11

Джонни Россетти был слишком хладнокровен, чтобы бежать, и слишком нетерпелив, чтобы не бежать. Поэтому он передвигался прыжками, подобно волку, объевшемуся амфетамина, и аэропорт «Майами» сверкал огнями уже за его спиной, а дорога раскручивалась, как в видеофильме. Женщина, следовавшая в двух шагах за ним, не имела его длинных ног, и чтобы не потерять его в испаноязычном городе, храбро трусила в его фарватере.

— Я не могу поверить, что они поскупились на лимузин. Я не могу поверить этому, — бормотал он себе под нос, поправляя одновременно солнечные очки и галстук, словно аккуратность могла послужить какой-то защитой против страха.

— Я полагаю, что твоя секретарша не говорит по-испански, — согласилась женщина, оглядываясь вокруг с пренебрежением. Для многих жителей Нью-Йорка Майами был Южной Америкой.

Он не ответил. Лимузин был наименьшим из неудобств. В отличие от самой Лайзы Родригес. Парочка выскочила на перегретый воздух и схватила такси.

— Какой адрес? — гавкнул Россетти.

— Черт, это где-то на дне моей сумки. А он знает, где полицейское управление? Он выглядит так, что может знать.

— А, полисески. Полисески, нет проблем, — сказал чернозубый водитель-мексиканец. Это было, очевидно, очень популярное место.

Они залезли внутрь. Слава Богу, в машине работал кондиционер.

— Ну, вот и твои пальмы, — сказал Россетти. Казалось, это должно было означать, что они не ошиблись городом. Он вздохнул. В модельном бизнесе допускалось, что попадаются тяжелые дни. Однако он не мог припомнить столь сокрушительного. Он начался будто какой-то безумный сон, лучший день в его жизни поначалу, а затем, почти так же внезапно, обернулся трагедией. В это утро, когда Джонни сидел в своем далеко не бедном офисе, позвонил Бланкхарт. Что само по себе было странно для субботы.

— Лайза Родригес у вас сейчас сильно занята? — спросил он по телефону в девять часов утра, через пару минут после того, как Джонни и его секретарша приступили к работе. Он позвонил по приватной линии, как приличествовало двум ведущим боссам, обсуждающим звезду.

— Что ты можешь предложить, Дон? — ответил Россетти. Бланкхарт, звонящий лично — это пахло чем-то крупным. Пару недель на объекте, заказ для одной из крупных коллекций…

Бланкхарт сразу взял быка за рога.

— Послушай, Джонни. Вчера я встречался с Мери Уитни. Она запускает новую парфюмерную линию — духи, шампуни для ванн, мыло, словом, весь набор. Я собираюсь заниматься всем этим и буду в этом главным майором, я бы сказал, мегамайором. Это самое крупное дело, которое я до сих пор вел.

— И ты хочешь, чтобы Лайза участвовала в нескольких печатных рекламах и сделала несколько рекламных клипов? — насторожился Джонни, чтобы успеть отхватить себе кусок покрупнее от пирога Бланкхарта. Он говорил нарочито устало, ведь заинтересованность запросто может обернуться потерей денег при сделке.

Однако у Бланкхарта было даже более интересное предложение. Намного интереснее…

— Не так скучно, Джонни, — закукарекал он. — Мери хочет, чтобы Лайза стала «девушкой Уитни», душой всей рекламной кампании. Она хочет, чтобы Лайза подписала эксклюзив на годик-другой, без всякой работы на стороне. Юридические детали в контракте… Ты сказал ведь, что Родригес готова участвовать и стучит ножками от нетерпения, а?

— Разумеется. Почему ты спрашиваешь об этом? Господи, Дон, я просто не знаю… Эксклюзив для Родригес встанет в кругленькую сумму. Вы хоть имеете представление, сколько она зарабатывает? Я хочу сказать, что речь тут может идти об общем валовом доходе какой-нибудь банановой республики. Затем аспект «последствия для карьеры». Заработок модели — не ежегодная рента. На следующий год появятся новые девушки. У меня есть четырнадцатилетние, на которых только взглянешь — и яйца загорятся. Я знаю большие возможности Уитни, однако, дружище, вам все-таки потребуется целый бюджет.

