46

Криста посмотрела на часы. Он скоро приедет. Входную дверь она оставила открытой, чтобы он вошел, стал бы ее искать и обнаружил здесь, у бассейна. Она надела просто убийственный купальник, разжигающий воображение. Лежа на спине в гамаке, она потягивалась как леопард. За эти два дня он должен был ее захотеть. Скоро он возьмет ее. Страсть таилась у нее внутри, подготавливая ее тело для него. Однако где же он? Проклятье! Ведь он не должен опаздывать, или должен? Или у несчастного автомобилиста кончился бензин на Семимильном мосту? Пожалуй, ей не стоит оставаться тут долго. Да и сколько способно ждать перегретое тело?

В ушах прозвучал клаксон. Она повернулась к воде. Прямиком к острову направлялась лодка. Проклятье, какой-то турист пытался пристать к берегу. Она приготовила слова отказа. А затем увидела его за рулем. Питер… Добрался по воде… Она вскочила, что-то ему крича. Куда девалась ее бесстрастность леопарда? Она прыгала, как влюбившаяся школьница, хотя и старалась сдерживать свои эмоции.

— Бросай мне веревку! — крикнула она.

— Нет, я сам справлюсь.

Лодка развернулась всем корпусом, проревела, двигаясь задним ходом, успокоилась и остановилась в половине дюйма от причала.

— Очень аккуратно, — проговорила Криста, улыбаясь ему. — Неплохо причалил.

Держа веревку в руках, он выскочил из судна и проворно завязал узел.

Затем очутился в ее объятьях.

— О, Питер, — прошептала она, тая от блаженства.

— Криста, ты колдунья, — пробормотал он, уткнувшись ей в шею. Потом: — Мне надо покрепче привязать лодку.

— Привяжи покрепче меня.

— Веревкой?

— Свидетельством о браке.

— И ты хочешь провести остаток жизни с таким бимбо от бизнеса, как я?

Криста улыбнулась, уткнувшись ему в грудь.

— О, я скоро позабочусь об этом маленьком недостатке, — промурлыкала она.

Потом откинулась назад и поглядела на него. Да, похож. Удивительно, восхитительно похож на мужчину, которого она любила когда-то.

— Ты выглядишь чудесно, как греза, — сказал он.

— Как та самая, которую потом разрушает действительность? — Она улыбнулась, говоря это.

Он рассмеялся. Ничего не забыла.

— Та самая, которую потом подтверждает действительность. Мне пора выбрасывать свою книгу.

Губы ее растянулись в улыбке.

— Тебе пора выбрасывать всех моих соперниц. А можно мне влезть на борт твоей лодки? Устрой для меня экскурсию.

— Какую ее часть тебе хочется увидеть в первую очередь?

— Спальню.

— На судне это называется каюта.

— Пусть так. Короче, место, где ты занимаешься любовью.

Она почувствовала, как он вздрогнул. М-м! Это хорошо. Она нащупала его выключатель. Теперь она могла включать, когда захочет. Как сейчас. Как всегда.

Они вскарабкались на борт. Он прошел в кают-компанию. Она шла за ним следом. Он повернул к ней лицо, темно-коричневое после долгой дороги из Ки-Уэста. Майка цвета хаки и такие же шорты подчеркивали загар. Питер выглядел худым, жилистым и голодным. Его глаза шарили по ее почти голому телу. Улыбаясь, она наблюдала за произведенным эффектом, который отразился в его глазах.

— Тебе нравится? — прошептала она.

Он кивнул. Его глотка содрогнулась, когда он сглотнул. Она увидела, как твердеет его плоть. Шагнула к нему. Ее руки протянулись к ремню, что держал его шорты, однако он знаком попросил ее остановиться.

— Нет, — сказал он хриплым от желания голосом.

Она остановилась. Вздрогнула. Он взял инициативу в свои руки.

— Сними бикини.

Дрожащими пальцами она исполнила его просьбу. Трусики упали на тиковый пол каюты. Она заглянула ему глубоко в глаза, наполняя их любовью. Он смотрел вниз, на то место, которое она обнажила. Светловолосый треугольник сиял в муаровом свете каюты. Она выдвинула одну ногу вперед, другую отставила назад, и розовый цветок ее губ любви светился среди пушистых волос словно драгоценности в футляре. Губы уже разомкнулись, уже блестели, уже приготовились принять его. Ее рот открылся, она учащенно дышала, застыв на месте.

— Пойдем в спальню?

— Нет, здесь, — ответил он.

