ГЛАВА 22
Сибилла стояла у боковой двери Храма Радости, наблюдая, как поток прихожан заполнял теплый, залитый светом храм, вливаясь в него из сумрачного ноябрьского дня и моросящего дождя. Музыка органа смешивалась с шумом голосов сотен людей. Сибилла взглянула на часы, отмечая с точностью до минуты действия Лили, находившейся в небольшом помещении позади алтаря. Она стояла неподвижно, пока ассистентка помогала ей просунуть голову и застегнуть на спине белое шелковое, с кружевами платье, доходившее до щиколоток. Платье было куплено с помощью личного специалиста по покупкам Сибиллы в магазине Сакса на 5-й Авеню. Лили нагнулась, надела белые, без каблуков, туфли; присела перед зеркалом, чтобы специалист по макияжу, нанятый Сибиллой, повязав ей на грудь огромный, похожий на детский, фартук, привел в порядок ее лицо. Сначала Лили считала эту процедуру излишней. Однако увидев, какой болезненно-бледной выглядит на экране телевизора без косметики, безоговорочно согласилась гримироваться. Помощница расчесывала ей волосы, пока они не заструились по плечам подобно шелковой вуали, отражающей свет телевизионных софитов. Тем временем Лили перечитывала записи утренней службы, повторяя фразы, чтобы удостовериться, что они звучат, как того хотела и как учила Сибилла. За одну минуту до десяти часов она покинет это помещение, пройдет по коридору через массивную дверь, расположенную сбоку от алтаря, и подождет там, пока людей в Храме не пригласят садиться. Съемка началась пять минут назад. Затем запись программы «Час Милосердия» будет транслироваться на всю страну.
Точно в десять часов утра, когда орган набрал крещендо, массивная дверь распахнулась и появилась Лили.
Прихожане, сидевшие в передних рядах, заметили ее первыми. Они вытягивали шеи, стараясь рассмотреть получше. Их движения взволновали сидевших сзади. Некоторые из них, чтобы лучше видеть, встали на цыпочки. Лили медленно начала подниматься по мраморным ступеням на мраморный алтарь и затем к мраморной кафедре, украшенной изящными резными линиями, устремленными вверх, словно стремящимися обнять ее, когда она стояла там с опущенной головой, закрытыми глазами, ожидая, когда усядутся собравшиеся в храме и умолкнут звуки музыки.
Не видимая аудитории и с кафедры, Сибилла удовлетворенно кивнула головой: все было проделано с точностью до мелочей. Вот оно — лучшее ее творение: чистая, бесхитростная драма, когда ничто не отвлекало внимания аудитории от Лили Грейс. Подобные сцепы оказывали большой психологический эффект повсюду, особенно на маленьких экранах телевизоров. Отчасти в этом крылась одна из немаловажных причин, делавших программу «Час Милосердия» поистине золотой жилой.
— Какая прелестная девушка, — проговорил Флойд Бассингтон, подходя вплотную к Сибилле. — Никогда не видел, чтобы кто-то обращался к Богу более возвышенно.
«Моя работа», — подумала Сибилла. Она посмотрела вверх под купол храма; цветные стекла, подсвеченные сзади, создавали впечатление, что солнечный свет ниспадал на Лили Грейс. Она взглянула на Лили, внимательно контролировавшую свои жесты, поскольку все камеры и взоры прихожан, подавшихся вперед, были обращены к ней, на звук ее высокого мелодичного голоса. Сибилла посмотрела назад, на город Грейсвилль, поднявшийся на богатой земле Вирджинии. «И все это благодаря мне, — торжествовала она, — благодаря мне».
Какое-то мгновение Сибилла испытывала удовлетворенность. Все произошло благодаря ее усилиям. Она создала все это, не выходя на передний план. Было время, когда она мечтала, чтобы каждый знал о ее существовании, о ее присутствии. Теперь она хотела оставаться незамеченной, чтобы люди не знали, кто имеет власть над ними, пользуется этой властью и манипулирует ими. Никто не знал, что все, что находилось здесь — и многое из того, чего не было видно, — существовало исключительно благодаря ей и никому больше. Все вокруг было ее!
— Здесь находятся Арч и Монт, — сказал Бассингтон.
Его рука стиснула ей руку выше локтя; Сибилла отодвинулась.
— Не будем заставлять их ждать, — проговорила она и двинулась впереди него по примятой траве к двухэтажному дому с широким крыльцом. Этот дом уже стоял здесь, когда правление приобрело участок земли за тринадцать миллионов долларов, принадлежавших Карлу. Вместо того, чтобы снести и построить другой, в нем разместили штаб-квартиру Фонда «Час Милосердия». Бассингтон превратил жилую комнату в фешенебельный офис, отделанный черным деревом, замшей; другие комнаты занимали секретари, клерки и бухгалтеры — в общей сложности двенадцать человек. Реконструкция помещения была завершена в сентябре. Финансовые операции между Фейрфаксом и Кальпепером теперь совершались в Грейсвилле.
Сибилла застала двух других членов правления в кабинете Бассингтона. Монт Джеймс, казначей Фонда «Час Милосердия», президент компании «Джеймс Траст и Сейвингс» был высокого роста, сутулый, с мешками под глазами, огромным носом, нависшим над полными губами, и с большим, выступающим вперед животом, будто перерезанным пополам ковбойским ремнем. На нем были украшенные орнаментом ковбойские ботинки на высоком каблуке, которые он носил всегда — был ли он в смокинге или в джинсовом костюме. Он был выше Арча Бормана, вице-президента и секретаря Фонда «Час Милосердия», президента строительной компании «Борман Девелоперс и Контракторс», однако Арч был шире и походил на яйцо из-за покатых плеч и обширных бедер. У него были маленькие ступни и ладони, моргающие глазки, расположенные за квадратными стеклами очков в черной оправе. Он красил волосы в черный цвет, оставляя нетронутыми посеребренные сединой виски, поскольку полагал, что так выглядит благороднее. Оба сидели на софе, отделанной замшей. Рядом, на кофейном столике из черного дерева, стояли бутылка шотландского виски, кувшин с водой, тарелка с жареными пирожками и термос с кофе.
— А, завтракаете, — с нескрываемым удовольствием произнес Бассингтон.
— Сибилла! Кофе?
Она положила портфель на стол около тарелки с пирожками, но не открыла его.
— Начинай, — сказала она Бассингтону.
Он передал ей чашку кофе и заговорил:
— Джим и Тамми Беккеры засветились. Парни из новостей провели у них целый день. Какого черта не позабудут про эту историю? О многих уже позабыли; а этот скандал, судя по всему, разрастается.
— Алчность, секс, деньги, — сказал Арч Борман. — С какой стати забывать? Об этом мечтает послушать практически каждый.
— Да, но они едва ли захотят услышать о нас, — проговорил Монт Джеймс.
— Я размышлял над этим; мы не слишком интересны для прессы. Нет алчности, нет секса; только честный бизнес.
— Честный, — со смехом сказал Борман.
Бассингтон разглядывал ногти.
— Должна признать, вы были весьма осторожны, — заметила Сибилла. — Я не обнаружила ни одного следа, ведущего к вам, даже если информационные компании и натравят своих ищеек.
— Может, стоит отказаться от некоторых из наших привилегий, — задумчиво проговорил Борман. — Хочу сказать, что одна из тележурналисток интересовалась нами и разузнала, что мы летаем на самолете, принадлежащем Фонду, разъезжаем на престижных автомобилях: Монт на «порше», я — на «БМВ», а Флойд — на «мерседесе». Черт ее подери, она может заинтересоваться, во сколько правлению религиозной организации обходится красивая жизнь и откуда мы черпаем для этого средства.
— Вам ни от чего не следует отказываться, — сказала Сибилла. — Это законные расходы. Разве они интересуются всеми религиозными организациями?
