Глава седьмая
1964
I
В аэропорту Д’Арси встречала Франческа. Она не видела дочь почти год, а изменения внешности скрывали тайну. Нельзя было сказать, что Д’Арси резко похудела или пополнела за это время: в ее облике не было ничего вызывающего, свойственное представителям бунтующей молодежи — тем, которых раньше называли битниками, а теперь — хиппи. Она ничем внешне не отличалась от своих сверстниц-студенток: черные шерстяные колготки, короткая юбка, свитер с широким воротом. Волосы, пожалуй, несколько длиннее обычного, но тщательно вымытые и расчесанные… И тут Франческа поняла, в чем дело: ее поразили глаза дочери, навсегда утратившие былой блеск юности. Старые, усталые глаза.
— Ах, Д’Арси! — Они сели на заднее сиденье лимузина, и мать ласково прижалась к дочери. — Как я рада тебя видеть! Ты приехала как нельзя более кстати.
Д’Арси вымученно улыбнулась — хотелось быть с матерью приветливой, веселой. Может быть, когда-нибудь ей это удастся. Но пока что она еще не могла поверить, что все возвратилось на круги своя.
— Что ты имеешь в виду? Что значит «как нельзя более кстати»?
— Осталось всего три недели до выборов. Мне надо поднажать. У меня не так много помощников, я рассчитываю на тебя. Ведь ты поможешь мне, детка?
— Конечно. Честно говоря, я забыла, что в этом году выборы, давно не смотрю телевизор, не читаю газет и журналов.
— Да? Так значит, ты не знаешь последние новости? Твой отец поддерживает кандидатуру сенатора Голдуотера!
— Как ты сказала? — недоуменно переспросила Д’Арси. В ее глазах появился какой-то интерес. — Барри Голдуотера, архиконсервативного республиканца из Аризоны?
— Его самого.
— Забавно! — Д’Арси рассмеялась, и это не понравилось Франческе.
— А что здесь забавного?
— Сама ситуация. А ты, мама, баллотируешься от какой партии: от демократов или от республиканцев?
— Естественно, от демократов.
— Конечно, забавно: папа был демократическим губернатором Флориды, он выставил твою кандидатуру на этот пост, а сам поддерживает на президентских выборах республиканца! Это даже не забавно, это просто бред какой-то!
Франческа промолчала: вспомнила, какой ужас испытала сама, узнав о решении Билла поддержать Голдуотера.
Было ясно, что с первых же дней своего президентства Джонсон столкнулся с призраком Кеннеди. В частности, брат убитого президента Боб создал некое подобие «теневого кабинета» из приближенных Джона Кеннеди, питавших отнюдь не дружелюбные чувства к ЛБД — Линдону Бейнсу Джонсону. Те же люди очень хотели видеть на посту вице-президента Бобби, что никак не соответствовало планам ЛБД, боявшегося, что кандидатуру Боба Кеннеди выдвинут без согласования с ним — президентом. Поэтому он выступил со специальным заявлением: «…было бы крайне нежелательно, чтобы кто-либо из моего кабинета занялся по своей инициативе…»
Когда Билл ознакомился с текстом заявления, понял, что сторонники Кеннеди Джонсону этого не простят. Они выставят свою кандидатуру на выборах шестьдесят восьмого года. Джонсону, конечно, придется туго, но и он, Билл Шеридан, окажется за бортом.
Выход был — попасть в кандидаты на пост вице-президента. Если по каким-либо причинам Джонсон откажется от борьбы за Белый дом в шестьдесят восьмом, у Шеридана появятся отличные шансы на успех. Может, и не тогда, но уж в семьдесят втором — наверняка. Линдон должен предложить пост вице-президента именно ему. В конце концов, он мог бы убедить сомневающихся южан, действительно ли демократическая партия выражает их интересы, а поправки к Биллю о правах, протаскиваемые Джонсоном через Конгресс, действительно разумны.
