. Вы, должно быть, не ожидали положительного ответа?

Гиацинта покачала головой.

– Напишите ваше имя, номер телефона и несколько слов о себе. Нам нужно подумать. Я непременно дам вам знать.

В странном состоянии, не понимая, не дурачит ли ее этот джентльмен, Гиацинта взяла коробку и на такси вернулась домой.

Через несколько дней Гиацинте позвонил незнакомый джентльмен. Она сразу подумала, что сейчас услышит вежливый отказ.

Но это оказался секретарь весьма знаменитого модельера – Лины Либретти. То, чем Шанель была для Парижа сорок лет назад, тем сегодня была для Нью-Йорка Либретти. Гиацинте предложили выставить костюм в магазине на Мэдисон-авеню и спросили, не привезет ли она свои работы в офис завтра или послезавтра.

Ошеломленная Гиацинта положила трубку. Она, конечно, знала Лину Либретти, поскольку та несколько раз выступала у них в школе. Эта смуглая подвижная женщина говорила с сильным европейским акцентом. На следующий день Гиацинта отправилась на Седьмую авеню, окрыленная надеждой, но не верящая в свою удачу.

Громадный стол в просторной комнате был завален журналами, вдоль стен стояли полки с папками и фотографиями знаменитостей. За громадным столом сидела миниатюрная женщина. Выступая в классной комнате, она не казалась Гиацинте такой маленькой.

Дама встала и, приветливо улыбнувшись Гиацинте, тут же приступила к делу.

– Вам не следовало привозить все это. Я знаю вашу работу, ваши эскизы. Разве вы не помните, что я была в вашем классе?

– Очень хорошо помню.

– Да. Я вас тоже помню. Мне хотелось поговорить с вами в конце семестра, но я не люблю отвлекать студентов в середине года. Однако вы вынудили меня. Вы произвели впечатление там. – Широким жестом она показала в сторону Мэдисон-авеню. – Я делаю четыре выставки в год, и у меня все тут же раскупают. Но думаю, что вы об этом тоже слышали.

Гиацинта кивнула.

– На меня вы тоже произвели впечатление. По-моему, вы разбираетесь в искусстве и чувствуете природу. Я права? Да вы садитесь!

Эта женщина была весьма неординарной и, без сомнения, умной.

– Так я права? – повторила мисс Либретти.

– Да, я занимаюсь… точнее, занималась живописью. А выросла я в маленьком городке среди сельских ландшафтов.

– Ну вот, – перебила ее Либретти. – Я увидела это в вашей работе – все эти листья и оттенки неба. Свежесть. Может, вам это покажется вздором, но вы очень хороши, дорогая, очень хороши! Я уже старая женщина, мне за семьдесят, мимо меня прошли сотни людей. Они все думают, что у них талант, бедняжки, хотя он мало у кого есть. Они считают себя оригинальными, но сколько этих оригинальных? – Лина Либретти засмеялась. – Я сама не слишком оригинальна. Хотите работать у меня? Я научу вас гораздо быстрее, чем это сделают в школе.

Сердце у Гиацинты неистово забилось.

– Хорошо, я вижу, что вы придете. А теперь откройте эту картонку и дайте мне взглянуть на ваши произведения. Вы на днях просто ошеломили того бедного управляющего.

Только через полгода Гиацинта реально оценила случившееся. С одной стороны, ей предстояло многому научиться и ее первоначальная эйфория исчезла на второй день пребывания в заведении Лины Либретти. Гиацинта постоянно боялась, как бы ей не сказали, что она не подходит и произошла прискорбная ошибка.

Никогда еще Гиацинта не видела рабочий зал, где при невероятно ярком освещении сидели и стояли мужчины и женщины, которые шили, кроили и отделывали предметы фантазии модельеров. Только журналы мод изображали, как модельер драпирует живую модель. Сама Гиацинта лишь однажды проделала такой опыт с Франциной.

Ошибки обескураживали ее, она боялась выговоров Лины, подмечавшей каждую ее оплошность. Однажды Гиацинта даже сказала, что Лине лучше уволить ее, на что та ответила:

– Не будь идиоткой! Ты останешься здесь и после меня, если захочешь.

Гиацинту переполняли идеи. Она посетила музей костюма, китайскую выставку, Центральный парк – и все давало ей импульсы для новых замыслов. Кружева на детском чепчике преобразовывались в оборки на бальном платье, а сари – в развевающиеся рукава.

Лина кивнула.

– Хорошо. Теперь давай выкроим. Наблюдай за мной внимательно.

Когда тот магазин, куда Гиацинта носила свои первые образцы, заказал ей несколько работ и выставил под именем Либретти, появилась статья в популярном журнале мод, где сообщалось, что новая модельерша молода и что зовут ее Гиацинта.

Лина была щедрой.

– Если продолжишь так, как начала, я предоставлю тебе полную свободу. Ты будешь работать за более низкую цену – не низкую, а чуть ниже, – и мы назовем твои изделия «Продукция Гиацинты – Лины Либретти».

Люди по-разному реагировали на внезапные перемены в ее жизни.

Францина немедленно приехала в Нью-Йорк, пригласила Гиацинту на гала-обед в одном из шикарнейших ресторанов и купила браслет, чтобы идти вместе с новой знаменитостью. Вместе с тем за ее гордой улыбкой прятались сомнение и недоверие, как будто все это казалось ей нереальным.

