— Поскольку мы у Киприани, тебе надо пить «Беллини», — с энтузиазмом объявила Пенни, сбрасывая шубку.

— Это почему?

— Потому что ты всегда пьешь шампанское, а «Беллини» — это шампанское с персиковым соком или с целым персиком, и все это началось у Гарри в Венеции. Это же любимый летний напиток Хемингуэя. Он пил его часами в длинные, прекрасные венецианские летние дни.

— Это прекрасно, но мне кажется, я закажу «Эвиан», поскольку я уже достаточно пила шампанского. А поскольку ты достаточно напилась водки, предлагаю тебе сделать то же самое.

— Согласна. Хватит пить водку. Поэтому я закажу «Марти», он напоминает о старом добром мартини, до того, как его стали портить водкой, вместо того чтобы пить с джином.

— Что, портили этим?

Пенни тряхнула своими рыжими волосами:

— Можешь смеяться. Ты никогда не относилась серьезно к важным вещам, Энни.

— О? А что есть важные вещи, Пенни, любовь моя?

— О, ты знаешь, даже если делаешь вид, что не знаешь: это — замужество за хорошим мужчиной, дом, дети, солидный банковский счет.

— И пить совершенный «Марти», конечно, — сухо добавила Андрианна, отметив про себя, что, если Пенни и была права, определяя важные вещи, сама-то она ничего важного из себя не представляла. Но это было не важно, и она решила не делать и не говорить ничего, что могло бы испортить этот день. После того как официант ушел, получив их заказ, она сказала:

— Так ты и Гай хотите иметь детей? Сколько вы планируете?

— Ну, нужно учитывать мой возраст, который… ну… — Голос Пенни дрогнул.

— Если честно, Пенни, то мы одного возраста, поэтому не нужно хитрить со мной. Так сколько? О, Пенни, надеюсь, Гаю ты не лгала о своем возрасте? Ведь он знает, сколько мне лет, а еще он знает, что мы с тобой ровесницы, поэтому…

— Он не тот человек, которому бы я лгала, — сказала Пенни виновато, зажигая сигарету нервными, с карминовым маникюром пальцами.

— А кому ты лгала?

— Его отцу, Джино. Но ты ведь не скажешь ему правду?

— Конечно, нет. Да я и не обращалась к Джино уже несколько лет и не планирую в будущем.

— Но ты могла бы…

— Почему ты говоришь это?

— Потому что мое бракосочетание в январе. Оно будет в Лос-Анджелесе. В «Бель-Эре», если быть точными, в отеле «Бель-Эр». И он приедет. И ты приедешь. Ты и Николь — мои лучшие подруги.

Андрианна задумалась. Как она может присутствовать на бракосочетании Гая, где к тому же будет Джино, в Лос-Анджелесе, родном городе Джонатана Веста? Даже если все ее доводы покажутся нелепыми, это все никуда не годится.

— Стоп, Пенни. Ты никогда мне не говорила, что мое присутствие на твоей свадьбе будет необходимым.

— Я не приму твоего отказа, поэтому, если ты задумала что-нибудь не то, давай немедленно передумывай.

— Но я даже еще не подумала, смогу ли я…

— А почему бы и нет? Куда ты собираешься поехать, если не ко мне? На Луну? Я могу напомнить тебе, что «Бель-Эр» — в Лос-Анджелесе, а Калифорния — в это время года — лучшее место в мире.

Андрианна поняла, что никакие доводы в споре с Пенни не помогут.

— Ладно. Сдаюсь. Приеду на твою свадьбу. А теперь скажи, какой свой возраст ты назвала Джино?

— Тридцать пять.

— О, так много? — удивилась Андрианна. — Но почему ты сбросила только пару лет? Почему не больше?

— Понимаешь, если бы я сказала «тридцать» или меньше, он мог бы подумать, что я выгляжу старше своих лет, а это хуже, чем правда. Кроме того, я не хотела так уж сильно лгать.

— Тогда вообще зачем было лгать?

— Вся проблема в детях. Понимаешь, я хотела понравиться Джино Форенци, чтобы он хотел видеть меня своей невесткой и чтобы с этим не было никаких проблем. А Джино хочет иметь внуков, целую дюжину. Для него внуки означают, что Гай думает о деле и готов к оседлой жизни. А если бы я сказала тридцать семь, Джино быстро подсчитал бы, что я способна только на парочку ребятишек, в то время как «тридцать пять» внушает больше оптимизма.

Когда официант поставил на стол напитки и ушел, Пенни воскликнула:

— О, Энни, я действительно хочу понравиться ему.

— Если ты так уж хочешь понравиться Джино, Пенни, все, что тебе нужно делать — это доказать ему, что ты крепко любишь Гая и что ты настоящая леди, каковой ты и являешься. И еще должна твердо знать, что тебе не следует играть коленками с ним под столом для упрочения своей популярности.

Пенни удивилась:

— Энни, ты что? С чего тебе пришла в голову мысль, что я способна на такое?