В начале августа Билл поехал в Вашингтон — спокойный, уверенный в своих силах политик-южанин. Он убедился лишний раз, что от былого гарвардского выговора не осталось и следа — Джонсон на дух этого не переносил.
Однако во Флориду возвратился совсем другой человек, похожий на разъяренного тигра.
— Этот сукин сын отказал мне! Я, видите ли, не нужен этому паршивому ублюдку!
— Да как он посмел! — Франческа пришла почти в такую же ярость, как сам Билл. Она по-прежнему высоко ценила деловые качества мужа и все равно любила его, хотя до сих пор не могла до конца простить ему измену. — Он что, не понимает, как выгодно выдвинуть тебя на пост вице-президента? За тобой так много избирателей!
— Джонсон сказал, что я полный дурак! Проницательный политик, — добавил он менторским тоном, — сам бы понял, что мне как южанину баллотироваться в вице-президенты незачем — ведь сам ЛБД из Техаса! Поэтому, видите ли, нужен северянин! Потом вдруг стал выяснять, сколько голосов на выборах я могу гарантировать. Все меняется, — проговорил Билл, подражая голосу Джонсона. — Короли выходят из моды! На прощание посоветовал возвращаться домой, к моим кубинцам и беднякам из белых во Флориду. Глядишь, когда-нибудь судьба еще может улыбнуться!
— Какой кошмар! — воскликнула Франческа. — Что же теперь делать?
— Как сказал бы сам Линдон, «надо подумать часок-другой».
В эту ночь Франческа впервые отдалась Биллу после того, как застала его с Джейд. Она же по-прежнему любила его!
Засыпая, Билл удовлетворенно думал, что если даже суждено провалиться всем его честолюбивым замыслам, рядом всегда остается верная Фрэнки.
Наутро Билл объявил Франческе о своем решении поставить на клан Кеннеди, который, судя по всему, воздержится как от открытой борьбы с Джонсоном, так и от его поддержки. Если помочь им, они при случае помогут ему.
— Ты уверен в этом? — недоверчиво спросила Франческа. — Они никогда не испытывали к тебе особой любви, как, впрочем, и ты к ним. Чего ты добьешься? Враждебного отношения Джонсона? А угрозы Трейса Боудина? О них ты уже забыл?
— Плевать мне на Боудина и его дружков! Плевать па Джонсона! Я не боюсь их. Мне не нужен этот Линдон!
— Пожалуйста, Билл! Подумай еще раз!
— У меня нет времени думать. Выборы через четыре месяца.
Но тут до Билла дошло: действительно, связываться с Кеннеди не было никакого резона — скажут «спасибо», и только. Боб Кеннеди не станет сотрудничать с людьми, хотя бы косвенно связанными с мафией. Губернатор Флориды доставит Бобу Кеннеди одни неприятности, если вспомнить, что его племянница — дочь Трейса Боудина и крестница Росса Скотта.
Какая ирония судьбы! — подумал Билл. Желая оградить Реда от Джейд, он имел в виду именно это же — связи с мафией. Как бы ни было горько, стало ясно как Божий день, что его не примут ни в одном лагере — ни у Джонсона, ни у Кеннеди. Что ж, не надо выходить из себя, приходилось искать другие варианты. Единственно, что оставалось для Билла — поддержка республиканцев и их кандидата Барри Голдуотера.
— Это безумие! — воскликнула Франческа. — Ты не можешь так резко, неожиданно переметнуться к республиканцам! Тебя не поймут. Решат, что ты…
— Совсем спятил?
— Это в лучшем случае! Могут решить, что ты двурушник, предатель. Ты не можешь поддержать Голдуотера, Билл! У него совсем другие политические убеждения!
— Плевать. Я принял решение. Мы оба поддержим Голдуотера!
— Ты сказал «мы»? Но я баллотируюсь в губернаторы от демократической партии!
— Знаю. Именно я выдвинул тебя в кандидаты. Или уже об этом забыла? Ты будешь баллотироваться в губернаторы от демократов и вместе с тем поддержишь Голдуотера!