— Полагаю, что рано или поздно они доберутся до всех, — сказал Ворман. — Большинство из нас для них то же самое, что кровавый кусок мяса для голодного льва. Однако у нас все в ажуре, вы же знаете. Ты права, Сиб: мы сработали неплохо. Очень осторожно, очень умно, практически незаметно. Мы не наследили подобно Беккерам.
— Не будь самодовольным, — проговорила она. — Лили не выносит зазнайства.
Повисла гнетущая тишина. Она наступала всякий раз, как Сибилла упоминала Лили, как бы ненароком напоминая, что без Лили не было бы ничего, а без Сибиллы не было бы и Лили.
— Монт, — сказала Сибилла и вновь пережила краткий миг удовлетворения. Она испытывала его всякий раз, когда, резко обратившись по имени, видела, как они вскакивали с места, чтобы дать ей ответ.
— В этом году пожертвования достигнут семидесяти пяти миллионов долларов, — быстро проговорил Монт. Он сел на место, продолжая рассказывать, не заглядывая в бумаги, о состоянии финансов в этом, подходившем к концу, году. Из семидесяти пяти миллионов долларов Монт, Ворман и Бассингтон оплатят счета за самолет, числящийся за Фондом, за свои автомобили и все расходы на поездки. Они изымут около десяти процентов наличных денег, присылаемых верующими по почте, и поделят между собой и Сибиллой, выделив ей большую часть. Оплатят завышенные счета, предъявленные Фонду компанией «Сибилла Морган Продакшнз» за съемку воскресных утренних проповедей с участием Лили Грейс, а также вечерних программ, выходящих по четвергам, под названием «Дома с преподобной Лили Грейс». Оплатят законные расходы Фонда «Час Милосердия» на почтовые отправления, за оборудование, поставки, содержание офиса, зарплату секретарям, клеркам и бухгалтерам.
— Грейсвилль, — с удовольствием произнес Монт и напомнил собравшимся цифры. На начальную стадию строительства города потребуется около ста пятидесяти миллионов долларов. Заняв деньги, они смогут завершить строительство за два года. Это было реально, поскольку компания «Джеймс Траст и Сейвингс» предоставляла Фонду необходимые для строительства кредиты по мере необходимости. Кредиты предоставлялись под тринадцать процентов годовых, в то время как большинство других банков давало, строительные кредиты под одиннадцать процентов. Разница в два процента распределялась между Ворманом, Монтом, Бессингтоном и Сибиллой, которая получала большую долю.
Монт закончил, наступила короткая пауза.
— Арч, — скомандовала Сибилла.
Арч Ворман мигнул черными глазами.
— «Маррач Констракшн» ведет строительные работы по графику. Магазины розничной торговли, рестораны, принадлежащие вам, будут построены в срок, в начале июня; они откроются одновременно с первыми гостиницами во второй половине года. Последними будут возведены жилые дома. Мы запланировали построить их после окончания строительства отелей, то есть не раньше чем через год, и начнем их распродажу по ценам, учитывающим стоимость разработки проектов, технической документации и макетирования. Пока перерасхода средств не предвидится, все укладывается в бюджет.
Он улыбнулся им. Не было нужды говорить сидевшим перед ним о том, какую цену за строительство брала с Фонда компания «Маррач», принадлежавшая Арчу Ворману и созданная исключительно с целью строительства Грейсвилля. Цены за материалы и тарифы за выполненную работу на двадцать процентов превышали расценки, устанавливаемые за аналогичные работы другими компаниями. Получаемые таким образом дополнительные деньги возвращались Монту, Ворману, Бассингтону и Сибилле, которая, как и везде, забирала большую долю.
— Флойд, — сказала Сибилла.
Бассингтон положил пирожок и стал читать свои записи.
— Полный состав правления Фонда соберется в среду на этой неделе. Я намерен предложить кандидатуру Ларса Олсена в качестве нового члена правления. Он священник, преподает закон божий в школе Флетчера для девочек; женат, четверо детей, имеет отличную репутацию. Как раз то, что нам нужно.
— Итак, нас становится семь, — сказал Ворман. — Четверо, не считая нас троих. Мне кажется, это слишком много.
— Да, это предел, — согласился Бассингтон. — Но мне не хотелось бы терять Олсена; он чертовски респектабелен…
Монт нахмурился.
— Перевес на другой стороне. Сиб, если бы ты была директором, то в подобной ситуации я чувствовал себя спокойнее.
— Нет, — ответила она. В ней все напряглось; она не любила сюрпризов. — Я не намерена быть на виду.
— А мне кажется, следует, — настаивал Монт. — Я чувствовал бы себя гораздо лучше, если бы все мы были в одинаковом положении, на передовой.
— На передовой, — сказал Ворман и рассмеялся.
— У тебя все? — спросила Бассингтона Сибилла.
— Я поставил вопрос, — поспешно проговорил Монт. — Мне хочется, чтобы ты входила в правление. Фонд твое детище, у тебя все было спланировано еще до нашего появления, и ты чудесно поработала, нам правится то, что ты сделала. Однако все это в прошлом и мы запаздываем с новыми переменами.
Сибилла взглянула на Бассингтона.
— Почему? — спросил Бассингтон Монта. — Все идет отлично, к чему менять? Сибилла скромный человек, ей по душе находиться за кулисами. Меня восхищает это ее качество. Я не просил бы ее поступать иначе и не стану голосовать за то, чтобы ее принудить.
— Ну, давайте уж мы все не будем насчет скромности… — произнес Арч Ворман. — Однако проблема не в этом. Главный вопрос — деньги. Сибилла получает большую по сравнению с нами часть с каждого доллара дохода, и я от этого испытываю… неловкость.
Бассингтон взглянул на Сибиллу и быстро повернулся к Ворману.
— Ты со своей компанией «Маррач Констракшн» сейчас получаешь гораздо больше, чем раньше. Тебе следовало бы быть благодарным. Лично я благодарен. Бог свидетель: я никогда не думал, что стану миллионером. Слуги Господа редко бывают ими. Почему бы тебе для начала не одолеть свою алчность?
— Арч не единственный, кого бы я назвал алчным, — резко заметил Монт.
— О, постыдитесь! — воскликнул Бассингтон. — Постыдитесь, вы оба. Сибилла привела к нам Лили, она воспитывает и обучает ее, она завоевала ее доверие, так что теперь она работает как по нотам и принесла в этом году семьдесят пять миллионов долларов. А вы нападаете на Сибиллу. С вашей стороны это не по-христиански. И не разумно. Лили ценит Сибиллу, вы что — забыли?
Пока они осознавали, что так как Лили подчинена Сибилле, вся полнота власти у нее в руках, в офисе царила тишина.
— Поговорим об этом в другой раз, — пробормотал Ворман. — Я не настаиваю решать этот вопрос непременно сегодня.
— На следующей встрече, — сказал горевший от гнева Монт. — Или через одну.
Вновь наступила пауза. Сибилла перевела дух. От негодования она не могла говорить. Это она подобрала на улице этих двух полоумных дельцов, проповедника-неудачника и сделала их миллионерами, а теперь они думают, что смогут командовать ею. В любое время она сумеет избавиться от них; ей они больше не нужны.
В то же время она отлично понимала, что преувеличивает и нуждается в них, по крайней мере сейчас. Ей необходима строительная компания «Маррач», созданная Ворманом специально для постройки Грейсвилля, чтобы ей шла часть каждого доллара, расходуемого на строительство; нужен ей и Монт, непрерывно снабжающий стройку деньгами и приносящий им всем дополнительный доход; нужен ей и Бассингтон. Она вынуждена была признать и это, особенно когда вспомнила, как его крупное тело давило на нее сверху, а руки словно тесто месили ее тело. Он был также полезен для поддержания хороших отношений с публикой, помогал держать в узде Арча и Монта.
«Он пока останется, — думала она, — все они останутся… на какое-то время. Но затем они уйдут. Грейсвилль мой. Если они полагают, что смогут лишить меня хотя бы его части, то увидят, насколько глубоко заблуждаются».
Она повернулась к Бассингтону.