Арни выказал восхищение и скептицизм.

– Блестяще! Потрясающе! Пусть мир узнает! Но ты новичок в этом деле, так что будь осторожна. Осмотрись и выясни, какова конъюнктура и цена. Не позволяй никому взять над тобой верх.

От Джеральда пришло короткое дружелюбное письмо с поздравлениями. Гиацинта выбросила его в корзину. Поскольку Джеральд не подписывался на модные журналы, Гиацинту удивило, что до него дошла эта новость.

– Это ты ему сказал, – упрекнула Гиацинта по телефону Арни.

– Клянусь, что нет. Пойми, Гиа, ты сама сделала себе имя. И всего за какие-то шесть месяцев. Но не зазнавайся, малышка.

Время лечит… Это должно означать, что оно исцеляет все раны. Но только не ее. Оно лишь научило Гиацинту делать хорошую мину, благодарить Бога за интересную работу, за то, что дети здоровы и что ей пока удается избегать угрозы, нависшей над ней.

«Видя симпатичного мальчика с портфелем, – размышляла Гиацинта, – я вспоминаю сына, которому тоже десять лет. Думаю я и об Эмме, маленькой худенькой девочке, очень впечатлительной и любопытной. Она похожа на отца и на Францину. Эмма будет высокая, как я. В отличие от меня мои дети привыкли к своему образу жизни.

Все изменилось, или же, напротив, ничего не изменилось, и это зависит от того, к чему ты стремишься. Между Франциной и мной установилось перемирие. Она больше ни о чем меня не расспрашивает. Арни остается все таким же – живым, экстравагантным и верным; между нами так все и осталось недоговоренным с того вечера, когда я вырвалась из его объятий. Лина по-прежнему полна энтузиазма. Она очень довольна, потому что теперь, спустя год, мои работы продаются в восемнадцати самых престижных универмагах восточного и западного побережья. У меня уже появился вкус к выставкам, фотографиям и интервью.

Да, все изменилось – и вместе с тем не изменилось ничего».

– У меня есть для тебя новость, – сказала Лина. – Зайди ко мне и закрой дверь. Пусть это останется между нами до следующей недели, когда об этом узнают все. Я решила продать дело.

– Продать? Но почему? Что вы собираетесь делать?

Было невозможно представить себе эту маленькую подвижную женщину вне здания на Седьмой авеню, вне просторной комнаты, где она восседала, как королева, за своим огромным, заваленным папками столом.

– Ну, я не намерена делать это прямо сейчас. Я лишь готовлюсь к этому. А потом я еще наслажусь миллионами, которые мне заплатят. – Лина засмеялась. – Это шутка. А вообще я устала – конечно, не до такой степени, чтобы не совершить путешествие вокруг света, но я старею и пришло время перемен. Теперь твое время.

– Мое? Да я скорее сочту, что это мне пора уходить.

– Вздор! Благодаря тебе люди покупают вещи у меня. Существует громадное производство одежды, и, как везде в этом мире, сегодня все хотят расширяться и дальше. И хотя они джентльмены и слишком дипломатичны, чтобы откровенно это сказать, им хотелось бы влить свежую кровь в эту фирму, когда они возьмут ее под свое крыло. Ты молода, Гиацинта. – И Лина эффектно сверкнула черными очами, ожидая реакции Гиацинты.

Гиацинта была ошеломлена услышанным.

– Неужели вы полагаете, будто я настолько компетентна, чтобы управлять этой махиной?

– Конечно же, скоро ты не сможешь. Но я останусь в качестве советчицы до тех пор, пока это понадобится. У тебя будет тот же самый штат, те же управляющие, бухгалтеры, которые будут тебе помогать. И ты научишься, как научилась многому уже сейчас. А в дальнейшем, если все пойдет так, как я надеюсь, ты будешь сидеть за тем столом, где сейчас сижу я.

Разве не вчера Гиацинта покинула школу модельеров и вошла в эту комнату, где встретилась с Линой Либретти? Не вчера ли она грустно попрощалась с Мойрой? Не вчера ли она сидела в церкви на похоронах несчастного пожарника?

– Н-не могу поверить, что все это происходит со мной, – пробормотала Гиацинта.

– Я бы тоже не поверила, если бы это происходило со мной. Да-да! – Лина откинулась на стуле. – Это очень большая фирма. Они хотят расширить свой рынок, прибрать к рукам парфюмерию, ювелирное дело, модельную обувь и прочее. Один из этих людей видел твои вечерние комплекты в Калифорнии. Уверена, это их здорово заинтересовало. Так что ты помни об этом, Гиацинта.

– По-моему, мне это снится.

– Нет, не снится, и будь начеку: они намерены прислать своих людей, чтобы обсудить кое-какие детали, – завтра или послезавтра.

– Как обрадовалась бы твоя бабушка! – воскликнула Францина, и это кое-что значило для нее, никогда не любившей свекровь и не любимой ею. Затем последовали уточнения: – Конечно, она научила тебя технике. Что же касается вкуса, то он у нее был ужасный. Это сочетание зеленого и темно-бордового – немыслимо! Похоже на гниющий виноград.

– Прежде всего надо нанять первоклассного адвоката, – заявил Арни, когда позвонил ей по телефону якобы для того, чтобы дать отчет об Эмме и Джерри. – Никогда не знаешь, что произойдет во время этих покупок и смене владельцев. Ты должна защитить себя, Гиа.