— Нет, Билл, я не могу.
Билл в недоумении уставился на Франческу.
— Я не могу пойти на это, Билл, — повторила Фрэнки. — Надеюсь, и ты не станешь поддерживать Голдуотера. Не забыл, что в прошлом он выступал против электрификации сельских районов, а ведь значительная часть наших избирателей — сельские жители. Он голосовал против договора о запрещении ядерных испытаний, против Билля о гражданских правах. А я всегда гордилась тобой, ведь ты один из немногих южных губернаторов, выступавших за права человека! Поэтому не намерена менять свою позицию! Если когда-нибудь стану губернатором, то никогда не буду поддерживать тех политиков или те идеи, с которыми не согласна. Да и не намерена также замалчивать свои собственные идеи. Если хочешь, я могу снять свою кандидатуру!
— Ну что ты, Фрэнки! Из тебя выйдет прекрасный губернатор. Вижу, неплохо выполнила домашнее задание и готова ко всему… Но, пожалуйста, войди и в мое положение: кто не со мной — против меня.
Стало ясно, они вполне четко определили содержание своих позиций.
— Мне бы очень хотелось, Д’Арси, чтобы ты помогла мне в эти последние недели предвыборной кампании, — попросила Франческа. — Только, пожалуйста, постарайся не обращать внимания на наши разногласия с папой.
— Как же можно не обращать на это внимание?
— Видишь ли, одно дело — политические взгляды, другое — личные отношения. И потом, ты наша дочь. Пожалуйста, не забывай об этом. Постарайся понять нас, ты ведь уже взрослая.
К сожалению, Франческа до сих пор не понимала, как сильно презирала Д’Арси отца — не как политика, а именно как человека.
Билл же был рад видеть дочь. Он очень волновался за ее судьбу, узнав, что она связалась с хиппи. Наивная Фрэнки, несмотря на все свои многочисленные выступления в поддержку пропаганды контрацептивов среди молодежи и подростков, так толком и не осмыслила нравы современной молодежи! Она лишь полагала, что отличительными чертами хиппи являются исключительно длинные волосы, босые ноги и, может быть, любовь к музыке «Битлз». Ей не было доступно главное — для многих ребят и девушек «свободная» жизнь становилась болотом, из которого они уже не могли вылезти.
Слава Богу, Д’Арси вернулась домой! Она повзрослела, поумнела, значит, все пошло лишь на пользу. Интересуется политической платформой отца? Отлично. Лучше так, чем повернуться спиной ко всему миру, замкнувшись в своих мелочных проблемах. Но самое главное — за последнее время она даже не заикнулась о Реде! Д’Арси была немного агрессивна, сейчас Биллу это даже понравилось: значит, дочь может постоять за себя! Когда он пригласил ее в поездку по южным городам, где выступал с речами в поддержку Голдуотера, Д’Арси резко оборвала отца и бросила:
— Ты это серьезно? Действительно полагаешь, что я буду сопровождать тебя в этой поездке? Когда будешь агитировать народ за человека, собирающегося развязать во Вьетнаме настоящую войну?
— Но ведь не Барри послал во Вьетнам наших парией… — попытался возразить Билл.
— Ты хочешь сказать, что он не «ястреб»? А кто голосовал против ограничений ядерных испытаний? Кто голосовал против Билля о гражданских правах? Или, может быть, ты сам уподобился Голдуотеру, папа?
После этих слов Билл смутился: дочь зашла слишком далеко. Стало даже казаться, что она настроена против него лично гораздо в большей степени, чем против Барри Голдуотера. Он решил прекратить обсуждать эту тему. Тут в разговор вступила Франческа, ей не нравилось, что Д’Арси разговаривает в таком тоне с родным отцом:
— Ты не хочешь извиниться перед папой, Д’Арси?
— По-моему, это он должен извиниться перед нами за ту позицию, которую сейчас занял.
— Д’Арси! — воскликнула Франческа.