— Послушай-ка, Джонни, это я, Дон Бланкхарт. Я работаю на одной линии с тобой, не забывай этого. Я знаю, о чем тут может идти разговор. Если ты не можешь поднять большую штангу, Джонни, скажи об этом сразу. Передо мной сейчас стоят такие крупные дела, что на них уйдет вся моя оставшаяся жизнь.

— Нет, нет, Дон, я как раз хотел тебе сказать вот что. Я имел в виду только то, что мне надо будет поговорить с Лайзой. Возможно, я и уговорю ее. Ты ведь знаешь, как мы близки. Лайза мое творение. Она мне вместо дочери.

— Ха. Ха. — Бланкхарт расхохотался, давая понять, что знает весь расклад. Отцы, которые обращаются со своими дочерями так, как Россетти, по слухам, обращался с Лайзой, обычно теряют всякие добрые отношения с ними.

Россетти проигнорировал насмешку. В его мозгу математические расчеты сталкивались в сладком оргазме. За два года они могли бы запросить пять миллионов. Может, и больше. Как всегда, весь трюк состоял в том, чтобы выяснить, насколько к этому стремится Бланкхарт. Его мозг переключился на режим калькулятора. Пожалуй, пять было бы нижней планкой, а у него была бы пятнадцатипроцентная сделка с Лайзой. Он получил бы три четверти миллиона минимум, возможно, полный миллион, если бы смог немножко исхитриться. Это был наилучший сорт денег для агента. Раз подписан контракт, ничего не надо делать, лишь считать деньги. Никакой возни с заказами и с менеджерской работой для капризной Родригес на целых два года.

— Нет, Дон. Лайза послушается моего совета. Если ты сможешь убедить меня, что деньги честные, фотограф кошерный и что вся кампания будет вестись приличным образом… а я знаю, как ты работаешь, и с этим нет проблем… я уверен, что мы сможем договориться.

— Где сейчас Лайза?

— Она в Майами. По семейным делам. Я ведь отыскал ее там, как тебе известно.

— Да, кто-то говорил, что она там, в Майами. Но ведь у нее там какие-то неполадки с законом, так?

Вот тут-то и наступило время, когда по спине Джонни забегали мурашки.

— О чем ты спрашиваешь, Дон? Ты имеешь в виду, что она откалывает номера? Что она плюет на всех? Что она жульничает с выигрышными билетами? Нет, у нее все нормально. Она просто взяла себе пару выходных. Имеет право, ведь она дает самый высокий процент в моей бухгалтерии. Она даже во сне может справиться с этими пахучими хреновинами Уитни. Ведь она сейчас модель номер один…

— С тех пор как Криста улетела из гнезда.

И это тормознуло быстро нараставшую эйфорию Джонни. Если у тебя агентство, то всегда плохая карма — потерять девушку, которую ты не хотел терять. Убийственно было потерять такую курицу-несушку, как Криста Кенвуд. Он до сих пор не примирился с этим.

— А, кстати, знаешь что? Нет, ты, видимо, уже слышал. Я полагаю, она говорила тебе об этом.

— О чем?

— Да-а, Джонни… Большая потеря. Мне нравилось с ней работать. Класс и сексапильность прямо как у старушки Грейс Келли.

— Говорила мне о чем, Дон? О продаже той книги за мегабаксы?

Пауза.

— Говорила ли она тебе, что открывает модельное агентство?

— Не говорила. То есть… она не сумеет.

— Да нет. Точно, смогла. Вчера мы получили рекламную листовку. Базируется в Майами. Не слишком много девушек и не слишком уж неотразимых, и все-таки, а… «Агентство Кристы Кенвуд» находится в квартале «Арт Деко», то есть в Саут-Бич… в нескольких милях ниже «Фонтенбло», где ты обычно устраиваешь все свои конкурсы фотомоделей. Припоминаешь?

