32

В мире Джонни Россетти ночи предназначались не для сна. Он сидел за круглым столиком в «О Баре», за тем, что контролировал подножье лестниц, и впивался в объемистый фужер с «ХО», словно это была оазисная вода в пустыне отчаяния. Сисси, сидевшая возле него, нервничала.

— Ты в порядке, Джонни? — приставала она к нему.

Он не отвечал ей. Вместо этого он протянул руку и начал играть ее ногой. Ощущения были не из приятных. Его движения были жестокими. Рука грубо шарила по ее бедру, словно он проверял мясо на мягкость в европейской мясной лавке. Ей хотелось оттолкнуть его, но она не осмеливалась. Он не глядел на нее, когда трогал. Он демонстрировал всем наблюдавшим, что владеет этой девушкой и что ему наплевать на нее. Он сообщил всем, что она была просто красивой игрушкой для его забавы.

— Джонни! — вскрикнула она.

Он не перестал. Он еще жестче принялся за ее ногу, разминая плоть под тканью ее джинсов. Он больно щипал ее. Это было действительно болезненно. Он хватал ее все жестче, втыкая железные пальцы в ее мышцы.

— О-ох! — простонала она.

— А тебя действительно, в самом деле беспокоит, все ли у меня в порядке? — зарычал он на нее, и его пальцы втыкались в ее ляжки, словно стрелы.

— Прошу тебя, Джонни! Не надо! Мне так больно!

— Да, — согласился он, наконец прекратив. Его дурное настроение было глобальным. Он хотел разбросать свое беспокойство, подобно навозу на поле. А разве не для этого предназначались девушки? Сисси была импозантной, но она всего-навсего была моделью, работавшей на него, и она безумно жаждала материальных вещей, которые он мог дать ей. И этим она немного напоминала ему Кристу и Лайзу в их прежние времена, когда они начинали у него работать. Лайзу уж во всяком случае, потому что обижать ее было одно удовольствие. Он повернулся и внимательно посмотрел на нее. Ее личико феи выглядело жалким. В большущих глазах стояли слезы. Лицо его искривилось от отвращения к ее слабости. Разумеется, она ненавидела его. Они все ненавидели. Но она была прикреплена к нему безумным клеем амбиций. — Ты, тупая хреновка, — рявкнул он на нее.

— Я не тупая. — Слезы еще сильнее выступили на глазах у Сисси. Это было верно. Глупой она не была. Когда-то хорошо училась. Ее отец был учителем. Слеза скатилась из ее глаза, когда она вспомнила о нем. Почему она сбежала из своей семьи, махнула рукой на все хорошие вещи, которым они учили ее, и променяла приличную жизнь на сделку с дьяволом в городе греха? Она сама не могла понять этого. Она знала, что деньги это не все, что слава была шуткой, и каким бы богатым оно не было, ничтожество останется ничтожеством. Где-то на полпути она превратилась в наркоманку, и эта зависимость стоила ей души. Откуда же пришел этот изъян в ее характер? Не от ее отца, который преподавал в школе с любовью и ради любви, и который никогда не желал денег. Ни от матери, которая никогда ничего не просила у судьбы, только здоровья и счастья для семьи. Нет, ее амбиции являлись ее собственным извращением. И теперь она глядела с обложек «Эль» и «Алиюр», и продавала свое красивое тело этому куску дерьма, который привел ее сюда; а мир с его мудростью завидовал ее красоте, ее банковскому счету и «свободе», которую она заработала.

— Чтобы оставаться со мной, ты должна быть дурой, — усмехнулся Джонни, распаляясь при виде ее слез и от того, что она осмелилась возразить ему, а не стала просто молча страдать.

— Неужели ты так сильно себя ненавидишь? — Сисси удивилась, откуда только у нее нашлось мужество для ответа. Из мыслей о ее семье. Вот откуда.

— Ха! — Джонни выстрелил удивленным возгласом от такого бунта. Его девушкам не позволялось говорить такие вещи. А если они это делали, то получали наказание. А если они не подчинялись наказанию, то увольнялись, и ожидавшая их карьера рушилась. Это было самым жестоким из наказаний вообще для рвущихся вверх моделей, которых он избирал себе в качестве своих «специальных» девушек.

— Я не хотел сказать, что ты дура оттого, что сидишь со мной, а я ненавижу себя, дорогая моя, — прошептал он. — Я хотел сказать, что ты дура оттого, что сидишь со мной, а я ненавижу тебя.

