ГЛАВА 20

В следующие дни городские жители привыкли видеть мисс Абигейл и Дэвида вместе. Они проводили вдвоем много времени, принимая множество решений, необходимых, чтобы начать с нуля новое дело. На следующий день после пикника они появились на Сильвер– Пайн-Мил, чтобы купить пиломатериалы. Мисс Абигейл была рядом с Дэвидом, и благодаря своей деловой хватке она выторговала пиломатериалы за меньшую цену, настояв на том, что им предлагают наименее пригодную для строительства сучковатую доску. Но доска эта, как мудро заметила мисс Абигейл, была достаточно хороша для полок в задней части здания.

Стекло для окна, которое должно было быть доставлено поездом из Огайо, обошлось бы очень дорого, купи они кусок большого размера. Но мисс Абигейл предложила выписать несколько маленьких кусков, которые доставлялись за меньшую цену. Таким образом планировавшийся незамысловатый, холодный, безликий фронтон был заменен на теплое, призывное арочное окно а-ля Кейп-Код, первое, которым могла похвалиться Мэйн-стрит. Как сказала мисс Абигейл, почему бы не позволить женщинам полюбоваться на туфли с трех сторон вместо одной? Возможно, так они смогли бы продать в три раза больше обуви.

Однажды, когда возводились первые стойки, мисс Абигейл сделала Бонсу Бинли предложение, от которого он не смог отказаться: она каждый день в течение недели будет снабжать его и закадычных друзей корзиной с едой, если они выстрогают набор из двадцати восьми одинаковых круглых ножек, из которых будет сделано ограждение в заднике витрины. Через него можно будет видеть, что делается внутри магазина и это было бы намного приятней, чем глухая стена.

Когда на одной из воскресных служб было объявлено, что для церкви наконец-то заказали новые скамьи, мисс Абигейл предложила Дэвиду договориться о покупке старых деревянных скамей всего за часть цены. Сделав это, она отправилась в Авери– Холмз и нашла в задней комнате пыльный отрез крепкого репса, который лежал там долгие годы, потому что был ярко алым. Абигейл посчитала, что алый как раз тот цвет, который создаст уютный теплый интерьер обувного магазина. Она уговорила Авери продать ей весь отрез за смешную цену и оставила его очень довольным от того, что он наконец отделался от этой материи. Впоследствии она уговорила дам из кружка по вышиванию попробовать обтянуть мебель, чем никто из них до этого не занимался. Они обили и обтянули старые церковные скамьи красным репсом, и благодарили мисс Абигейл за то, что она дала им возможность попробовать себя на этом поприще.

Отрез красного репса, казалось, был бесконечным. Когда со скамьями было покончено, оставались еще ярды и ярды. Эбби выкроила простые, незамысловатые занавески, которыми можно было занавешивать проем окна или раздвигать их, создавая эффект сцены. Однако красная материя еще оставалась, поэтому мисс Абигейл нарезала из нее полоски, чтобы сплести коврики под дверь и возле железной печки в глубине магазина.

С приближением августа, когда здание стало приобретать определенную форму, Эбби и Дэвид работали вместе над большим заказом первой партии товара с фабрики в Филадельфии. Долгое время стояла жара, воздух, казалось, пропитался пылью. В один из таких поздних полдней Эбби и Дэвид сидели в прохладной тени, на траве под липой на заднем дворе Абигейл вместе с гроссбухами, реестрами и каталогами, разложенными вокруг них.

– Но нам надо подумать о зиме! – настаивала Эбби. – Будь практичным, Дэвид. Если ты собираешься покрывать заказ только за счет товаров своей компании и продавать только модные туфли, ты потеряешь значительную долю потенциального рынка.

– Я всегда продавал отличные, современные туфли, – спорил он, – люди могут купить – ботинки и в галантерейном магазине – пусть так и делают.

– Но зачем терять этот рынок?

– Потому что я не думаю, что он мне нужен. Я получу весь рынок, продавая более стильные вещи, чем я всегда занимался.

– Может быть на Востоке это и получилось бы. Или когда ты путешествовал по стране с товаром. То, что ты привозил, казалось всем чем-то новым, и они думали, не купят такие туфли, когда ты уедешь. Но здесь, на одном месте, ты должен удовлетворить все нужды. Рабочие ботинки будут продаваться лучше всего.

– Но как рабочие ботинки будут выглядеть в этом прелестном маленьком окне, которое ты уговорила меня сделать.

– Ужасно!

Он взглянул на нее вопросительно.

– Ну и?

Абигейл немедленно придумала: она всегда была переполнена идеями.

– Ну... мы отведем для них заднюю часть магазина. Разместим их там, где мужчинам будет удобнее на них смотреть. Вот так! – выкрикнула она, но идея внезапно развилась дальше. – Выделим специальное место для мужчин! Мужчины такие забавные в этом смысле. Им всегда хочется иметь собственное местечко. Мы достанем несколько капитанских кресел, как те, что напротив магазина Митча, и поставим их в кружок вокруг печки и... и... давай посмотрим... – Она снова углубилась в размышления, поднеся пальцы к губам. – Мы сделаем по-домашнему и по-мужски одновременно – красный половик между креслами, а на него можно выставить ботинки. Это более привлекательно и не так уныло.