— Ладно, ладно, не будем ссориться, — улыбнулся Билл. — Что бы ни говорили злые языки, каждый член нашей семьи имеет право на свои личные убеждения. Я тоже имею такое право, даже если моя дочь считает меня фашистским диктатором!
Билл хотел пошутить, но Д’Арси восприняла его слова всерьез:
— Это твои слова! — воскликнула она. — Я этого не говорила!
В эту минуту Франческа вспомнила другие слова мужа: «Кто не со мной — против меня!»
По правде говоря, несмотря на шутливый тон, Билл был сильно взволнован. С каждым днем он все глубже осознавал, что сенатор Голдуотер — обаятельный, яркий, необычайно цельный человек — проиграл выборы в самый день своего выдвижения в кандидаты от республиканской партии. И когда его жена Фрэнки, а теперь и дочь разъезжают по всему штату и агитируют за Джонсона (пожалуй, не менее активно, чем за саму Франческу), Билл выглядел полным идиотом. А он-то думал что Фрэнки будет всего лишь подставным лицом! Даже им самим созданная республиканская партия Флориды начала их высмеивать: «Фрэнки баллотируется в губернаторы, чтобы по-прежнему правил Билл!», «Голосуя за Фрэнки Шеридан, ты голосуешь за Короля. Долой монархию во Флориде!» — издевательски звучали лозунги. Похоже, его блестящий замысел терпел полное фиаско.
Теперь же к Фрэнки присоединилась Д’Арси. Положение Билла усугубилось: если человек не может справиться со своими домашними, кто доверит ему больше? А потом в Майами состоялась демонстрация белых и негров. Ожидалось, что все пройдет без эксцессов, но демонстранты вышли за рамки дозволенного, некоторых забрали в полицию. В тот вечер миллионы телезрителей могли видеть потрясающий кадр: дочь губернатора Флориды размахивает плакатом с надписью: «Долой человека, выступающего против равноправия для всех!», а сотрудники службы безопасности штата, непосредственно подчиненные губернатора, тащат ее куда-то в сторону.
Вопрос был только в том, кого именно имела в виду дочь губернатора — Голдуотера или своего отца?
Франческа распорядилась подготовить самолет.
— Куда ты? — спросил Билл.
— В Майами. Надо вытащить этих ребят из тюрьмы. Поехали вместе, тебе это пойдет на пользу. — Она не стала развивать свою мысль, а он не понял, о какой пользе идет речь: для души или создания имиджа.
Он отрицательно покачал головой.
— Как жаль! — вздохнула Франческа. — Если бы ты только знал, как мне жаль!
На его губах появилась натянутая улыбка:
— Правда? С чего бы это? Мои люди считают, что у тебя все шансы на победу. Женщины Флориды от тебя без ума. Еще бы! Ты первая сказала им, что наплевать в глаза мужу — вполне нормально. Это явно понравилось. Они постараются применить твои рекомендации на практике.
Предвыборный туман развеялся. Президентом стал Линдон Бейнс Джонсон, одержав внушительную победу Губерт Хэмфри — вице-президентом, Роберт Кеннеди — новым сенатором от Нью-Йорка, Фрэнки Шеридан — новым губернатором Флориды…
А Билл Шеридан оказался в политическом вакууме, откуда не было возврата. Он не принадлежал ни к одной из партий, и вся основа его власти разрушилась. Республиканского кандидата поддержали только шесть штатов, одним из которых был его собственный. Остальные пять южных штатов отказали Биллу в доверии. После ожесточенных расовых волнений ни один демократ, включая самого Кеннеди, не мог рассчитывать в них на победу. А тот факт, что Билл Шеридан не смог заручиться поддержкой даже в своем собственном штате — Флориде, подорвал его репутацию представителя власти.
Стало совершенно ясно — Билл Шеридан не являлся больше жизнеспособным претендентом на пост президента в любой из предвыборных кампаний.