Сисси почувствовала, как у нее по позвоночнику пробежал холодок, когда его слова обрушились на нее. Ее желудок упал вниз. Прежде Джонни не говорил ничего подобного. Он ненавидел ее? Человек, который занимался любовью с ее телом сотню раз за сотню дней. С холодной трезвостью она увидела себя. Она была девкой, жившей и спавшей с мужиком, который испытывал к ней ненависть. В обмен он давал ей вещи, которые она хотела. Она была проституткой, более мрачной, жалкой проституткой, чем любая уличная потаскушка, что торгует собой на перекрестке в бедных кварталах города. Она почувствовала отвращение. Внутри нее поднялась волна тошноты. Ей нужно выйти. Нужно выйти сию же секунду. Завтра же она вылетит домой и обменяет «блестящую» жизнь женщины, которая смотрела с блестящих страниц журналов, на жизнь женщины, которая может с гордостью смотреться в зеркало. Она знала с большей уверенностью, чем когда-либо, что это единственная правильная вещь, которую ей нужно сделать. Но еще она знала, что никогда не сделает этого.

— Бланкхарт был сегодня в офисе, — сказал Россетти само собой разумеющимся тоном. — Он еще раз подумал, не использовать ли тебя в рекламе джинсов «Смайли». Он только беспокоится, не слишком ли велик твой зад. Но я думаю, что смогу поговорить с ним, чтобы он оставил тебя. А еще я разве не говорил тебе, что новый журнал «Конде Наст» ищет блондинку для обложки. Я думаю, что для тебя был бы шанс в этом, если только я не уговорю их использовать Гейл… — Он сумрачно умолк, подманив морковкой и помахав плеткой. Потом он откинулся на спинку стула, пригубил коньяк и стал дожидаться ее реакции.

Она сидела тихо. Теперь у нее появилась более важная вещь, чем стыд, о которой ей приходилось беспокоиться. Кампания, проводившаяся Смайли, была жизненно важной для ее планов. И все там казалось весьма неопределенно. Она, в общем-то, еще ничего не подписала, действовала только словесная договоренность. Паника охватила ее. Джонни блефовал. Сам Бланкхарт выбрал ее. И зад ее не был слишком большим. Это была лучшая часть ее тела, без сомнения. Однако, неопределенность затягивалась. А может, она набрала вес во время съемок на Сейшелах? Или работала не так усердно с тренером? Боже, может, она стала чуть-чуть больше. У нее появилось желание бросится к Джону и проверить. Проклятье! И какого черта стоит тут эта дрянь на столе перед ней? Ей следовало бы пить «Перье». Она старалась не допустить на свое лицо беспокойство, но знала, что ей это не удалось.

— Какая досада, если ты потеряешь Смайли, — произнес Джонни, подливая масла в огонь, — из-за твоей жирной задницы.

При этих словах он улыбнулся. Модели средней руки были замечательно неуверенны насчет своей внешности. Только на самом верху, где обитали Кристы и Лайзы, вы имели дело с гипертрофированной уверенностью в себе, которая переводилась в мегабаксы и делала суперзвездами.

— Джонни, я хочу Смайли. Мне нужен Смайли, — сказала Сисси. В ее голосе послышалась мольба. Она протянула руку и сделала попытку ухватиться за пальцы, которые только что терзали ее ляжки. Он отбросил ее. В его улыбке чувствовался триумф.

— Ну, сладкая моя, ты ведь знаешь, как это делается. Мы с Бланкхартом давнишние знакомые. Кажется, что всю жизнь знаем друг друга. Он мне кое-чем обязан. Я могу позвонить и попросить об одолжении, если захочу, но это будет означать, что я воспользовался его любезностью, не так ли? И я должен влезать к нему в долг, чтобы ты смогла запихнуть свою непомерную корму в джинсы бедного старика Смайли? Мне это не кажется привлекательной сделкой.

— Джонни, пожалуйста, не надо… Я хочу сказать, что мой зад не растолстел…

Он захохотал, глядя, как она умоляет его. Смайли обойдется ей в триста тысяч, и заказ этот гарантирован ей на все сто процентов. Но она этого не знает. Ее великолепный как картинка экстерьер станет произведением искусства, будучи задрапирован в синюю джинсовую ткань от Смайли, но она находится в плену неуверенности, порожденной желанием иметь слишком много и слишком надолго. Люди, которые «жаждали», казались ему такими забавными. С ними можно было обращаться очень плохо.

— Докажи это!

Она сглотнула.

— Что ты имеешь в виду?

— Я говорю тебе — докажи мне, что твоя задница не слишком большая.