— Еще что-нибудь?
— Ну, — он быстро просмотрел записи, которые держал в руках. — Я думал о Джиме и Тамми Беккерах и всех обвинениях, которые против них выдвинули Джери Фалви и другие. Что за темные дни! Все эти слуги Господни указуют на них перстами, игнорируя наши молитвы; эти мысли не дали мне всю ночь сомкнуть глаз, наполнив душу печалью и отчаянием.
— Ближе к делу, — прорычал Монт.
— Итак, дело в том, что, похоже, весь этот шум не скоро угомонится, люди начнут выражать беспокойство по поводу телепроповедников — не именно Лили, а вообще. Они могут попридержать свои денежки, по крайней мере на какой-то срок. Вот мне и пришло в голову…
— Чертовы алчные, ничтожные негодяи, — взорвался Монт, изливая свою злость на Беккеров. — Не могли довольствоваться проповедями; нет, нужно им было гнаться за последним чертовым долларом… Они же ставят нас в опасное положение!
— Алчные, — проговорил Ворман и рассмеялся.
— Вот я и подумал, — продолжал Бассингтон, — что Лили сможет оказывать больший нажим на прихожан и телезрителей, когда просит выслать деньги, если будет говорить, что из-за роста расходов, цен, инфляции и тому подобного может сорваться открытие Грейсвилля в намеченный срок, если люди не пришлют нескольких дополнительных долларов.
— Неплохая мысль, — сказал Ворман, усмехаясь. — Возложить вину на верующих, если они допустят падение Лили.
Монт кивнул.
— Согласен. Но хочу, чтобы она поступала так же и по вечерам в четверг. Я уже говорил об этом.
— Лили отказывается, — сказал Бассингтон. — Ей вообще не нравится просить деньги, но она делает это, потому что Сибилла сумела убедить ее в важности подобного шага. По четвергам она отвечает на письма и выступает в роли утешителя. Она не будет этого делать.
— Поговори с ней, — сказал Монт, обращаясь к Сибилле. — Мы сможем дополнительно получить процентов двадцать.
— Знаю, — холодно ответила Сибилла. — Лили понимает, что я хочу, чтобы она делала это. И она будет это делать. Наступит момент, когда она согласится. Есть некоторые вещи, — произнесла она с подчеркнутым ударением, — которые не одолеть силой.
— Итак, — сказал Бассингтон в наступившей тишине, — есть еще какие-нибудь вопросы?
Сибилла вручила каждому из них по листку бумаги.
— Вот план, который я намерена вынести на обсуждение полного состава правления Фонда в среду.
— Членство, — проговорил Ворман, пробежав глазами страницу. — Пожизненное членство в рядах братства Грейсвилля? Интересно…
— Да, очень интересно, — воскликнул Бассингтон, дойдя до этого пункта. — Членство за пять тысяч долларов, предоставляющее членам братства право на пожизненное ежегодное пятидневное пребывание в Грейсвилле в отеле Грейс. Какая чудесная идея; какой жест любви и заботы; какое благодеяние для тех, кто не может позволить себе приличного отдыха!
Монт тонко ухмыльнулся.
— Благодеяние, — повторил он. — Именно для этого мы тут и находимся: совершать благодеяния. Мне нравятся эти цифры, — сказал он Сибилле. — Хотя, возможно, ты чересчур оптимистично настроена, ожидая, что в братство вступит около пятидесяти тысяч человек.
— Не считаю подобное предположение прожектерством, думаю, и ты тоже, — холодно ответила она.
— Что ж, следует обдумать это дело. Пятьдесят тысяч по пять тысяч… двести пятьдесят миллионов… хорошенькая, кругленькая сумма. Ты продумала, как решать вопрос с семейным членством в братстве?
— Нет. Это предстоит рассмотреть правлению и финансовому комитету.
Он согласно кивнул.
— Постараюсь что-нибудь сделать к нашей встрече в среду.
— Да, уж ты постарайся, чтобы к среде что-нибудь было.
Он изменился в лице; бросив на нее быстрый и злобный взгляд, проговорил:
— Да, мамочка, я обязательно постараюсь!
— Вот и хорошо, — радостно проговорил Бассингтон. — Почему бы нам не налить себе еще кофе и не отведать пирожков, а затем обсудим кандидатуру Ларса Олсена. Я был бы рад представить его как нового члена правления в среду.
Арч и Монт быстро переглянулись, соглашаясь сегодня вести себя спокойно. Они знали, придется побеседовать с глазу на глаз. Жадность Сибиллы превосходила все мыслимые границы, даже Бассингтон высказывал беспокойство по этому поводу, но придется терпеть пока не придумают, как отдалить Лили от Сибиллы. Было мало надежды на то, что подобное событие произойдет в ближайшем будущем, но они решили предпринять все возможное.
Проповедь, которую читала Лили, подходила к концу, когда Сибилла и Бассингтон возвращались в церковь по влажной примятой траве; из храма доносились звуки хора, исполнявшего финальный гимн, и голоса подпевавших прихожан. Посетители собора выстраивались в очередь у огромных двойных дверей, где их ожидала Лили, пожимавшая руки и произносившая приветливые слова напутствия прихожанам. Каждое воскресение эта церемония длилась около часа, и всегда Лили вела себя правильно: она улыбалась, и все ее действия, вплоть до последнего рукопожатия, были обращены к телекамере, даже тогда, когда та уже была выключена, а техники собирали свое оборудование. Сибилла часто напоминала ей, что нужно постоянно помнить о камере, даже когда ее нет, это лучшая тренировка. Тогда поведение перед камерой станет автоматическим, даже если голова будет занята другими мыслями.
Сначала Лили возражала.
— Я не хочу «играть» для камеры, Сибилла, меня интересуют люди, а не кинокамеры.
— Не сомневаюсь, что тебя интересуют люди; поэтому рейтинг нашей программы так высок. Но ты всегда должна помнить о камере. Она необходима тебе, Лили: как иначе сможешь ты достигать миллионов нуждающихся в тебе людей, но не имеющих возможности прийти в храм послушать твою проповедь?
— О, — согласно кивнула Лили.
Часто, оставаясь одна, она пыталась припомнить, почему совет Сибиллы казался ей таким разумным и неоспоримым, но пока не могла найти ответа.
Сибилла остановилась недалеко от угла церкви и смотрела, как Лили прощалась с последними посетителями. Изморось прекратилась, и никто не торопился уходить, Арч и Монт ушли к своим машинам; Бассингтон болтался поблизости, поджидая Сибиллу, чтобы отправиться позавтракать. Она знала, что на самом деле он предпочел бы отправиться к ней в поместье в Морган Фармс, которое прежде называлось поместьем Стерлингов, а ныне было переименовано и перестроено, и провести начало дня с ней в кровати. Однако сегодня он получит отставку; у нее полно дел и без оргазмов Флойда Бассингтона. «Он становится невыносимым», — подумала она. Но затем вспомнила о своем решении не торопиться; он ей еще нужен. Еще несколько месяцев умелого обращения — для нее это вовсе не трудно, просто потребует времени и потому раздражает.
Она направилась к Лили сказать, что подождет ее у машины, чтобы отвести в Кальпепер, где та жила в маленьком домике, приобретенном для нее Сибиллой несколькими месяцами раньше. Последние посетители беседовали с Лили. Две женщины стояли спиной к Сибилле. Одна высокого роста, с коротко остриженными черными волосами, у второй тяжелые рыжевато-темные волосы спускались ниже плеч. Лицо Лили было вдохновленным и светлым, казалось, что усталость прошедших часов покинула ее. Складывалось впечатление, что она их знает. Вдруг одна из женщин немного повернулась, и Сибилла узнала Валери.