Вероятно, он смог бы снова стать губернатором Флориды после истечения двухлетнего срока правления Фрэнки. Согласно изменениям в конституции штата, двухлетнее ее правление было переходным периодом, после которого править могли как Билл, так и Фрэнки. Однако это потеряло всю свою прелесть, так как он оказался без власти и без перспективы добраться когда-нибудь до кресла президента. Кроме того, захочет ли Фрэнки уступить ему дорогу после того, как она испытала сладкий привкус победы и щемящий вкус власти? Он не был уверен в этом. Она уже доказала ему, на что способна.
Однако Франческа не находила свою победу столь завораживающей. После двух лет раскаяния она бы позволила ему вновь обрести покой, любовь и, возможно, в виде исключения — прощение… Но сейчас их роли поменялись. Теперь уже она согрешила против него, а он оказался ее жертвой. Его жизнь превратилась в руины, а она была губернатором, пребывающим в том самом щекотливом положении, в котором может оказаться любая обезумевшая от любви девчонка — беременной и фактически без мужа. Единственное различие заключалось в возрасте и положении — защитница ограничения рождаемости должна была лучше других знать, чем это кончается.
Хуже всего было то, что любовь к нему не проходила, и тем тяжелее было осознавать, что именно она помогла поставить этого великого воина на колени.
— Я умоляю тебя не уходить из партии, — сказала она примирительным тоном.
— Да. Это, должно быть, очень приятно чувствовать свою абсолютную правоту.
— Мне надо было сделать то, что считала правильным, не правда ли?
— Конечно. Ты нашла в себе смелость иметь свои убеждения и сейчас — мадам губернатор, а совесть твоя чиста. Можно ли быть более счастливой!
— Билл, не поступай с нами так.
— С нами? Ты считаешь, что есть «мы»?
— Ты же сам хотел, чтобы я стала губернатором, говорил, что всегда будешь рядом со мной и…
— Да, я хотел, чтобы ты стала губернатором, но никогда не хотел, чтобы ты при этом отрубила мне яйца.
Тогда Фрэнки не знала, кто из них совершил больший грех. Какой из них был более греховным? Тот, который позволял ему любить другую женщину больше, или тот, который превратил ее в инструмент для кастрации?
— Но ты же сказал, что, если я стану губернатором, будешь помогать мне.
— А… — Он поднял свой наполовину наполненный бурбоном бокал, как будто собирался произнести тост. — Но это было до того, как я узнал о твоих удивительных способностях. Не бойся, Фрэнки. Ты станешь великим губернатором!
Но она никогда не хотела стать губернатором. Она хотела быть всего лишь его женой, любить его и быть любимой, чтобы он любил ее больше всего на свете.
Она уговорила Д’Арси примириться со своим отцом, попытаться утешить в этот трудный для него час и даже передать ему, что она сожалеет о случившемся.
— Но я же не сделала ничего плохого. Это он сделал: поддержал кандидата по своим личным причинам. Даже не говоря уже о том, как он сам со мной поступил…
— Быть правым не всегда важно. Важна любовь.
Д’Арси с сомнением покачала головой. Ее мать все еще сентиментальная дура, несмотря на то, что стала губернатором. Но ради нее она сделает этот примирительный жест по отношению к отцу.
Самое забавное, что он не держал зла на нее за то, что она выступила вместе со своей матерью против его кандидата. Во всяком случае, он не так разозлен, как она на него.
— Что собираешься делать?
— Вернусь в университет
— Мудрое решение.
— Думаю получить специализацию по политическим наукам.
Он улыбнулся:
— Собираешься заняться политикой, как твоя мать? Д’Арси покраснела:
— Не обязательно. Есть и другие вещи, которыми может заниматься специалист в области политических наук.
— Разумеется. Куда же ты собираешься пойти? В какой университет?
— Думаю, что вернусь в бостонский, если они меня примут.
Только на какое-то мгновение его веки задрожали. Ню больше уже не беспокоило ее сближение с Ре дом. Он понимал, что привлекало Реда в той, прежней Д’Арси — жизнерадостность и манеры южной красавицы. Но она, нынешняя, уже утратила эти качества, да и сама, похоже, не проявляет былого интереса к нему. Сомнительно, что ныне Ред станет столь значимым в ее жизни.