Джонни изо всех сил старался не терять самообладания. С одной стороны, пять миллионов Родригес. С другой — агентство Кристы Кенвуд. Его живот забурлил. Кишки завязались узлом. В душе бушевала буря. Он опустил глаза. На его голубой рубашке появилось маленькое, влажное пятно. Боже, это был пот.

Он тяжело вздохнул, изо всех сил стараясь не терять спокойствие, однако мозг уже наполнился видениями истекающей кровью Кристы Кенвуд. Агентство. Конкурент. Она не просто бросила его, но и устроила ему демпинг. А пройдет еще немного времени, и она начнет сманивать его девушек, или, что еще хуже, его заказчиков. Криста, которая всегда пользовалась всеобщей любовью Криста, которая написала книгу о том, как стать красивой, и сумела продать ее за миллион баксов одного только аванса. Криста, которая была ближе к Стиву Питтсу, чем Всевышний к благодати. Питтс сумеет использовать тех разбитых кляч, которых она насобирала для своих рекламных листовок, даже если артрит сделает их неподвижными. Она могла бы продержаться какое-то время на одних только своих контактах. Впрочем, достаточно долго, чтобы довести его до безумия. Он сжал кулаки и забарабанил какой-то ритм костяшками пальцев по столу. С этого момента Криста стала врагом, заняв первое место в их длинном списке. С этой миллисекунды она могла ожидать такого же обращения, как и остальные его враги. А в отличие от никсоновского списка ненавистных персон, который многие рассматривали, как высшую честь, выше, чем медаль Конгресса, свиток Россетти был не очень-то приятным местом. Он, Джонни, лично гарантировал это.

— Ну, раз ты уж упомянул об этом… Кажется, она говорила что-то в этом роде. Я ответил ей, что пусть попробует, но не тратит свои собственные деньги. — Он засмеялся зловещим смехом, сказав эту ложь. — Думаю, что ты не захочешь иметь с ней дело, из уважения ко мне. Я хочу сказать, памятуя об этой грядущей кампании с Лайзой, — добавил он.

— Ну, не потей, Джонни. Если только она не захочет укрепить свою репутацию. И потом, я полагаю, в этом нет никакого смысла, раз она берет процент себе. Кстати, Джонни, сообщи мне решение насчет Родригес. Как ты можешь себе представить, мне нужно было знать это еще вчера. Уитни не любит шутить, разве что на теннисном корте. Нужно сообщить ей хорошую новость. Других она не терпит.

— Я сообщу тебе еще до полудня, Дон. Я надеюсь, что мы поладим. С тобой ведь всегда хорошо иметь дело.

Он вскочил и вылетел из офиса на открытую площадку, где сидела его единственная субботняя секретарша. Его улыбка стоила пятнадцать процентов от пяти миллионов долларов, но, когда он увидел лицо своей служащей, улыбка быстро увяла. Ее черты были перекошены тянущим на «Оскара» изображением полнейшего уныния.

Секретарша не стала медлить.

— Я не решилась прерывать ваш разговор с мистером Банкхартом, потому что вслушалась и слышала предложение, однако…

— Однако что?

— Лайза Родригес арестована в Майами. Он направила моторный катер в дом своих родителей, стоявший на берегу. Все там взлетело на воздух, и они оба погибли. Все каналы связи заблокированы журналистами.

Джонни Россетти ерзал задом на потрепанном сиденье такси, мчавшегося по улицам Майами. Ему потребовалось полчаса, чтобы связаться с адвокатом, и еще полчаса, чтобы добраться до «Кеннеди» и нанять частный самолет на юг. И все промежутки он заполнял звонками по сотовому телефону.

— Давай еще раз прокрутим нашу версию, — сказал он адвокату. — История Лайзы такова. Она вела лодку этого богатого кубинского мальчишки и предложила: «Давай заскочим к моим родителям и увидим их». Потом он падает за борт, а она запутывается в рычагах управления и прыгает за борт, и бум! Прощайте, момми и дэдди.