Сисси в отчаянии оглянулась по сторонам. Клуб был переполнен до отказа. Тут было полдюжины знакомых ей людей, пара парней, несколько моделей. В животе у нее похолодело. Паника охватила ее. Джонни намеревался заставить ее что-то сделать. Он собирался наказать ее за то, что она огрызнулась. А если она не подчинится, то он отберет у нее рекламный заказ, который необходим ей, как пальцы на руках и ногах. Она напряглась. Что бы ни было, она сделает это. Пассивность растеклась у нее внутри, и в своей полной капитуляции она почувствовала даже некоторое удовольствие. В этот момент она не отвечала за свои поступки. Отвечал он. Свобода ушла прочь. Если бы роботы могли что-то чувствовать, они чувствовали бы именно это.

— Где? — сказала она.

— Здесь, — ответил он. — Сейчас.

— О нет, Джонни. Не на глазах у всех.

— На столе, — приказал он.

Слезы снова навернулись ей на глаза.

— Я не могу. — Ее голос повис на краю унижения.

— Ты сделаешь это и получишь Смайли.

Она сглотнула с трудом.

— Долго?

— Пока я не скажу.

По ее лицу разлилось отчаяние. Она встала. Стала ждать у края стола. Она не знала, как это делается, но ведь она была модель. Как-нибудь справится. Она взглянула на Джонни в надежде, что он отменит экзекуцию, но в его глазах увидела злобу, смешанную с похотью. Он потянулся вниз к своей промежности, и ее сердце сжалось от панического страха. Ее унижение возбуждало его. Во рту у нее пересохло. Глаза округлились. Боже, прошу тебя, пусть это продлится недолго. Пусть это пройдет, как любой безумный момент безумного вечера в городе, прозванном изощренным грехом. Она закрыла глаза и стала молиться, прося решимости. Потом открыла их и вскарабкалась на стол. Она почувствовала, как множество глаз устремились на нее. Все ожидали, что она станцует. Поздно ночью, после обильной выпивки, роскошные курочки иногда так делали. Но танцевать она не стала. Она встала как статуя посреди стола. И затем, когда Джонни строго посмотрел на нее, она принудила себя подчиниться ему. Она расстегнула пряжку пояса. Потом стала возиться с застежкой на ширинке.

— Вот это да, — раздался громкий голос за соседним столиком. — Девочка хочет показать нам стрип.

Она пошевелила задом, который якобы был слишком большим, и опустила вниз джинсы, чтобы обнажить его. Трусики были из чистого, белого шелка, они выделялись на загорелом теле, крошечные, едва ли больше, чем смятая полоска материи, спрятанная в щель между ее дерзкими, крепкими ягодицами. Джонни видны были выступившие от ужаса гусиные пупырышки на ее нежной коже. Он видел крошечные волоски пуха у основания позвоночника, вставшие дыбом от страха. Она гордо держалась перед множеством глаз, насиловавших ее. Голова гордо откинулась назад, глаза закрыты от стыда, когда она переносила публичное унижение. Некоторые зрители что-то выкрикивали. Кто-то хлопал. Ни один не высказал ничего критического по поводу великолепного зада, который скоро будет продавать джинсы мистера Смайли.

Затем она нашла откуда-то силы. Она открыла глаза и жестко уставилась на Джонни. Она снова обрела над собой контроль и решила доказать, что способна сделать на шаг дальше, чем он требовал. Она протянула руки вниз и засунула пальцы за эластичный материал трусиков. Затем, внезапно, стянула их вниз и показала ему всю свою наготу. Ее зад светился в полумраке. Одна нога выставлена вперед, другая отведена назад. Линии ее бедер плыли в плавной гармонии вверх, до длинной, грациозной спины, и вниз, к мускулистым, точеным ляжкам. Это не были персики или же задрапированные линии приторных фруктов, не было это и детородным задом земной матери. Это было округлое, выпирающее, припухлое совершенство атлетической мускулатуры. Это был шарообразный, деловой зад, отточенный до твердости камня в гимнастическом зале, и запрограммированный на превосходство безупречными генами.

За всю свою жалкую жизнь Джонни Россетти не мог припомнить, чтобы он видел что-либо настолько прекрасное. У него перехватило голос от страсти, и он сказал шепотом: «Спускайся сюда». Все тело его дрожало от похоти, когда девушка, которую он унизил, вздернула кверху трусики и джинсы и сделала так, как ей было сказано.

Сисси поняла, что она каким-то образом выиграла. Ее лицо вспыхнуло, когда она усаживалась на свое место, но и его тоже пылало. Он наклонился вперед на своем стуле. В его штанах обозначилась дубинка. Дыхание со свистом вырвалось из вздутых губ неровными взрывами. Все переменилось так быстро, и ад унижения смягчился до какой-то степени пресыщенным безразличием большинства завсегдатаев. А она вновь обрела спокойствие. Теперь она получит заказ. Дрожь победы высвободила у нее внутри фонтан чувств.

Метрдотель возник возле стола.

