ГЛАВА 7
Сибилла и Ник были так заняты работой, что почти не видели друг друга. Организовав консультирующую компьютерную фирму под названием «Омега», Ник и Тэд дни напролет устанавливали и отлаживали новые вычислительные системы. Остальное время они работали в комнате для семейных, оборудованной под офис. Вечера и выходные дни, завтраки и иногда обеды они проводили, обсуждая интересные предложения для новых клиентов, составляя компьютерные программы для постоянных своих заказчиков, улучшая уже внедренные программы и вырабатывая рекомендации по перспективным методам применения компьютеров. Если офисные мини-компьютеры не выдерживали созданных молодыми специалистами комплексных программ, то им приходилось дорабатывать их на типовом компьютере, в центре Сент-Луиса. Поскольку в ночное время аренда была дешевле, они, как правило, приступали к работе затемно, заканчивая ее только утром, когда, запустив новую программу на фирме заказчика, могли тут же обучить офисных компьютерщиков, как ею пользоваться. Возвращаясь домой к полудню, они чувствовали себя такими уставшими, что отказывались от обеда и, разбредясь по своим комнатам, засыпали мертвецким сном.
Все это время Сибилла делала уверенные шаги в своей карьере на телестудии КТОВ. После отъезда из Пало Алто она написала письмо президенту КНИКС-TV с угрозой придать гласности информацию о любовных похождениях Тэренса Бурегарда, если ей не выдадут рекомендательного письма с прежнего места работы. После недельного молчания пришел сдержанный, но гораздо более положительный, чем она ожидала, ответ.
Но, несмотря на это, в первый день своего выхода на новую работу к ее дерзости примешивалось чувство робости, которое не покидало ее до тех пор, пока она не уверилась в том, что здесь никому не известно о ее участии в истории с Рамоной Джексон. С этого времени она не вспоминала о случившемся скандале, как будто бы его вовсе не было. Она считала себя молодым, полноправным сотрудником КТОВ.
Работая с раннего утра до позднего вечера по 12–14 часов подряд, она слушала, наблюдала, впитывала информацию, обдумывая, как можно использовать уже имеющийся опыт, чтобы получше зарекомендовать себя у начальства. Она не старалась завоевать чье-либо расположение, ей хотелось снискать уважение, популярность всех, появиться на телеэкране и стать предметом восхищения. Но от нее требовалось совсем другое: хороший продюсер нынче большая редкость, и нечего растрачивать свой талант на выступления по телевидению. Ты нам нужна как режиссер, говорили ей собратья по труду. Повысив ей жалованье и предоставив больший по размерам стол в отделе последних известий, ее начальник наотрез отказался делать кинопробы с ее участием.
Сначала Сибилла надумала уволиться с КТОВ, но, принимая во внимание тот факт, что ни одна находящаяся в долине телевизионная станция не могла сравниться с этой по популярности, она изменила свое решение, хотя от мысли занять место на телевизионном экране так и не отказалась. «Я пойду у них на поводу и буду выполнять то, чего они от меня хотят, но, когда я приобрету достаточное влияние, они мне предоставят все, что нужно мне», — думала она.
В течение года пять раз в неделю она писала сценарии и выпускала на экран дневные передачи новостей, а также готовила вечерние воскресные информационные материалы. Кроме того, она трудилась над созданием собственной новой передачи, которая могла пополнить список телепрограмм, если бы ее одобрило руководство.
Она так интенсивно работала, что впервые за все эти годы легко сбросила вес без всякой диеты. Каждое утро, еще до рассвета, Сибилла целый час занималась зарядкой, а затем, выпив чашку кофе в компании Ника и Тэда, она забывала о еде вплоть до самого ужина, который случался у них часов в девять вечера, а иногда и позже, либо на студии, либо дома. Продукты покупал один из них троих, готовил чаще всего Ник. Будучи совершенно непривередливыми в еде и вечно занятые работой, они не обращали никакого внимания на то, что едят.
С той минуты, когда Сибилла переступила порог застекленного здания КТОВ, она не думала ни о чем, кроме работы. Станция находилась на небольшой возвышенности восточной окраины Сент-Луиса и являлась филиалом центральной телевещательной компании. Ловкие ребята-электронщики создали целую сеть подстанций.
Место это называлось Кремниевой долиной. Здесь работали американцы мексиканского происхождения, чьи предки приехали на Север столетие или два назад, чтобы поселиться на здешних плодородных землях. Трудились здесь также уроженцы Калифорнии, селившиеся в этих местах целыми семьями со времен золотой лихорадки и помнившие те старые, добрые времена, когда можно было проехать от Сан-Франциско до Монтеррея, не увидев ни одного магазинчика или закусочной на колесах. Догнав по уровню другие телестудии за счет взятого на вооружение новейшего оборудования, КТОВ составила серьезную конкуренцию своим партнерам, став наиболее богатой и перспективной телестудией в долине. Это было самое подходящее место для людей с большими амбициями.
В тот ранний час, когда Сибилла появилась на пороге центрального входа, ее не встречали ни работники приема гостей, ни секретари, не было также посетителей или участников телепередач. Взволнованная, она ходила по затихшим вестибюлям и безмолвным коридорам. Все вокруг казалось ей до боли знакомым, начиная от артистического фойе до гримерной, особенно студия звукозаписи и главная студия со сводчатыми потолками, с четырьмя полукруглыми столами, постоянно готовыми для съемок новостей, прогноза погоды, передач по домоводству, встреч за круглым столом и воскресных дневных развлекательных программ. Она заслужила право работать здесь, это ее место!
В здании преуспевающей телестанции КТОВ всегда царила атмосфера подъема, незаметная для постороннего глаза, но очень родная Сибилле, неотделимая от нее.
Загруженная большую часть времени работой на студии, Сибилла едва виделась с Ником, занятым и на неделе, и в выходные дни. Но ее вполне устраивало, что двое друзей работали у нее под боком, в комнате для семейных, но встречались с ней только во время перерыва между работой или за ужином.
Случалось, Сибилла первая предлагала свои услуги по приготовлению обеда, а иногда просто прогуливалась по комнате для семейных, где все было вверх дном и в которой размещались офис, мастерская и исследовательская лаборатория под названием «Компьютерная служба «Омега». Стены были увешаны огромными морскими картами, длинный стол, изготовленный из положенной на два картотечных ящика двери, был усыпан стопами бумаг для компьютерных распечаток. Рядом, на большом столе, размещался компьютер, на темном экране которого светились пляшущие цифры и буквы. Найденный на складе инженерного здания в Стэнфорде стул на колесиках, а также стул из машинописного бюро перемещались по воле своих хозяев от одного стола к другому. Недалеко расположился стол для игры в пинг-понг с оставленными здесь рубцеватыми стойками и провисшей сеткой, напоминавшей о яростных спортивных состязаниях. Кофейник стоял вместе с двумя кружками с изображением Микки Мауса; картонные коробки из-под пирожков были заполнены записями и схемами, а в пыльном от паутины углу лежал забытый кем-то карандаш.
Молчаливо наблюдая за работой молодых людей, вглядываясь в распечатки и тщетно стараясь расшифровать программный язык или изучая пристальным взглядом уравнения на экране компьютера, она все равно была мыслями на телестудии. У Сибиллы было смутное представление о работе Ника как консультанта, она знала точно только то, что фирма намерена как можно быстрее расшириться в четыре, пять, а то и шесть раз, пополнить штат сотрудниками, а затем, переехав в новый квартал, еще больше разрастись. Все это было хорошо, но сама их работа, эти гудящие машины, бесконечные цифры, непонятные программы раздражали ее.
— Это как иностранный язык, — говорила она, не делая никаких попыток вникнуть в него.
Когда Ник пытался ей что-то объяснить, у нее и вовсе пропадал интерес при виде выводимых им на экран мерцающих буквенно-цифровых изображений. Подходил вечер, и, расчистив рабочий стол от вороха бумаг, все трое обедали прямо здесь. После этого Сибилла обычно усаживалась за свой письменный стол обдумывать план работ на следующий день или детали создаваемой ею новой телевизионной программы, которую она вскоре намеревалась представить на рассмотрение управляющему, а также директору отдела новостей телестудии.
Оставаясь на ночь дома, Ник заходил в спальню после полуночи и ложился рядом. Несмотря на усталость от напряженного рабочего дня и от мыслей о дне завтрашнем, у них еще оставались силы на интимную близость. Ник возбуждался в ту же минуту, как только оказывался с нею в постели. И тогда, охваченный невероятно сильным желанием, он страстно хотел ее. Каждому из них требовалась разрядка после огромного напряжения, поэтому накопленное ими возбуждение приобретало форму страсти, которую они принимали за любовь.
«Валери не испытывает ничего подобного». Такие мысли, яркие, как вспышки молнии, неожиданно приходили в голову Сибиллы, выбивая оттуда все остальные мысли. Затем она прекращала думать об этом, и в ее душу вползала холодная ненависть при воспоминании о катастрофе на КНИКС-TV. А порой ей становилось любопытно, где и чем занимается сейчас Валери.