— Момми и отчим. Отчим был, по всей очевидности, торговцем, и причина, почему удар оказался таким сильным, состояла в том, что лодка Родригес налетела на лодку торговца, прежде чем ударила в дом. Оба бензобака взорвались. Еще счастье, что весь квартал не запылал, как факел.

— Говенная история. — Россетти сдвинул подальше с шеи свой взмокший воротничок. В любой другой день это было бы огромной бедой. А в этот конкретный день, когда предложение подписать контракт с Уитни все еще звенело у него в ушах, это превращалось в эпическую трагедию.

— В действительности, это не такая уж и плохая версия, потому что кубинец подтвердит ее. Он верит в большие баксы, если его адвокат не врет. Семейство парня делает сахар, и у них имеются всяческие возможности влиять на дела в Большом Апельсине. Полиция бегает в балетных тапочках. Торговец не слишком большая утрата. За ним числилась куча разных вонючих дел в фут толщиной. Они захотят поверить кубинцу. Туристы захотят поверить Родригес. Она там местная достопримечательность. Все радиопередачи кричат, что она невиновна, уже собираются подписи в ее защиту.

— Мальчишка-кубинец выпал из лодки? Он что, накачался?

— Да, он наланчился. Я полагаю, если ты избалованный, богатый парень и тебе двадцать один год, ты не будешь пить охлажденный чай, коли привел в ресторан Лайзу Родригес?

— Насколько далеко они находились друг от друга, когда их подобрали из воды?

— Ммммммм, — вот в этом проблема. В двух милях. Но Лайза утверждает, что, когда он выпал, она запаниковала. Она не знала, как управлять лодкой, и боялась, что искромсает его на куски винтами, если станет пытаться его подобрать. И поэтому она направилась к дому родителей за помощью. А там она перепутала сцепление с дросселем, либо что-то еще в этом роде, и когда эта штука рванула вперед, словно ракета, она выпрыгнула, а уж остальное известно.

— Понимаю. А если она хотела их прикончить, то, видимо, должна была иметь какие-то мотивы для этого. Но их никто не знает, или знает?

Россетти стал припоминать. Он вспоминал твердое как скала тело несовершеннолетней Родригес, и что оно было холодней льда, когда он увидал ее в первый раз. Позже, после расслабившего ее наркотика, он услышал историю про ванную комнату и торговца, который жил с ее матерью. Мотив что надо. Однако пока что, слава Богу, его никто не знал.

— Так что вот, — сказал адвокат. — Никаких мотивов. Она давно не навещала своих предков, но в этом нет ничего необычного. Убитый мужик часто жаловался на это. Но с другой стороны, если это преднамеренное убийство, придется допустить, что кубинец тоже в этом замешан, либо, если нет, то она каким-то образом выкинула его из лодки, а затем уничтожила родителей. Крайне непохоже, чтобы он мог оказаться соучастником. По всей очевидности, он едва ее знал. А если она столкнула его за борт, то он должен был первым сказать об этом. Ведь это была его лодка, а она ее взорвала.

— Да, ни один парень не станет лгать, чтобы спасти шкуру Родригес. Это уж точно, — сказал Джонни и захохотал, потому что знал, что может Лайза Родригес делать с мужиками, с любым из них. Господи, если бы он сам не приближался к ней, облаченный в броню, то Лайза сделала бы это и с ним. После десяти минут обработки Лайзой мегабаксовое кубинское отродье проползет пять миль по битому стеклу, чтобы лизнуть накрашенный пальчик на ее ноге. Любое клятвопреступление унесет ветер. А этот Арагон, очевидно, пробыл с ней большую часть суток. Загадка лишь в том, почему он не признался, что вел лодку.

