12. Во вторник в полдень
Был уже полдень, когда, наконец, из лифта вышла Андрианна. Она была в шубе — Джонатан сразу заметил ее появление в холле. Он долго ждал, но ее появление застигло Джонатана врасплох — он даже не сразу успел закрыть лицо газетой. Как только она прошла мимо и не спеша вышла через центральный подъезд на Пятую авеню, Вест вскочил и бросился через боковую дверь на Пятьдесят девятую авеню, обежал угол здания, вскочил в лимузин, с размаху хлопнул дверцей и проревел Ренни:
— Она выйдет через секунду. Заводи машину и будь готов ехать за ее лимузином.
— Значит, вы ее все же поймали, — заметил Ренни.
Андрианна вышла на улицу, оглянулась по сторонам, как будто хотела сориентироваться, потом спросила о чем-то швейцара и пошла по улице.
— Она идет пешком! — воскликнул Джонатан взволнованно.
Как это происходит в детективных фильмах? Один полицейский передает другому по радиотелефону: «Объект движется пешком в южном направлении».
— Она движется на юг по Пятой авеню.
— Мне не отставать от нее?
— Да. Езжай очень медленно, так, чтобы держаться чуть позади.
— Нет проблем, — откликнулся Ренни, — если только ребята за мной не выпрут меня на тротуар.
Проблем, однако, не возникло, потому что на улице было много заторов, и машина продвигалась максимум на пару футов в несколько минут.
Они увидели, что Андрианна перешла на южную сторону Пятьдесят седьмой авеню и повернула направо. Джонатан буквально взорвался:
— Куда она идет? Она повернула на запад.
Ренни пожал плечами, повернув на очередном перекрестке направо.
— Может быть, она просто прогуливается? Глазеет на витрины. Многие приезжие любят поглазеть.
— Может быть… Я пойду за ней пешком. — Джонатан уже открыл дверцу и начал выходить из машины на ходу. — Ты следуешь за мной. Если будет необходимо, я снова сяду в машину.
Не обращая никакого внимания на движение, он перешел на южную сторону улицы, прекрасно сознавая, что ведет себя несколько необычно, как бы даже плохо контролирует свои действия. Ему бы и в голову не пришло так неосторожно переходить улицу у себя в Лос-Анджелесе!
Он видел, как Андрианна завернула в «Русскую чайную». В Лос-Анджелесе этот ресторан был известен как место встречи воротил от шоу-бизнеса, контролировавших Восточное побережье. Там они в компании звезд ели блины с черной икрой.
Очевидно, у Андрианны в ресторанчике была назначена встреча. Но с кем? Последовать за ней внутрь он не мог — она сразу бы заметила его.
Вест заметил Ренни, медленно ползущего вдоль противоположной стороны улицы. Джонатан помахал ему рукой и вновь врезался в поток автомобилей — какое-то такси резко затормозило прямо рядом с ним, и шофер забористо выругался.
Джонатан нетерпеливо спросил Ренни:
— Видишь этот ресторан через улицу?
— Вы имеете в виду «Чайную»? Конечно.
— Она вошла туда. Я хочу, чтобы ты тоже зашел внутрь, пообедал и выяснил, с кем она.
— Как же я определю, с кем она будет обедать? Я не знаю в лицо всех обитателей верхних этажей.
— По крайней мере, опишешь мне его.
— Хорошо. А как же машина? Я не могу оставить ее посреди Пятьдесят седьмой авеню.
— Я отгоню ее.
— Вы?
— Да, я.
— Вы просто большой ребенок, — сказал Ренни с сомнением. — Вы слышите хотя бы, что нам сигналят. Мы мешаем движению.
— Тебя это не касается. Выходи и иди в «Чайную». Не беспокойся обо мне. Я из Калифорнии, а там мальчики садятся за руль раньше, чем учатся ходить.
— Мистер Вест, закройте, пожалуйста, дверцу, пока ее не снесла какая-нибудь машина. Этот автомобиль принадлежит фирме, где я работаю, и у вас наверняка нет соответствующей водительской лицензии. Кроме того, сам я в форме, и метрдотель сразу выкинет меня из ресторана — я даже не успею взглянуть на вашу леди.
«Моя леди? О нет, Ренни. Она не моя, и я совсем не уверен, что она леди».