Из разговоров со своей матерью, которая все еще продолжала обшивать семью Валери, она узнала немного: лишь то, что, закончив колледж, Валери отправилась в кругосветное путешествие. В промежутке между очередными вояжами она вышла замуж за уроженца Бостона Кента Шорхэма, родители которого были знакомы с семьей Ашбруков. Валери и Кент проводили время, путешествуя по Восточному побережью Мэриленда, неизменно возвращаясь в Нью-Йорк, где они купили квартиру на Пятой Авеню. Это все, что знала о Валери мать Сибиллы.
Пока для Сибиллы и этого было достаточно. Сейчас она просто держала в поле зрения Валери, а немного позже она найдет повод, чтобы встретиться с ней снова. А затем… Она будет знать, как действовать дальше, обдумав и спланировав все заранее.
Зная о том, что Ник вместе с Валери увлекались верховой ездой, Сибилла тоже захотела этому научиться, но, узнав о дороговизне этого вида спорта, она на время рассталась со своими намерениями. Но зато она приобщилась к другому любимому Валери виду спорта — стрельбе по тарелкам. Она была замечательным стрелком и, терпеливо целясь метким глазом, добивалась даже лучших, чем Валери, результатов. Сибилла решила, что у Валери слишком мало терпения, чтобы стать специалистом в каком-либо деле.
Каждую ночь перед отходом ко сну она неизменно повторяла одну и ту же фразу о том, что у нее есть Ник, работа, что она очень меткий стрелок и что она превосходит Валери по всем жизненным параметрам.
Узнав о своей беременности, она купила несколько новых платьев, в которых раз в месяц появлялась в кабинете у врача. Не считая этого, жизнь ее нисколько не изменилась. В феврале она пригласила на работу няньку, а в марте родился Чед.
В течение лишь нескольких недель отдыхала Сибилла от непрерывной двухлетней работы. Сидя у окна и наблюдая за несущимися над крышами домов тяжелыми облаками, она думала о том, как рождение ребенка может повлиять на задуманные ею планы.
— Какой удивительный ребенок! Ты видела, как он улыбается? — спрашивал Ник, сидя у постели Сибиллы через неделю после рождения Чеда и сам расплываясь в улыбке.
Даже несмотря на свою задумчивость, Сибилла обратила внимание на звучавшие в голосе Ника нотки гордости и восторга.
— Он такой красивый. Весь в тебя, — сказала она.
— Мне тоже так показалось, только вот рот твой. Счастливый парень. У него такие губы, которые все время хочется целовать.
— Не нахожу абсолютно никакого сходства с собой, он больше похож на тебя, — не согласилась с ним Сибилла. — Вероятно, он научится обращаться с компьютерами раньше, чем разговаривать.
Сибилла не нянчила ребенка: у нее на это просто не было времени.
— Я целый день провожу на телестудии, а если я еще не буду спать ночью, то стану совершенно никчемным работником, — оправдывалась она.
— Ты можешь немного отдохнуть. Тебе же предоставили двухмесячный отпуск по уходу за ребенком. Почему бы им не воспользоваться?
— Но он же неоплачиваемый!
— Ну и что? Ты можешь не думать об этом.
— Все в порядке, Ник. Я занимаюсь любимым делом.
Когда Чеду исполнилось две недели, она передала его на воспитание няне и вернулась к своей работе на студию, проводя там ежедневно по четырнадцать часов и выматываясь до такой степени, что не было сил даже пойти пообедать в каком-нибудь кафе.
— Ты не рассчитала своих сил. Возьми отпуск на несколько месяцев, начиная прямо с сегодняшнего дня, — говорил Ник.
Сибилла лежала воскресным днем в постели и наблюдала за спящим рядом, в детской кроватке, под звуки тихо поющего радио Чедом. Время от времени пробивавшийся сквозь облака солнечный луч проникал в комнату и касался их кровати. В такой прекрасный миг Ник обнял Сибиллу и возвратился к начатому разговору:
— Я объяснял тебе еще до рождения Чеда, что мы можем позволить себе ребенка. У нас с Тэдом клиентов гораздо больше, чем мы в состоянии обслужить.
— Нет, — ответила она.
Сначала он не нашел никаких веских доводов, чтобы убедить ее, и промолчал, но послышавшаяся в ее голосе категоричность встревожила его, и Ник попробовал возобновить уговоры.
— Если ты возьмешь непродолжительный отпуск, это ни на чем не отразится, и работа твоя не встанет. Позанимайся немного ребенком, нельзя же все делать сразу, — пытался уговорить ее Ник.
— Почему бы и нет? — огрызнулась она. — Тебе удается прокручивать сто дел сразу, а я что, не из того теста? Ты же знаешь, сколько интересных шансов сейчас у меня на работе, зачем же мне их упускать? А грудному ребенку абсолютно все равно, кто его кормит и ухаживает за ним.
— Ты же сама настаивала на том, что хочешь ребенка. Я предлагал подождать годика два, но ты отказалась. А зачем, если тебя не интересует ничего, кроме твоей работы? — недоумевал Ник.
— Мне хотелось совместить две вещи сразу, — отпарировала Сибилла.
— Зачем, если твоя работа делает тебя более счастливой, чем Чед? — повторил свой вопрос Ник.
Резко обернувшись, Сибилла спросила:
— Ты хочешь сказать, что я не люблю собственного сына?
— Я никогда этого не говорил. Но ты не испытываешь никакого удовольствия от общения с ним, отгородившись какою-то стеной и не проявляя к ребенку никаких материнских чувств…
— …и не испытывая к нему никакой любви, — язвительно закончила она начатую Ником фразу.
— Я не сомневаюсь в том, что ты любишь Чеда, — вспыхнул Ник.
— Нет, сомневаешься. Ты уверен, что я его не люблю и отгородилась от собственного ребенка. Именно так ты сказал, — упорствовала Сибилла.
— Я сказал немножко по-другому, — уступая, ответил Ник. — Ты заботишься о нем? Ты хочешь быть с ним рядом? У тебя никогда не было от меня секретов, и мне совершенно ясно, что ребенок тебе не нужен.
Она ничего не ответила, но ее застывшая поза говорила о том, как она разозлилась.
— Посмотри мне в глаза, Сибилла. Находясь достаточно много времени дома, ты со стороны очень мало напоминаешь мать: совершенно не уделяешь времени Чеду, тяготишься даже немного подержать его на руках. То ты устала, то тебе надоело, то вдруг ты начинаешь думать о других делах. Ты…
— Опять ты повторяешь, что я не люблю Чеда! — яростно возмутилась она.
— Скажи, что я не прав!
— Каждая мать любит своего ребенка. А ты говоришь обо мне так, будто бы я монстр!
Последнее слово поразило его, и он попытался оправдаться:
— Я этого не говорил, но мне очень хочется услышать от тебя хоть одно ласковое слово о Чеде.
— Черт возьми, ты же знаешь, что я его очень люблю!
— Хотелось бы, чтобы это было на самом деле. Может быть, мне показалось, но когда я наблюдаю за тобой и Чедом, то… — он пожал плечами, ища слова. — Даже когда он сидит у тебя на руках, ты держишь его на таком почтительном расстоянии, что я начинаю беспокоиться. Хочешь ты этого или не хочешь, ребенку нужна мать.
— У ребенка есть няня! — возразила Сибилла.
— Но у него также есть мать, в которой он нуждается.
— Тебе хочется, чтобы я чувствовала себя виноватой.
— Не виноватой, Сибилла, а любящей! Но этого нельзя добиться силой. Не правда ли? И хотя наш ребенок является твоей плотью, тебя совершенно к нему не тянет!
Глядя на ее мрачное, как туча, лицо, он хотел остановиться, но, распалившись, не удержался.
— Пожалуй, я не ошибусь, если скажу, что работа для тебя — важнее всего, я уже имел счастье столкнуться с этим. Но одного я не могу понять — почему ты так настойчиво хотела ребенка? Ты слишком сосредоточена на собственных проблемах, чтобы ухаживать за ним, и ведешь себя, как ребенок, закрывшийся в своей скорлупе. В тебе нет никакого сострадания или интереса к чему-либо другому… Какой черт вселился в тебя и нашептал, что тебе необходимо иметь ребенка, если ты…
— Я завела ребенка, потому что у Валери нет детей, — выпалила она.
Вспышка солнечного света, едва осветив кровать, погасла за скучившимися облаками. В тишине комнаты было слышно спокойное посапывание малыша.
Ник сел, одернув руку от Сибиллы. Комната, в одно мгновение сузившаяся в размерах, показалась ему вдруг тюрьмой.