— Я думаю, что нас это не должно интересовать. Я действительно так думаю. Как и адвокат Арагона. Он совершенно не беспокоится насчет этого. Только повторяет: «Это мой город, сеньора, это не Больсое Яблоко. Когда вы приедете сюда, вы просто переведете деньги на счет и предоставите мне всю говорильню. Здесняя полиция, береговая охрана — все они мои больсие друзья».

— А если они ее не упекут, тогда это в первую очередь будет праздником для журналистов, — сказал Джонни Россетти. Он начинал приходить в себя. Он любил оптимистичных юристов. Любил юристов-женщин. Дьявол, он вообще любил женщин! Орлица от юриспруденции из центра Нью-Йорка выглядела с каждой минутой лучше. Если она не будет против, то он ее осчастливит. Минуту-другую он молчал. Может, этот минус обратится в плюс. Правда, одна вещь все еще царапала его, потому что он никак не мог ее вычислить. Бланкхарт явно слышал про проблемы Лайзы в Майами, когда позвонил утром. Однако, если он знал, что Лайза подозревается в убийстве, какого дьявола он предлагал ей эксклюзив Уитни? Если модель угодила в неприятную историю, то это смертельный поцелуй для подтверждения сделки. Он даже упомянул о юридических оговорках, которые всегда вставлялись в подобные контракты. Однако, сейчас он начинал видеть позицию Бланкхарта. Он, видимо, приказал своим агентам из Майами поинтересоваться положением дел. Если они пришли к выводу, что Лайзу освободят, то ее имя очистится от любых подозрений в чем-либо предосудительном, и тогда в один миг она окажется в центре всеобщего внимания. Она превратится в трагическую фигуру, девушку, которая убила, не желая того, обожаемых родителей. Бедная девушка ушла из дома, чтобы сделать себе известность и состояние, возвращается и хочет продемонстрировать родителям свои материальные успехи; возвращается на беду. Старания журналистов должны идти в унисон с началом кампании Уитни, когда она объявит, что Лайза станет ее звездой. Все будут слишком заняты, считая деньги, чтобы смеяться.

— По-моему, мы приехали, — сказала адвокат.

Они, да и вся пресса Майами, были «там». Они поднялись вверх по ступеням, проталкиваясь сквозь густую толпу, и назвали свои имена полицейскому, который безуспешно отгонял журналистов.

— Поднимайтесь на пятый этаж. Там увидите дверь с надписью «УБИЙСТВА». Следователи и прочие лица ожидают вас.

В древнем лифте они ехали молча. Оптимизм, паривший в кабине такси, казалось, совершенно исчез. Джонни созерцал носки лакированных ботинок. Адвокат глядела на него. Лифт остановился. Дверь с табличкой «УБИЙСТВА» захлопнулась за ними, и сержант полиции указал им просторную комнату. Она и должна была быть просторной. В ней собрались все.

В центре сидела Лайза Родригес. Она тихо плакала, однако Джонни мог поклясться, что знает ее изнутри. По его мнению, она была способна на любое преступление, включая убийство отца и матери. Слезы — ее дань роли сироты, которую она теперь обречена играть. Возле нее стоял капитан отдела убийств, оказавшийся внезапно в центре внимания, чем явно упивался. Он слегка хмурился, чтобы показать, насколько это серьезное дело, однако тень улыбки постоянно пробивалась сквозь это, выдавая его игру. Справа находилась команда Арагона. Мальчишка неплохо выглядел в итальянском костюме, глупая ухмылка сходила с его лица лишь тогда, когда отец бросал на него взгляд. И тогда он сидел, уставившись в пол, с тем благочестивым выражением на лице, какое часто видишь в церкви. Отец, строгий патриций, был единственным, кого раздражала эта процедура, однако даже он, казалось получает некоторое удовольствие от этого… как от силового упражнения, вероятно. Жизнь, проведенная за заколачиванием сотен миллионов, порой платит такими происшествиями. И в этом случае кстати оказываются заработанные деньги, мощная демонстрация того, что вся тяжелая работа делалась не напрасно. Парикмахерский квартет адвокатов маячил вокруг своего босса, и самый маленький и наиболее запальчивый из них приветствовал дуэт из Нью-Йорка.