Андрианна только посмотрела на нее:

— Ладно. Я могла подумать такое. Но я не подумала. Я должна признать, что и в свои шестьдесят (или не знаю, сколько ему) Джино Форенци остается чертовски привлекательным мужчиной и, подобно Лили Мей Тернер, могла бы сказать: «Я не возражала бы, если бы эти маленькие старые тапочки оказались под моей кроватью в любое время».

Они захихикали, почти как в добрые старые дни, и Пенни сделала еще один глоток своего мартини.

— Ну и как это? Похоже на добрый старый мартини?

— Откуда я знаю? Меня тогда еще не было на свете. Когда-то я пила джин. Мне тогда было шестнадцать. Это было в Марбелле, в «Роге». Помнишь, как мы любили джин с тоником.

— Одно не могу понять. Почему ты устраиваешь свадьбу в Лос-Анджелесе? Мне всегда казалось, что большая свадьба должна устраиваться в городе невесты или, в крайнем случае, в городе жениха.

— Понимаешь, мой папочка обожает отель «Бель-Эр». Это — отель самой высокой марки. Играть свадьбу в нем считается особым шиком, поскольку дочка Рейгана, Патти, выходила замуж там. А папа сказал, что если отель оказался достаточно хорош для дочери Ненси, то он хорош и для нас. Кроме того, отель принадлежит уроженке нашего города Каролине Шелькопф. Она происходит из Хантов. А кто такие Ханты в Далласе, ты поймешь, если я скажу, что Эвинги по сравнению с ними — жалкие бедняки. Так вот Каролина и ее папаша остановились в этом отеле, и затем Каролина заявила, что хотела бы иметь этот отель в своей собственности. Тогда папаша купил его для нее. Так вот, теперь мой папаша вбил себе в голову, что он должен купить его в качестве свадебного подарка для своей дочери. Ты должна понять, что дух соревнования присущ всем нефтепромышленникам в Далласе, и папа подумал, что может сделать Хант, то может и он. Поэтому мы собираемся устроить свадьбу там и заодно осмотреть это место, и если оно нам понравится, папа купит его.

— Но разве отель продается? — спросила Андрианна. Она устала слушать длинный монолог Пенни.

— Не имеет значения. Папа сказал: все продается, все покупается. Все, что нужно — это предложить такую цену, чтобы отказа не было. Понятно?

— Думаю, да, — сказала Андрианна, хотя была не уверена, что это так. Она всегда знала, что по-настоящему богатые люди сильно отличаются от других людей, но теперь она видела, что американцы, особенно из Техаса или, может быть, Калифорнии, еще больше отличаются. Теперь она подумала: а не относится ли к этой категории и Джонатан Вест? Все, что она о нем знала — это то, что он отличается от всех мужчин, которых она когда-либо знала…

Когда она ушла из его каюты, он отреагировал не так, как другие мужчины в таких случаях. Определенно он был рассержен, но это не был гнев человека, потерявшего приз, который, как ему казалось, ему удалось купить… или украсть. Нет, это был гнев мужчины, которого предали.

— Ты знаешь, какая ужасная мысль беспокоит меня? — спросила Пенни, подкрашивая ресницы.

— О Господи! Я надеюсь, это не настолько ужасный ужас.

— Да. Это зависит от того, как посмотреть на это. Мы должны быть у Николь к семи, правда?

— Мне кажется, ты именно так говорила.

— Да, поскольку она не подаст свой экстраординарный обед до десяти, а мне в час нужно вылетать в Даллас, я не успею поесть. Поэтому знаешь что я предлагаю сделать?

— Что?

— Без всякого телефонного звонка нагрянуть к Николь прямо сейчас.

— Но сейчас немногим больше пяти. Я не думаю, что ей понравится наш приход на два часа раньше, чем она нас ждет.

— Действительно. Ты знаешь Николь. Она во всем настолько аккуратна и пунктуальна, что у меня голова болит. Еще до того, как ей взойти по трапу самолета сегодня, можешь быть уверена, ее старший слуга успел получить инструкции, какие серебряные вещи должны быть Отполированы, чтобы быть поданными к столу к нашему дружескому обеду сегодня вечером, а повар, возможно, получил полное меню, собственноручно написанное Николь по-французски. Возможно, она передавала его по факсу, а повар получил на ее домашнем факсе, который стоит рядом с теми маленькими горшочками комнатных цветов. Как бы там ни было, это единственный шанс захватить Николь неподготовленную в ее купальном халате, без косметики. Наверно, она будет себя чувствовать так, как будто ее застигли со спущенными штанами.

— Нет, Пенни. Это слишком.

— Да брось ты! Это будет как в добрые старые времена, когда мы развлекались, пока еще не выросли и не научились поступать по-взрослому, и только по-взрослому. Пожалуйста, Энни, ради меня, давай так же поступим с Николь! Честно, ей тоже будет полезна небольшая встряска. Это научит ее не быть таким сухарем и стать иногда чуть попроще. А то, понимаешь, когда происходит то, к чему она не подготовлена, она становится как каменная статуя. Ну, как соляной столб. И это будет твоя вина, если мы не спасем ее, потому что потом она может превратиться в каменную женщину и оказаться в музее, а ты будешь с грустью говорить: «Бедная Николь! Она теперь каменная. Если бы я тогда пришла в пять вместо семи, этого бы никогда не случилось. Как было бы хорошо увидеть мою Николь вместо этого большого холодного камня».