— Я не то хотела сказать, — попыталась оправдаться Сибилла, глядя на Ника с тревогой. — Я хотела сказать, что она просто не хочет иметь детей. Или она, я не знаю… Когда мы заводили разговоры о детях, она говорила, что не хочет иметь детей и что она их просто не любит, — соврала она потухшим голосом, вспоминая о том, что Валери никогда не обсуждала с ней свои сокровенные проблемы. — Как бы там ни было, это к делу не относится… У нас есть Чед, и только это имеет значение, не так ли? Ты прав, я не очень-то ласкова с сыном, но я просто не знаю, как с ним обращаться… Я уверена, что когда-нибудь научусь, и я хочу этого, но сейчас меня одолевает страх… Я не представляю, как это можно, взяв ребенка на руки, сразу сообразить, что делать дальше. Как они не боятся задушить, уронить его или сделать что-то еще хуже…
Чувство горечи охватило Ника. И что это была за женщина, на которой он женился, если она, преследуемая навязчивой идеей, сделала такой существенный шаг в своей жизни, как рождение ребенка, частью своей мести? Горечь переросла в гнев, который он тут же обратил на себя за то, что не сумел рассмотреть в ней этого в самом начале их отношений.
Подавленный нахлынувшими на него чувствами, он вдруг захотел убежать отсюда до того, как он откроет еще что-нибудь подобное в своей супруге. Но спавший на другом конце комнаты Чед заставил его остановиться.
— Послушай меня, Ник, — повернулась к нему Сибилла, схватив его за руку. — Ты меня слышишь? Я просто не знаю, что делать!
Услышав мольбу в ее голосе, он на этот раз уверился в искренности ее чувств. Недоверчиво поглядев ей в глаза, он увидел в них растерянность и боль. «Она никогда ничего не боялась, встречала трудности с высоко поднятой головой», — подумал он про себя.
— Я научусь, обещаю, обязательно! — сказала она теперь уже теплым, ласковым, но все еще неуверенным голосом. — Я хочу, чтобы ты мною гордился, и я научусь всему, если захочу. Ты сам мне говорил об этом.
Он медленно кивнул головой и, взяв ее за руку, сделал вид, что ничего, не произошло. «Не произошло ничего, — подумал он, — кроме того, что наступило прозрение».
— Я уверен, ты научишься, и вы с Чедом прекрасно уживетесь, — сказал он тихо.
И оба они не заметили, как странно звучали эти слова по отношению к матери с сыном.
Няньке по имени Елена Гарсиа был тридцать один год. Пухлая и розовощекая, она вырастила девять младших братьев и сестер. Самым большим ее желанием было иметь собственную постель. Неожиданно, с получением новой работы, она приобрела не только отдельную кровать, но и целую комнату, одну из тех на втором этаже, которую занимал Тэд Мак-Илван, переехавший отсюда сразу после того, как фирма «Компьютерная служба «Омега» начала зарабатывать деньги. Восторженно Елена изучала свою комнату, расположенную через зал детскую Чеда и особенно персональную ванную. С момента появления в этом доме она полюбила Чеда и сосредоточила на нем весь свой жизненный интерес, потому что именно благодаря этому малышу ее мечты стали реальностью.
— Желаю вам прекрасно провести день вдвоем, — сказала Сибилла, взглянув на спящего на руках у Елены Чеда.
Она до сих пор не наловчилась держать его на руках. Когда Чеду исполнился всего месяц и его головка то и дело заваливалась, Сибилла страшилась взять его на руки. Теперь же в семимесячном возрасте ребенок твердо и прямо держал свою голову, но для нее, сбавившей вес в результате физической зарядки и диеты до девяносто пяти фунтов, он казался очень тяжелой ношей. Кроме всего прочего, Чед постоянно егозил, а иногда, скривив губы, вдруг ни с того ни с сего начинал так пронзительно и неистово кричать, что сразу же превращался из премилого ребенка в какое-то нечеловеческое существо, и Сибиллу немедленно одолевало желание вручить его кому угодно, только бы он успокоился. Казалось, одна Елена была способна решить все проблемы с Чедом.
— Я не знаю, когда вернусь, — взяв ключи от машины и портфель, сказала Сибилла и направилась к двери. — Я оставила деньги в кухне на полке. И не забудь спросить мистера Филдинга, не нужно ли ему чего-нибудь, перед тем, как ты пойдешь за покупками.
Открыв дверь, она собиралась выйти, но что-то, возможно, даже молчание Елены, заставило ее вернуться назад. В кроватке спал, подперев крошечным кулачком подбородок, розовощекий, прелестный Чед. Поймав на себе взгляд Елены, Сибилла пересекла комнату и, склонившись над детской кроваткой, прикоснулась своей щекой к щеке Чеда, ощутив бархатистость и аромат его кожи, нежность которой напоминала ей распускающийся цветок.
— Смотри, чтобы он не обгорел на солнце, — сказала она, еще раз дотронувшись до щеки ребенка, а затем, тихонько подойдя к двери, вышла.
И тут же забыла Чеда, Елену и Ника, забыла о маленьком, ветхом, вечно переполненном людьми доме; о живших по соседству и презираемых ею больших бедняцких семьях, бродячих собаках, кошках и даже пасущихся на привязи на лужайке, немного поодаль от дома, козах. Она все выбросила из головы, потому что в этот день впервые должна была выйти в эфир ее новая телепередача.
Она разработала и осуществила постановку этой программы, убедила исполнительные власти студии включить ее в планы, и руководство пошло ей навстречу, подписав на тринадцатинедельный срок контракт со спонсорами, которые должны были финансировать эти съемки.
И вот все проблемы решены, и сегодня в шесть тридцать вечера, сразу после передачи о событиях в стране, на экран выйдет телепремьера под названием «Кресло, которое хотят занять многие».
Теперь, когда она завершила свою работу и программа была отснята, ей оставалось только сесть и наблюдать за тем, как медленно ползет время, оставшееся до начала передачи. Во время дневных новостей Сибилла находилась в студии звукозаписи, пытаясь чем-то заняться. Но волнение охватило ее с такой силой, что она постоянно чувствовала невероятную сухость во рту. Это было не просто волнение, но и страх тоже. Она боялась, что вдруг, несмотря на то, что, по мнению некоторых обозревателей, передача удалась, она никому не понравится, критики не оставят от нее камня на камне, телезрители переключатся с помощью дистанционного управления на другие каналы. Ее одолевали совсем уж нелепые страхи. То ей казалось, что огромных масштабов землетрясение вдруг обрушится на их город как раз до шести тридцати вечера, и отведенные на показ ее новой передачи полчаса отнимут, чтобы сообщить об этом стихийном бедствии. А если не землетрясение, то крушение огромного реактивного самолета или появление какой-нибудь террористической банды в Майами, или смерть президента, или даже ядерная война — в общем, все, что угодно, — но непременно отодвинет время передачи в и без того перегруженном эфире.
Затем ее сомнения уступили место уверенности в том, что ничего такого не произойдет. Передача выйдет в эфир в назначенное время и сразу же завоюет успех телезрителей. Имя Сибиллы станет известным, у нее будет теперь что показать более солидным телекомпаниям в более крупных городах, и это позволит ей добиться влияния. Имея в наличии что предложить, она получит право на показ очередного нового шоу, создание и выпуск которого поручат только ей.
В этих мечтах и страхах незаметно подступил вечер. «Вечером начнется моя настоящая жизнь», — подумала она.
Впервые за все эти месяцы покинув студию в ранний час, она поспешила домой.
— Пойдем посмотрим со мной кое-что, — сказала она Нику, высвобождая его руку от карандаша. Стоя за одним из длинных столов и делая пометки на развернутом листе бумаги, он ритмично катал в ладони свободной руки шарик от пинг-понга. Расправляя занемевшие от бесконечного сидения за компьютером члены, он посмотрел на нее отсутствующим взглядом.
— Кое-что посмотреть? — переспросил он, стараясь сосредоточиться. — Сколько сейчас времени?
— Седьмой час. Мне хочется, чтобы ты посмотрел новую телевизионную программу, — она, словно ребенок — упрямых родителей, с усилием потянула его за руку. — Это моя передача, я написала сценарий и осуществила постановку; сегодня вечером состоится премьера, и я хочу, чтобы мы вместе ее посмотрели. Ты слышишь меня, Ник?
Нахмурившись, Ник медленно ответил:
— Твоя передача? Но на создание новых программ уходят месяцы. Ты никогда не говорила о ней.
— Я не могла тебе сказать до тех пор, пока не поняла, что это действительно произойдет. Ты же знаешь, я не люблю заводить разговор о том, что может не сработать. Я прошу тебя не начинать какую-либо работу сейчас. Мне хочется посмотреть ее вдвоем с тобой.
И, взглянув на него, она капризно сказала:
— Ник, я не могу смотреть ее одна.
Заметив напряжение в ее лице, он ответил:
— Конечно, не можешь. Да и зачем тебе одной смотреть эту передачу?
Он вспомнил о том, как оба они прикладывали усилия, чтобы сохранить семью. Наблюдая за Сибиллой, Ник отметил, что она очень старается. Она стала лучше обращаться с Чедом; пыталась показать себя заботливой и любящей матерью, хотя Нику было совершенно очевидно, что ей было и всегда будет трудно любить кого-то и заботиться о нем.