Она вспомнила о реакции этих двух людей, войдя на следующее утро в кабинет Лины. Помимо хозяйки, там находился лишь один мужчина, сидевший лицом к Лине и спиной к двери. Увидев Гиа, он поднялся. Это был Уилл Миллер.

Гиацинта сразу заметила, что он просиял. Она уже забыла, что у него такие зеленые глаза.

– Ну-ну, – проговорил он. – Вот так встреча!

– Так вы знакомы? – удивилась Лина.

– Были знакомы. Но потом поспорили друг с другом. Помните, Гиацинта?

Гиа затруднилась бы сказать, что почувствовала. С одной стороны, в ней еще тлел гнев – разве не вел себя Уилл Миллер пренебрежительно в тот памятный день? С другой стороны, она испытывала радость, увидев его. Ведь Гиацинта частенько думала о нем. Однако Гиа понимала, что не может всерьез кем-нибудь увлечься. Появление Уилла создавало осложнения. А ей осложнений хватало и без того.

– Как видите, – холодно заметила она, – я последовала вашему совету.

– Давая его, я и не помышлял, что он окажется таким удачным.

Этот краткий диалог был прерван появлением новых людей и не возобновлялся до полудня, когда деловая встреча закончилась.

– Может, пойдем перекусим? – предложил Уилл.

– Спасибо, но обычно я обхожусь сандвичами, которые сюда доставляют. У нас сейчас много дел.

– Тогда не согласитесь ли пообедать и выпить?

– Сожалею, но я приглашена на обед.

– Сегодня пятница. Давайте пообедаем завтра.

– У меня гости. Друзья моей матери, – поспешно добавила Гиацинта, объясняя тем самым, почему не может пригласить его к себе.

– Тогда давайте погуляем в парке в воскресенье. Я не позволю вам отказаться, Гиацинта. Не забывайте: скоро вы станете служащей корпорации.

В глазах Уилла появился озорной блеск. Гиацинта с вызовом возразила:

– Только не говорите, что это вы владеете корпорацией.

– Разумеется, нет. Никто не владеет всей корпорацией. Что, по-вашему, означает «корпорация»? Посмотрите в словарь.

Он поддразнивал ее, словно они были знакомы очень давно. Так делали только отец и Францина.

– Кто же вы в таком случае? – спросила Гиацинта.

– О’кей. Компания Р. Дж. Миллера распалась, когда умер мой отец – вскоре после того, как я видел вас последний раз. Это даже был не просто развал, а перекупка. Я сейчас один из вице-президентов новой компании. И буду жить в Нью-Йорке.

Уилл полез в карман и извлек очки в роговой оправе.

– Я купил новые очки и пользуюсь ими, когда нужно выглядеть постарше. Помните, когда-то я хотел выглядеть моложе? А с вами сейчас, пожалуй, мне нужно снова казаться постарше. Вы будете больше уважать меня, поскольку благодаря мне стали такой важной фигурой. Ну улыбнитесь же, Гиа! Я паясничаю, а вы даже не улыбнетесь!

«Ах, уходи! – подумала она. – Уходи, я не хочу тебя, ты мне не нужен. Я хочу тебя, но не могу сближаться с тобой, поскольку ты ничего не знаешь обо мне. Это несправедливо по отношению к тебе, это бессмысленно, и поэтому оставь меня».

– Поздний завтрак в воскресенье? – снова предложил Уилл.

«Опалы, – подумала она. – У него глаза как опалы». И вдруг засмеялась и кивнула:

– Ладно. Поздний завтрак, если вы так настаиваете.

– Только ничего не ешьте до этого. Я люблю, когда у женщин хороший аппетит.

– Вы уже приказываете мне?

– Конечно. Я босс, исполнительный вице-президент, который только что купил вас и хорошо вам платит.

– Апрель. Мой любимый месяц, – сказал Уилл. – И знаете почему?

– Потому что май еще впереди, а за ним и целое лето.

– Правильно! А как вы относитесь к сентябрю?

– Я не особенно люблю осень. Она красива, повсюду багрянец и золото – все это так. Но тем не менее я чувствую, что все замирает. Впрочем, зиму я люблю. Даже очень. Угадайте почему?

– Очень просто. Потому что впереди весна. Падает снег, и в супермаркетах продают нарциссы. Я прав?

– Да, да, вы правы.

Они медленно шли через парк. Был четвертый час. Поздний завтрак длился два часа, они говорили без умолку и продолжали беседовать и сейчас, потому что случайные и вроде бы бессвязные мысли как-то удивительно и таинственно связывали их.

– Вы исчезли. Я не мог найти никого, кто вас знал, кроме людей из магазина, но они ничего о вас не слышали. Я искал вас всюду. Вы даже не оставили своего почтового адреса. Почему?

Уилл смотрел на нее так пристально, что, казалось, его взгляд пронизывал Гиацинту.

– Был развод, – ответила она. – Я тяжело переживала его и хотела лишь одного – убежать, забыть все, что связывало меня с тем местом.

– Понятно. Вам покажется это странным, Гиацинта, но у меня были особые причины для того, чтобы видеть вас. Я хотел принести извинения за то, что столь бестактно высказал свою точку зрения в тот день. А вторая причина в том, что, находясь в Европе, я пошел на выставку Дюфи и впервые узнал о том, что он делал зарисовки мод. Меня это поразило. Его этюды – настоящие маленькие жемчужины: акварели, рисунки пером и чернилами. Дюфи делал их для одного знаменитого парижского кутюрье еще перед Первой мировой войной. Я сразу же подумал о вас и о связи моды и искусства.