— Слушай Ренни, я предлагаю тебе переехать в Лос-Анджелес и работать в моей фирме. Ты будешь получать вдвое больше того, что имеешь сегодня.
— В качестве кого? — нахально спросил Ренни. — Вашего шофера или вашего личного сыщика?
Джонатан рассмеялся:
— Я предлагаю тебе совмещать должности.
Ренни давно мечтал переехать в Калифорнию, где было двадцать дождливых дней в году и постоянно действующие ипподромы.
— Я согласен, мистер Вест, но вы не спросили меня, какое жалованье у меня сейчас.
— Еще не спросил. Главное, что ты согласился. А теперь послушай, что надо делать. Ты войдешь в ресторан и скажешь, что тебя прислали за клиентом — назови любое имя. Пока они будут проверять, есть ли такой клиент в ресторане, у тебя будет время, по крайней мере, посмотреть, с кем она обедает. Можешь даже разыграть простака и сказать что-нибудь вроде: «Вот тот джентльмен за столиком с леди — как его зовут, у меня чувство, что именно он и есть мой клиент. Как знать? Может быть, тебе назовут его имя просто, чтобы доказать, что ты ошибаешься.
— Да, я смог бы так сделать, — Ренни вышел из машины. Джонатан сел за руль. — Кого мне спросить? Может быть, Рудольфа Пинкни?
Джонатан улыбнулся.
— Рудольф Пинкни? — Да, он не ошибся в Ренни. Он явно человек с воображением. — Хорошее имя, — одобрил он.
Минут через десять Ренни вернулся. Джонатан уже припарковал машину рядом с автобусной остановкой.
— Она обедает не с мужчиной, — доложил он. — С ней леди. Высокая, рыжая, яркая девка…
— Пенни, дорогая, ты выглядишь прекрасно, как никогда. — Андрианна была восхищена и не скрывала этого.
Пенни стала красивой, стройной женщиной, нашедшей, наконец, свой стиль. В шестнадцать лет она была привлекательной девчонкой, ищущей свой собственный образ, — единственное, что в ней было тогда выдающимся, так это бюст. Со времени их последней встречи в Лондоне бюст Пенни стал заметно больше. Тогда она присутствовала на премьере, где Андрианна играла одну из главных ролей. Рыжие волосы, заплетенные в косы, придавали ее облику особое обаяние. Однако в Пенни появилось и еще что-то, и Андрианна решила выяснить, что именно.
Она внимательно изучила свою подругу. На ней была кашемировая шаль, соединенная золотой цепочкой на талии, черное пальто небрежно накинуто на плечи, на запястьях позвякивали золотые браслеты — этой моды Пенни придерживалась еще в годы учебы в «Ле Рози». Наконец, Андрианна решила, что у Пенни изменилось выражение лица, иным стал облик. У нее был вид кошечки, которая только что обнаружила горшочек с жирной густой сметаной.
— Пенни, ты даже не представляешь, как я рада тебя видеть. Ты как солнышко после дождя!
— Ты говоришь так, потому что ты англичанка, — сказала Пенни, хихикая и успевая поддеть целый блин с зернистой икрой, сметаной, взбитым яйцом и луком. Она аппетитно откусила хороший кусочек, не потеряв ни одной икринки. — Англичане всегда все сравнивают с солнцем. Цыпленок говорил, что все англичане страдают солнечной недостаточностью.
Пенни сделала хороший глоток ледяной водки.
— Цыпленок?
— Хэролд Пул, мой первый любовник. Помнишь? — спросила Пенни сухо.
— Да, конечно, я хорошо помню Хэролда. Разве не с вами отмечали в Ритце ваш побег? Я не знала, что ты зовешь его Цыпленком.
Пенни засмеялась:
— Это мама так его назвала, и прозвище пристало к нему. Я привезла его домой в Техас, и мама сказала: «Пенни, я всегда мечтала, чтобы ты вышла замуж за английского аристократа, но для этого цыпленка ты — просто старая задница!»
Теперь засмеялась Андрианна:
— Неужели она так и сказала?
— Сказала! Конечно. Папа, правда, прореагировал по-другому. Он сказал, что я сама цыпленок, чтобы выходить замуж за старую задницу, у которой титулу недоставало долларов. Но знаешь, у него была масса достоинств. — Пенни допила водку, заказала официанту еще и грустно вздохнула. — Интересно, кто сейчас называет его Цыпленком…
Андрианна постаралась вложить в голос как можно больше сочувствия:
— Пенни, дорогая! Ты все еще грустишь о нем и жалеешь, что вы развелись?