– Не знаю, – с сомнением произнес Дэвид.

Абигейл потеряла терпение и вскочила, раскидывая гроссбухи, пометки и бумаги.

– Ох, Дэвид, подумай!

– Я думаю. В этом городе уже есть продавцы ботинок и обычных туфель. Я специализируюсь на фасонных туфлях, и я знаю, как их продавать. Я стараюсь для леди. Я хочу, чтобы когда они увидят, что лежит за передним окном, они бросились прямо домой и закричали своим мужьям: «Угадай, что я видела сегодня!» Эбби стояла неподвижно, положив руки на бедра, и вызывающе смотрела на Дэвида.

– И о чем они скажут?

– О витрине, конечно, заполненной всякими туфлями, взывающими к их тщеславию или, может быть, даже к тщеславию их мужей. Такие небесные туфли они не видели ни разу в жизни, они прямо с Востока!

Разумно это было или нет, но мисс Абигейл спросила:

– Красные туфли?

– Что? – Дэвид моргнул.

– Красные туфли, я говорю. Женщины будут описывать красные туфли?

– Ну... ну, да, некоторые из них. Красные туфли, такие же как у тебя.

Они оба знали, что Абигейл не носила те красные туфли с того первого и последнего вечера, когда Дэвид пригласил ее на обед.

– Тебе... тебе ведь нравятся красные туфли, р... разве нет, Абигейл?

Она подошла к нему и села на корточки.

– Пожалуйста, пойми меня, Дэвид. Они мне нравятся, потому что они от тебя, но я...

Когда она замешкалась, Дэвид начал настаивать:

– Продолжай.

Она посмотрела ему в лицо, потом отвела взгляд в сторону, нервно встала и повернулась к яему спиной.

– Знаешь, что сказал мистер Дюфрейн, когда увидел их?

При упоминании Дюфрейна Дэвид моментально ощетинился.

– А какое отношение к этому имеет Дюфрейн?

– Как ты знаешь, он был здесь в тот день, когда их доставили.

Потом, прежде чем добавить, Абигейл решительно повернулась к Дэвиду лицом.

– Он назвал их туфлями для проститутки. Дэвид сжал губы, его лицо побагровело.

– Зачем ты его вспомнила? Какая разница, что он думает?

В ее голосе послышалась мольба.

– Затем, что я хочу, чтобы твое дело процветало. Я хочу, чтобы ты осознал, что здесь, на Разъезде Стюарта, люди не станут носить красные туфли, но износят огромное количество ботинок и обычных, практичных туфель. Если ты собираешься преуспеть, тебе необходимо это понять. На Востоке, где яркие цвета в моде, такие туфли прекрасно продаются и носятся. Здесь все по– другому. Ты смотришь на эти туфли с точки зрения продавца. А люди здесь, в основном женщины, более консервативны. Не важно, насколько сильно они восторгаются ими в душе, но большинство женщин не станут мечтать о такой покупке. Только по этой причине я и упомянула мистера Дюфрейна, так как его замечание отражает взгляды этого города.

– Абигейл, – губы Дэвида сжались, желваки напряглись. Он полностью забыл причину, по которой Абигейл начала монолог. Его умом завладала лишь одна мысль. – Ты сказала, он назвал тебя проституткой.

– Абигейл ответила, не подумав:

– Ах, нет, он просто ревновал, вот и все. Дэвид вскочил на ноги и вскрикнул. Абигейл, поняв свою ошибку, попыталась ее сгладить.

– Мы удалились от темы разговора. Мы говорили о ботинках, которые тебе разумнее всего заказать.

– Ты говорила о ботинках, которые мне разумнее всего заказать. Я спрашивал о том, что заставило Дюфрейна ревновать. В конце концов, между вами было что-то?

Дэвид Мелчер становился удивительно самоуверенным и острым на язык, когда упоминалось имя Дюфрейна. У него появлялась властность, которая обычно ему была не свойственна.

– Нет! – выкрикнула она – слишком поспешно, – потом, успокаивая себя, повторила более тихо: – Нет... между нами ничего не было. Он был ужасным, невнимательным и вел себя оскорбительно, как только ему подворачивался удобный случай.

Но она знала, что это была не вся правда, и не смела посмотреть Дэвиду в глаза.

– Тогда почему его заботило, присылаю ли я тебе туфли или нет? После той сцены в постели утром, когда я ушел, я бы скорее подумал, что он из тех, кому нравятся красные туфли, если то, что ты сказала, правда, и они действительно считаются неприличными.

Непреднамеренно Дэвид попал на одно из противоречий в поведении Джесси Дюфрейна, которые терзали мисс Абигейл все недели с момента его отъезда. То, что столь частые тайные мысли Абигейл выразил словами кто-то еще, привело ее в замешательство.

– За него я не в ответе, – сказала она, – и я не думаю, что ты можешь меня упрекать. В конце концов, мы с тобой не более чем...

Но она вдруг остановилась, досадуя на саму себя. Она опустила глаза и принялась теребить пуговицу на манжете. Она по– настоящему не знала, что Дэвид и она значат друг для друга. Он был воплощением вежливости все то время, пока они работали вместе над планами магазина. Единственная перемена – и это было понятно – заключалась в том, что они начали обращаться друг к другу по имени. Дэвид больше не делал попыток поцеловать ее или хотя бы дотронуться до ее руки. Никаким другим способом он не показывал, что ухаживает за ней. Она предполагала, что он думает, будто обидел ее, напившись и поцеловав перед всеми жителями Разъезда Стюарта Четвертого июля и с тех пор, из-за своей чрезмерной вежливости, пытается загладить вину.