– Значит, вы знаете об искусстве гораздо больше, чем говорили.

– Нет, я знаю очень немного.

Между тем они подошли к музею.

– Не хотите зайти?

– В другой раз. Сегодня я хочу беседовать с вами. Расскажите о себе.

– Рассказывать особенно нечего. Я усердно работаю, и мне это нравится. Я почти счастлива. Вы дали мне добрый совет.

– Я не о работе, а о вас. Вы и сейчас чувствуете себя одинокой, когда уже все позади? Говорят, люди часто испытывают одиночество после развода.

– Я не одинока. У меня есть братья, мать живет в нескольких часах езды. Она занятая, деловая женщина. Я тоже занята, но мы встречаемся.

Уилл спрашивал не о ее родственниках, Гиацинта это понимала. Он интересовался, есть ли у нее любовник. И Гиацинта догадывалась, что, если бы ответила утвердительно, Уилл ушел бы от нее и виделся бы с ней лишь во время деловых встреч на работе.

Гиацинта сказала:

– У меня есть несколько друзей, но не слишком близких.

– Нет близких? Я рад. Нет, это слишком эгоистично с моей стороны. Я имел в виду нечто другое.

Они шли по берегу пруда. Поднимался легкий туман; появилась первая зелень. Возле верховой тропы они остановились и пропустили всадников, среди которых были и дети. Один из них ехал на пони, казавшемся совсем игрушечным. Второй, постарше, гордо восседал на взрослой лошади.

– Как мило, – заметил Уилл. – Давайте посидим возле тропы и понаблюдаем за лошадьми.

Они нашли скамейку. Минуту-две оба молчали; Гиацинта знала, что его глаза устремлены на нее и в них светится улыбка. «У Уилла очень выразительное лицо, – подумала она. – На нем отражаются все эмоции, оно ничего не скрывает». Осознав это, Гиацинта ощутила уныние, ибо ей приходилось хранить свою тайну.

– У меня двое детей, – тихо сказала она.

– Двое детей? Но почему…

– Почему я скрывала это? Не знаю… Должно быть, потому, что не хочу думать о том, как это все трудно… этот развод… непонимание детей.

– Сколько им лет?

– Мальчику около одиннадцати, девочке около восьми. Мы расстались более трех лет назад. – Гиацинта вспомнила вечер после рождественского обеда, когда они рыдали в своих комнатах. – Для них это было очень тяжело.

– Это было тяжело и для вас. Как дети сейчас себя чувствуют?

– По-моему, лучше. Но ведь я не знаю, что они скрывают от меня.

– Верно. Но у детей такая сильная мать, которая умеет добиваться поставленной цели, и это для них очень важно.

– Надеюсь, вы правы. – Голос Гиацинты слегка задрожал. – Тот мальчик на лошади напомнил мне Джерри. Он без ума от лошадей, и я этому рада. Хорошо иметь интерес к чему-то. Это дает человеку счастье.

– Дети видят своего отца?

– Да, они живут с ним. Сейчас они проводят с ним весенние каникулы.

Говоря это, она тут же подумала: «Зачем я лгу? Наверное, из-за того, что мать, отказавшаяся от опеки, внушает подозрение. Люди понимают: с ней что-то не в порядке».

Желая сделать что-то естественное, Гиацинта показала Уиллу фотографию детей.

– Простите, что утомляю вас, – сказала она.

Дети, в костюмах для верховой езды, стояли на фоне забора. Снимок был сделан в тот день, когда Эмма получила свой первый урок. Сфотографировал их Арни.

Уилл выказал интерес.

– Вы нисколько не утомляете меня. Дети очень красивы.

– Спасибо. Эмма похожа на мою мать; ее фото вы видели в моем доме.

– Помню. Я сказал вам тогда, что она красива. Впрочем, по-моему, вы еще красивее.

Гиацинта пришла в смятение и не нашла, что сказать. Уилл тоже молчал. Сильный порыв ветра принес первые капли дождя.

– Нам пора возвращаться, пока дождь не полил по-настоящему, – проговорила Гиацинта.

– Да.

Возле дома Гиацинты Уилл остановился и задумчиво проговорил:

– Жизнь состоит из случайностей. Я мельком увидел вас в магазине и подумал: «Мне нравится внешность этой женщины, ее длинные волосы, похожие на шелковый водопад, ее походка». Затем я забыл про вас – ведь часто видишь интересных людей, которых больше никогда не встречаешь. Но затем я снова встретил вас, пересекая площадь.

Гиацинта знала: Уилл ждет, чтобы она пригласила его к себе. Однако она снова солгала, решив, что это самый легкий выход.

– Моя мать здесь со своими подругами, иначе…

– В другой раз. – Уилл посмотрел на нее так, словно отлично сознавал, что с ними происходит.

Гиацинта поднималась на лифте и предавалась воспоминаниям о том, как Уилл процитировал Стивена Спендера. А что, если он попросит ее выйти за него замуж? Это вполне вероятно. Все зашло слишком далеко. «Я храню опасную тайну, поэтому похожу на ящик Пандоры. Эта тайна никогда не должна открыться».