— А что ты собираешься делать сейчас, отец?
Он довольно ухмыльнулся. Прежняя Д’Арси всегда называла его папой.
— Выберусь как-нибудь. А вот что ты будешь делать до начала нового семестра в следующем году?
— Я бы съездила в Европу на несколько недель, если вы с матерью не возражаете.
— Куда-то конкретно или просто поболтаться?
— Я хочу поехать в Париж. Знаю, что это звучит глупо, но у меня такое чувство, что Джейд там. Около года назад я увидела фотографию на обложке какого-то журнала — обыкновенная фотомодель. Хотя у той девчонки были очень черные и короткие волосы, но уверена, что это была Джейд.
— Да, это была она. Твоя мать и я следили за ней все это время, пока она жила одна. А не связывались мы с ней только потому, что она знала, где мы находимся, и сама могла бы подать себе весточку. Мы полагали, что должны уважать ее стремление жить по-своему, своей жизнью. Разве не этого хотят молодые люди? Жить по-своему? Но почему это вдруг ты решила повидаться с Джейд?
— Потому что постоянно думаю о ней. Я осознаю, что у меня никогда не было возможности хорошо узнать ее. А мне хотелось бы этого. Думаю, мы могли бы стать друзьями.
— Почему бы и нет?
Когда Д’Арси ушла от отца, у нее осталось чувство, что все, о чем они говорили, не имело для него большого
значения, что он думал совершенно о других вещах.
Д’Арси готовилась к своему путешествию, Франческа — к вступлению в должность, а Билл был погружен в раздумья. Он ломал себе голову над тем, как теперь распорядиться остатком своей жизни. Учитывая его сорокалетний возраст, это было не так уж и мало. Было еще нечто такое, чего он мог бы достичь. Если уж сам не будет президентом, то это может сделать его сын! А он смог бы быть рядом с ним и наслаждаться властью за троном. К чертям все то, что он наобещал Джудит! Тем более что этот запрет держаться подальше от сына утратил свой первоначальный смысл, так как уже не существовало опасности, что Ред и Д’Арси будут увлечены друг другом. Это время пришло и ушло. Все, чем хотела стать нынешняя Д’Арси — это самоотверженным политическим деятелем и покорной женой, в некотором роде быть Фрэнки до встречи с ним.
Может быть, переехать в Бостон и поближе узнать своего сына? Почему бы, собственно говоря, не вернуться в Бостон? Что теперь его держит во Флориде? Жена-губернатор? Это смешно! Она уже показала, кто он такой рядом с ней.
В Бостоне он бы снова ожил, возродился из пепла. Сохраняя свою жизнеспособность в качестве царедворца, развернул бы движение, форум, платформу, ставшую бы его собственной, и получил бы возможность быть увиденным и услышанным. Он мог бы сделать это! У него все еще много сторонников, готовых стать под его знамена, много важных людей и политических деятелей, на которых он мог бы опереться с целью приобретения общенациональной известности. Но для этого необходимо найти свой конек, нечто такое, что принадлежало бы ему одному и вместе с тем было бы близко сердцам людей. Более близко, чем Вьетнам, холодная война, проблема чернокожих, феминистское движение, гонка ядерных вооружений или волнения в студенческих городках. Закон и порядок! Он бы объявил войну преступности на улицах городов, наркомании и насилию, презренной толпе, стоящей за ними известными человеку пороками! Он бы призвал к очищению Америки, чтобы каждый законопослушный гражданин мог наслаждаться тем, что с таким трудом построил и сохранил.
Единственными словами, которые услышала Франческа, были: «…вернуться в Бостон!»
— Но почему? Почему ты хочешь вернуться туда?
— Почему бы и нет? Это мой родной город, он полон жизни и находится в центре событий. А что здесь, во Флориде?