Застыв на месте как вкопанная, она не верила глазам. Она вычеркнула Валери из своей жизни. Забрав практически все, что у нее было, Сибилла как бы задвинула ее в самый дальний угол памяти и почти не думала о ней с тех пор, как уволила ее четыре месяца назад. Иногда она все же вспоминала ее; не могла не вспоминать, поскольку жила в доме, прежде принадлежавшем Валери и Карлу. Теперь Сибилла держала своих лошадей в стойлах, где прежде стояли их лошади. Она перекрасила стены и заменила мебель в комнатах, которые прежде были их; теперь она глядела в окно на сады, принадлежавшие Валери. Все, что раньше принадлежало Валери, теперь стало ее собственностью; Валери сгинула в никуда, стала ничем. Поэтому Сибилла лишь от случая к случаю вспоминала о ней, особенно осознав, что ожидаемое с таким нетерпением удовлетворение от торжества победы над Валери так и не пришло; она по-прежнему испытывала неудовлетворенность, терзающую душу, раздражение и гнев, словно не она стала победительницей. Тем не менее Сибилла продолжала твердить себе, что получила все, чего добивалась, и скоро будет чувствовать себя полностью удовлетворенной.
И вот она здесь: Валери Стерлинг стоит совершенно спокойная перед ее, Сибиллиным, храмом, одетая в свитер с высоким воротом, в твидовых брюках, чувствуя себя как дома в этой части Вирджинии, разговаривая с Лили, как с давнишней приятельницей. Сибилла направилась к ним.
— Сибилла, — воскликнула Лили. — Валери приехала послушать мою проповедь! Правда, замечательно?
— Да, — сказала Сибилла, посмотрев на вторую женщину.
— София Лазар, — назвалась та и протянула руку. — Я работаю вместе с Валери. Когда она сказала, что знакома с преподобной Лили, мне очень захотелось познакомиться с ней.
— Зачем? — спросила Сибилла.
— Я видела ее проповедь по телевидению. Мне нравится то, о чем она говорит. Недавно я начала интересоваться работой проповедников, но пока практически ничего о них не знаю. Но я готова биться об заклад, что преподобная Лили не похожа ни на одного из них.
— Она ни на кого не похожа, — холодно проговорила Сибилла — Почему вы интересуетесь проповедниками?
— Чтобы узнать, какие они, и решить, следует ли мне слушать их проповеди. Я с готовностью пользуюсь любой помощью, какую могу найти.
— Мы могли бы иногда беседовать, если вам нравится, — сказала Лили. — Я бываю в Фейрфаксе по четвергам, когда записываю на пленку вечернюю программу. Мы могли бы встретиться и побеседовать вдвоем.
— С удовольствием, — сказала София.
— Где вы работаете? — спросила Сибилла.
— Компания РαН, сеть кабельного…
— Знаю.
С лицом, похожим на маску, Сибилла повернулась к Валери:
— Ты тоже работаешь там?
— Да. Лили предложила показать нам Грейсвилль. Сибилла, пойдешь с нами? Мне нужно поговорить с тобой кое о чем.
— О, Сибилла, пожалуйста, пойдем, — проговорила Лили. — Ты же знаешь об этом городе намного больше меня.
— Вы отвечаете за его возведение? — спросила София.
— Нет, не имею ничего общего. Делами управляет совет директоров, который пригласил меня снимать программы с участием Лили. О городе знаю не так много, как полагает Лили, но могу рассказать все, что знаю.
Она повернулась спиной к храму, возле которого все еще прохаживался Бассингтон.
— У меня есть несколько свободных минут.
— О, я так рада. Когда ты рядом, мне гораздо лучше, — счастливо улыбаясь проговорила Лили, и вчетвером они двинулись по широкой тропинке.
— Кругом повсюду будут сады, — объясняла Лили, показывая то налево, то направо. — Сады, деревья, небольшое озеро; вам следовало бы взглянуть на эскизы, они такие красивые!
Дорожка раздвоилась. Одна тропинка вела к автостоянке, вторая — к городу.
— А вот это Мейн Стрит.
На мгновение они остановились. Прямо перед ними на фундаментах возвышались серые от моросившего с утра дождя каркасы домов. Холмы мокрой земли, насыпанной около котлованов, штабели кирпичей, бревна, доски, стальные балки, оконные рамы, ленты с гвоздями для автоматических молотков, напоминавшие пулеметные ленты. Тракторы и строительные машины застыли там, где их застиг конец рабочего дня. Царивший беспорядок придавал строительной площадке вид оставленной детьми песочницы.
Они шли по середине грязной дороги, которой предстояло стать главной магистралью города. По обе стороны располагались металлические и деревянные остовы длинных и низких зданий. Впереди возвышалось сооружение, которое после завершения строительства обещало стать самым высоким строением в городе.
— Вот гостиница, — сказала Лили, явно наслаждаясь ролью гида. — Мейн Стрит ведет прямо к ней. Приблизительно на половине пути будет сооружена площадь. По обеим сторонам Мейн Стрит и вокруг площади расположатся магазины, рестораны, два кинотеатра, несколько мест для отдыха, площадки со скамейками, фонтаны и, конечно, сады.
— Что за места для отдыха? — спросила София.
— Ну…боулинг, бинго (вид азартной игры, напоминающий лото. — Прим. переводчика), видеоигровые салоны, только два…
— Видеоигры? — с недоумением спросила София. — Разве город не будет сугубо религиозным? Своеобразным уходом от мира?
Лили покраснела.
— Преподобный Бассингтон сказал, что идти навстречу мирским желаниям людей так же важно, как удовлетворять их духовные запросы, что нам придется конкурировать с прелестями внешнего мира. Я, право, не знаю, то есть, меня это не радует; мне тоже это кажется неправильным; когда люди озабочены серьезными проблемами, когда перед ними стоят волнующие вопросы, нам также следует сосредоточиться на поиске их решения, а не подталкивать людей тратить заработанные тяжелым трудом деньги на эти глупые игры, но… Я просто не знаю. Преподобный Бассингтон знает о мирской жизни гораздо больше меня, он такой хороший человек и всегда так убедительно говорит…
— Кто он?
— Президент Фонда. Его офис располагается вон в том доме, — показала Лили.
София посмотрела на аккуратное белое здание с широким крыльцом.
— Перед домом будет разбита площадка для игры в гольф, — продолжала Лили. — Будут еще другая площадка поменьше и огромное озеро с лодочными станциями, пляжами и катанием на водных лыжах. Там дальше — зона катания на лошадях; вон там — конюшни, а по другую сторону от площадки для гольфа и вдоль нее — жилые дома для продажи.
— Грандиозно, — проговорила София. — Нет слов, я поражена. А сколько будет построено жилых домов?
— Пока не знаю. Не думаю, чтобы правление уже приняло окончательное решение.
— Сколько номеров будет в гостинице?
— Не знаю.
— Пятьсот, — сказала Сибилла.
— Боже мой, да это же настоящий город, — воскликнула София. — Интересно, во сколько же может обойтись его строительство?
Лили отрицательно покачала головой.
— Не знаю, все зависит от того, сколько денег направят нам люди. Мы не сможем построить город без денег. Сибилла знает о планах лучше меня.
София повернулась к Сибилле, вопросительно подняв брови.
— Двести пятьдесят миллионов долларов на начальном этапе, — ответила Сибилла. — Я говорила тебе, Лили, по тебе не нравится думать о деньгах.
— Да, что правда, то правда. Мне нравится думать о людях.
София присвистнула:
— Двести пятьдесят миллионов!? Такую сумму не собрать в виде пожертвований.
— Конечно же нет, вы удивитесь, — сказала Лили — Я, например, до сих пор удивляюсь. Деньги присылают в основном по почте мне. В сердцах у людей так много доброты. Я знала, что добродетель есть в сердце человеческом, но теперь каждый день я вижу подтверждение этому… Оно вызывает у меня смешанное чувство удовлетворенности и иногда испуга.
Она замолчала, заметив предостерегающий взгляд Сибиллы. Она опять была слишком откровенна в своих чувствах.