Пенни широко открыла глаза:
— Грустить о нем? За кого ты меня принимаешь? Конечно, я не грущу о нем. Как тебе это пришло в голову. Я о нем и не вспоминала уже сто лет. — Она покачала головой. — Я смотрю, ты совершенно не изменилась и, как всегда, неисправимо сентиментальна, старушка Энни.
Андрианна рассмеялась и взяла немного шашлыка. Дело было в том, что сентиментальность в ней будили только Пенни, Николь и Гай.
— Но что бы ты ни говорила, Цыпленок был настоящим джентльменом по сравнению с Риком. Рик Таунсенд был грандиозным ублюдком, которого когда-нибудь видел Техас. Ты же знаешь, в Техасе все грандиозно — даже ублюдки.
— Но ты любила его, когда выходила за него замуж. Я помню, ты так говорила.
— Да, я думала, что любила его, но это же несколько иное, чем действительно любить. Конечно, после Цыпленка Рик Таунсенд — был просто золотом — в прямом смысле слова. Но после Цыпленка… Маму и папу, конечно, привлекали европейские аристократические титулы, но они очень хотели, чтобы я вышла замуж за настоящего техасского парня и…
Официант принес новый бокал с водкой, Пенни сразу отпила из него и заказала бутылку. Потом она поправила пальто, которое постоянно соскальзывало с плеч, и продолжила рассказ не переводя дыхания:
— Давай смотреть правде в глаза. Рик был высокий и очень красивый, у него были огромные ранчо и бесчисленное количество буровых вышек. Я же решила, что уже однажды испробовала импортный товар — теперь надо было проявить чуточку патриотизма. Знаешь этот лозунг: «Покупайте американское!» И что же я получила за свой патриотизм? Ты уже хорошо знаешь ответ на вопрос. Сломанную челюсть.
Андрианна несколько раз слышала эту историю, но не собиралась останавливать Пенни. Она видела ее не чаще раза в год, а разве хорошие друзья не для того существуют, чтобы дать выговориться близкому человеку, выслушать его, не прерывая?
— Более того, — продолжила Пенни. — Когда я лежала в больнице с подвязанной челюстью и могла лишь качать головой влево-вправо, чтобы сказать «нет», и вверх-вниз, чтобы сказать «да», залетает мой милый папочка и говорит, что, конечно, Рик был не прав, сломав мне челюсть, но женщина вполне может довести мужчину до такого состояния. Он сам не раз чуть-чуть не врезал моей мамочке, так она доставала его.
Верь не верь, но папа хотел, чтобы я простила Рика, — сам Рик был уже готов мириться, просить прощения и считать дело законченным. А я сидела, как дура, с перевязанной челюстью, не в состоянии даже накричать на них. Я могла только качать головой. Я ведь ничего не смогла бы поделать с этим извергом, даже если ему вздумалось бы стоять передо мной голым! Наконец, мама прислала записку: «Пенни, хочешь ли ты увидеть сукина сына?» Я сказала «нет». Мама тогда спросила меня: «Пенни, ты бы хотела помириться с ним когда-нибудь?» Я снова покачала головой отрицательно. Тогда мама предложила мне немедленно обратиться от моего имени в крупную адвокатскую контору. Ты даже не представляешь, как я кивала головой — вверх-вниз, вверх-вниз…
В тот день, когда я получила свидетельство о разводе и обеспечение на двенадцать миллионов долларов, моя мамочка сказала мне: «Отныне, Пенни Ли, ты свободная и обеспеченная женщина. Тебе незачем больше прислушиваться к нашим советам, да ты их никогда и не слушала. Поэтому я напоследок дам тебе лишь один небольшой совет. Когда ты соберешься выйти замуж в очередной раз, убедись для начала, что твой будущий муж богаче тебя и что он любит тебя, а не твои деньги».
Папа просто разбил мое сердце. Он плакал, давая свое напутствие, хотя я и не знала, плакал ли он из-за меня или из-за себя. Бедняга любил Рика, как сына. К счастью, они сохранили свои хорошие отношения и пару раз в месяц играют в гольф. Папа посоветовал мне в следующий раз выходить замуж за миролюбивого человека, которого не выведут из себя никакие бабские причуды. Папа был убежден, что мой характер все равно не изменишь, и я могу-таки довести до белого каления даже нормального человека. Итак, в результате сегодня я там, где я есть, — закончила Пенни и потянулась за сумочкой из крокодиловой кожи.