Ее сердце сжалось, но она постаралась сказать как можно мягче:
— Здесь я, Билл. Я для тебя.
Он засмеялся, как будто отвечая на ее шутку.
— Я не могу здесь оставаться. Всему есть свое время и место. Мое время во Флориде закончилось.
— Но как же я? — закричала она. — Как же мы?
— Мы? Да брось ты, Фрэнки. Существуем ли «мы»?
— Но должны же быть «мы». О, Билл, я люблю тебя! Все эти политические дела… Они не имеют абсолютно никакого отношения к нам, как к мужчине и женщине. — Она была в отчаянии. — Возможно, я была не права, но…
— Но что? Если ты действительно думаешь, что ты была неправа, то у тебя все еще есть выбор. Ты можешь поехать со мной, вернуться вместе в Бостон.
Но это ее не устраивало. Кроме того, она не была уверена в том, что ошиблась.
— Но, Билл, меня только что избрали губернатором! Я чувствую ответственность перед людьми, которые отдали мне свои голоса. К тому же так много дел, которые надо завершить, — родительские центры, жилищное законодательство, гражданские права. Ты хочешь, чтобы я ушла в отставку, прежде чем приступила к работе?
Он пожал плечами:
— Это твое решение, Фрэнки. Твой выбор.
Он знал, что бы она выбрала раньше…
— Посмотри правде в глаза, Фрэнки. Ты не сможешь сохранить и то и другое. Получить все не удастся!
Да как он смеет?
— Почему я должна выбирать между креслом губернатора и супружеским ложем? Тебе тогда не пришлось так выбирать. А что сейчас? Почему ты должен выбирать между Бостоном и Флоридой? Ведь можно развернуть твое движение отсюда точно так же, как и из Бостона. Тем более что я помогу тебе.
Нет! Его лицо было непроницаемым. Она хорошо знала это выражение лица. Было ли это просто выбором между Бостоном и Флоридой? Или же он хотел заставить ее выбрать между ее убогими, как он считал, делишками и тем, что представлялось для него важным?
— Неужели возвращение в Бостон так важно для тебя, что ты готов оставить здесь жену?
— А разве не в этом все дело? — насмешливо сказал он. — Если ты прежде всего жена, то поедешь со мной, если же прежде всего политический деятель, то останешься здесь.
— Почему? — выпалила она гневно. — Почему ты должен вернуться в Бостон? — И тут она застыла в догадке. — О Господи! Это из-за Джудит! Это Джудит, не правда ли? Ты хочешь быть поближе к ней. А я удивляюсь, почему ты так хотел снова ее увидеть, почему ты так настойчиво приглашал на эту вечеринку! Какой же я была дурой! Думала, ты увлекся Джейд, а это была Джудит.
Она начала безудержно смеяться, но это был смех на грани истерики.
— Не будь дурой! — заорал он. — При чем тут Джудит? Мне нужен ее сын! Мой сын!
Ее истерический смех тут же прекратился, показалось, что она никогда не сможет больше смеяться.
Какое-то время их разговор еще по инерции продолжался, но все это уже было не существенно по сравнению с тем, что произошло. Она без умолку болтала, перескакивая с одной мысли на другую и не находя в себе силы остановиться.
— И все это время я думала, что ты влюблен именно в Карлотту! Я знала, что ты спишь с Карлоттой…
— Ты знала? — спросил он.
Но она проигнорировала его реплику и продолжала:
— Я думала, что не выдержу этого, но выдержала. А затем выяснила, что ты действительно просил Карлотту выйти за тебя замуж, когда она была уже беременна от Трейса. А меня ты забыл, отбросил в сторону, как старую тряпку, несмотря на то, что мы с тобой хорошо понимали друг друга. И все же я сделала вид, что меня это не волнует. Я всегда была рядом с тобой и вот теперь узнаю, что это была вовсе не Карлотта!
Конечно, он не поверил, что она догадывалась о его измерениях относительно Карлотты, что он действительно предложил ей выйти замуж за него.
— Ты знала и ничего мне не сказала? Тебе было все равно?