Дэвид сказал, снова властно, без обиняков:

– Я не хочу, чтобы имя этого человека упоминалось впредь между нами, Абигейл.

Ее глаза резко взметнулись вверх и встретились с его взглядом. По какому праву он приказывает ей? Они не помолвлены.

Дэвид внезапно смягчился. Ветер поднял коричневые волосы у него на лбу. Выражение глаз стало задумчивым. Он стоял, перенеся вес на здоровую ногу– он часто делал так, возможно, потому что другая нога побаливала – и это придавало ему расслабленный вид, особенно когда он засовывал большой и указательный пальцы в карман жилетки, где он носил часы.

– Абигейл, что ты хотела сказать только что? Что я и ты не более чем что? Ты не закончила.

Как она могла закончить? Она проговорилась. Ему бы самому надо было закончить и понять, что она имела в виду. Абигейл привыкла быть с ним, и большую часть времени наслаждалась его обществом. Время от времени она думала о своей утерянной невинности и о том, что должна прекратить поощрять Дэвида, но с течением времени вспоминала об этом все реже и реже. Дэвид же по-прежнему не делал никаких попыток сблизиться и, казалось, даже не помышлял об этом. У них установились платонические взаимоотношения. Примерно такой ответ Абигейл и выдумала.

– Я хотела сказать деловые партнеры, но мне показалось, что на самом деле это не так. Бизнес полностью твой.

Она не смела взглянуть ему в глаза.

– Я считаю, что он наполовину и твой. Ты сделала так много и даже бо... больше меня.

Как только разговор касался чего-то личного, Дэвид начинал запинаться. Во время разговоров о магазине его энтузиазм поддерживал уверенность в голосе. Но теперь, оказавшись в опасной близости от того, чтобы внести ясность в их отношения с Абигейл, он снова стал чрезвычайно робким.

– Я сделала не больше, чем сделал бы любой друг, – сказала Абигейл смиренно, надеясь, что Дэвид не станет возражать.

– Нет, Абигейл, ты сделала гораздо больше. Я даже не знаю, как бы смог все это сделать без тебя. Ты... и твои суждения н... намного лучше моих.

Сердце Абигейл выскакивало из груди. Она гадала, перейдет ли Дэвид к личным вещам, но в нем ощущалось смущение – для некоторых мужчин совсем не просто быть мужчинами в такой ситуации. Повисла тишина, становившаяся с каждым мгновением все более неловкой. Абигейл видела, что Дэвид потерял всю свою дерзость.

– Мы до сих пор не пришли к согласию по поводу заказа товара, – сказала она, и неловкость пропала.

– Что-то подсказывает мне, что лучше снова положиться на твое суждение.

– В задней части здания есть место и для ботинок. Я также уверена, что мы продадим их больше, если выставим их таким образом, каким я себе представляла. Пойдем в магазин и посмотрим. Я покажу, вде, мы разметим секцию с ботинками и как ее устроим.

– Прямо сейчас?

– А почему бы и нет?

– Но сегодня воскресенье.

– Да воскресенье, значит там не будет стука и грохота. Мы сможем спокойно поговорить и прикинуть.

Дэвид улыбнулся уступчиво.

– Ты права, пошли.

Она больше не носила свою шляпку и перчатки, когда погода была слишком жаркой. Они шли в город в свете клонящегося к закату солнца и кивали соседям, которые теперь дружелюбно их приветствовали.

– Добрый день, Дэвид, мисс Абигейл. Как дела?

Иногда мисс Абигейл казалось, что они уже женаты.

Каркас здания уже стоял. Здесь были стены и часть крыши, но внутри проглядывали стойки. Решетчатая рама для арочного окна лежала в ожидании стекла, и еще не было входной двери. Внутренние стены были из серебристых деревянных брусьев – стопки брусьев лежали посреди козел для распилки и обшивных досок.

Абигейл пробиралась между деревянными бадьями с гвоздями, стеллажами и уже готовыми резными подпорками от Бонса и мальчиков.

– Посмотри сюда.

В глубине помещения она указала на место, где осталась дырка для печной трубы.

– Здесь будет печка. Предположим, мы нарежем несколько огромных круглых чурбанов из дуба и поставим их здесь, вместе с корой и всем прочим, прямо так, как они были в лесу. Мы поставим их рядом с печкой и положим на них грубые рабочие ботинки, это будет по-мужски. Здесь корзинка с орехами, массивные кресла у печки и у стены позади нее, каждое кресло словно приглашает. Им это понравится! Мужчины любят сидеть рядом с печкой. Женщинам печек вполне достаточно, пока они работают на кухне, поэтому мы положим их туфли, напротив, в холодке, в витрине, за оградой. И хотя скорее всего не окажется ни одной женщины, которой самой захочется носить красные туфли, они все будут восторгаться ярким цветом и веселостью, которую такие туфли создадут в качестве заднего плана. Представь себе Рождество, языки пламени, горячий кофейник для мужчин возле печки. Мы можем предложить им оставить их кружки прямо здесь, повесив на крючок в стене. Наши ботинки будут покупать и много. А леди соберутся напротив и будут охать и охать над твоими сказочными туфлями и сплетничать подальше от мужей.