И все же она постаралась приблизиться к нему и Чеду, забыв о том ужасном воскресном утре. В течение нескольких дней они почти не разговаривали и в известном смысле отдалились друг от друга. Затем мало-помалу отношения возобновились, потому что было трудно молчать, живя под одной крышей. Вскоре они опять стали разговаривать о Чеде, обсуждать рабочие и хозяйственные проблемы, пока, наконец, ссора не забылась и все не встало на прежние места.
Положив свою руку ей на плечо, он произнес:
— Твое новое шоу должно стать семейным делом. Надо привести сюда Чеда. Первый раз семья Филдингов будет смотреть телевизор вместе. Может, возьмем воздушную кукурузу?
Посмотрев на него, чтобы понять, шутит он или нет, и поймав его дружелюбную улыбку, она поблагодарила его хрипловатым от волнения голосом. Забрав Чеда из комнаты наверху, Ник сел, прижав ребенка к груди и обняв Сибиллу свободной рукой. Томительные для Сибиллы минуты они смотрели конец передачи региональных новостей и рекламные ролики, и наконец на экране четкими и неровными буквами вспыхнуло название новой передачи «Кресло, которое хотят занять многие». Сердце Сибиллы сжалось в комок.
На экране появились двое мужчин и женщина, сидящие, облокотившись на ручки коричневых кожаных кресел, за круглым столом с разложенными перед ними блокнотами и карандашами. В кресле с красной кожаной обивкой сидел лысеющий человек в роговых очках и в темном галстуке, перехваченном булавкой под высоким, накрахмаленным воротником рубашки. Яркий, белый круг света был направлен на красное кожаное кресло.
— Кресло, которое хотят занять многие, — тихо прошептал Ник.
Сибилла улыбнулась.
— Кресло, которое хотят занять многие, — объявил диктор, и камера направилась к группе сидящих за столом людей, показав их сначала общим планом, а затем остановившись отдельно на каждом из трех участников беседы и в конце на человеке в красном кожаном кресле.
— Самое жесткое кресло в Сент-Луисе. Где не спрячешься, не наденешь па себя чужую маску, не сбежишь.
Камера отодвинулась назад, показывая всю группу собравшихся за столом людей целиком и кресло, в которое хотят сесть многие.
— Перед вами пройдет дискуссия среди равных, в процессе которой мы постараемся найти истину, а наши гости ответят на ваши вопросы. Поэтому можете нам звонить.
— Вилфред Брум, кандидат в Сенат США от Республиканской партии, с которым первым беседует Мортон Кейз, — сказал диктор, представляя того, кто будет задавать вопросы, и человека, сидящего в кресле, которое хотят занять многие.
Мистер Кейз был невысокого роста, пухлый, с озорным блеском в глазах и розовощекий. Голосом, сладким, как нектар, он начал беседу:
— Мистер Брум, тринадцать лет назад вы возглавляли несколько демонстраций с участием калифорнийских студентов. А сегодня у вас резко противоположное отношение к студентам…
— Это было очень давно, — ответил Брум, слегка улыбнувшись. — И не имеет никакого отношения к выборам.
— И к вам? — спросил второй сидящий за столом мужчина.
— Сегодня это меня не касается, — сказал он, пытаясь выйти из создавшегося положения. — Мы все когда-то допускали ошибки, и вам это тоже хорошо известно. И я прошел, так сказать, школу жизни, много сумасбродничал, но все это имело не столь продолжительный характер, и, остепенившись, я понял, что не имел права подрывать основы нашего общества, саму веру и мораль. Пересмотрев свои взгляды, я поклялся свято любить и защищать…
— Вы упоминаете ту мораль, в соответствии с которой против вас возбуждали уголовное дело за уклонение от уплаты алиментов женщине, имевшей от вас ребенка?
Женщина, прервавшая своим вопросом незаконченное предложение Брума, картинно подняла брови.
— Что за… — выругался Брум в камеру, а затем отвел взгляд. Мускулы его лица напряглись. — Вы не имеете права предавать гласности эти факты, — возмутился он, потирая щеку и сжав губы в одну тонкую линию. — Это было очень давно. В прошлом. И никакого отношения теперь ко мне не имеет.
— Но вы же были отцом, — заявил один из мужчин.
— Я сам еще был ребенком! — воскликнул Брум.
— Вам был тридцать один год. Восемь лет назад…
— Вы занимались бизнесом…
— И произносили речи об американской морали…
— «Матери не должны работать, — говорили вы, — они должны стоять на страже семьи…»
— «Запретить аборты, — говорили вы, — сохранить семью…»
— …в то время как сами оставили учительницу начальной школы из Санта-Круз беременной.
— Я никогда… Эй, что происходит, я не…
— Вы и сегодня не платите алиментов своему ребенку?
— Да! Нет! Я помогаю молодой женщине, которая оказалась в беде!
Трое опрашивающих вдруг замолчали. А Брум, выпятив вперед губу, произнес:
— Это просто неслыханно! Я не останусь больше здесь и не позволю вам ворошить свое прошлое…
Мистер Кейз ответил за всех:
— Дверь сзади вас, мистер Брум. Вам не придется больше ни о чем говорить. Но и в кресло, которое хотят занять многие, вам тоже не попасть. Мы, так же как и наши зрители, сожалеем о вашем уходе, но мы больше не хотим смущать нашего гостя вопросами и задерживать его в студии против его собственной воли.
Ник вытянулся вперед так, как будто был притянут телевизором. Ему не понравился Брум и его манеры. Но ведь существовали также какие-то общепринятые способы задавать вопросы кандидатам. Он не увидел этого ни у кого из выступавших. Он так остро чувствовал беспомощную ярость Брума, что ему казалось, будто бы он сам вместе с ним корчился от ярко наведенного на него света.
— Потрясающе, не правда ли? — спросила Сибилла. — Эта передача пойдет, определенно сработает. Здорово, правда, Ник?
Взглянув на нее, он увидел оживленное, как у ребенка, лицо, горящие глаза, приоткрывшиеся влажные губы. Ее дыхание было таким учащенным, как будто она испытывала сексуальное удовольствие. Отвернувшись, он поднялся. Вертя головой и широко открытыми глазами глядя на телевизионный экран, Чед прогнулся так, что буквально повис на руке Ника.
— Куда ты уходишь? — закричала Сибилла. — Ты же не видел всей передачи до конца.
— Я думаю, что ничего нового в ней не увижу, — ответил он, приподнимая повыше Чеда. — Это же известный прием выкручивания рук. Выступления опрашивающих не несут совершенно никакого позитива. Они заинтересованы лишь в том, чтобы заставить человека чувствовать неловкость. Я не нахожу ничего веселого в этом, так же как, наверное, и многие другие телезрители.
— Ты ошибаешься, — чуть презрительно сказала она. — Всем нравится, когда кто-то другой чувствует себя неприятно задетым. Много ли найдется людей, охочих до какой-то нейтральной информации или идей? Они с большим удовольствием посмотрят, как кто-то поскользнулся на банановой кожуре или свалился в кювет, оглушенный байдарочным веслом. Или ты думаешь, что «скрытая камера» показывает что-то другое? Однажды мне сказали, что никого не интересуют новости, нужно лишь вызвать интерес к человеку. Вот я и представила лучший образец такого интереса, который позволит зрителям чувствовать свое превосходство над выступающим на экране дураком.
Сердце Ника сжалось.
— И ты считаешь, что такое избиение себе подобного характеризует этих людей с хорошей стороны?
Глаза их встретились.
— Мой директор сделал мне не один комплимент при прогоне этой передачи. И не раз говорил, что ему нравится иметь дело с жесткими людьми. Он купил это шоу, потому что знал, что мне удастся сделать то, что надо.
— Имея в виду, что ты ничего не будешь сглаживать?
— Точно. А ты разве не то имел в виду, когда говорил, что тебе нравится моя решительность?
— Немножко не то.
Чед начал возиться у него на коленях, и Ник вздохнул с облегчением.
— Надо покормить этого молодого человека.
— Что же ты тогда имел в виду?
— Мне нравилось, что тебя трудно поставить на колени, что ты не боишься начать все сначала, что ты, преодолевая препятствия, движешься дальше. Это не имеет ничего общего с тем, чтобы завоевывать авторитет на низменных инстинктах толпы, показывая ей на потребу, как христиан задирают львы.
Повернувшись, чтобы уйти, он все-таки задержался на немного.
— Но все же я искренне поздравляю тебя. Я понимаю, как нелегко осуществить выпуск в эфир новой программы. В такой короткий срок ты просто совершила чудо. Надеюсь, ты довольна.
— Конечно, — автоматически ответила Сибилла.
Она стояла, совершенно равнодушная. Восторг от показанной программы потихоньку ослабел под воздействием строгого отзыва Ника, которого она почти ненавидела в эту минуту. Она смотрела, как он стоит в дверном проеме, держа на руках своего сына настолько естественно, как будто бы всю жизнь прожил с ребенком на руках. «За что бы он ни брался, ему все легко дается», — подумала она. Особенно она ревновала его к Чеду.