— Какой ты глупый! — Она набросилась на него с кулаками. — Все равно? Я готова была убить тебя за это, была без ума от горя, но мне было стыдно признаться в том, что все знала! Можешь это понять? Мне казалось, что если бы ты узнал об этом и ничего не изменил, то подумал бы, что я — никчемное и стыдливое создание, и испытывающее чувства гордости и достоинства. Да я хотела, чтобы ты любил меня, почти как я тебя, так же, как любил Карлотту. И даже тогда я не винила тебя ни в чем. Как это можно! Обвинять героя? Никогда! Я простила тебя: Я сказала себе: он любит… любил… Карлотту так сильно! Любовь и является единственным его оправданием. Понимаешь, я знаю, что такое любить бесстыдно, беспредельно. А потом ты воспылал страстью к Джейд, и я снова простила тебя: в конце концов, она была частью Карлотты. И, наконец, узнаю, что твоей настоящей любовью была отнюдь не Карлотта! Это Гила Джудит, которую ты любил всегда и которая была матерью твоего сына!
— Нет! — выпалил он. — Я никогда не любил Джудит. Мне было наплевать на нее. Просто выжимал из нее деньги! Ей нужен был мужик для зачатия, а мне нужны были ее баксы!
— О Господи! И все это ради денег?
Она не знала, что было худшим злом — спать с Джудит без любви или делать это ради денег.
— Но мы приехали сюда во Флориду, оставили Бостон. Что же, мы приехали сюда с деньгами Джудит? Она же никогда не принуждала тебя покинуть Массачусетс. Она купила тебя с потрохами?
Он молча кивнул.
— О, какая же я дура! Меня всегда поражало, как ты быстро делал деньги. Я говорила себе: ты, чучело гороховое, ничего не понимаешь в финансах! Я тебе верила, считала финансовым гением. Иногда у меня появлялись какие-то догадки, но я никогда не задавала никаких вопросов. Как я могла допрашивать Короля Шеридана? Он не мог ошибаться, и я верила всему, что он говорил. Верила, потому что любила тебя! — Она смущенно покачала головой. — Все эти годы… Карлотта не была первой в твоей душе. Это были Джудит, ее деньги и ее сын. Твой сын Ред, а я снова была второй. И Д’Арси тоже была на втором месте. — И вдруг ее поразила страшная догадка. — О Господи! Д’Арси! Он же ее брат! А она думала, что любит его! А ты и твоя Джудит все время доказывали ей, что она делает нечто ужасное. О Господи! Как ты мог? Подонок! Как ты мог ее так подставить? Она же твоя дочь, а ты с ней так обошелся!
Он бормотал что-то невнятное о раскаянии, сожалении, но она не слушала его, не хотела слушать. Ей хотелось избить его своими кулачками, но руки в бессилии опустились. Вместо этого она налила виски из графина и поднесла ко рту. Внезапно с гримасой боли, она выплеснула содержимое ему в лицо.
— Ублюдок!
Он достал носовой платок и отерся:
— Прости, Фрэнки.
Впервые за всю их совместную жизнь он произнес это простое слово «прости». Но было уже поздно… слишком поздно.
— Ну что же, Билл. Настало твое время решить. Теперь ты выбирай: Бостон или Флорида?
Дело было уже совсем не в этом, и он снова повторил:
— Прости, Фрэнки.
Они вместе поехали в аэропорт провожать Д’Арси. Когда самолет уже взлетел, Билл поинтересовался, собирается ли она сказать ей про Реда.
— Нет, ни за что! Как я могу сказать своей дочери, что все эти годы у нее, в сущности, не было отца… в истинном значении этого слова!
На следующий день Билл улетел на север, и Франческа не провожала его в аэропорту. Более того, она решилась на крайний шаг — сделала аборт. Прегрешения бывают разные, размышляла она, и некоторые грехи намного хуже других. Иногда приходится выбирать из самого худшего, и не всегда это по-настоящему свободный выбор.