Андрианна так засмеялась, что даже сбила себе дыхание.

— Ну ладно, поехали дразнить Николь. Сделаем все, чтобы спасти ее от этой ужасной судьбы.

Фактически Андрианна чувствовала себя виноватой перед Николь, но была благодарна Пенни. Уже несколько лет она так не смеялась. Надеясь, что Пенни скажет еще что-нибудь забавное, она спросила:

— Как, по-твоему, может ли ресторанчик Гарри Киприани в Нью-Йорке сравниться с рестораном Гарри в Италии?

Но здесь голос Пенни зазвучал грустно:

— Как можно сравнивать? Это разные миры и разное время. В Риме мы были молоды и пили вино на Виа Венето, а ты знаешь, как говорят о Риме? «Если увидел Рим, то можешь спокойно умереть». А сейчас это — Нью-Йорк. И это наша сегодняшняя жизнь, с которой мы должны мириться. Правильно?

Андрианна кивнула:

— Правильно. Но говорят: «Если увидел Неаполь, то можешь спокойно умереть», — а вовсе не про Рим.

— О? Ну, может быть, у Гарри есть ресторанчик и в Неаполе. Так что какого черта? Правильно, Энни, старушка?

— Правильно, Пенни, моя дорогая старушечка.

Они вышли на Пятую авеню. Затем Андрианна подумала, что заметила все тот же лимузин, тот самый, в котором, как ей показалось, она заметила призрак Джонатана Веста. Она встряхнула головой, чтобы избавиться от наваждения. Все лимузины на одно лицо, а реальный Джонатан Вест находится в Лос-Анджелесе, загорает на солнышке и богатеет.

— Ты забавно выглядишь, Энни. Ты так побледнела. Может быть, что-нибудь не так? Может быть, зря мы туда идем? Или не тем путем?

— Я так не думаю, но не уверена. Это место мне незнакомо.

— Ах, Энни, любовь моя, а разве мы всю жизнь не ступаем по незнакомым местам?!

— Они направляются в Башню Трампа, босс.

— Сделай одолжение, Ренни, не называй меня боссом, — сказал Джонатан раздраженно.

Он был боссом! Тратил целые часы, ожидая женщин, которых едва знал, возле лифтов, ресторанов, баров в то время, когда его финансовые дела приходят в запустение. Какого черта он это делает? Вся сумма знаний, которые он добыл, решая эту мучившую его проблему, заключалась в следующем: женщина, которую он знал как Андрианна де Арте, жила на квартире в номере миллиардера Гаэтано Форенци, в «Плаце», под именем Анна де ля Роза, и что у нее есть рыжеволосая подруга, которая любит рестораны русского стиля, а пьет у Киприани. Ужас!

— Называй меня Джонатаном, Ренни. Или мистер Вест! Называй меня ныряльщиком, поскольку я ныряю головой, чтобы меня не заметили. Только не называй меня боссом! О'кей?

— Конечно, мистер Вест. Как скажете. Но вы действительно хотите, чтобы мы ждали, пока они не выйдут из Башни Дона?

— Башня Дона?

— Ага. Разве вы не знаете? Это Ивана — старая леди, хозяйка дома Трампа — так называет своего мужа?

— Ах, вот как? Ладно, какого черт? Это лучше, чем когда называют боссом. Феминистки могли бы откусить ей попку, если бы узнали, что она назвала его боссом. Но я, Ренни, не хочу, чтобы мы дежурили там. Ждать буду я. А ты пойдешь в вестибюль узнать, куда они пойдут.

— Мистер Вест, уверены ли вы в том, что я умею следить за людьми? Или вы думаете, что охранники готовы рассказать мне, кто живет в той или иной квартире и кто к ним направляется? Видите ли, сам Дон и Ивана живут в большой тройной квартире. Я читал, что она занимает весь верхний этаж дома и что они разбили там парк и площадку для игр для своих детей со статуями и фонтанами. И живя в таком доме с женой и детьми, разве вы не будете чувствовать себя в безопасности больше, чем вообще где бы то ни было в мире? Дом охраняется лучше, чем само здание Службы безопасности!

«Конечно, Ренни прав насчет Службы безопасности. Дональд Трамп не дурак! А вот сам он был… самым большим дураком и жопой Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. Удивительно ли, что Трамп имел удачу в зарабатывании миллиардов, в то время как он сам еще не заработал и половины миллиарда? Стал бы Дон тратить время, дежуря в автомобилях и вестибюлях, преследуя женщину, которая, возможно, забыла его имя еще в ту минуту, когда выходила из его двери? Нет, он, мать его, не стал бы. Он, Дон, стал владельцем отеля, мать его, дежуря у которого он, Вест, жопа, уже провел много часов, мать их… Ладно, сегодня последний вечер он так поступает. Завтра он направится домой. Миллиард долларов сделает мужчину куда счастливей, чем любая женщина. Ты можешь, наконец, стать Доном, у которого есть свой кусок и своя Ивана тоже».