Абигейл и не заметила, как унеслась в мечтах, словно это строился ее магазин. Ее лицо приобрело то же приятное выражение, которое Джесси поймал в день, когда привезли красные туфли. Она не обратила внимания, что сказала: «Наши ботинки будут покупать». Ее лицо дышало вдохновением, яркие глаза сверкали. И точно так же как ее вид подействовал на Джесси Дюфрейна несколько недель назад, он подействовал теперь и на Мелчера. Подол юбки Абигейл всколыхнул пыль с пола, и солнце, просвечивая сквозь отверстие для дымохода и недоделанную крышу, образовывало светящийся ореол вокруг Абигейл, когда она двигалась, жестикулировала, поворачивалась и говорила. Она подняла руку, чтобы показать, где будет кофейник, булькающий на печке, и Джесси забыл о летней жаре и словно увидел Абигейл здесь зимой, полную энтузиазма, помогающую дамам выбрать туфли. Он представил, как он обслуживает мужчин и говорит их женам: «Моя жена поможет вам возле окна».

И внезапно понял, что, возможно, все так и будет.

Абигейл повернулась к нему, и он удивил ее поймав ее руку в воздухе. На какое-то мгновение слова застряли в горле у оробевшего Дэвида. Пылинки кружились вокруг них, словно снег, ложась на плечи. Стояла тишина, пахло деревом, было очень уютно. И он любил ее.

– Абигейл... – сказал он и сглотнул.

– Да, Дэвид?

– Абигейл, можно я... п... поцелую тебя?

Он уже наделал с ней так много ошибок, что решил сперва спросить.

Она бы хотела, чтобы он ничего не спрашивал. Джесси не стал бы спрашивать. Боясь, как бы Дэвид не прочитал ее невольные мысли, она опустила взор. Дэвид же принял это за сдержанный отказ и отпустил ее руку.

– Извини... – начал он. Абигейл вновь подняла глаза.

– За что тебе извиняться? – спросила она быстро. – Ты еще ничего не сделал.

Разум подсказывал ей, что нельзя сердиться на человека, когда он всего лишь хотел проявить вежливость, но всему есть предел!

– Я... сам... нет... – запинался он, но ответ Абигейл так смутил его, что он не знал, что делать.

– Да, Дэвид, ты можешь меня поцеловать. Но к этому моменту ситуация потеряла очарование неожиданного поцелуя. Несмотря на это, Дэвид взял обе руки Абигейл и наклонился к ней. Между ними стояла небольшая доска, но вместо того, чтобы обойти ее или перешагнуть и обнять Абигейл, Дэвид склонился через препятствие, и, закрыв глаза, нежно коснулся ее губ.

У него были мягкие, нежные губы прекрасной формы. И Абигейл подумала: и как не стыдно не уметь пользоваться ими.

Дэвид держал их несколько изнурительных секунд у ее губ, в течение которых Абигейл совершенно ничего не чувствовала. Разговор о том, как они выставят туфли, возбуждал ее больше, чем поцелуй. Дэвид выпрямился и сохранял молчание, такое же, как во время поцелуя. Абигейл посмотрела вниз, на лежавшие под их ногами древесные опилки и разделявшую их доску. Она подумала, что так они могли целоваться, даже если бы между ними была доска, доходящая им до груди. Поцелуй одними губами, решила про себя мисс Абигейл, определенно не приносит никакого удовольствия. Поэтому она вновь подняла губы к Дэвиду и на мгновение посмела положить руку ему на шею. Но поцелуй получился коротким, и сразу же после него Дэвид произнес очень подходящую к моменту фразу:

– Может, мы пойдем?

Абигейл хотела сказать: «Нет, давай попробуем еще раз без доски. Давай попробуем еще раз с языком». Но он наконец обогнул доску и, взяв Абигейл за локоть, проводил ее до несуществующей двери. Все же, как почувствовала мисс Абигейл, поцелуй взволновал Дэвида, так как всю дорогу домой он нервно говорил: о том, как она была права, и что он немедленно включит в заказ ботинки, и они прибудут как раз к открытию в октябре, о том, какой к тому времени может выпасть снег, и что было бы лучше запастись дровами, о том, как они составят специальное объявление для газеты, несмотря на то, что все в городе и без того знали, когда откроется магазин.

Дэвид отказался остаться на ужин, как он последнее время делал довольно часто – и действительно, совместные ужины превратились скорее в правило, чем в исключение, – собрал свои бумаги и ушел, объяснив, что сразу хочет приступить к составлению заказа.

Ночью Абигейл пыталась проанализировать свои чувства к Дэвиду Мелчеру и найти причины, по которым она поощряла его. К этому времени она была уверена, что не беременна, так что самое большое потенциальное препятствие для их взаимоотношений было устранено. Как ни странно, переполнявшее ее когда-то чувство вины больше не беспокоило ее. Она поступила аморально, но не думала, что должна платить за это всю свою жизнь. Она заслужила немножко счастья, и если Дэвид Мелчер предложит ей его, она больше не считала, что обманет его, приняв это предложение.