У Ника никогда не было младших братьев или сестер, тем более детей, но он так спокойно ухаживал за малышом, как будто бы его учили этому. С той первой минуты в больнице, когда он взял этот крошечный комочек на руки, он обращался с ним и заботился так по-деловому и непринужденно, что Сибилле было бесполезно с ним конкурировать.
Чед чувствовал, что отец более бережно обращается с ним, чем мать. «Поэтому он не поддается моему воспитанию», — думала Сибилла. В возрасте семи месяцев он уже, как она это понимала, проявлял черты трудного ребенка: корчил рожицы, брыкался и начинал плакать, как только оказывался на руках у матери; зато, когда Ник брал Чеда, тот смеялся, издавал ртом странные поющие звуки. Все выглядело так, как будто эти двое влюбились друг в друга, а она была лишь сторонним наблюдателем.
— Конечно, я довольна, — сказала она. — Я сделаю все, чтобы меня заметили. В этом и заключается цель показа моей передачи, — повернувшись к ним спиной, она уставилась на экран. — Сожалею, что вы не хотите посмотреть ее вместе со мной. А ведь ты обещал. В последнее время мы редко делаем что-то вместе.
— Я могу заниматься с тобой на пару любым делом, — сказал Ник, выходя из комнаты, — но эту передачу я смотреть отказываюсь.
Теплый весенний день, когда Ник и Тэд переехали вместе со своей компьютерной фирмой из комнаты для семейных в гараж, стал памятным. В те дни по этому поводу много шутили, и Ник тоже не отставал:
— Я не считаю большим достижением загнать себя и фирму в гараж.
На самом же деле, сделав огромный скачок вперед, менее чем через три года они достигли больших успехов и огромного состояния.
Они были среди тех, кто стоял у истоков важной перемены взглядов на науку и производство. Лишь немногие в начале 70-х имели представление о том, какое будущее стоит за компьютерами. Одним из таких людей был Ник; он знал это даже тогда, когда они только начинали, занимая одну небольшую комнату под свое оборудование.
Сами по себе компьютеры применялись с 40-х годов, но они были слишком примитивны. Громоздкие, с низкой разрешающей способностью, они в основном использовались в университетах для математических вычислений или крупными корпорациями для работы с большим количеством данных. К 1974 году, когда Ник и Сибилла переехали в Сент-Луис, появилась одна удачная модель микропроцессора, который представлял собой интегральную схему, полученную путем травления на крошечном кремниевом чипе. Чип, величиной с треть квадратного дюйма, проделывал ту же операцию, которая раньше была прерогативой пяти тысяч отдельных транзисторов. Полученный чип был призван преобразовать не только компьютерную промышленность, но и жизнь целых районов Калифорнии, поскольку огромные пространства — к югу от Сан-Франциско вплоть до Монтеррея — все гуще покрывались компьютерной сетью.
Все начиналось здесь, на буйно цветущих, засаженных виноградниками и артишоками полях и в маленьких городах, превратившихся вскоре в промышленные центры и города, растянувшиеся вдоль забитых транспортом магистралей, куда ринулись неисчислимые толпы молодых изобретателей. У себя дома и на работе, в гаражах и подвалах, в жилых комнатах они находили новые идеи, собирали схемы, часами пристально вглядывались в экраны терминалов; они просиживали до полуночи в кафе, обсуждая возможности компьютеров, набрасывая их схемы и делая программные отметки на обложках своих блокнотов; сидя в тихих маленьких комнатах, они своей мыслью раздвигали их стены до масштабов страны и мира.
У них было ясное понимание своей цели: они хотели решить любую задачу, справиться с любой головоломкой, побыстрее и целенаправленно ввергнуть устоявшиеся представления в полный хаос, который поможет очистить мир.
Многие из них по-разному, в свойственной молодым непринужденной и небрежной манере, объясняли приверженность новому делу: одни, находясь под властью компьютеров, очень хотели испытать их действительные возможности, другим нравилось участвовать в совершенно новом деле; кто-то быстро сообразил, что именно благодаря компьютерам можно сколотить целое состояние. Но были и такие, которые мечтали внедрить новую технологию на благо людям.
Ника было трудно причислить к какой-либо из этих групп. Будучи абсолютно нормальным человеком, он не примыкал к тем чудакам, мир которых ограничивался клавиатурой и терминалом; он был слишком честолюбив, чтобы быть рядом с теми, кто выбрал эту специальность ради забавы, так, не подумавши, или с теми, кто решил благоустроить свою жизнь или жизнь всего человечества.
Как он ни старался разъяснить свою точку зрения Сибилле, она так и не поняла его.
— Мне нравится этот забавный процесс, — говорил он — Он мне напоминает игру, когда дети пишут друг другу письма секретным кодом, либо решают составленные ими головоломки.
— Это не похоже на ответ взрослого человека, — отвечала она.
Усмехнувшись, он объяснял:
— Да, действительно. Все мы, как малые дети, носимся с новой игрушкой, которую очень хочется усовершенствовать.
— Неужели ты и вправду так считаешь?
— Почему бы нет? Если работа приносит радость, то почему нет?
— Потому что работа — очень серьезное занятие.
— Работа?
— Не только. Ко всему надо относиться серьезно. К достижению собственной цели, взаимоотношениям с людьми, к браку… Я наблюдала за тем, как интенсивно ты трудишься, отдыхая за игрой в пинг-понг лишь во время перерывов, а все остальное время ты занят работой.
— Игры могут занимать в жизни человека столько же времени, как и работа. Почему не сделать рабочий процесс более привлекательным?
— Ну, если ты будешь трудиться ради этого, ты и не достигнешь ничего.
«Она не хочет даже попробовать быть беспечной», — подумал он и быстро вспомнил ту, которая умела это делать, даже если речь шла о таких серьезных вещах, как любовь.
— Я хочу, чтобы ты попробовала понять меня. Это и тебе не повредит, — сказал он. — И если у нас все будет в порядке и мой бизнес будет по-прежнему процветать, может быть, тогда я смогу тебя убедить.
Пожав плечами, она ответила:
— Какое это будет иметь значение? Я пойду своим собственным путем, я не могу равняться на тебя.
Итак, их взгляды разошлись. Ник, внося элемент игры в свою сложную работу, интенсивно трудился вместе с Тэдом и другими новыми товарищами, появившимися у него в первые годы становления фирмы. Но, помимо забавы, радости от новых открытий, удовольствия от результатов своего труда, он руководствовался собственными амбициями: желанием еще больше расширить свою фирму и переехать из гаража в собственное, предназначенное для этого помещение, сделать себе имя, сколотить капитал, открыть еще одну родственную фирму, затем третью… в общем, планам не было конца.
И он двигался по этому пути гораздо быстрее других. Ник и Тэд уже завоевали себе репутацию самых классных консультантов в долине; их называли в первую очередь, если речь шла о расширении компаний.
Как только Ник с Тэдом перебрались из комнаты для семейных в гараж, они принялись за изобретения, внедрить которые им помогли их новые клиенты.
Целая сеть из двадцати шести дорогих магазинов спортивной одежды для женщин под названием «Пари из Пебл Бич» раскинулась по всему Западному побережью.
Пари Шандар, невысокая женщина сорока девяти лет с проницательными глазами и великолепными черными волосами, в течение всего нескольких лет открыла здесь целую сеть магазинов самостоятельно, без мужа, сбежавшего от нее к более молодой особе. Энергичная и любознательная, Пари с радостью приветствовала любую новую интересную идею. Пару лет назад Ник установил ей компьютерную систему оплаты и возврата счетов и с помощью своих компьютеров помог систематизировать платежные ведомости и упорядочить список клиентов, что явилось ключом к ее успеху, поскольку в этом списке числились и тщательно изучались потребности самых богатых женщин мира, включая и ее родную Индию.
— Я думаю, ты мне и в этот раз поможешь, — сказала она, обращаясь к Нику, сидя в отделанной шелком и бархатом гостиной.
Она жила одна в каменном замке, расположенном над Тихим океаном в семнадцати милях езды от Пебл Бич. Огромный камень защищал ее дом от наплыва колесящих по петляющей дороге туристов, любующихся видом океана и кипарисов, знаменитыми площадками для гольфа и огромными особняками. Из открытых окон ее дома можно было услышать шум прибоя и крики чаек, высоко парящих под серебристой лазурью неба. А в остальном это было весьма спокойное и уединенное место, комнаты были наполнены произведениями живописи кисти индийских и американских художников, а атмосфера была — как объятия — теплой, но слегка давящей.
Пари, налив чаю в полупрозрачные фарфоровые чашки, подвинула ближе к Нику тарелку с маленькими пирожными.
— Мне надо организовать ежедневный переучет товаров в моих магазинах. В настоящее время мы подсчитываем вручную три раза в год свитера, юбки, жакеты и т. д. Для этого нам приходится раньше закрывать магазин. Как было бы замечательно ежедневно знать о количестве проданных вещей, чтобы выверить наш инвентарный лист. Задача ясна?