Его лицо оказалось совсем рядом, когда он шагнул к ней, протянул руку и положил ладонь на ее пылающее лоно. Провел указательным пальцем вдоль щели, скользнул внутрь, остановившись ненадолго на нежном узелке похоти. Нажал на него, осторожно, нежно, потом начал водить в разные стороны, а она повторяла его движения, мотая головой в страстном блаженстве.

— Оооооооо! — стонала она. Его палец задвигался проворней. Она прижималась к его руке, желала, чтобы Питер вторгся в нее своими пальцами, телом, своей любовью. Он услышал ее желание. Его губы прижались к ее рту. В следующий миг поцелуй оборвался. Питер опустился на колени, прижался головой к ее бедру. Рот оказался напротив ее ненасытного треугольника.

— Питер! — пробормотала она.

Он приблизился. Она почувствовала, как его дыханье овевает ее. Она раздвинула ноги, приготовившись к его прикосновению. Ее руки обхватили его голову, стали гладить по волосам. Затем он высунул язык и лизнул ее. Кристе показалось, что по ней прошлась кисть с краской под названием радость. Этот восхитительный мазок проник прямо в ее мозг. Питер потянулся в дальнюю часть лона и двинулся по нежной розовой щели не спеша вперед, раздвигая губы любви, пробуя их вкус, смачивая своей слюной и взамен увлажняясь соком ее страсти. Вперед, еще вперед двигался его язык, пока не остановился возле крошечной дирижерской палочки, которая управлялась оркестром радости у Кристы. Там он и остановился, покачиваясь над маленьким узелком экстаза, скользя с осторожностью, оскальзываясь во влажной жаре, лаская и любя его. Она напрягла бедра и крепче прижалась к нему.

И вот он повторил это снова. Язык направился назад, вторгаясь все глубже в ее плоть, потом снова поднялся между ее розовыми губами до самого верха, и снова двинулся назад в восхитительных повторах. Он хлестал по ней долгими, жесткими ударами, напрягаясь все сильней. Голова его хозяина откинулась, глаза закрылись, и он целиком отдался ее усладе.

— Милый, — промурлыкала она. — Полижи еще так, не останавливайся. И никогда вообще не останавливайся. — Ее руки протянулись к его голове, как бы подчеркивая слова. Криста включилась в его ритм, сначала просто сопровождая его, но потом стала постепенно его контролировать, направлять, пока он в конце концов не превратился в заложника ее страстной скачки. Она насаживалась на его язык, раскидывала ноги все шире и шире, открываясь ему. Волны удовольствия пробегали по ней. Ее шлюзы открывались все шире, готовые пролить запруженные реки ее желания на его губы.

Он протянул руки вперед, чтобы сохранить равновесие, схватил ее напрягшиеся ягодицы. Привлек ее к себе еще теснее, обрушивая ее мягкое, влажное лоно себе на лицо, терся о него, и она снова и снова надвигалась на него. Язык превратился теперь в кинжал, вонзившийся в ее недра, он уже больше не лизал и не хлестал. Он вторгся в ее мускусные глубины, наслаждаясь жарким, запретным вкусом любимой женщины. Все лицо его вдвинулось в нее. Он с трудом дышал в разливе ее страсти, среди шелковистых губ и бархатной сердцевины. Он двигался из стороны в сторону, зарываясь в ее похоть, отчаянно стремясь заключить с ней союз их тел — извечную цель любви. Он стонал, огорченный, что тело его не может слиться с ней до конца. Ему хотелось навсегда остаться в том теплом океане, в который она превратилась. Он опустился еще ниже и прижался, надавил изо всех сил, и она в ответ тоже надвинулась на него, вложив в это все свои силы. И все-таки он ухитрился двигаться в скользкой зоне сжатия, отчаянно пытаясь ухватить немного воздуха для легких и вдыхая одновременно аромат ее сердцевины, стремясь, чтобы она посильнее проникла в его душу, а этого он желал особенно страстно.

Вечно продолжаться это не могло. Обоим требовалось развязать удовольствие, ставшее чересчур интенсивным. Ее руки блуждали в его волосах. Покрытый потом живот бился об его лоб. Сочившиеся желанием бедра туго прилипли к его щекам.

— Питер, — простонала она. — О, Питер, я сейчас кончу.

Он не мог ей ответить, погруженный в ее недра, но его губы пошевелились, показывая его согласие. Они были нацелены, как и его руки, на ее услаждение. Криста напряглась. Уцелеет ли она? Какие мускулы смогут выдержать безумный галоп ее оргазма? Ей было все это неважно. Она ощущала благословенную мощь его тела, устремляясь к финишу.