— Ах, мистер Россетти, как замечательно, что вы приехали, да так быстро; приветствую вас тоже, сеньора Файнстайн, из высоко ценимой нью-йоркской фирмы Фогеля, Сильверберга и сотни других асов вашей профессии… — Он засмеялся, чтобы показать, что чувствовал себя как дома в этой ситуации. Адвокат был одет в дорогой, блестящий костюм, его аккуратные, маленькие усики кое-где сверкали сединой, зубы слегка пожелтели от курения целыми днями гаванских сигар.

— Ну, это очень печальный день для всех нас, и, конечно, в основном для сеньорины Родригес. Ужасная трагедия… — Юрист подкрепила свои слова соответствующей интонацией.

После ее слов Лайза не сумела подавить рыдания. Она закрыла лицо руками и выглядела несчастной. В душе она была-таки в сумятице, поэтому сама не могла сказать толком, были или нет ее слезы показными. Она совершила это деяние. Проткнула наполненную гноем рану своей ненависти, а теперь обнаружила, что облегчение смешивалось с незнакомой формой боли. Она вспоминала мать. Ее ужасное предательство по отношению к отцу Лайзы, черствое безразличие к судьбе дочери было стерто бойней, которую устроила сама Лайза. И осталась только кровь, которая была гуще, чем слезы. Она выросла в животе своей матери. Она была частью ее, даже когда ненавидела, а ведь бывало и счастье в те далекие времена… пляж, Рождество, диснеевские дни ее детства, прожитого в Южной Флориде. Вспоминались теперь, когда ее не стало, и другие вещи. Ее горячо любимый отец обожал свою жену, и ему хотелось, чтобы она была счастлива, ухожена… и в безопасности. Что он мог почувствовать на своих райских холмах, когда взглянул вниз и увидел, какую жуть натворила дочь?

От замешательства слезы хлынули еще сильней, и мысли запрыгали в мозгу Лайзы. Это не было чувством вины, если быть точным. И даже не сожалением. Это было другое, жуткое осознание того, что понятия «правильно» и «неправильно» могли как-то относиться к ее ущербной, но триумфальной жизни, незнакомое чувство, что, вероятно, существуют принципы, более важные, чем победа, борьба и обретение своего собственного пути.

Она сморгнула слезы и огляделась вокруг, по-прежнему хитрая и проницательная, даже в моменты душевной сумятицы. Этим тонким, возвышенным чувствам нельзя позволять сломить ее. Она все еще находилась в смертельной опасности. Вещи, казалось, шли нужным путем, однако любое промедление перед предъявлением обвинения… апелляция в высшие инстанции, решение полиции о доследовании… окажутся сокрушительным ударом по ее карьере. Что-либо меньшее, чем полное оправдание, может стать для нее катастрофой. Поэтому она на всякий случай и прибегала к слезам, к печали, которая не на все сто процентов была суррогатом. Ей казалось это наиболее разумным.

Полицейский выступил с сообщением.

— Я полагаю, что должен заявить для протокола следующее. Мой отдел получил возможность подвести итоги данного дела. Мы рассмотрели возможность того, что это не был несчастный случай.

Он сделал паузу.

Рыдания Лайзы усилились. Хосе глядел на нее так, будто видел лицо Девы Марии. Даже Арагон-папа, который, в конце концов, имел одинаковые с сыном гены, казалось, был тронут ее отчаянием.

— Однако мотивов мы не обнаружили. И мы располагаем показаниями единственного свидетеля, мистера Хосе де Арагона, человека, семейство которого является столпом добропорядочности в нашем обществе. И кроме того, нам известен характер самой мисс Родригес, персоны, которую Майами всегда с гордостью считала своей землячкой… — Он сделал паузу, оглядел присутствующих, стараясь увидеть эффект от сказанного. Все закивали. Сахарный барон подсчитывал в уме, на какую сумму потянет благодарность. Арагоновский юрист сиял. Лайза казалась поглощенной тяжестью личной драмы.