Он хотел видеть ее, а Гиацинта опасалась подпускать его слишком близко. Оставаясь дружелюбной, но сдержанной, она находила причины для отказа – как истинные, так и выдуманные. Чаще выдуманные. И при каждой встрече Гиацинта давала понять: мне приятно ваше общество, вы мне нравитесь, но наши отношения не могут заходить дальше определенной границы, несмотря на то, что нам показалось в тот день, когда мы гуляли по парку.

Гиацинта полагала, что Уилл почувствует себя обескураженным. Однако ничего подобного не произошло. Гиацинту удивляло, что его удовлетворяют прогулки по китайскому кварталу или посещение кино вечером, которые заканчивались дружеским прощанием возле ее дома. Без сомнения, если бы он захотел, любая женщина была бы к его услугам.

«Что мы будем делать, – спрашивала себя Гиацинта, – когда изучим весь город? Дурацкий вопрос, – ответила она себе. – Город не исходить, в нем можно находить новые и новые интересные места». Затем вдруг Гиацинта встревожилась: что, если Уилл переедет куда-нибудь далеко? Но нет, он прочно привязан к этому месту – даже с гордостью показал ей котлован, на месте которого компания намеревалась возвести громадный дом. Разве не говорил Уилл о своем заветном желании жить в доме, из окон которого открывается живописный вид?

Казалось, ему нравился характер их отношений; что он никогда не упоминал о том, что искал Гиацинту, не произносил высокопарных слов о поэзии, не называл ее волосы шелковыми. Гиацинта подозревала, что у него было много женщин. И она лишь одна из них.

Когда в середине мая из Флориды прилетел Арни, она искренне обрадовалась ему. С ним было легко беседовать. Не возникало длительных пауз, заполняемых пустыми, ничего не значащими фразами. Конечно же, главной темой были Эмма и Джерри. Арни рассказал о своей новой скаковой лошади по кличке Диамонд и о своих деловых поездках. Он расспрашивал Гиацинту о ее успехах и явно гордился ими. Она обретала покой с этим единственным человеком, который знал ее тайну.

Однако и с Арни возникали трудности. Он не слишком старался скрыть то, чего хочет.

– Наверно, сейчас, выйдя в свет, ты встречаешь многих мужчин?

– Не многих. Я провожу целый день у Либретти.

– Но там есть и другие модельеры.

– Многие из них не интересуются женщинами, Арни.

Словно в шутку, но с серьезным подтекстом, он улыбнулся и сказал, что все еще «к ее услугам».

– Бери лучше меня, чем кого-нибудь другого, Гиа. Посмотри на меня повнимательнее. Ведь неплохой парень, а?

Его живое лицо, атлетическая фигура и в самом деле импонировали ей. Но все-таки чего-то в нем не хватало. Вот только чего?

Первого июля Лина решила, что Гиацинте пора познакомиться с фабриками Франции. Это лишь начало, а следующая поездка будет в Милан. В свое время ей придется познакомиться с производством твида в Шотландии и вышитых изделий в Индии.

– Блестяще! – воскликнула Францина, когда Гиацинта рассказала ей об этом. – Французские цветы, музыка, пища и, разумеется, люди! Да тебе везет! Я счастлива за тебя, дорогая. Ты это заслужила.

Арни отнесся к сообщению восторженно.

– Здорово! Если бы у меня не было все расписано на месяц вперед, я бы обязательно поехал с тобой. Ты должна это отпраздновать. Дети чувствуют себя превосходно, и ты посетишь их, вернувшись, а сейчас иди и развлекайся. Развлекайся, но не очень, Гиа! Надеюсь, ты меня понимаешь.

Через десять дней Гиацинта сидела в кресле самолета возле иллюминатора. Взглянув на бетонированную площадку, она вспомнила, когда в последний раз перелетела через океан. Четыре года в ее жизни тянулись как четыре столетия. Или, напротив, четыре дня, – настолько ярки и живы были воспоминания.

Со своего места в салоне первого класса Гиацинта видела лицо каждого, кто проходил мимо. И как всегда, со свойственным ей любопытством размышляла, много ли может сказать лицо. Она наблюдала и думала о каждом проходящем пассажире, о самой себе, а через несколько минут, когда самолет уже готов был взлететь, пришла к заключению, что сейчас стала сильнее, чем была во время своего последнего полета в Париж.

Сама того не замечая, Гиацинта выпрямилась в кресле. Сиденье было очень удобным. На подносе лежала книга и стояли холодные напитки. Под синей манжетой великолепно сшитого костюма – одного из лучших произведений Лины – поблескивали золотые часики, подарок Францины. У ног Гиацинты стояла элегантная сумочка из кожи ящерицы, идеально гармонирующая с туфлями. Гиацинта улыбнулась, вспомнив наставление Лины: «Ты теперь ходячая реклама, никогда не забывай об этом». У нее вдруг возникло ощущение полного благополучия, давно ею забытого. Место рядом с Гиацинтой пустовало. Удивившись этому, она вдруг услышала:

– Поразительно!

Подняв глаза, Гиацинта увидела Уилла Миллера.

– Я даже не предполагал, – сказал он. – А вы?

– Конечно, нет, – раздраженно ответила она. – Равно как и Лина.

– Что ж, теперь вряд ли вам что-то удастся сделать. Самолет уже выруливает на взлетную полосу, поэтому вам придется смириться с тем, что я рядом.