У нее сдвинулся центр гравитации. Она больше не чувствовал себя мозгом, контролирующим руки, ноги, мышцы, кости. Вместо этого она превратилась в тугой узел желания, прижавшийся к его языку. Скоро подарок будет развернут, и драгоценный камень, который в нем лежал, обнажится и соединится с духом мужчины, который его создал. Прилив удовольствия становился все интенсивней. Ее сердце замирало. Дыхание задерживалось в легких. Узел желания напрягался, становясь все туже. И потом она остановилась. Сверкнул один момент чудесного просветления среди хаоса страсти. Какую-то миллисекунду она нежилась в нем, а потом снова рухнула в хаос.

— О-о! — пронзительно выкрикнула она, запрокинув в экстазе голову. Она освобождалась. Все расслаблялось. Все выпускалось на волю. Ее ноги тряслись от бури, согнутые в коленях. Руки хватали голову любовника. Ее губы любви, прижатые к его рту, стали шлюзами, выпустившими вязкую реку ее страсти. Она вытекла к нему, брызгая, поливая его жидкостью своей радости. Казалось, этому не будет конца. Она никогда не остановится, и это будет продолжаться до тех пор, пока она не иссякнет… пока не останется ни крови, ни влаги, ни пара в теле, которое проливалось на него. Сам он по-прежнему пребывал в состоянии предчувствия бешеной атаки. Его рот лакомился ею. Он глотал ее. Она входила в него тем единственным способом, как умеет женщина. Ее любовь уже была внутри него, а очень скоро и он окажется у нее внутри.

И вот Криста почувствовала себя истраченной. Ей уже нечего было больше дать. Он знал, что все закончилось, однако не спешил ее покинуть. Уткнувшись в нее, наслаждаясь тишиной, что сменила бурю. Покусывал, целовал, гладил ее в вакууме пролетевшей страсти. Она отпала от него. Ее ноги все еще были порочно раскинуты, сердцевина сохраняла влагу, розовая плоть ярко сияла перед глазами. Он повернулся к ней, все еще стоя на коленях, с измазанным ее страстью лицом.

— Я люблю тебя, Криста, — сказал он. — О, Боже, если бы ты только знала, как сильно я люблю тебя.

— Я знаю, — промурлыкала она. — Ты только что мне это показал.

Он с усилием поднялся на ноги, подвинулся к ней и рухнул рядом. Заключил ее в свои объятья, а она улыбнулась ему.

— Можем мы заниматься этим вечно? — спросила она.

— Вечность — это очень долго.

— Недостаточно долго.

Он положил ей руку на живот. Она сверху положила свою. Он хотел еще. Сейчас.

— Подожди, милый. Немножко подожди. Я хочу с тобой поговорить. И чтобы ты говорил со мной.

— Знаю. Прости. Я никогда еще не испытывал такого. — Он виновато улыбнулся. Неужели и вправду возможна такая красота? Она лежала обнаженная рядом с ним, мокрая от остатков любовной страсти, источая аромат потребности, желания, страсти. Он с трудом сглотнул. Нужно держать себя под контролем. Как-нибудь постараться.

— Если бы я знала, что это поможет, то спрятала бы всего тебя в себе, — пошутила она.

Потом села и поглядела ему в глаза.

— Что мне сделать для тебя, Питер Стайн?

— Выходи за меня замуж, и мы будем рожать детей, пока тебе не надоест.

— Я почти даю гарантию, что уже беременна. Просто невероятно, безумие… все еще слишком рано, но я действительно чувствую это. — Он с нежностью погладил ее по животу. Любовь светилась в его глазах.

Может, подходящий момент сообщить ему, что она для него сделала? Жены и дети всегда служат удобным предлогом для разговора о деньгах. Какие бы недостатки она ни обнаружила среди своего приданого, покушений на семейный бюджет среди них не будет. И мужчина должен быть благодарен ей за это. Особенно теперь, когда его лицо все еще покрыто слизью ее страсти.

— Мы правда поженимся? — спросила она.

— О, да, правда.

— Тогда мне нужно сообщить тебе кое-что, — проговорила она. На ее лице промелькнуло выражение нерешительности. Питер был настолько непредсказуем в том, что касалось его работы… Однако, беспокойство быстро прошло. Черт с ним! Миллионы баксов будут хорошей новостью для любого.