Теперь причина ее переживаний была не в морали, а в чувствах. Дэвид ее не возбуждал. Она пыталась не думать о Джесси... ох, она по-настоящему, по-настоящему старалась. Но это не помогало. Когда ее поцеловал Дэвид, невозможно было не сравнивать его поцелуй с умелыми, неистовыми, искушающими поцелуями Джесси. Яркие воспоминания нахлынули на Абигейл и вытеснили из мыслей все, кроме интимных подробностей о Джесси. Она знала каждое место на его теле так же хорошо, как на своем, и она больше не стыдилась признавать это. Она вспоминала каждую часть его тела и гадала, уменьшится ли чувственное влечение, если она выйдет за Дэвида. Ах, но Дэвид не спрашивал ее. Ах, но он должен был. Пройдет еще немного времени, и он спросит, она уверена. А когда он это сделает, что она ответит? Нет – я не выйду за тебя, потому что ты не заставляешь мою кровь бежать так, как Джесси? Или да – потому что во всем остальном мы очень подходим друг другу. Лежа без сна ранним утром, она подумала, что, если бы ей удалось соблазнить Дэвида и заставить его выказать больше пыла, она имела бы больше материала для сравнения его с Джесси Дюфрейном.

На следующий вечер Дэвид принял ее приглашение на ужин. Стол был накрыт на кухне, где они часто ужинали вместе. Еда была превосходная, и за кофе Дэвид, как всегда, рассыпался в комплиментах.

– Восхитительно! Все, что ты готовишь, восхитительно! Оно согревает не только желудок мужчины.

Уж если Абигейл сравнивала двух мужчин, делать это следовало честно и правдиво. Она позволила оживить в памяти голос Джесси с его бесчеловечными уколами, так сильно раздражавший ее раньше, но теперь лишь искушающий. «И чем ты собираешься меня отравить на этот раз, Эбби?». Сама того не замечая, Абигейл улыбнулась этим словам.

– Я сказал что-нибудь смешное? – спросил Дэвид, заметив это.

– Что?

Абигейл с сожалением вернулась в настоящее.

– Ты только что смеялась. О чем ты думала?

. Я не смеялась.

. Ну ладно, твои плечи покачнулись, словно ты смеялась про себя.

Абигейл покачала головой:

– Ничего особенного. Я просто рада, что тебе понравился мой ужин.

Ее ответ успокоил Дэвида. Отодвинув свой стул от стола, он предложил:

– Я подумал, может, мы почитаем какие– нибудь из твоих сонетов? Это все, что нужно, чтобы сделать вечер бесподобным.

Почему слово «сонеты» прозвучало внезапно так же сухо, как и его поцелуй?

– Ты всегда говоришь замечательные вещи, – сказала Абигейл, чтобы сгладить неприятное впечатление.

Они читали сонеты. Он сидел на канапе, а она – на табуретке. Лампы были зажжены. Им ничего не нужно было делать– только наслаждаться вместе стихами. Но когда книга, наконец, была отложена, Дэвид ощутил в Абигейл нетерпение, почти облегчение. Такая перемена вызвала в нем замешательство. Он чувствовал в ней какое-то беспокойство, вытеснявшее спокойствие, которое он так любил и искал.

Он поцеловал Абигейл на ночь. Целомудренный поцелуй, подумал Дэвид. Сухой поцелуй, подумала Абигейл.

Через несколько дней они сидели ранним вечером на качелях. Сентябрь в самом разгаре, зима – не за горами.

– Что-то тебя... бе... беспокоит... да?

– Беспокоит меня?

Тон Абигейл был резким. Она нарезала полоски для плетеных ковриков, и ее руки рвали и нием.

сматывали тряпки почти с ожесточе– Я было подумал, что рассердил тебя, но я... не знаю ч... чем.

– Не глупи, Дэвид, – укоризненно произнесла она. – Ты совсем не рассердил меня. Как раз наоборот.

Она отрывала длинную полоску, не спуская с нее глаз, и неприятный звук резанул ее по нервам. Уж лучше бы она прекратила свою работу, пока они разговаривали.

– Тебе нет необходимости... пы... пытаться скрывать это из любезности. Я только хотел... узнать, что тебя беспокоит.

– Я же говорю: ничего!

Руки мисс Абигейл замелькали, сматывая полоски в клубок. Разве она могла сказать, что все жители города ждут, пока они поженятся, и что она отдала бы все, чтобы он сделал ей предложение, и в то же время с каждым днем все больше боялась, что он это сделает? Как она могла объяснить такое смешение мыслей ему, если сама не могла разобраться?

Дэвид нежно дотронулся до ее рук, которые неистово сматывали полоски в тугой клубок.

– То, что ты называешь ничем, видимо, представляет из себя что-то внушительное. Гораздо большее, чем я думал. Ты мотаешь эти тряпки, словно хочешь ими кого-то удушить. Меня?

Абигейл бросила клубок на колени и уткнулась лбом в ладонь, не сказав ни слова.

Дэвид сидел, уставившись на лохматые красные нитки, раскинувшиеся на коленях Абигейл как паутина.

– Это началось в тот д... день, когда я спросил тебя, могу ли я тебя п... п... поцеловать. Я внушаю тебе отвращение, Аби– гейл? Ты сердишься, п... потому что я по... поцеловал тебя?