— Все в порядке, мистер Россетти? — спросил он елейно, как бы невзначай бросая жадные взгляды на Сисси.

Джонни отмахнулся от него. Представление закончилось. Он уже предвкушал его повторение на «бис» в интимной обстановке.

— Тебе понравился мой зад, Джонни? — промурлыкала она. — Как он, слишком велик или нет?

— Он прекрасен, — прошептал он, и его голос задрожал как натянутая струна.

— Тебе захотелось поиграть с ним, не так ли? — осведомилась она.

Он только кивнул. Он не мог больше произнести ни слова.

— Ты хочешь поиграть с ним в джоне? — спросила она.

Она медленно поднялась. Он вытер пот со лба. Он глядел, как она идет через зал. Когда она скрылась, поднялся и он, игнорируя удивление окружающих от видимых признаков его возбуждения. Он последовал за ней. Все переменилось. Они поменялись ролями. Прежде он был хозяином, она наложницей. Теперь его похоть заковала его в цепи. Он был тем, кто жаждал. Она была той, которая могла манипулировать его нуждой.

На одной из дверей виднелась буква «М». На другой «Ж». Где была она? Его нутро знало. Он украдкой огляделся по сторонам. Затем проскользнул в женский туалет. Там было пусто, однако он знал, куда идти. Он попробовал открыть дверь первой кабинки. Она была не заперта. Дыхание застряло в его глотке. Он открыл дверцу. Пусто. Вторая дверь была на запоре. Он спокойно постучал. Облизнул губы. Защелка дверцы отодвинулась. Он нажал на дверь. Дверь распахнулась. Что приготовила она ему? Что произойдет сейчас? Неизвестность глодала ему желудок, холодком бродила в животе.

Она стояла, как и за несколько минут до этого. Спиной к нему. Ее голый зад был оттопырен. Она была обращена лицом к стене и не обернулась, только сказала:

— Встань на колени и поцелуй его.

И ничто в нем не пожелало ослушаться ее.

Он встал на колени. Ее ноги были широко расставлены вокруг унитаза, джинсы и трусики приспущены до колен. Обе руки прижаты к задней стенке, поддерживая ее, когда она оттопырила зад к нему навстречу. Он не мог видеть ее лица. Она не могла видеть его.

Он протянул руки к ней.

— Только языком. — Голос звучал резко, повелительно.

Он наклонился вперед, к ней, прижавшись щекой к ее шелковистой коже. Он ощущал ее тепло. Оно струилось на его лицо, терпкое и сладкое, и чувственное. Она агрессивно извивалась, надвигаясь на него, пока он не погрузился в напитанную сладостью щель. Он подался вперед, возбужденный принуждением, упиваясь чуждой ему ролью покорного слуги. Он едва мог дышать в узком пространстве. Все его существо напряглось, когда он готовился усладить женщину, которая прежде существовала лишь для его удовольствия.

— Делай, — приказала она. Он повиновался. Он жадно лакал ее, поначалу робко, а затем жестко, изголодавшись. Он потерялся в ее запретном месте, любил его, и любил сильнее, чем того требовала необычная подчиненность его положения. Она надвинулась на его лицо. Измазала своей влагой. Она закрыла его глаза, нос, рот той частью своего тела, которую он осмелился критиковать. Его голова запрокинулась, и теперь она тоже мало-помалу отодвигалась назад в крошечной кабинке, гоня его впереди себя, когда он на коленях отступал. Сначала его спина прижалась к двери, затем голова. И потом отступать уже стало некуда. Он оказался в ловушке. Жесткая дверь уперлась в его затылок. Ее твердый зад наделся ему на лицо. Он опустился ниже, стараясь поймать глоток воздуха в этих восхитительных, влажных джунглях. И когда уже казалось, что он вот-вот захлебнется, она позволила ему частичное бегство. Она чуть приподнялась, позволив ему пошевелиться под ней и дав возможность его жадному языку отыскать другое ее отверстие. И потом она пролилась на него, намочив его обращенное кверху лицо обилием ее желания. Он страстно желал насладиться ею. Настал его черед умолять. Ему непременно хотелось обладать ею.

— Прошу тебя, — бормотал он из ее парного чрева.

Она четко проговорила:

— Я хочу Смайли, обложку журнала, а еще рекламу на бутылках с водой. О'кей? Ты меня слышишь?

— Да, да.

— Обещаешь? — Она сжала ноги вокруг его глотки. Она опустила весь вес своего тела ему на лицо.

— Обещаю. — Его сдавленный голос был едва слышен.

Она захохотала тоном победителя.

— О'кей, ты, безмозглый хрен, — сказала она. — Давай, действуй. Приступай.