— Вы хотите, чтобы машина автоматически выдавала вам отчет о количестве проданных в двадцати шести магазинах товаров и таким же образом одновременно убирала их из списка.
— Это возможно? Вы сможете это сделать? Когда я высказала эту идею одному человеку, он не поверил в ее осуществимость.
— Эту идею можно воплотить в жизнь, но проблем много, и мы как раз сейчас работаем над этим.
Нагнувшись вперед, он стал рисовать что-то на блокнотном листе бумаги, поворачивая его таким образом, чтобы она могла тоже прочитать написанное. Он ловко и уверенным почерком наносил рисунок, но внимание его то и дело отвлекалось запахом ее духов, шуршанием ее шелкового платья, блеском черных, как смоль, и связанных в аккуратный пучок на затылке волос. Чопорная прическа давала обманчивое представление о ее хозяйке, в то время как соблазнительный запах духов и тихий шелест шелкового платья навевали мысли об обнаженном теле, гладкой коже, о содроганиях и напряжении упругого тела во время объятий.
— А что обозначают эти стрелки? — спросила Пари, показывая глазами на его рисунок. Заигравшая на ее губах легкая улыбка говорила о том, что она уловила его мысли.
— А теперь о том, как система будет функционировать, — сказал он уравновешенным тоном. — Служащий звонит вам в офис и запрашивает кашемировые свитера, предположим, определенного фасона, размера и цвета по сотне долларов.
— Нет, лучше по две или три сотни долларов, — поправила Пари, мило улыбаясь.
Он удивленно поднял брови. Ник никогда не покупал Сибилле кашемировых свитеров. А в последнее время он вообще забыл о покупках.
— В вашем офисе работник набирает на центральном компьютере код свитера и получает информацию о том, где и в каком количестве они имеются, которую и выдает по запросу.
— И мы получаем нужные данные по всем магазинам?
— Да.
Глаза их встретились. Под ее левым глазом виднелась крошечная родинка, больше напоминавшая темное пятнышко, оттенявшее ее ровную кожу. Он знал, что, слегка подвинувшись, он сможет коснуться ее руки.
Опустив глаза обратно на чертеж, он продолжал:
Данные о проданном товаре фиксируются кассовым аппаратом, кодируются с помощью микропроцессора и с помощью телефонной сети автоматически передаются на центральный компьютер в ваш офис. Если кашемировый свитер или любой другой товар продан, он стирается из памяти основного компьютера, который дает распечатку проданного товара в каждом из ваших магазинов. Таким образом, у вас в руках накануне начала торговли ежедневно будут скорректированные списки имеющихся в каждом магазине товаров. Но, конечно, перед введением системы в действие вам надо будет провести инвентаризацию и регулярно закладывать в память компьютера сведения обо всех новых поступлениях.
Сейчас уже она изучала схему, удивленно покачивая головой.
— Замечательно. Превосходно. Когда вы сможете установить эту систему? Сколько она будет стоить? Но благодаря ей мне удастся сэкономить так много денег, что я смогу потратить на внедрение этой системы… Ну да ладно, там будет видно, — опустив свою руку ему на плечо, она спросила: — Николас, мне нужны сведения о стоимости этой системы и как скоро я ее увижу в своих магазинах?
— Для этого вы должны сами определиться в цене.
Ощутив теплоту ее рук, каждый пальчик которых горячим пламенем обжигал его, он все-таки не сдержал своей улыбки, услышав в ее голосе нотки опасения в отношении финансовой стороны дела.
— Сейчас я ничего не обещаю. Я должен поработать над тем, как скомпилировать эту систему. Проблема заключается в том, чтобы соединить записывающие магнитные устройства с телефонной системой. Никто пока не изобрел приличного способа их интеграции. Вы же не захотите, чтобы установили еще один компьютер: он слишком дорог, потребует много места и не будет обладать нужным быстродействием. А нам нужно что-нибудь небольшое, с высокой скоростью реагирования, простое, дешевое и очень надежное…
— Как бригада рабочих в Бомбее, — засмеялась Пари. — Может быть, это как раз то, в чем я нуждаюсь: моя семья сможет выслать сюда бригаду рабочих, которым я вручу авторучки и телефоны, и это будет продолжаться до тех пор, пока ты не найдешь решение, как облегчить труд дюжине, а может, и сотне рабочих.
Посмотрев на нее, он медленно исправил:
— Или пяти тысячам рабочих.
— Ну нет уж. Так много мне, пожалуй, не нужно. Мы представляем собой лишь небольшую торговую сеть… Ты говоришь правду?
— Конечно, — постукивая карандашом по столу, он рассеянно поглощал одно пирожное за другим. — Я смогу создать компьютер, в основе которого будет заложена печатная плата, выполненная под конкретный заказ. Она будет заменять сочетание множества микропроцессов. Поэтому компьютер будет иметь такие малые габариты, что его можно будет разместить в ящике письменного стола или небольшом шкафу. Нужно только подумать, как обеспечить систему питания, а затем уже взяться за программу. Необходима подходящая клавиатура, но это не столь сложно. Наконец, используем телевизионный экран, на котором будет видно, как выполняются команды…
Взглянув на Пари, он широко улыбнулся ликующей улыбкой ребенка, сделавшего грандиозное мировое открытие.
— Мы запрограммируем его таким образом, — сказал он, потянувшись за новым пирожным, — чтобы полученная из кассовых аппаратов информация хранилась на магнитной ленте, а затем передавалась на телефонные линии. В действительности все невероятно просто. Персональный микрокомпьютер с заданной ему программой. Самый дешевый и компактный на современном рынке. Возможно, еще и обладающий огромной разрешающей способностью.
Наблюдавшая за ним Пари не имела понятия о микропроцессорах, микрокалькуляторах или об изготовленных согласно требованиям заказчика микросхемах. Но она очень четко уловила такие характеристики обсуждаемого новшества, как «дешевле, компактнее, результативнее», и знала, что это не пустые слова, если их говорит человек, лицо которого сияет радостью от сделанного им открытия. Она поверила в эту идею, так же как верила и в Ника. В долине сложилось мнение, что никто, кроме Ника, не сможет справиться с этой задачей; только он способен с присущим ему мастерством внедрить новую программу; и ни у кого, кроме него, не было такого замечательно знающего электронику помощника, как Тэд Мак-Илван.
— Очень хорошо, — твердо сказала Пари. — Говори, сколько денег тебе понадобится для разработки и внедрения этих микроштук. Мне они очень нужны.
Ник, не обращая внимания на ее слова, заметил:
— Возможно, они будут выполнять и другие функции, — уничтожая очередное пирожное, он продолжал: — Если компьютер будет преобразовывать и передавать информацию, то почему бы ему не выполнить, скажем, четыре или дюжину функций? Где тут предел? А может, возможности его будут безграничны?
— Николас, — спросила Пари, — хочешь еще пирожное?
— Господи, неужели я все это съел один? — взглянув на тарелку, ужаснулся он.
— Да, один. Может, тебе еще положить пирожное или что-нибудь другое? Например, предложить обед?
— Нет, спасибо, Пари, вечером предстоит поработать над завершением одного проекта, — и он снова уткнулся в изображенную им схему. — Это новая идея, никто до этого ею не воспользовался. Конечно же, возможности компьютера небеспредельны, но я даже затруднюсь сказать, сколько функций он сможет выполнить. Мы начнем его разработку…
— Но попозже, хорошо? И прежде чем вы опять чем-нибудь займетесь, поработайте над этой платой заказчика, или как она там у вас называется. Ты возьмешься за это дело, не правда ли? Все это мне скоро очень понадобится.
— Час назад вы даже об этом не думали, — рассмеялся он.
— А сейчас я поняла, как сильно я в ней нуждаюсь, особенно в той штуковине, о которой ты вел разговор.
— Я вел разговор о малогабаритном компьютере, который спокойно уместится на вашем столе и будет выполнять те функции, которые вы ему зададите.
— Как только этот мой персональный электронный джин будет выпущен из бутылки, что еще мне понадобится?
— Не знаю, — он отвел взгляд и посмотрел в окно.
Небо было по-прежнему ясным. Стоял апрель, и кипарисы нежно шелестели листвой под дуновением теплого морского бриза.
— Мы не знаем всех возможностей создаваемых нами машин. А все зависит от этих возможностей… только от них, — глаза его застыли, глядя на небо, затем он встал. — Я возьмусь за ваш заказ в первую очередь, Пари. Обещаю.
Кивком головы она поблагодарила его. Она стояла рядом с ним, головой едва доставая до его плеча.
— Нехорошо вмешиваться в мужскую работу. Я, конечно, могу предоставить тебе помощь: нанять кого-нибудь, дать денег или чем-то помочь сама, правда, не знаю, чем. Но пойми, у меня тоже есть любимое дело, пожалуй, единственное, что у меня осталось.