Андрианна откинулась назад:
— Там, где ты сегодня. А где именно ты сегодня находишься?
Вместо ответа Пенни прижала свою сумочку к груди и воскликнула:
— Ой, у нас с тобой одинаковые сумочки, только у тебя черная, а у меня коричневая.
Андрианну ото не удивило. Сумочка была дорогая, и ее владелица вполне справедливо могла полагать, что это единственная в своем роде вещь, достойная занять место в коллекции дорогих сумочек. Есть женщины, которые коллекционируют антикварные украшения, даже картины, или иные предметы искусства — «обже д'ар», — а есть женщины, которые вцепятся мертвой хваткой только в сумочку, если та стоит не меньше четырехсот фунтов.
«Мы с Пенни относимся именно к этому типу женщин, — подумала Андрианна. — Мы знаем цену дорогим вещам. Аксессуарам, которые иногда важнее и ценнее, чем платье или костюм от известного нью-йоркского, миланского или парижского модельера. О, да. Мы-то знаем, что отличная сумка и хорошие туфли — безошибочно выделят из толпы женщину со вкусом. Они даже важнее, чем пресловутые стиль и умение преподнести себя…»
— Ты купила свою сумку на Виа Венето?
Андрианна покачала головой:
— Нет, это был магазин в афинском аэропорту. Но хватит о сумочках. Я хочу знать, где именно ты сегодня находишься, как ты выразилась. Об этом мы с тобой говорили…
— Разве?
Пенни достала из крокодиловой сумочки пачку «Мальборо», выудила сигарету, закурила от зажигалки «Бик».
— Что это? — поддразнила ее Андрианна. — Моя подруга Пенни Ли Хопкинс Пул Таунсенд пользуется простой зажигалкой, а не зажигалкой «Данхилл» или «Картье»? Я не верю своим глазам!
Глубоко затянувшись и выпустив затейливое облачко дыма, Пенни сказала:
— Гай заставил меня отдать свою золотую зажигалку горничной в «Отель-де-Пари», в Монако…
— Гай заставил тебя? Гай Форенци? — Андрианна вовремя спохватилась. Она чуть не сказала «мой Гай».
— Да, конечно, Гай Форенци, — сказала Пенни нервно. — Разве среди наших общих знакомых так много Гаев? В общем, мы с Гаем вместе, — она выделила слово «вместе», — поклялись, что бросаем все — сигареты, пилюли, водку, травку, даже ликеры, исключением может быть лишь стакан вина, да и то время от времени. Ты понимаешь, мы вместе. Поэтому не говори ему, что я пила водку. Ты ведь не скажешь? Обещай мне.
— Конечно, — ответила Андрианна почти автоматически, стараясь не показывать, насколько ей неприятен этот разговор.
Она улыбнулась:
— Значит — сбылось? Ты и Гай… вместе? Значит, вот где ты сейчас. Об этом ты и хотела мне рассказать?
— Да. Когда Гай сказал мне, что ты приезжаешь в Нью-Йорк и поселишься в его номере в «Плаца»-отель, мы решили, что я приеду и поговорю с тобой. Расскажу тебе о нас, чтобы кто-нибудь другой тебе не рассказал первым. Вот почему я в Нью-Йорке. Я приехала сюда прямо из аэропорта встретиться с тобой… рассказать самой. Вечером я лечу в Даллас.
Андрианна допила шампанское, заказала официанту еще один бокал, мысленно подбирая слова, которые она скажет Пенни.
— Что же, Пенни, я, как всегда, была рада тебя увидеть, и вовсе не нужно было…
— Но я считала, что нужно. Гай тоже так считал. Что мы просто обязаны все тебе рассказать.
Андрианна через силу засмеялась:
— Обязаны? Но почему? Что бы там ни было между мной и Гаем — это давно ушло в прошлое… Двадцать лет назад. Целую жизнь назад. Боже мой, мне было всего шестнадцать… семнадцать. Целую жизнь назад…
Она взяла бокал с шампанским:
— Но не скрою — я поражена. Ты и Гай! Когда же это все произошло?
Пенни раздавила сигарету и закурила другую.