— Что-нибудь чудесное? — поинтересовался он.

— Просто замечательное.

Она дотронулась рукой до его плеча.

— Ну, ты помнишь тот раз, когда мы поцапались и ты сказал, что я не могу продавать серьезные вещи и что издательский мир считает, что я дура-блондинка.

— Дорогая моя, ну зачем вспоминать…

— Нет, Питер, подожди. Выслушай меня.

— Я слушаю, но я думал, что ты уже простила меня за это.

— Простила. Уже. Но в то время была вне себя и поэтому кое-что предприняла.

— И что же?

На его губах появилась улыбка. На лице выражение — «Что-же-ты-глупышка-сделала?».

— Я отправилась в Нью-Йорк и повидалась с моим знакомым Льюисом Геллером из «Твентит». Если ты помнишь, он был на том приеме в честь книжной ярмарки, когда мы встретились? Я сообщила ему, что ты, возможно, уйдешь от «Уорлда», и он предложил пять миллионов долларов за следующие три твоих книги. И удвоенный тираж. И удвоенную рекламу. Вот как! И каково это для бимбо от бизнеса?

— Что?! — произнес Питер. Его лицо исказилось от тотального, невероятного изумления.

— Я сделала для тебя два с половиной миллиона баксов, — ответила Криста, и широкая улыбка разлилась по ее лицу.

— И ты сказала Геллеру, что действуешь от моего имени? — спросил Питер.

О Боже! Улыбка увяла на лице Кристы. Оказывается, он поражен ложью, не баксами.

— Да, и это сработало. Предварительные условия обговорены. Теперь тебе остается только сказать да.

— Нет, — сказал Питер Стайн. — НЕТ! — заорал он.

— О, Питер, Бога ради, о чем мы говорим? Слушай, что я тебе скажу. Понимаешь? Ты ведь знаешь «Твентит». Сейчас речь идет лишь о предварительных гарантиях. Пять миллионов баксов, да еще они делают твои книги своим главным бестселлером. К тому же это на два с половиной миллиона больше того, что ты получаешь сейчас. Я считаю, что это просто баснословная сделка. И устроила ее я для тебя.

— Ты предала меня, — произнес Питер со зловещим спокойствием.

Глаза Кристы широко распахнулись. Кто такой этот мужчина со следами ее страсти на своем лице? Она не знала его. Они говорили о женитьбе и детях, и все же он был абсолютно незнаком ей.

— Питер, не будь таким капризным. Ты блестящий писатель. Мне же удаются самые удачные сделки в мире. Ты можешь получить все что угодно.

— Ты ничего не понимаешь, так ведь? Ты просто совершенно меня не понимаешь. — Его голос наполнился горечью.

— Я не понимаю, когда кому-то хочется получать гонорары вдвое меньшие тех, которых заслуживает. Разве можно понять такую причуду?

Он встал.

— И ты посмела … — выпалил он сквозь стиснутые зубы, — отправиться в Нью-Йорк к такой помоечной крысе, как Геллер, в такое бесстыдное издательство, как «Твентит», и ты посмела… посмела… сообщить ему, что я согласен оказаться на глазах у всех на одной помойке с ним за какие-то жалкие пару миллионов долларов. Для тебя ничего кроме денег не существует, Криста. Это извращение. Низкое, вонючее, отвратительное извращение, и тебе надо от него избавляться. Мне важна моя работа. Мое искусство. И я занимаюсь им не ради денег. А потому, что не могу иначе. Это звучит непривычно для тебя, не так ли? Однако другие творческие люди меня понимают. Геллер и «Твентит» литературные проститутки… даже хуже, поскольку они никому не приносят удовольствие. Изо дня в день они только тем и заняты, что гребут лопатой деньги, словно навоз. Если бы у меня не оставалось иного выбора, как издаваться у Геллера, я бы отрубил себе пальцы, не торопясь, по одному, и наслаждался бы, делая это. А ты, за моей спиной, отправилась с шапкой в руках к этому Антихристу в издательском деле и предложила меня на продажу за вонючую похлебку. Никогда, пока я жив, не прощу тебе этого.

Криста встала. В ответ можно было сказать многое, а еще о большем пожалеть, но что сделано, то сделано.

Она молча наклонилась и подняла трусики. Молча шагнула в них. Уже в дверях обернулась и поглядела на него.

— Я советую тебе, — сказала она, — прежде чем отправишься в Ки-Уэст, вытереть с лица мои следы, ты, эгоцентричный, самодовольный, помпезный ублюдок.