Внезапно Ник вспомнил о Сибилле, которая тоже утверждала, что работа — главное в ее жизни, но отнюдь не стремилась помочь ему или кому-либо другому, вникнуть в его проблемы, просто ободрить — скорее, наоборот…
Да, ссылки на работу для нее — способ ухода от любых проблем. Несмотря на ее старания стать заботливой и любящей и на его попытки оказать ей посильную помощь в этом, он понял, что премьера новой передачи надолго внесла разлад в их семью. Начиная с этого времени, они уже не особо стремились поправить все более и более ухудшающиеся взаимоотношения.
— Извини, — сказала Пари, наблюдая за выражением его лица. — Что особенного я сказала?
— Вы тут ни при чем, — спокойно ответил Ник. — В моей голове много собственных дум. Я рад, что вы предлагаете помощь, но она вряд ли понадобится. Мы возьмемся за работу на следующее утро, — сказал он, взяв ее руку.
Она повернулась к нему лицом, и он нагнулся, чтобы поцеловать ее в лоб. Вдыхая пьянящий запах ее духов, он так остро чувствовал близость ее теплого тела, как будто бы она обнимала его, и от желания у него закружилась голова.
Когда она поднесла к нему свои слегка приоткрытые губы, Ник поднял ее на руки, целуя и так страстно желая ее, что, казалось, ничего в мире больше не существует, кроме этого желания.
Спокойно, но достаточно решительно Пари высвободилась из его объятий.
— Не надо торопиться.
И Ник почувствовал колкие нотки упрека в ее голосе, но продолжал улыбаться.
— Извините, — пробормотал он. Неистовое желание так сильно переполнило его, что он чуть не заплакал. — Обычно я не… Я действительно очень сожалею.
— О, Николас, — произнесла она.
И Ник заметил легкий кивок ее головы и нежное удивление в ее глазах и снова почувствовал прилив сил. «Мне двадцать восемь, а Пари — сорок девять лет», — подумал он. В тот момент в пылу захватившей его страсти он даже не подумал об этом, тогда это не имело ровно никакого значения, но ему было интересно знать, что так удивило ее: его юношеская порывистость или неопытность человека, впервые изменявшего супружеской верности.
«Какое это имеет значение», — тут же сказал он себе. В тот же момент его поразило другое: его готовность спокойно, без каких-либо укоров совести изменить Сибилле. Он абсолютно ничего не чувствовал. Это потрясло его настолько, что он стал еще больше заговариваться, и это сказало Пари гораздо больше, чем факт его супружества или неуклюжесть.
Сжав в своей ладони руку Пари, он промолвил:
— Я вел себя очень глупо, ты не заслуживаешь подобного обращения. Я хочу тебя любить, Пари, и я буду ждать, когда ты меня позовешь к себе. Но если бы ты только знала, как я хочу… как ты мне нужна… Наверное, я выгляжу в твоих глазах мальчишкой? — спросил он смущенно после паузы.
— Почему я должна принимать твои слова, как выпад незрелого юноши? — нежно возразила она. — У всех нас есть нужды и желания, и, однажды их удовлетворив, мы покорно ждем следующего раза.
Благодарная улыбка осветила его лицо, он высоко оценил ее тактичность.
— Я надеюсь на это. Ты мне позволишь еще приходить к тебе?
— Дорогой Николас, тебя всегда здесь рады видеть.
Он вздохнул с облегчением, потому что мог задержаться здесь еще на некоторое время и сегодня. Они будут вести беседу за обеденным столом и, возможно, проведут эту ночь вместе. Но Пари четко выразила свое желание, и он, конечно, подчинится ей. Она права, не надо торопить события. Однажды он уже сделал такую ошибку, которой можно было избежать: поспешил жениться на Сибилле, даже не попытавшись вернуть Валери. Он достаточно долго был наедине сам с собой и давно все обдумал. Он безумно жалел о том, что не смог немного подождать. Надо было…
Он постарался выбросить из головы эти мысли. Никогда раньше ему и в голову не приходило, что их брак с Сибиллой был с самого начала ошибочным. И у них были неплохие времена, когда ему казалось, что он любит свою жену. Ведь как бы там ни было, Пари не привлекала его год назад, когда он только начал работать у нее, просто тогда у них с Сибиллой все было хорошо. А может быть, тогда они были так заняты работой, что у них не оставалось времени, чтобы задумываться о том, близки или далеки они друг от друга?
— Николас, ты же говорил, что хочешь попасть домой пораньше?
— Вы правы, — он кисло улыбнулся и, нагнувшись, поцеловал ее в щеку. — Спасибо за помощь. Я позвоню и сообщу о состоянии дел с компьютером сразу после получения классификатора цен. Для этого нам понадобится несколько дней.
Покинув отделанную шелками и бархатом комнату, он поехал в Сент-Луис по побережью океана. Поездка заняла всего два часа. Вскоре день угас, уступив место ночи, и песчаные дюны, фруктовые сады и поля, засеянные легкими, как пух, артишоковыми саженцами, погрузились во тьму. Всю дорогу домой он думал только о компьютерах, об инвентарном списке и соединении магнитных записывающих устройств с телефонной системой. Размышлять обо всем этом было гораздо легче, чем вспоминать о Сибилле.
Войдя в дом, Ник застал Сибиллу и Тэда беседующими о чем-то в ярко освещенной кухне. Закрыв за собой дверь в гостиную и оказавшись в кромешной темноте, Ник услышал слова Сибиллы.
— Это говорит о том, что ничего не меняется. Шоу имело абсолютный успех — никто не осмелился отказаться от съемок. То ли у них кишка тонка, чтобы признать свою трусость, то ли они думают, что первыми открыли, что опрашиваемые — дураки, — как бы там ни было, мы получаем кипы писем.
— Наверное, не все письма с хвалебными отзывами? — вставил свое замечание Тэд.
— Какое это имеет значение! Письма говорят о том, что моя передача нашла своего зрителя. Пусть они посылают гневные письма, мы все равно им будем благодарны за это, потому что они смотрят телепередачу. Мы выбили почву из-под ног у других работающих в течение тех же тридцати минут каналов. Независимо от качества передаваемых ими передач, мы всегда их побеждаем. Хоть и хороша передача о кулинарии, но лучше «Кресла, которое хотят занять многие» нет ничего; с каждым месяцем она становится все интереснее.
— А ты что, и шоу о кулинарии подготовила?
— Да, кое-что об этнической кухне, просто чтобы показать, насколько универсальны наши передачи; а так ничего особенного.
— Много писем приходит и по поводу кулинарных рецептов, — сказал Ник, проходя в кухню. Он слегка прикоснулся щекой ко лбу Сибиллы, и она ответила ему небрежным похлопыванием по руке.
Вдруг, удивленно взметнув брови, Сибилла сказала:
— Боже Всевышний, — и, направившись следом за Ником к холодильнику, начала совершенно явно обнюхивать его жакет. — Тебе нравится запах этих духов? Слегка насыщенные, но шикарные. Полагаю, они стоят кучу денег. Работая с компьютерами, встретил случайную знакомую? Может, выпьем? Налей мне немного.
— Что тебе налить? — спокойно спросил Ник.
— Виски с содовой. Только содовой поменьше. Ты целый день провел с ней в постели или занимался бизнесом где-то на стороне?
Задвинув стул, Тэд сказал:
— Я пойду в гараж.
— Не уходи, — попросила Сибилла. — Если он водит шашни с вашими клиентками, ты должен об этом знать; в конце концов, он же твой партнер.
— Но он также и мой друг. И если он захочет посвятить меня в свои дела, то он мне сам расскажет.
Когда Тэд вышел, на кухне воцарилась мертвая тишина, которую нарушал лишь звон ледяных кубиков в наполняемых Ником стаканах.
— Ты больше о ком беспокоишься: о себе или о Тэде? — спросил он, протягивая Сибилле стакан с напитком.
— Какое это имеет значение? Ты все равно будешь, как всегда, делать то, что тебе хочется, — чуть презрительно ответила она.
— Что это значит?
— Это значит, что мы приехали в этот проклятый городишко, потому что ты так хотел; мы поселились в этой лачуге, потому что ты так хотел; мы жили рядом с этими паршивыми соседями, потому что ты так хотел. Ты знаешь, что я хочу перебраться в Нью-Йорк, и знал об этом с самого первого дня нашей совместной жизни, но ты никогда, никогда не думал о том, чтобы туда уехать. Ты хочешь остаться здесь, а остальное не имеет никакого значения.
Ник изумленно поглядел на нее.
— Ты ни разу не упоминала о Нью-Йорке с того дня, как начала работать на студии. Ты же говорила, что это очень подходящее для тебя место и что здесь ты можешь научиться многому, что позже тебе очень пригодится.
— Пригодится в Нью-Йорке. Под словом «позже» подразумевался Нью-Йорк, и тебе об этом известно.
Утвердительно кивнув головой, он ответил:
— Вероятно.
— Но я уже многому научилась. И у меня совершенно нет причин задерживаться тут.
— Не считая того, что у тебя есть муж и сын в этом городе, и я не могу уехать с тобой так сразу. Все, что мы сделали здесь с Тэдом, создало нам приличную репутацию, и поэтому нет смысла уезжать куда-либо и начинать все сначала.