— Сегодня я тоже пожертвовала деньги, — немного обеспокоенно проговорила София. — После твоей проповеди, когда ты говорила о своей мечте, о Грейсвилле… Обычно я никогда не жертвую. Хочу сказать, что, как правило, я равнодушна к просьбам о деньгах.
Лили улыбнулась.
— Ты поступила правильно, пожертвовав в должный час и на праведное дело. Спасибо.
Лили и София шли по Мейн Стрит, беседуя между собой. Валери и Сибилла держались позади, на некотором расстоянии от них.
— Ты хотела поговорить со мной? — спросила Сибилла.
— Да, о том, что ты сказала мне несколько месяцев назад, после гибели Карла. Ты, помнится, говорила, что видела его в Нью-Йорке в компании с несколькими темными личностями. Надеюсь, сможешь рассказать о них побольше?
— Не помню, чтобы я вообще говорила подобное.
Валери остановилась.
— Не помнишь?
— Я встречала Карла пару раз в Нью-Йорке…но темные личности? Послушай, Валери, ты говоришь так, словно начиталась дешевых триллеров.
— Или словно ты написала их, — наудачу сказала Валери.
Сибилла невольно посмотрела по сторонам. — Что ты хочешь этим сказать?
— То, что ты мне сказки рассказываешь. Или ты все выдумала тогда, в первый раз, или выдумываешь сейчас. Ты же сама мне говорила.
— Не называй меня лгуньей! Ты уже оскорбляла меня подобным образом прежде, и я уже ответила тебе, — она повернулась на каблуках, как бы собираясь уйти, затем передумала. — Я никогда не говорила тебе, что видела Карла ни с темными, ни с какими другими типами, ни в Нью-Йорке, ни в каком другом месте. Зачем ты приехала сюда сегодня?
Пораженная Валери ответила:
— Я приехала с Софией, она мечтала познакомиться с Лили.
Сибилла покачала головой:
— Не верю. Ты приехала потому, что что-то замышляешь.
— Сибилла, не все думают, как ты. Я приехала сюда вместе с подругой, — про себя Валери подумала: «Я вообще не хотела приезжать сюда, но этого я тебе не скажу».
В самом деле ей было очень больно возвращаться в леса и огороженные заборами поля, так любимые ею, и сознавать, что она только навещает их. Ей нелегко было находиться здесь. Все вокруг напоминало о том, чет она лишилась: простор и строгость холмистого ландшафта, большие дома, расплывчатые и такие загадочные в туманном воздухе, пасущиеся на соседних полях и глазеющие на нее лошади, хозяев которых она знала по именам, терпкий свежий запах мокрой от дождя травы, теряющиеся вдали дороги — все напоминало ей об уединении и комфорте; о мире, которого она лишилась. «Я не хотела приезжать сюда, а сейчас не хочу уезжать, но я не желаю говорить на эту тему».
— Да, я кое-что задумала, — сказала она немного загадочно, поскольку заметила явную обеспокоенность Сибиллы — Уже два месяца, как я хочу поговорить с тобой.
— Почему? Что произошло два месяца назад? — Сибилла взглянула на нее — Не тяни, рассказывай, видишь же, что мне интересно.
И они пошли дальше, беседуя, догоняя Лили и Софию, которые уже дошли до конца дороги и стояли перед строящимся зданием гостиницы.
— С тех пор как Национальная служба безопасности транспорта передала мне отчет, — сказала Валери. Она не собиралась говорить об этом сейчас, но начав разговор, решила, что лучше закончить его так, а затем забрать Софию и уехать.
— В бензобаках самолета была вода. Карл не произвел полной предполетной проверки самолета. Это все, что им удалось установить. Я же пытаюсь найти больше.
— Это все, что они смогли обнаружить? И больше ничего?
Валери утвердительно кивнула.
Сибилла проговорила:
— Тогда к чему тебе играть в детектива?
— Потому что я не верю их объяснениям. Слишком много осталось неясных вопросов. Вот почему я хотела поговорить с тобой.
— Не могу поверить, что ты занялась этим делом. Почему бы не бросить? У тебя же есть объяснение, чем оно тебе не годится?
— Потому что Карл считал, что кто-то умышленно повредил самолет.
— Повредил? Как мог… Откуда ты знаешь?
— Он сам сказал мне перед смертью.
— Хочешь сказать, что он считал, что кто-то налил воды в бензобаки, чтобы самолет разбился? А Национальная служба безопасности транспорта знает о подозрениях Карла?
— Я им говорила. Однако они, судя по всему, не восприняли их всерьез.
— Раз они не восприняли всерьез, то и тебе не стоит.
— Но я решила, Сибилла, отнестись к его словам серьезно.
— Не понимаю, почему? У тебя же полно других забот, не так ли? Теперь ты работаешь под Ником?
В голосе Сибиллы сквозил неприкрытый яд. «Не обращай внимания, — сказала себе Валери. — Я больше не могу разговаривать с ней». Она посмотрела мимо Сибиллы на сырую, изрытую бульдозерами землю, выкорчеванные деревья, сложенные в кучу для вывоза.
— Жаль, что тебе пришлось загубить столько деревьев.
Сибилла бросила яростный взгляд на Валери. Как смеет она критиковать? Она глубоко вздохнула и когда вновь заговорила, то голос звучал необычно ровно.
— Мне кажется, ты скучаешь по деревьям, живя в Фейрфаксе, и по тому, что осталось здесь; ведь теперь ты живешь в таком затрапезном пригороде. Почему бы тебе не заехать как-нибудь в Морган Фармс? Я с удовольствием одолжила бы тебе лошадь. Уверена, что мы смогли бы подобрать тебе по вкусу, ты могла бы покататься, пока не…
Она замолкла, увидев взгляд сверкающих глаз Валери.
— Каким бы ни был Фейрфакс, все же он не столь посредствен, как твой ум, — презрительно проговорила Валери. — И производит более приятное впечатление.
Она ушла, оставив Сибиллу стоять посередине дороги.
— Валери, я рассказываю Софии об отеле, — сказала Лили, когда Валери догнала их. — Он будет сказочным; в нем будет даже зал для балов…
— И четыре зала для совещаний, — добавила, присоединяясь к ним, Сибилла.
Она улыбалась, глядя на Валери и торжествуя, что сумела вывести ее из себя.
— Плюс пятьдесят коттеджей позади основного здания гостиницы, каждый с двумя спальными комнатами.
— Я не успела рассказать про коттеджи, — сказала Лили. — У нас будут сады и еще один небольшой пруд и множество новых деревьев. Мне так грустно, что выкопали столько деревьев, но вырастут новые, нужно лишь подождать немного. Мне нравится, что гостиница и храм расположены напротив, а вам? Преподобный Бассингтон говорит, что мы предоставим нашим гостям удобные матрацы на одном конце Мейн Стрит и утешающую религию на другом.
София рассмеялась, но потом увидела, что Лили говорила совершенно серьезно. Она посмотрела на Валери и, заметив выражение ее лица, спросила:
— Хочешь уехать?
— Да, — ответила Валери. — Я уже вдоволь насмотрелась.
— Мы могли бы вместе провести ланч, — предложила Лили. — Я могу приготовить что-нибудь у себя в доме. У меня замечательный новый дом в Кальпепере, — охотно делилась она — Сибилла хотела оставить меня у себя — она так невероятно щедра, предложив мне жить вместе с ней, — но я отказалась — хочу жить одна. Она меня поняла и помогла мне купить этот дом. Пожалуйста, поедем позавтракаем. Мне так хочется показать его вам, чтобы вы побывали у меня.
— Не сегодня, — сказала Сибилла. — Ты выступаешь с проповедями два раза в неделю; нужно готовиться.
— Ну, Сибилла, только один разок…
— Боюсь, что нет. Ты же знаешь, как тяжело тебе дается каждая беседа.
— Да, — сказала Лили потухшим голосом.
— Мы заглянем к тебе в следующий раз, — с усилием волн вставила Валери; ей так хотелось уйти, что она еле стояла на месте. — Мы позвоним тебе и договоримся о ланче.