Гиацинта сразу заметила, что Уилл изменился. Его любезность исчезла. Теперь перед ней стоял тот же мужчина, с которым она когда-то познакомилась, – решительный и откровенный.

А ей так хотелось побыть одной…

– Вы избегаете меня, – сказал Уилл.

– Отчего же? Вовсе нет. Мы хорошо провели день в библиотеке Моргана, не так ли? Во всяком случае, я так считала.

– Когда это было? Три недели назад? Не дурачьте меня, Гиацинта. Все остальное время вы были заняты. Вы утверждаете, что всегда заняты, хотя я знаю, что это не так.

– Что вы имеете в виду? – Она негодующе отодвинулась к окну. – А разве я не занята?

– Но Лина вовсе не намерена нещадно эксплуатировать вас.

– Она не знает, чем я занимаюсь после работы.

– Она знает больше, чем вы предполагаете.

– Так это ее идея? Да, это вполне возможно. Поскольку вы отправились – и конечно, совершенно неожиданно! – в Сан-Франциско. Что же Лина решила делать? Она не имеет права вмешиваться в мою личную жизнь.

– Я не хочу ссориться из-за Лины. И вообще не хочу ссориться. Повернитесь и посмотрите на статую Свободы. Вы давно не видели ее?

– Давно.

– Я тоже – с тех пор, как мне было десять лет. Мы посетим ее, как только вернемся из этой поездки.

– Что значит «мы»?

– Послушайте, Гиацинта. Ведь вы разыгрываете спектакль. И его трудно понять. Не возражайте, я ведь вижу. Все это по-женски, старомодно, мило и хорошо для начала, но мы уже миновали эту стадию в тот день, когда вы увидели мальчика верхом на лошади и показали мне фотографии Эммы и Джерри.

– Вы не знаете, о чем говорите.

– Напротив, знаю, как знаете и вы. Вы говорите сейчас одно, а ваши глаза – другое. И ваши глаза не лгут.

Глаза Гиацинты, к ее ужасу, наполнились слезами – и все из-за того, что он упомянул о Джерри и Эмме. Она повернулась к окну и посмотрела вниз, на удаляющийся город. На экране перед ними была карта с обозначением их маршрута – на север к Бостону, Галифаксу, Гренландии.

– Я не буду вас беспокоить, – сказал вдруг Уилл. – Читайте. У меня тоже есть книга.

Гиацинта так мечтала почитать этот новый роман хорошего писателя, с таким удовольствием ощущала глянец обложки. И вот теперь все испорчено.

Она прочитала первую фразу, но не смогла сосредоточиться. Она тупо повторяла про себя: «Пристегните ремни». Прочитав эту надпись по-французски и по-английски, она не могла отвязаться от этих слов. Встревожившись, Гиа попыталась взять себя в руки. «Ведь я в здравом уме. Во всяком случае, была в полном порядке, пока не пришел Уилл. Надо посмотреть на все беспристрастно: я ни за кого не цепляюсь и ни на чьем плече не рыдаю. Сама себя содержу и делаю это вполне успешно. Я не должна никому ни цента после того, как убедила Арни принять деньги в счет возмещения долга. Да, мне бывает одиноко, когда я не работаю, – и еще как одиноко! – но я справлюсь с одиночеством…»

Однако что-то в ней дрогнуло и породило сомнения. «Ах, если бы найти мужчину, способного удовлетвориться простыми, не усложняющими жизнь отношениями. Это было бы очень, очень кстати. Он должен быть приятным, как Арни, или чуть-чуть приятнее, а может, просто больше отвечать моему вкусу. Впрочем, это звучит ужасно. «Отвечать моему вкусу…» Как будто я выбираю мужчину так, как выбирают арбуз или стул. Уилл явно не из тех, с кем возможны такие отношения. Здесь большая доля моей вины, и я знаю это. Я хорошо помню, что несколько раз могла сказать такое, что положило бы конец нашим отношениям. Но я этого не сказала. Напротив, поощряла его. И вот результат. Если я не хочу иметь с ним отношений, надо собраться с силами, твердо сказать ему об этом, когда мы приземлимся, и заняться своим делом».

Подошла стюардесса и подала обеденное меню. Уилл и Гиацинта сделали заказ. Гиацинте показалось, что стюардесса смотрит на них с любопытством, словно пытаясь определить, чужие они или супружеская чета. Но разве это имеет значение?

Они молча ели и пили аперитив. Вскоре молчание стало тяготить их.

– Вкусно, – сказала Гиацинта, встретив взгляд Уилла. – Наверное, вы не ожидали такой вкусной еды в самолете?

– Во французском самолете этого можно ожидать.

– Да, они знают толк в еде.

Обычные банальные фразы.

– Кажется, это не первая ваша поездка туда.

– Да, но это моя первая деловая поездка.

– Ну да, на фабрику. Должно быть, это будет очень интересно.

– Я мечтаю об этом.

Снова воцарилось молчание. Затем их взгляды встретились.

– Послушайте, – сказал Уилл. – Это просто смешно. Сперва вы вели свою игру, затем я свою. Мужчины тоже ведут ее, вы знаете. Но начали игру вы, ссылаясь на постоянную занятость. Вы играли со мной или действительно не хотите меня видеть? Если не хотите, то так и скажите. Скажите: «Уилл Миллер, уйдите из моей жизни». Я подчинюсь.