— Итак, позвольте мне сообщить вам, что, посовещавшись с медицинской экспертизой и с прокурором штата, мы пришли к выводу, что это трагический случай, в котором мы не усматриваем ничьей вины, и я могу лишь от себя добавить, как глубоко сожалею, что это ужасное происшествие имело место.

Что ж, пора выносить шампанское, подумал Джонни Россетти. Вспыхнуло всеобщее ликование. Воздух нагрелся. Воцарилась атмосфера взаимных поздравлений. Лишь Лайза, казалось, отгородилась от всего, и Джонни вынужден был с восхищением признать, что она великолепно это сыграла. Еще никогда она не казалась такой ослепительно красивой. Видение контракта с Уитни вспыхнуло перед его мысленным взором. Голос в его мозгу сказал совершенно ясно: «Пять миллионов долларов».

Лайза встала. Она тяжело вздохнула и вздрогнула. Улыбка пробилась сквозь слезы, словно теплое солнышко после холодного дождя. Она повернулась к капитану, начальнику отдела «Убийства». Она знала, чего от нее ждут. Настало ее время совершить свою часть неписаной сделки, которая только что была заключена.

— Позвольте мне сказать слова благодарности, от всего сердца, нашему замечательному департаменту полиции Майами и особенно капитану Эрнандесу, который работал так упорно и внимательно, проводя это расследование, и который тем не менее всегда держал себя по-рыцарски, был мягок и внимателен все эти ужасные часы. Я вернулась в Майами, потому что всегда его любила и люблю, потому что тут живут такие замечательные люди, как вы, капитан…

Капитан Эрнандес сиял, словно один из таинственных источников света у президента. Через некоторое время ему предстояло выступить в паре местных программ новостей. «Геральд» хотела дать его снимок в профиль. Другие ходили кругами возле него, как акулы. Уже звонили, прощупывая ситуацию, из «Эн-би-си. Ночные новости». Впрочем, капитан Эрнандес действительно вел себя по-рыцарски, мягко и внимательно к Лайзе Родригес, потому что с самого начала усмотрел в этом деле однозначную возможность прыгнуть на ступеньку вверх по служебной лестнице. «Майор Хуан Эрнандес, человек, который умеет держаться в центре внимания, hombre, который знает, как обращаться с леди, обожаемой всей испанской Америкой. Избиратели этого не забудут, не забудет этого и майор, который всегда помнил, что избиратели этого не забудут. Конечно, в безупречно правильном мире расследование не должно было заканчиваться так быстро. Однако торговцы всегда бывают замешаны в наркобизнесе, а жена торговца всегда соучастница. В бумагах Эрнандеса происшествие числится, как „несчастный случай“… а это, пожалуй, и был несчастный случай… с какой стороны на него ни взглянешь».

— И мне хотелось бы также сказать слова сожаления и извинения очень милому мальчику, который попал во всю эту историю не по своей вине, и… и… Хосе, благодарю тебя.

Она улыбнулась ему. Он послал в ответ взгляд, полный рабского обожания. Лайза чувствовала себя уже лучше, угрызения совести, если это были они, побледнели. Черт с ними. Это был ее вечер. Все статисты подыграли ей, как и всегда. Она выиграла, а победа делала всю тяжелую работу, борьбу и боль стоящими того. Жирный полисмен сделает себе карьеру на ее славе. Избалованный, богатый щенок получит шанс хвастаться своим внукам, что общался с супермоделью, и все это ценой какой-то вшивой лодки. И даже его отец, украдкой бросающий на нее взгляды, в чем-то наберет свои очки. Лайза может поспорить на свой месячный доход, что лощеный миллиардер позвонит ей через неделю, будет говорить о яхтах, самолетах и долгих уик-эндах у «Картье». Однако Лайза еще не закончила. Ей еще нужно продолжать свою месть.