— О да, пожалуйста, — ответила Лили, и лицо ее просветлело. — Мне было так хорошо с вами. Я мало с кем общаюсь, кроме Сибиллы. Я сильно занята, понимаете…
Они повернулись и пошли тем же путем, что пришли, по Мейн Стрит. Валери впереди, Сибилла брела позади.
— Разве у тебя нет друзей? — спросила София у Лили. — Разве ты не ходишь на свидания?
— Э… конечно, у меня есть друзья. У всех есть друзья. Но я не хожу на свидания.
— Не ходишь? Совсем?
— Нет, не могу. Руди сказал, — это человек, с которым я когда-то работала вместе, другой священник, — он сказал мне, что я должна оставаться девственницей, подавать другим пример чистоты и совершенства и чтобы проповедовать с такой духовностью, которой может и не быть, если, — она понизила голос, — я стану сексуальной. Он сказал, если я останусь девственницей, то люди не станут воспринимать меня как соперницу, они будут просто любить меня. Знаешь, ведь Господь избрал меня для жизни, не дав погибнуть, разве это не то же самое? Рука Господа спасла меня, и только Его длань может прикасаться ко мне.
София, вслушиваясь в ритмичную мелодию, звучавшую в голосе Лили, слегка поежилась.
— Возможно, — неуверенно пробормотала она, полагая, что следует хоть что-то произнести.
К церкви они подошли молча, попрощались и разошлись.
По дороге на автостоянку София покачала головой.
— Странно, — она взглянула на Валери. — С тобой все в порядке?
— Да. Выгляжу расстроенной?
София усмехнулась.
— Не то слово. Да ты готова все разнести. В первую очередь, как я понимаю, Сибиллу. Что произошло?
— Она пригласила меня к себе на ферму покататься, пообещав одолжить на время одну из своих лошадей.
— Это в твой собственный дом?
— Теперь он не мой.
— Все равно, но был твоим, и не так давно… Как же она посмела!
— Не будем о ней, София. Ты что-то хотела сказать? Что странно?
— Ах да, понимаешь, Лили. Когда в церкви она стоит на вершине этого мраморного мавзолея, называемого алтарем, то заставляет чувствовать себя нуждающейся в помощи и озабоченной, — какой, видит Бог, я порой бываю сама, — и кажется, что она способна помочь мне. Создается впечатление, что она многое понимает, и у нее есть неплохие мысли. Затем через минуту она говорит такое, что невольно приходит мысль, что не мне, а именно ей нужна помощь, что я ее мать или по крайней мере старшая сестра, которая должна о ней позаботиться, потому что она так молода и не от мира сего. Мне показалось, что она потеряна или пребывает в состоянии транса. Она кажется такой невинной. Легко ранимой. Понимаешь, что я хочу сказать?
— Да, — ответила Валери. — Мне кажется, именно поэтому у Лили такое количество поклонников и последователей. Я раньше считала, что наибольшего успеха добиваются проповедники-мужчины. Они словно опора для Иисуса, они то, что ищут многие люди. Однако Лили каким-то образом пробуждает у людей желание помочь ей. При этом они верят, что она помогает им. Все это настолько личное. Почти…
Ее глаза расширялись по мере того, как в мозгу формулировалась мысль.
— Это похоже на бракосочетание. Двусторонние отношения; ни одна из сторон не бездействует; каждый отдает и получает взамен одновременно. Возникает невероятно мощное чувство. Интересно, понимает ли это она? Жаль, что Лили так сильно зависит от Сибиллы. А ты узнала, что хотела?
— Очень мало. Чтобы понять, что тут творится, нужно покопаться в финансах. А Сибилла — настоящая ведьма, правда?
Валери задумчиво кивнула:
— Возможно.
— Наверняка она хотела выяснить, что мне нужно. Хотела бы я знать, что бы она сказала, узнав, что я собираю материал на телепроповедников?
— Схватила бы Лили и исчезла. Мне кажется, она очень не любит вопросов, касающихся ее дел. Думаешь, Лили действительно хочет сниматься в этой программе?
— Кто знает? Мы решили изучить одного за другим всех сорок телепроповедников. Хочешь присоединиться?
— Не против. Но прежде чем писать и рассказывать об этом, хотелось бы поработать вместе. Как думаешь, получится из нас хорошая команда?
— Обалденная. Лез уже предложил тебе вступить па писательскую и репортерскую стезю?
— Пока еще нет.
— Повезло, — сказала София, когда они добрались до ее машины. Она выехала на дорогу.
— Я и не знала, что требуются еще сценарист и репортер.
— Лез тоже пока не знает, — София рассмеялась, — но ты, надеюсь, позволишь ему узнать. Что ж, желаю успеха. Скажи, могу я тебе помочь?
— Пока преждевременно говорить ему, — ответила Валери. — После первого января, когда исполнится шесть месяцев со дня начала моей работы, тогда, быть может, я сама скажу ему. Может быть, тогда я и обращусь к тебе за помощью.
Валери училась настойчиво множеству вещей одновременно, но прежде всего терпению: обдумать следующий шаг, заложить для него основание, а не дрейфовать по течению, как уже бывало не однажды, в первом случайном направлении, привлекавшем внимание. Она начинала по-настоящему интересоваться новой жизнью, которую строила для себя. Дружба с Софией помогала ей: Новый дом стал казаться очаровательным и милым, а не унылой развалиной, как в первые дни. Однако больше всего помогала работа, и главным образом благодаря замечательному открытию: интеллектуальный труд приносит удовольствие и свободу.
Теперь Валери пользовалась исследовательскими инструментами и библиотекой с неменьшей легкостью и мастерством, чем те, с какими прежде украшала цветами свой летний домик. Большую часть времени она трудилась за компьютером с модемом, что позволяло вывести на экран дисплея информацию из энциклопедий, газет, журналов, сотен книг, не отходя от рабочего стола. Она подбирала материалы и готовила информацию, намного превышающие необходимые объемы поручаемых ей справок. Если она считала, что тема недостойна внимания программы «Взрыв», то отчет был лаконичен и малоинформативен. Зато когда проблема привлекала ее внимание, отчет превращался в подробный сценарии предстоящей передачи, которую, с ее точки зрения, следовало подготовить. Прилагались список кандидатов на интервьюирование и перечень мест, где могли бы производиться съемки. Кроме того, она отмечала ключевую фразу сюжета.
Девять пространных докладов Валери вручила Эрлу, который передал их Лезу. Лез многие из ее работ обсуждал с Ником. Валери при том не присутствовала и не знала о дальнейшей судьбе своих предложений.
— По крайней мере могли бы хоть сказать, выкинули их или нет, — сказала София. — Не похоже, чтобы Лез и Ник были такими бесчувственными.
— Может, они опасаются, что получив благодарность, я начну строчить еще более длинные отчеты, а выслушав критику, откажусь писать вовсе, — с улыбкой проговорила Валери.
— Но ведь интересно знать, что происходит с тем, над чем корпишь столько времени, — настаивала София.
Валери согласно кивнула. Да, интересно. Но для нее гораздо важнее было то, что она сама готовит эту информацию и отчеты. От одного осознания этого факта она приходила в радостное возбуждение. Она не раздумывала над тем, сколько версий может выдвинуть, насколько умело увяжутся они с другими, насколько четко она может обозначить и раскрыть проблему, как живо передать диалог, сцену, насколько ярко сумеет подготовить сценарий программы, которую мечтает воплотить в жизнь. Чем больше втягивалась в эту работу Валери, тем длиннее и притязательнее делались се отчеты. Она никогда бы не поверила, что работа будет доставлять ей столько удовольствия, особенно хорошо выполненная.
Ее мозг, потянувшись подобно кошке, наконец-то пробудился от спячки. Вскоре, несмотря на ограничения, которые налагало рабочее время, она обнаружила, что живет совсем неплохо.