Гиацинта посмотрела в окно. За это время совсем стемнело, и летели они так высоко, что огней на земле не было видно. Куда девалась ее решимость? Ведь только час назад она уверяла себя, что делает себе имя, никому ничего не должна и молча несет свой крест? Ком подступил к горлу Гиацинты.

Подождав, Уилл Миллер заговорил:

– Думаю, вы дали мне ответ, Гиацинта.

Она положила ладонь ему на руку.

– Я не хочу сказать «уйдите из моей жизни».

– А что вы хотите сказать?

«Уголовное преступление второй степени».

– Не знаю.

– Полагаю, вы опасаетесь новых отношений, потому что прежние были очень болезненны. Я прав, Гиацинта?

– Болезненны, – выдохнула она. – О да, болезненны!

– Я не тороплю вас. Но мы теперь понимаем друг друга?

В душе Гиацинты происходила отчаянная борьба. Она испытывала жгучее чувство стыда, потому что сокрытие истины – это притворство и ложь. И еще ею владел гнев, поскольку она, никогда и никому не желая нанести вреда, оказалась в таком положении. Уилла, такого тонкого, умного, гордого и доброго, нельзя обманывать. Нельзя причинять ему боль. Но он ничего не узнает, если дело не раскроется. А она проведет в страхе всю жизнь? Если они будут счастливы, а затем на нее обрушится беда, это не слишком повредит Уиллу. Значит, она не совершит особого греха, сказав ему «да»?

– Гиа, мы теперь понимаем друг друга? – снова спросил Уилл.

Гиацинта кивнула, и он взял ее за руку.

Они спали урывками и, время от времени просыпаясь, ощущали тепло друг друга. Прикосновения казались такими интимными, словно Гиа и Уилл много раз делили ложе. Когда самолет устремился на восток, они снова проснулись и увидели, как всходит солнце.

– Посмотрите! – воскликнула Гиацинта. – Кажется, будто оно поднимается из моря. И так каждый день! Настоящее чудо!

– Да. Чудо. Такое же, как любовь.

Лина, однажды спросив Гиацинту, где она прежде останавливалась в Париже, выбрала другой отель.

– Ты теперь больше не сердишься на нее? – спросил Уилл и лукаво добавил: – Ты думала, что провела ее, но это не так. Эта пожилая леди весьма умна.

– Значит, ты уговорил ее устроить все это? Соседние комнаты и прочее?

– Не скажу, что не принимал в этом участия. А соседние комнаты забронированы для приличия.

Комнаты были декорированы деревом и тонкой тканью: у него – голубой, у нее – розовой. С аппетитом позавтракав, они отправились прогуляться. День был прохладный и солнечный. Они пошли к Тюильри, по пути съели в кафе мороженое.

– У меня такое ощущение, будто я парю в воздухе, – сказал Уилл.

«Да, – подумала Гиацинта, – вот как бывает. Если бы у меня были крылья, я вряд ли чувствовала бы себя лучше. Я готова пойти за ним куда угодно».

– Чему мы посвятим этот день? – спросил Уилл.

– Просто побродим.

– И никаких музеев?

– Не сегодня.

– Я рад, что ты так сказала. Этот день для нас – начало. Это наш праздник. Давай просто ощутим его.

И они отправились бродить. Они перешли мост и остановились посмотреть на суда. Проходя мимо книжных киосков, кое-что купили.

Зайдя в церковь, они сели на скамью, послушали орган и вышли.

Музыка была слышна и на улице.

– Это Бах? – спросила Гиацинта.

– Нет. Сезар Франк.

Они проходили по улицам, аллеям и тенистым переулкам старого города, ощущая удивительный покой.

Наконец Уилл коснулся руки Гиацинты.

– Не пора ли нам вернуться?

Если бы он слышал, как билось у нее сердце! Если бы сердце могло говорить!

– Я не хочу тебя торопить, – сказал он.

Гиацинта посмотрела на него и улыбнулась.

– А я хочу, чтобы ты поторопил меня.

Пробивающиеся через жалюзи полосы полуденного света ложились на ковер. Гиацинта стояла в центре комнаты, а Уилл снимал с нее одежду. Он поцеловал Гиацинту, но она не пошевелилась, охваченная сладостными ощущениями. Казалось, никогда раньше она не была так желанна и никогда еще к ней не прикасались так нежно. До этого момента она никогда не испытывала обожания и такого трепетного отношения к себе. Истинное блаженство пришло к ней только сейчас.

Через несколько дней, завершив свои дела, они освободились.

– Нам не обязательно сразу же лететь домой. Я обменяю билеты, и мы проведем здесь еще несколько дней. Ведь это наш медовый месяц.

Уилл составил список достопримечательностей, которые им хотелось посетить: мужской монастырь, каменный столб в Бретани, Мон-Сен-Мишель и нормандский пляж.

– Что-нибудь добавишь? Изменишь?

Гиа не возражала, но вычеркнула гостиницу, где останавливалась с Джеральдом в дождливую ночь.

– Это все в прошлом, – заметил Уилл, когда она рассказала ему, – и ты должна забыть об этом.

– Уже забыла.

Выехав из города, они направились на север, по очереди ведя машину. Когда дорога была спокойной, Уилл, сидя за рулем, держал Гиацинту за руку. Она чувствовала исходящую от него силу.