Потому что в другом конце помещения восседал дорогой старина Джонни. Он не насиловал ее в ванной, но зато посадил ее на кокаин, когда ей было четырнадцать, а когда она торчала от кокаина, перевел на героин. Он держал ее за руку и показывал, как ширяться, а когда она тащилась от принятой дозы, он фотографировал ее, выделывающую такие странные вещи, что хоть включай их в учебник по сексуальным извращениям, который она как-то читала. Она уцепилась за край пропасти, несмотря на его старания, удержалась и кирпичик за кирпичиком выстроила свою колоссальную карьеру, пока не стала недосягаемой ни для кого, пока не оказалась в безопасности, благодаря своим деньгам и славе.

И все время она получала от жизни почтительные уроки. Люди используют и бросают тебя, даже те, кого ты любишь. И если допустить это, мир будет причинять тебе невыразимо тяжкие вещи. Единственное средство — быть сильной. Тогда они не просто оставят тебя в покое, а станут поклоняться тебе и лизать тебе ноги. Ты сможешь ходить среди них, как божество, сможешь до дна испить чашу мести. Отчим заплатил свою цену за то, что изнасиловал ее. Мать отправилась в ад за то, что вышла за него замуж. Хосе стал соучастником убийства и потерял свой катер за то, что назвал ее крестьянкой. Теперь настал черед Джонни. О да, настал его черед.

Лайза направилась к нему.

— Спасибо, что ты приехал, — сказала она.

«Маловато благодарности», — подумал Джонни. Опять по спине Россетти забегали мурашки. Он подозрительно уставился на нее.

— Я так рад, что все благополучно закончилось. Господи, детка, ты напугала всех нас. Что за ужасная вещь… ужасное дело…

— Да, — кивнула она. — Вот уж действительно не повезло.

Она знала, что он знает. Она знала, что он знает, что она знает, что он знает.

И она знала, что он ничего не сможет доказать.

— Послушай, Лайза, я должен поговорить с тобой с глазу на глаз. Ты просто не поверишь, что случилось.

— Хорошие новости?

— Самые лучшие.

— Нет, — отрезала она. — Все лучшие уже позади.

Улыбка обнажила ее безупречные зубы. Россетти они показались надгробными камнями на могилу ее родителей.

К ним направлялся капитан. А также юрист Арагона. Россетти не мог больше ждать.

— Позвонил Дон Бланкхарт и предложил тебе двухгодичный подтвержденный контракт с фирмами Уитни. Не знаю пока точно, но он может стоить пять миллионов или даже больше.

Он остановился, чтобы поглядеть на эффект от разрыва его бомбы.

Она слегка покачнулась, приняв информацию. Ее голова склонилась набок, и она улыбнулась, обдумывая услышанное.

— Пять миллионов долларов, — вздохнула она наконец. Затем повернулась и крутанулась на каблуке, прищелкнув пальцем. — Ах! Пять миллионов долларов, — снова повторила она.

— Разве это не замечательно?

— Это замечательно, замечательно… для меня.

— Для нас, — поправил ее Россетти. Семьдесят пять процентов были лучше, чем пятнадцать, но пятнадцать лучше, чем ничего, а работать должна была она.

— Нет, нет, Джонни, это чудесно для меня, но не чудесно для тебя никоим образом.

— О чем ты говоришь?!

— Я ждала подходящего момента, чтобы кое-что сообщить тебе, Джонни, и, знаешь ли, я считаю, что момент наступил.

— Сообщить мне о чем? И что весь этот бред собачий значит?

— Сообщить, что ты уже больше не мой агент. Я ушла. Я уже история. Я уже не работаю с «Эль».

Рот Джонни исправно открылся, но слова оттуда не появлялись.

Наконец, они сложились, как чаинки на дне чашки.

— У тебя появился другой агент? — выдавил он.

— Да, — подтвердила Лайза Родригес. — Я ушла к Кристе Кенвуд.