Валери не могла обсуждать подобные вопросы с Розмари, которая завязала знакомства с соседями и проводила с ними целые дни, предаваясь воспоминаниям о былом. Не могла она обсуждать их и с мужчинами, с которыми ее знакомила София, и с другими сотрудниками РαН, с которыми она изредка встречалась, даже с темп, кто ей нравился и с кем она встречалась уже по нескольку раз. Отсутствие достаточной духовной близости делало подобный разговор невозможным.
«Как бы хорошо поговорить с Ником, — подумала она в один из декабрьских дней. — Он всегда испытывал подобные чувства. А я не понимала этого до сегодняшнего дня».
Однако побеседовать с ним не было никакой возможности. За все время с момента их встречи они лишь несколько раз обменялись короткими приветствиями в коридорах РαН. Как никогда прежде, он много разъезжал, а возвратившись из поездок, большую часть времени проводил в кабинете, закрывшись со специалистами по бизнесу.
Сотрудники, работавшие в компании с первых дней, рассказывали Валери, что на первых порах, когда он только приобрел ее, дела обстояли совершенно иначе. Тогда Ник большую часть времени проводил в рабочих кабинетах, знакомясь с сотрудниками, изучая тонкости специальности у имевших многолетний опыт, интересовался новыми идеями и перспективными направлениями работы, вселяя в каждого сотрудника ощущение сопричастности к общему делу, которое должно было привести к успеху.
— Он был потрясающ, — рассказывал Валери Эрл.
За два дня до наступления Рождества четыре сотрудника отдела исследований сидели за большим круглым столом, сервированным на пять персон, в ресторане Ла Бержери в Старом Александрийском городе. Эрл предложил таким образом отметить Рождество. Как обычно в Рождество, ностальгия сквозила в его голосе и словах.
— Ник сумел заставить нас работать усерднее, чем когда-либо прежде. И мы были ему благодарны. По выходным, бывало, приходил Чед и становился нашим подручным — делал все, что поручали: снимал копии, подшивал дела и тому подобное — мы были одной дружной семьей, В конце концов в одно из воскресений пришла моя жена; сказала, что ей не одолеть Ника и поэтому она решила присоединиться к нам. Боже мой, всего два с половиной года назад; а кажется так давно…
— Или совсем недавно, — сказал Барни Абт. — Это были два самых скоротечных года моей жизни.
— И самых веселых, — вставила София. — С Рождеством, — приветствовала она появившегося Ника, который занял свободное место. — Мы вспоминали первые дни РαН.
— Не будь вас, не было бы и Рождества, — улыбаясь проговорил Ник и поднял уже наполненный бокал. — Счастливых праздников и мирного, здорового и успешного Нового года!
Затем они стали вспоминать случаи из жизни в РαН, а Валери смотрела на них. Было уютно и легко. Они добродушно подшучивали друг над другом, говорили свободно, увлеченно. Со стороны нельзя было сказать, кто владел компанией, кто возглавлял исследовательский отдел, кто на кого работал. Ник не пытался говорить на языке тех, кто работал на него; этого не требовалось, ибо он ощущал себя одним из них. Валери, привыкшая к дистанции, которую намеренно поддерживал ее отец и его друзья в отношениях с подчиненными, нашла, что отсутствие этой черты весьма шло Нику.
За закусками и первым блюдом разговор зашел о телевидении.
— В течение пяти последующих лет, — сказал Эрл, — семьдесят процентов рынка, на мой взгляд, займет кабельное телевидение, это около шестидесяти миллионов квартир и домов, так? Но это еще не предел. Нужно поднатужиться и достичь девяноста — девяноста пяти процентов.
— Дать публике то, чего она хочет, — сказал Барии, — добрый, старый принцип шоу-бизнеса.
София, взглянув на Ника, сказала:
— Мы дадим то, чего хотят мужчины.
Ник рассмеялся.
— Мы с Софией расходимся во взглядах по этому вопросу, — разъяснил он Валери. — В прошлом году мы внесли частичные изменения в наши программы, чтобы привлечь к экранам больше мужчин, поскольку именно на них ориентируются рекламодатели. Мы добавили три историко-документальные программы, одну об оружии и еще одну об охоте, — он усмехнулся, — посодействовали, так сказать, мужским хобби.
— По сути это сегрегация по половому признаку, — заявила София. — Я реагировала бы точно так же, если бы акцент в передачах был сделан на моде и на документальных фильмах, посвященных вязанию и уходу за волосами.
— Понимаю, — сказал Ник. — Но мы не нарушаем моральных принципов; если женщинам интересно смотреть документальные фильмы по истории морских баталий — пожалуйста. Фильм о рабстве в четвертом веке смотрело практически равное количество мужчин и женщин. Не считаешь же ты, что для увеличения количества зрителей мы снижаем качество наших программ?
— Нет, мне просто не нравятся подобные предположения.
— Дело в том, что это не предположения, а реальность. Различные программы привлекают различную аудиторию. Истинное мастерство состоит в том, чтобы привлечь к экрану различную аудиторию, не опускаясь до низшего уровня каждой из категорий зрителей. Думаю, что мы не снизили уровня наших программ. Мы увеличили число зрителей-мужчин, еще на сорок возросло количество рекламодателей, и достигли мы таких результатов за счет демонстрации программ, качеством которых справедливо можем гордиться.
— Знаю, — сказала София. — Я хотела лишь обратить на это внимание.
— Действительно ли именно специализированная направленность программ привлекает рекламодателей? — спросила Валери. Она так долго молчала, что звук ее голоса вызвал удивление. — Я полагала, что определяющими факторами являются возраст, социальное положение, доход, образование.
— Несомненно, — ответил Ник, — но рекламодатели предпочитают мужчин.
— Покупающих по-крупному, — глубокомысленно заметил Эрл. — Женщины приобретают преимущественно мастику для полов и аспирин; немногие из них приобретают автомобили и страховые полисы.
Валери переглянулась с Софией, и они рассмеялись.
— Ну что ж, одинокие женщины могли бы…, — начал было Эрл, но от необходимости продолжать его спасло появление официанта.
На протяжении обеда они переходили от обсуждения одних проблем к другим: от политических проблем Вирджинии к предстоящим выборам Президента; от разгула насилия на Ближнем Востоке и удорожания авиатарифов к скандалу вокруг Джима и Тамми Беккеров. Обсуждали проект телепрограммы, посвященной телепроповедникам, предпочтительные ракурсы показа. София многозначительно взглянула на Валери, ожидая, что она скажет что-нибудь о Лили и о Грейсвилле, но та промолчала. Она не проронила ни слова до конца вечера, наслаждаясь царившей за столом атмосферой дружбы и ощущением сопричастности.
— Кого подбросить до дома? — спросил Эрл, отодвигая стул, после того, как отставил в сторону третью чашку кофе.
Остальные последовали его примеру и стали выходить из-за стола.
— Валери, — обратился Ник, — могла бы ты задержаться на минуту?
— Конечно, — сказала она, садясь на свое место.
Ник попрощался с остальными и вернулся к столу. Они сидели друг напротив друга; фужеры, кофейные чашки, скомканные салфетки лежали между ними на большом круглом столе. Ник, подозвав официанта, заказал коньяк.
— Валкирия?
— Да, спасибо.
Было тихо. Отодвинувшись от стола и опершись о спинку стула, Ник скрестил свои длинные ноги и провел салфеткой по кончикам пальцев. Валери сидела выпрямившись. Красное шерстяное платье с длинными рукавами и высоким воротом в колеблющемся свете свечей придавало ее лицу розоватый оттенок. Стеклянные серьги, заменившие бриллианты, которые пришлось продать, ловили неровный свет пламени и отражали его маленькими искорками прямо в глаза Нику, который с удивлением думал, что всякий раз, когда он видит Валери, она становилась прекраснее прежнего. С научной точки зрения подобное вряд ли возможно, если, конечно, не верить в принцип бесконечно расширяющейся красоты. Следовательно, главной причиной, должно быть, была его поврежденная память. И тем не менее он был готов поклясться, что его воспоминания о ней никогда не меркли: радости и огорчения с ней, так же как и ее необыкновенную красоту, все эти годы он помнил настолько отчетливо, словно постоянно видел ее перед собой.