Она постучала пальцами по лбу и взглянула себе на колени, не зная, что сказать. Она не знала, хочет ли продолжать этот разговор. Как она могла сказать о тех двух безжизненных поцелуях?

– Ох, Дэвид...

Она тяжело вздохнула и посмотрела в сторону.

– В чем дело? Что я сделал? – умоляющим голосом спросил он.

– Ты ничего не сделал, – сказала она, испытывая горячее желание, чтобы он, наконец, что-нибудь сделал и она смогла бы раз и навсегда решить, что он для нее значит.

– Абигейл, когда я первый раз приехал сюда, я почувствовал между нами... взаимопонимание. Я думал, что ты тоже это почувствовала. Я подумал, насколько мы люди... одного склада, но... в общем, с тех пор я увидел, как ты изменилась.

Было время признать правду.

– Да, изменилась, – сказала Абигейл устало.

– Как? – расхрабрился он.

Усталость покинула Абигейл, и она, вскочив на ноги, раздраженно бросила:

– Мне больше не нравятся сонеты. Клубок покатился по полу, но Абигейл не обратила на это внимания и, скрестив руки на груди, предоставила Дэвиду возможность созерцать свои напряженные лопатки.

Он сидел, уставившись на них, и был совсем сбит с толку. В следующий момент Абигейл вошла в гостиную и захлопнула за собой дверь. Дэвид на некоторое время остался на качелях, гадая, чего ей от него нужно, и при чем здесь сонеты. Наконец он вздохнул, поднялся и захромал к двери. Он открыл ее тихо и, войдя, обнаружил мисс Абигейл стоящей перед громоздкой, похожей на трон стойкой для зонтиков, уставившись на свое отражение в зеркале. Он заметил, что она делает любопытную вещь. Она подняла руку и прижала пальцы внешней стороной к коже под подбородком, изучая свои движения в стекле.

– Что ты делаешь? – спросил он.

Она ответила не сразу и продолжала нажимать на подбородок. В конце концов она устало опустила руку, повернулась и ответила печально:

– Загадываю желание, чтобы ты меня опять поцеловал.

Губы Дэвида приоткрылись, Абигейл читала его мысли, как будто они ясно отражались на его лице: он так долго беспокоился, что слишком поторопился, поцеловав ее в магазине. Робость отпустила его, но он был немного шокирован тем, о чем она попросила его. Но в конце концов он подошел к ней, и мисс Абигейл прочитала на его лице одно – страх перед тем, что она его по– настоящему, по-настоящему хочет.

На этот раз между ними не было доски, но когда он целовал ее, он делал это по-прежнему бесстрастно и неуверенно. Это было как раньше, только еще хуже, потому что теперь, не имея никаких препятствий, он мог бы притянуть ее к себе, но не сделал этого. Вместо этого он держал ее в жалком подобии объятий и боялся поверить, что его губы, наконец, коснулись ее губ с ее полного согласия.

Абигейл внезапно захотелось выяснить все о Дэвиде Мелчере и о себе. Она подняла руки, обвила его плечи и, приподнявшись на цыпочки, впилась в его губы с притворной страстью. Она прижала свою грудь к его облаченной в жилет груди, но вместо того, чтобы воспользоваться ее приглашением, он почувствовал, как у него сперло дыхание, и отстранился от нее, боясь, как бы их объятия не оказались слишком смелыми.

– Абигейл, я мечтал об этом так давно, – сказал он, глядя ей в глаза. – Я мечтал о тебе и доме, о магазине и обо всем, и сейчас просто не верю, что ты испытываешь ко мне то же чувство, что и я к тебе.

– Что ты чувствуешь, Дэвид? – спросила она, пытаясь разговорить его.

Он ее полностью отпустил, с соблюдением приличий отступил и взял ее за одну руку.

– Я хочу, чтобы ты вышла за меня и жила со мной здесь, в этом доме, и работала в магазине рядом со мной.

У мисс Абигейл появилось неприятное чувство, что он желает все три пункта в равной степени. И еще более неприятное чувство от того, что и она тоже.

– Я люблю тебя, – сказал Дэвид и добавил: – Думаю, я должен был первым это сказать.

Что она могла на это ответить? Да, ты должен был? Скажи мне еще раз, поцелуй меня, прижми к себе и дотронься до моего тела здесь, и здесь, и здесь, чтобы пробудить любовь и во мне? Коснись моей кожи, моих волос, моего сердца и заставь его стучать сильнее. Коснись моей груди, заставь мою кровь бурлить, дотронься до меня под юбкой и покажи мне, что ты так же хорош в этом как и другой мужчина, бывший до тебя?

Но ничего не случилось. Дэвид не поцеловал ее со страстью, не притянул к себе, не дотронулся до ее волос и сердца, и грудей, и всех других частей тела, как делал Джесси. Вместо этого он отступил и дружески обнял за плечи. Он контролировал позывы своего тела волей, которую мисс Абигейл внезапно возненавидела. Он ждал ее ответа. Она приблизилась к нему и поцеловала, готовая расслабить свои губы и приоткрыть их, если бы он решился на это. Но его мягкие губы, подчиняясь благоразумию, оставались сжатыми.