Они проводили восхитительные ночи. В гостинице, на балконе, они лежали в гамаке и смотрели, как гаснут звезды. В Мон-Сен-Мишель они слушали шум прибоя. Их дни были насыщены впечатлениями. В Бретани они фотографировали женщин в кружевных шляпках, ели знаменитые оладьи; с восхищением смотрели на древние загадочные каменные столбы, стоящие рядами на ровном поле. Уилла интересовало все – и лебеди на пруду, и небольшая художественная выставка в маленьком городке, и старики, играющие в экзотическую игру.

На пляже он сказал:

– Мой дед погиб здесь шестого июня сорок четвертого года. Это мой второй визит сюда.

С вершины скалы они оглядели песок и волны, орудийные окопы нацистов и молча удалились. На американском кладбище они увидели кресты, белевшие почти до самого горизонта. Гиацинта сочувственно прикоснулась к руке Уилла, желая поддержать его.

В последний вечер Гиацинта надела платье с короткими черными кружевными рукавами.

– Я не собиралась брать с собой ничего такого, – призналась она. – Думала, что буду обедать у себя в номере в купальном халате. Но Лина настояла.

– Я же говорил тебе, что она очень умная женщина. Лина верила в меня.

– Но она не знала моих чувств. Я никогда ни словом не обмолвилась ей о тебе.

Уилл улыбнулся и пошел к двери, но вдруг обернулся и внимательно посмотрел на Гиацинту.

– Сделай мне такую милость, никогда не подстригай волосы короче.

– Я и не собираюсь. Но почему?

– Мне нравится, когда они рассыпаны по подушке.

– Что ж, причина уважительная, – рассмеялась она.

В течение этой чудесной недели Гиацинта запретила себе думать о своих проблемах. И вдруг Уилл заметил:

– Ты почти не говоришь о детях.

– Разве? Я просто не хочу утомлять тебя, уподобляясь тем женщинам, которые без конца говорят о том, какие умные у них дети.

– Ну, меня не так легко утомить. Ты повидаешься с детьми до начала занятий в сентябре?

– Я навещу их. И моя мать тоже. Иногда мы ездим вместе.

– Детей не угнетает такая совместная опека?

– Мои дети радуются нам.

Заметив, что Гиацинта помрачнела, Уилл сказал:

– Прости. Я не хотел причинить тебе боль. Тут ничего не изменишь. Давай лучше наслаждаться жизнью. Давай выпьем за нас. – Они подняли бокалы и чокнулись. – За нас. За тебя и меня, навсегда!

Гиацинта смотрела на него поверх бокала. Такой нежный, такой мудрый и добрый. И вдруг ее кольнуло нехорошее предчувствие.

– В чем дело? – спросил Уилл. – О чем ты думаешь?

– О том, что это наш предпоследний день.

– Ну и что? У нас впереди целая жизнь. – Он улыбнулся, ожидая ответа. – Нет комментариев?

– Это все шампанское. Оно всегда ударяет мне в голову. – Гиа протянула руку и дотронулась до него. – Я люблю тебя, Уилл.

– Вот так-то лучше. Давай поедим и пораньше отправимся спать.

Она ответила бодро и игриво:

– Ты всегда хочешь пораньше лечь в постель.

– А ты знаешь место получше?

Гиацинта неотступно думала о доме. Поэтому факс, поступивший к дежурному в отеле, не удивил ее. Взяв его, Уилл спросил:

– Прочитать тебе?

– Да. Пожалуйста.

– Все хорошо, никаких проблем, дорогая. «Приветствия по случаю дня рождения. Лучше поздно, чем никогда. У всех все в порядке. Дети и я шлем приветы. Как насчет обеда в обычном месте? Арни».

– И это все? Слава Богу!

– Ты не говорила мне о своем дне рождения. Когда он был?

– В прошлый вторник. Я никогда бы не вспомнила о нем, если бы не моя семья.

– Как, никаких празднеств? Ну нет, отныне мы будем отмечать каждый день рождения. Я родился четырнадцатого января и заказываю праздничный торт. А кто такой Арни?

– Партнер моего бывшего мужа и очень хороший мой друг.

– А что значит «обед в обычном месте»?

– Арни приезжает в Нью-Йорк по делам примерно раз в месяц, и я часто обедаю с ним в его отеле. Он очень добрый, чудесно относится к Эмме и Джерри. И я обожаю его.

– Ну что ж. Не размять ли нам ноги перед завтрашним полетом?

Гиацинта радовалась, что дом ничего не испортил, а дождался конца недели и лишь тогда дал о себе знать. Во время прогулки они проходили мимо магазина, где она когда-то увидела розовое платье, изменившее ее жизнь. Узнав магазин, Гиацинта сказала об этом Уиллу.

– Если бы не было того платья, я никогда не встретила бы тебя.

– И ты не стала бы модельером. Кстати, кто-то заметил, что ты не слишком похожа на модельера. Зато я представляю, как ты везешь коляску с младенцем по улице.

– Я это делала.

– Ну так ты можешь это повторить. Мы произведем на свет чудесного ребенка. Умного, красивого, спортивного, артистичного, с отличным характером, заводилу в классе…

– И хвастливого, – перебила его Гиацинта и рассмеялась.

– Сдаюсь. Но приготовься к разговору.

– Не сейчас, ради Бога.

– Не сейчас, но скоро. Наверно, я немного спешу, но в этом нет ничего необычного. Мы знаем друг друга хорошо, и незачем терять время.