И вот теперь он сидит напротив нее. Казалось, они наедине. Ник чувствовал себя так, словно они не расставались. Он обратил внимание, что сидит, подавшись вперед, готовый вести беседу, задавать вопросы, рассказывать истории, переполненный желанием поделиться с нею своими чувствами.
Однако то обстоятельство, что она работала у него, осложняло ситуацию. Он хотел, чтобы было иначе…, но в таком случае они не сидели бы здесь, вдвоем. Потом он понял, что преждевременно думать об общности ощущений, которая была тогда, много лет назад, или пытаться вновь восстановить утраченное. Слишком много лет, слишком много событий пролегло между ними. Каким-то образом все это предстоит осмыслить и поделиться этим друг с другом, прежде чем они смогут открыть или обрести что-то новое.
Валери наблюдала за ним, слегка подняв брови. Ник взял поставленный перед ним коньяк и сделал небольшой глоток.
— Лез собирался поговорить с тобой сам, — сказал он, — но сегодня утром уехал и вернется не раньше первой недели нового года. Я пообещал ему переговорить с тобой. Он хотел сообщить тебе как можно скорее…
Валери держала в руке фужер и молча ждала продолжения, глядя ему в глаза.
— Мы не игнорировали твои отчеты. Все они хранятся у Леза, некоторые — в работе как возможные сценарии будущих программ. Следовало сказать тебе раньше, извини, что затянули. Слишком много дел; думаю, ты сама заметила. Суть в том, что Лезу и мне нравятся твоя работа, твои мысли и то, как ты их преподносишь. Все присланные тобой материалы хорошо продуманы, и в них, как бы поточнее сказать, чувствуются ум и воображение. Иногда ты, правда, залетаешь слишком высоко; есть вещи, которые мы не в состоянии реализовать по правовым или финансовым соображениям; мы особо обговаривали их вместе с ним. Надеюсь, понимаешь, что существуют определенные объективные ограничения.
Он выпрямился и по-другому положил ноги, казалось, официальная речь причиняла ему неудобство. Ему действительно было не по себе, но как держаться иначе, он не знал; груз прошлого и изменившиеся отношения дня сегодняшнего сдерживали, заставляли голос звучать неестественно и непривычно даже для собственных ушей. Ник понимал, что разделявшее их пространство стола еще более усугубляло ситуацию. Он чувствовал себя глуповато, повышая голос, чтобы быть услышанным в гуле разговоров, висевшем в зале. Если бы он сел рядом с ней, можно было бы говорить спокойно, в привычной манере. Ее взгляд, казалось, притягивал его, так же как и полное спокойствие, так разительно отличавшееся от прежней непоседливости, запечатленной его памятью. «Совсем иная, — вновь подумал он, как и тогда, когда с возрастающим удивлением читал подготовленные ею материалы. — Как сильно и непредсказуемо она изменилась».
— Мы планируем внести некоторые изменения в программу «Взрыв», — сказал он. — Рейтинг программы достаточно высок, но мы хотим поднять его еще выше. Причем сделать это мы намерены за счет увеличения женской аудитории, — добавил он с улыбкой, вспоминая Софию. — Мы хотим ввести в программу новый раздел, что-то вроде профиля личности, наподобие того, что так мастерски делает журнал «Пипл». Персонажи из сферы политики, индустрии развлечений, бизнеса, спорта… главное, чтобы избранный человек по той или иной причине был интересен. У этой программы пока нет названия или каких-то рамок. Это, надеюсь, будет доработано при твоем участии. Нам бы хотелось, чтобы ты занялась этой программой.
Валери подалась вперед.
— Ты имеешь в виду вести программу?
— Я имею в виду все: планировать, готовить материалы, писать сценарий и выступать в эфире. Тебе самой придется пробивать свои идеи через съемочный комитет. Иногда я присутствую па его заседаниях. Нашим юристам придется прорабатывать твои сценарии, но в общем шоу будет целиком твоим. Можешь привлекать людей из отдела исследований, но скорее всего они тебе не понадобятся. По крайней мере на начальной стадии, думаю, справишься сама.
Она нахмурилась.
— Вы не даете мне персонал.
— В твоем распоряжении будет режиссер из программы «Взрыв».
— Но этого мало. Шестнадцать минут каждую неделю…
— Извини, что не сказал сразу. Речь идет пока лишь о четырех минутах. Пока это все, что мы можем выделить из имеющегося часа времени.
— Четыре минуты?! Из целого часа вы даете мне всего лишь четыре минуты?
— Мы пытались выкроить больше, но ничего не получается. Если тебе удастся создать что-нибудь этакое, то тогда будем сравнивать и, может быть, изменим баланс.
— Вы можете пересмотреть его и сейчас. Выделите хоть десять минут! Этого тоже недостаточно, но по крайней мере я смогу достичь хоть какой-то глубины в раскрытии темы!
— Валери, послушай, решение уже принято. Во-первых, Лез и я не предоставляем шестнадцатиминутный сегмент новичку, не имеющему опыта подготовки и показа программы. Кроме того, мы считаем, что именно таким образом целесообразно распределить час. Через несколько месяцев мы обсудим все это еще раз, после того как ты покажешь, на что ты способна.
— Вы все уже решили без меня, — сказала она холодно.
Также холодно Ник ответил:
— Мы спланировали сегмент персоналий в программе «Взрыв», а не дебют голливудской звезды. И мы воплотим этот замысел, все его четыре минуты, независимо от того, будешь их готовить ты или кто-то другой.
Наступила тишина. Валери окинула взглядом зал; повсюду люди вели дружескую беседу, никто не казался раздраженным или нетерпеливым; казалось, все получили именно то, что захотели. «Ох, прекрати. Ты же знаешь себя. В конце концов это его компания и правила устанавливает здесь он. Как это ты не усвоила до сих пор? Почему бы тебе не взять эти несчастные четыре минуты и не показать, что ты с ними можешь сделать? И затем заставить его признать, что он был неправ. Разве ты заслуживаешь целого сегмента?»
— Чистые четыре? — спросила она.
— Не совсем, — он уловил перемену в ее голосе и подумал: «Буря миновала. Слава Богу!».
Естественно, она говорила, не понимая сути дела. Но он видел и то, что она успела сделать для программы «Взрыв», преодолевая свой характер и работая над сценариями.
— Ты сама напишешь вводку и концовку, а они врежут между ними твой сюжет. Тебе решать, какой длительности они будут.
— По пять секунд каждая! — не раздумывая сказала Валери, и внезапно они рассмеялись.
— Если сумеешь сделать введение на пять секунд, то преподашь нам урок. Если я правильно понял, ты согласна.
— Да.
Она сразу почувствовала себя гораздо лучше, постепенно до нее дошло, что она вообще могла упустить этот шанс. «Они сделали мне предложение всего лишь после пяти месяцев работы. За подобный шанс многие готовы на все. Почему я всегда считаю, что люди обязаны делать для меня больше, чем делают?»
— Спасибо, Ник, — сказала она. — Извини, что потребовалось столько времени, чтобы сказать тебе это. Я собиралась обратиться к тебе с просьбой дать мне программу. Однако намного лучше, когда тебе ее предлагают.
Он улыбнулся.
— Тебе незачем просить. Написанное тобой убедило нас в твоей способности подготовить ее. Ты это заслужила.
— Спасибо, — сказала она еще раз.
«Заслужила», — подумала она. Эти обычные слова звучали, как самые сладкие стихи. «Заслужила». Никаких поблажек, никакого особого внимания. Она это заслужила.
Ник обошел стол и сел рядом. Он поднял бокал с коньяком:
— Добро пожаловать в программу «Взрыв», — сказал он тихим голосом, прозвучавшим только для нее. — В будущем рассчитываю работать с тобой.