— Кто сказал, что у меня есть муж? Со мной находится человек, который только и знает, что колесить по калифорнийскому побережью… будь ты проклят! И при этом ты называешь себя мужем?! Для тебя имеет какое-нибудь значение то, что мы женаты? Я даже мысли не допускала о ком-то другом с тех пор, как мы поженились! Я вижу много мужчин на работе и не хочу спать ни с одним из них! А ты приходишь домой, благоухая запахом борделя, и еще ждешь объяснений, почему я не желаю здесь оставаться. Ты видишь во мне прилипшее к тебе существо, которое никогда не задает никаких вопросов.
Ник опустошил стакан, обжигавший холодом стекла его ладонь.
— Ты не хочешь к кому-нибудь липнуть, не так ли?
Вытащив из холодильника содовую, она снова наполнила свой стакан.
— Хочешь еще немного выпить?
— Пожалуй.
— Ты весь день провел с ней в постели?
— А если и весь, то что, это сильно меняет дело?
— Меняет, — ответила она, протягивая ему стакан. — Ни одной женщине не понравится, если муж заводит любовную интрижку на стороне. Может быть, это и есть одна из причин, почему мы не можем поладить? Ты был слишком занят другими женщинами, чтобы думать обо мне. Это и есть ключ к разгадке тайны, не правда ли? Мне кажется, я имею право знать все.
Непроизвольно на губах у Ника появилась легкая усмешка.
— Не так уж часто мы требовали своего в этом браке. Ты действительно хочешь начать прямо сейчас?
— Не умничай. Ты же знаешь, что я этого не люблю. Я хочу знать, чем ты занимался сегодня.
— Беседовал о внедрении компьютеров в сеть магазинов одежды.
— Я тебе не верю.
— Я знаю. Сибилла, а если бы я сообщил тебе о том, что завтра мы уедем в Нью-Йорк, ты бы обрадовалась?
Она немного растерялась, но тут же оживилась.
— Ты знаешь, что это как раз то, о чем я мечтаю. Я не хочу оставаться здесь больше. Это захолустье находится далеко от центра настоящей жизни и не может дать мне то, чего я хочу. И тебе здесь не стоит оставаться. Все, чем ты занимаешься здесь, ты мог бы продолжить в Нью-Йорке. Ты знаешь, в Нью-Йорке находится добрая половина всех магазинов одежды. И нам будет куда пойти и чем заняться вечерами. Мы будем совершенно по-другому чувствовать себя в Нью-Йорке! Как только мы выберемся из этой ужасной дыры, все дела пойдут на лад. Мы будем так замечательно чувствовать себя, как во время медового месяца, которого у нас даже не было.
— Когда же мы будем заниматься воспитанием Чеда?
— Ой! — взмахнув рукой, сказала она. — Мы будем растить его так же, как и здесь. Елена наверняка согласится поехать с нами, они с Чедом безумно любят друг друга.
Взяв свой стакан, Ник сказал:
— Чед и я останемся здесь. Ты права в отношении дома: нам определенно нужен большой дом с двориком для детских игр и школой где-нибудь рядом. Да и «Омега» должна занять другое помещение. Но из Сент-Луиса мы не уедем, по крайней мере, ближайшие несколько лет. Я не знаю, что будет дальше, но все, что у меня есть сейчас, находится здесь, и я не собираюсь все это бросать.
— Все, что ты имеешь? Ты хочешь сказать, что если я уеду в Нью-Йорк, ты останешься здесь без жены?
— Именно так, — сказал Ник, пристально глядя на Сибиллу.
Лицо ее потемнело.
— Ты не смеешь так говорить. Мы женаты. Ты выбрал меня вместо той, другой. Я не позволю тебе разбить семью. Послушай, Ник. Мы с тобой хорошая пара, и мы нужны друг другу. У нас просто не было достаточно времени, чтобы внимательнее отнестись к нашим желаниям. Поэтому-то я и хочу уехать в Нью-Йорк. Все уладится, и мы начнем сначала, как будто мы только что встретились в колледже. Ты слышишь меня, Ник?
Он смотрел все это время в темное окно наверху.
— Нам плохо вместе, — сказал он унылым, но суровым тоном. — Ты не получаешь, и я уверен, что и раньше не получала удовольствия даже от секса. Мы не нужны друг другу. Тебе наплевать на мою работу, а мне не нравится, чем занимаешься ты на своем телевидении. У нас ничего не осталось, Сибилла, и я не вижу причин притворяться, что это не так.
— Это все из-за нее! — закричала Сибилла. — Ты занимаешься весь день любовью с этой женщиной, а затем приходишь ко мне и требуешь развода! Ты никогда раньше не говорил об этом.
— Я просто никогда раньше не думал об этом. Господи, Боже мой, Сибилла, неужели ты счастлива со мной?
— Я счастлива, когда все идет своим чередом и когда мы действительно вместе. Нам хорошо вместе, черт тебя подери, и мне нравится секс! Я обожаю заниматься с тобой любовью, и я просто не пойму, откуда ты такое выдумал.
Приблизившись к Нику, она положила руки ему на плечи и, прижавшись к нему всем телом, продолжала:
— Не делай вид, что нам никогда не было хорошо вдвоем. Нам было очень хорошо, и не раз. Ты не можешь отрицать это.
— Да… — более мягко сказал он. — Но ведь успешный половой акт — это не все, что существует в жизни.
Руки ее соскользнули вниз.
— Я не говорила, что это все, я лишь сказала…
Она вдруг поняла, что унижается перед ним. Все в ней возмутилось, и, топнув ногой, она крикнула ему в лицо:
— Я заберу Чеда! Если хочешь, можешь убираться. Но не думай, что я тебе хоть что-нибудь оставлю. Ты ошибаешься, полагая, что…
— Чед останется со мной. Даже не сомневайся на этот счет. Он будет там, где и я. Тебя мало волнует наш ребенок, ты никогда о нем не заботилась, поэтому не надо превращать Чеда в предмет торга. Если ты хочешь, я уберусь отсюда сегодня вечером и Чеда возьму с собой.
— Он останется здесь! Ни один судья в мире не позволит забрать у матери ребенка!
Ник пристально глядел на нее, не проронив ни слова. Сибилла отвечала ему тем же, вызывающе глядя на него. Затем ресницы ее задрожали, и она опустила глаза.
— Пожалуйста, — сказала она, взглянув на него снова. И он прочитал панику в ее глазах. — Ник, не покидай меня. Ты мне нужен. Всегда был нужен. Мне приятно осознавать, что ты мой муж, что мы женаты. Я просто с ума сойду от мысли, что мне придется все снова начинать одной, а меня будут окружать супружеские пары, по вечерам ожидающие друг друга дома… Останься же, Ник. Я постараюсь измениться. Просто скажи, что тебя не устраивает, и я это исправлю. Ты же знаешь, если я что-то решила, то обязательно добьюсь. Ты будешь восхищаться мною. Не отталкивай меня. Меня так часто пинали раньше, что я не вынесу этого. Не покидай меня.
— Извини, — сказал Ник уже более мягким голосом.
Услышав усталые нотки глубокой тоски в его голосе, Сибилла поняла, что его решение окончательное.
— Будь ты проклят, — тихо произнесла она. — Я обнажила перед тобой свою душу, свое чувство, почти встала на колени. Ты больше не питаешь ко мне никакого интереса, тебя больше интересует твоя новая подружка. Оба вы, ложась вместе в постель, предаете меня, ломаете мою жизнь. Будьме вы оба прокляты!
Ник начал было объяснять, что он вовсе не спал с Пари, когда вдруг его неожиданно осенило: Сибилла не имела в виду Пари, она говорила не о настоящем, а о прошлом. И он замолчал.
Сжав губы, Сибилла продолжала:
— Ты оплатишь мою поездку в Нью-Йорк и мое проживание до тех пор, пока я не найду там работу. А когда устроюсь, я заберу Чеда.
Ник понимал, что это была лишь отговорка: не могла же она признаться себе или ему в том, что она не нуждается в Чеде, особенно там, в Нью-Йорке. Поэтому он промолчал. Если она хочет поверить в то, что она действительно пришлет за Чедом, он не будет ей противоречить.
— Дай мне знать, когда ты устроишься, — сказал он ей и достал из внутреннего кармана чековую книжку. — Сейчас я могу тебе дать тысячу долларов, а завтра днем ты получишь еще пять тысяч. И еще нам нужно обсудить, сколько тебе понадобится денег на жизнь.
— Очень много, — ответила она запальчиво. — Мне нужно очень много денег.
— Чем смогу — помогу, — сказал Ник, и ему самому было интересно, что он имел в виду: деньги или жизнь вдвоем с сыном.
— Сегодняшнюю ночь мы проведем у Тэда, — резко сказал он.
Не говоря больше ни слова, он поднялся наверх, разбудил Чеда и Елену, и они навсегда покинули этот дом.