Но она вовсе не хотела благоразумия, она хотела, чтобы ее низвергли – нет, вознесли – в состояние экстаза, которое, как она знала, могло струиться по ее телу, когда им владели умелые руки. Но в объятьях Дэвида она подумала, он– не Джесси. Он никогда не будет таким, как Джесси.

Но имеет ли это значение? Вот человек, предложивший ей руку и сердце. Нельзя отклонять предложение о замужестве только из– за того, что мужчина не так целуется. Изысканность манер должна ей льстить, а не оскорблять. Но Джесси каким-то образом изменил ее представление о ценностях.

– У тебя достаточно времени, чтобы решить, – говорил Дэвид, – тебе не обязательно отвечать мне сегодня. В конце концов, я понимаю, что это немного неожиданно.

Абигейл поборола ужасное желание захохотать во все горло. Она знала его три месяца, и пуговицы на ее блузке ни разу не прикасались к его жилетке, а он думал, что его целомудренный поцелуй и предложение неожиданны.

Что бы он подумал, если бы узнал, что за три недели она коснулась каждой части тела Джесси Дюфрейна и умоляла его лишить ее девственности?

– Ты уверен, что хочешь жениться на мне? – спросила Абигейл, понимая, что ей надо задать такой вопрос.

– Я был в этом уверен с того самого дня, когда ты выкинула меня за то, что я обвинил... – он остановился, не желая произносить имя Дюфрейна и не подозревая, что тот все равно постоянно в этом участвует. – Ты можешь простить меня за то, в чем я тебя обвинил? В то утро я ревновал и вел себя по– дурацки. Я знаю, что ты женщина совсем не такого рода. Ты чистая, замечательная, хорошая... и именно поэтому я и люблю тебя.

Это был самый удобный момент, чтобы одуматься. Теперь слова Дэвида можно было опровергнуть. Но Абигейл не стала их опровергать. Она хранила молчание, но это уже само по себе было ложью.

Дэвид легонько обнял ее за плечи на прощанье.

– Кроме того, – сказал он с напускной веселостью, – чем будет мой магазин без тебя?

И снова Абигейл удивилась, не хочет ли он жениться только потому, что ценит за помощь в магазине, и потому, что будет жить в ее доме, а не чтобы видеть ее своей женой.

– Дэвид, я очень горжусь твоим предложе– ием. Мне надо подумать, хотя бы одну ночь.

Он понимающе кивнул, потом притянул ее к себе за плечи и перед уходом поцеловал в лоб. Дэвид оставил ее стоять рядом со стойкой для зонтиков. Абигейл несколько секунд смотрела куда-то невидящим безутешным взглядом. Наконец она повернула голову и увидела собственное отражение. Да, признала она, какой старой я стала. Абигейл глубоко вздохнула, потерла поясницу и вышла на веранду, чтобы подобрать смотанный тряпичный клубок. По дороге обратно в спальню она бесцельно теребила его. Она встала рядом с сиденьем под окном, продолжая мотать клубок, и вспоминала Джесси, сидящего здесь в тот день, после ухода Джима Хадсона. Абигейл бросила клубок в корзину для вязания на полу и вспомнила, как Джесси вынул оттуда моток пряжи, чтобы перевязать мочевой пузырь, и как потом издевался над ней. Она представила его смуглые руки с длинными пальцами, умеющие так нежно прикасаться, сжимавшие и разжимавшие пузырь, сжимавшие и разжимавшие ее грудь. Она подумала о Дэвиде, который боялся притянуть ее к себе и поцеловать перед своим предложением.

Абигейл вздохнула, опустилась на сиденье под окном и, спрятав лицо в ладонях, заплакала.

К счастью, за ночь здравый смысл не оставил мисс Абигейл, и она поняла, что Дэвид Мелчер был достойным, уважаемым человеком, который будет достойно и уважительно с ней обращаться до конца ее жизни. Она, в свою очередь, могла предложить ему то же самое. Было ли это расчетом или нет, но она допустила, что Дэвид по своей наивности, возможно, не определит, была ли она девственницей или нет. Если бы она ошиблась на этот СЧет, она могла бы сказать, что это был Ричард, много лет тому назад. Если ее замужеству суждено начаться с этой последней лжи, она начнет с нее, со лжи во спасение, чтобы Дэвиду потом не было больно. Она находилась не в том положении, чтобы проявлять разборчивость, и приняла решение.

Когда Абигейл сказала, что принимает его предложение, Дэвид нежно, а может быть – сухо, поцеловал ее. Стоя в его свободных объятиях, Абигейл почувствовала облегчение от того, что решение принято. На этот раз он прижал ее к своей груди, но глаза его блуждали по гостиной.

– Абигейл, мы будем так счастливы вместе, – сказал он ей в висок. Здесь, в ее доме, им овладевало глубокое умиротворение.

– У тебя наконец-то появится крыша над головой, – ответила она.

– Да, благодаря тебе.

И благодаря Джесси Дюфрейну, подумала она, но вместо этого сказала:

– И благодаря жителям Разъезда Стюарта.

– Думаю, они в некотором роде ожидали нашей свадьбы.

– Я знаю, что это так, особенно после Четвертого июля.

Дэвид с мальчишеской улыбкой отпустил ее.

– Когда мы объявим?

Абигейл задумалась, приподняв бровь.