— В прошлом году, на скачках «Парижский приз». Гай привез Форенци, а я была с Алпертсом. Ты знаешь, Джорджа и Элайн? Они тоже приехали участвовать в скачках. Накануне вечером мы пошли к «Режине», и… ну ты знаешь, как это все бывает. Знаешь, мы друг друга хорошо понимаем, Гай и я. Каждый знает, что именно нужно другому. Отец Гая настаивает, чтобы он остепенился, если хочет возглавить компанию. Он просто жуткий, этот Джино, правда?
— Да нет, я никогда не находила, что Джино — жуткий. — Андрианна по-прежнему аккуратно выбирала слова. — Иногда он бывает утомителен, это верно. Но я всегда считала его прекрасным человеком. Очень сильный. Теплый, заботливый, очень добрый.
— Не будем о нем, пожалуйста. Джино хочет, чтобы Гай остепенился, моих родителей Гай тоже устраивает. Разве можно найти добродушнее, чем Гай? Иногда он может быть плаксивым, но грубым — никогда! Ну а что до маминого совета, то у него в сотни раз больше денег, чем у меня. Энни, мы такая хорошая пара, Гай и я. У нас есть все, что нужно для счастливого брака.
— Брака? Вы с Гаем женитесь?
— Да, конечно, брака. О чем же, по-твоему, я говорила? Еще об одном приключении? Главное же, Энни, я по-настоящему влюблена! По уши влюблена! И уверена, что Гай так же точно влюблен в меня. Кроме того, он меня сексуально очень притягивает. Почему бы мне и не влюбиться в Гая? Его глаза. В них можно утонуть — а какой он в любви! О, я просто умираю. Но я не буду тебе об этом рассказывать, пусть у тебя и было это с ним двадцать два года назад. Или рассказать? — спросила она скромно.
Она взглянула на Андрианну:
— Андрианна, ты что-то бледная. Ты на самом деле все спокойно восприняла?
— Конечно. Гай и я остаемся друзьями уже долгие годы. Когда бы мне ни понадобилась его помощь, он здесь, рядом. И у меня тоже для него всегда есть особый уголок в сердце. Он всегда будет мне дорог, как и ты, Пенни.
Она взяла свою подругу за руку и слегка пожала ее:
— Но мы с ним давно не любовники, все закончилось в Коста-дель-Сол.
— Ах, Коста-дель-Сол. Какое тогда было хорошее время. Я, правда, была там недолго. Помнишь? Я приехала навестить тебя на неделю, а осталась на два месяца. Никогда не забуду это время. Мы едва ложились в постель — я имею в виду, чтобы спать… Это было лучшее время моей жизни. Боже, как мы наслаждались жизнью! Мне кажется, тогда Гай мне понравился в первый раз. Он был как бог. Бронзовое мускулистое тело, копна курчавых волос. И такой обаятельный и противный одновременно. Да какая девушка устояла бы перед Гаем Форенци? — Пенни вспыхнула. — Ты не сердишься, что я тебе все рассказываю?
— Пенни, не будь дурочкой. Ты, я, Гай были всего лишь детьми, которые играли во взрослых. Развлекались всю ночь напролет и отсыпались на пляже днем. Пили, танцевали, развлекались на вечеринках, когда весь мир сходил с ума от Вьетнама. Когда происходила масса вещей, о которых мы даже не подозревали… — Голос ее дрогнул. — Все это было безумно давно, и мы были лишь детьми. Нет, Пенни, я ничуть не сержусь. Я очень счастлива, что два моих любимых человека собираются пожениться и будут счастливы всю оставшуюся жизнь. Я желаю вам с Гаем только счастья!
Она чувствовала, что говорит совершенно искренне, она желает им только добра, она желает им любви.
— И все же это было самое лучшее время, — настаивала на своем Пенни. — Марбелла. Коста-дель-Сол. Мы трое вместе.
— Да, конечно, это были лучшие времена.
Прошло двадцать лет, и она не любила Гая той пылкой любовью, которая возможна в семнадцать лет. Именно поэтому она никогда больше не вернется в Коста-дель-Сол. Когда кто-нибудь в ее присутствии упоминал Марбеллу, она морщилась: «О, это Коста-дель-Сол? Оно уже давно не то, как прежде. Я и не подумаю туда больше поехать…»
Ей на ум пришли первые строчки из «Сказки о двух городах»: «Это были лучшие времена, это были худшие времена…»