– Как насчет газеты в четверг? Мистер Райли начал это все еще в июне, когда связал мое имя с твоим. Дадим ему возможность напечатать следующую главу?

Объявление в газете за четверг гласило:

Мисс Абигейл Маккензи и мистер Дэвид Мелчер с радостью сообщают о своем намерении пожениться 20 октября 1879 года в церкви Христа на Разъезде Стюарта. Мисс Абигейл. уроженка и жительница этого города, является дочерью покойных Эндрю и Марты Маккензи. Мистер Мелчер, в прошлом житель города Филадельфия штата Пенсильвания, несколько лет путешествовал по этим местам в качестве продавца компании по производству стильных туфель. После женитьбы на мисс Абигейл Мелчер откроет свое дело, Обувной салон Мелчера, здание которого в настоящее время строится на южном конце Мэйн-стрит рядом с шорной мастерской Перкинса. Намечено, что магазин откроется немедленно после того, как новобрачные вернутся из двухнедельного медового месяца в Колорадо-Спрингс.

Наступили первые морозы. Дрожащие липы усеяли холмы сверкающими вспышками янтарного цвета. По утрам даже колеи от тележек были прекрасны, покрытые инеем, сверкающим в лучах зарождающегося дня. Солнце уже не окрашивало небо в цвет дыни, стали появляться неровные линии лилового, предвещая холодное дыхание зимы. Воркующие голуби улетели, поползни остались. На землю, словно самоцветы, начали падать первые листья.

Поток наилучших пожеланий захлестнул дом мисс Абигейл и магазин Дэвида, строительство которого близилось к завершению. Соседи и горожане не могли устоять против того, чтобы не зайти туда или сюда, когда проходили мимо. Их пожелания убедили Абигейл, что она поступила правильно, приняв предложение Дэвида.

Теперь находиться вместе с Дэвидом стало легко и привычно. Каждый день они получали подтверждения тому, что сходились в идеях, пристрастиях, антипатиях и жизненных целях. Он ухаживал с полным обожанием, всегда был готов сказать комплимент, улыбнуться, взглянуть так, чтобы Абигейл поняла, что он одобряет ее во всем. Его поцелуи стали более пылкими, что очень порадовало Абигейл, но чрезмерное уважение, какое он проявлял по отношению к ней, не давало закрепить успех. Он все меньше запинался по мере того, как они становились все более близки друг другу, и эта легкость чрезвычайно порадовала Абигейл.

Часто Абигейл и Дэвида можно было найти в магазине. Они готовили запасы дров на зиму, красили замечательное ограждение у витрины, вешали красные шторы, делали полки, носили огромные чурбаны из дуба и распаковывали часть доставленного товара, который, наконец-то, прибыл. Они постоянно работали вместе, что стало привычным и для них, и для горожан еще до свадьбы. Те, кто останавливался у магазина, чтобы поздороваться или предложить свою помощь в чем-нибудь, продолжая свой путь, думали, что никогда не видели пару, более подходящую друг другу. Этот выбор действительно был сделан на небесах. Некоторые посмеивались и хлопали друг друга по спине, размышляя примерно так: если этот выбор сделан и не на небесах, то на Хейкс– Мидоу.

День свадьбы приближался. Абигейл была вся в делах. Кроме помощи Дэвиду в открытии магазина у нее нашлась еще масса дел. Она решила надеть подвенечное платье своей матери из белоснежного шелка, но его надо было переделать. Кружевная фата была в отличном состоянии, из нее только вывалилось несколько мелких жемчужин, и фату отослали к ювелиру в Денвере. Дэвид заказал особую пару атласных белых туфель для Абигеил, и она с нетерпением ждала и фату, и туфли. Как только она бы получила весь свадебный наряд, она могла бы позировать фотографу. Это был ее свадебный подарок Дэвиду. Абигеил связалась с фотографом из Денвера, Дэмоном Смитом, чтобы он приехал и сделал ее портрет. Свадебный прием планировался в доме, и Абигеил начала печь домашнее печенье и делать пирожные, охлаждая их на наступившем морозе. Сад был вычищен до наступления весны. В магазине поставили маленькую железную печку, и на ней уже занял свое место кофейник. Абигеил нравились все эти хлопоты, связанные со свадьбой и приготовлениями к открытию.

Магазин получался замечательный. Казалось, именно в нем заключалась вся близость Абигеил и Дэвида. Когда они обнаруживали, что остались одни, заполняя полки товаром, Дэвид срывал с губ Абигеил поцелуи, заставляя ее томиться в ожидании их свадьбы... и, что еще важнее, медового месяца. Временами Абигеил ощущала, что Дэвид был на грани того, чтобы разорвать сковывавшие его, наложенные им самим ограничения, но он либо отступал, либо их прерывали, так как люди входили и выходили из магазина, словно он уже был открыт.

Интерьер был именно такой, как представляла Абигеил – светлый, теплый и уютный: красные шторы, плетеные коврики и обтянутые скамейки, удобные кресла окружали очаг, где весело плясал огонь. Запахи свежего дерева и коры пропитывали воздух, смешиваясь с ароматом кофе, кожи и запахом ваксы. Людям это нравилось, и возле печки всегда собирались друзья. Ни у кого не возникало сомнения, что дело будет прочным, так же как и брак.