Прошли недели, затем месяцы. Росс Уилер работал целыми днями бок о бок с Лесли, но все реже и реже виделся с ней за пределами офиса.

Он знал, что с ней случилось что-то ужасное. Она выглядела так, словно только что потеряла любимого человека. На лице была маска скорби. На работе она была как всегда проворной, ответственной, иногда даже шутила. Но в манерах появилась сдержанность, отстраненность, а с красивого лица не сходила маска печали, будто под ней скрывалась незаживающая рана.

Росс не спрашивал Лесли, что случилось. Он инстинктивно понимал, что она переживала личные страдания, в которые он не имел права вмешиваться. На работе он был постоянно рядом с ней и ждал, когда она оправится. Он понимал, какой гордой и жизнестойкой была ее личность. Когда она почувствует, что пришло время, если оно вообще придет, то сама все расскажет ему.

А тем временем Росс старался быть для нее другом, старался создать для нее атмосферу, в которой бы ей свободно дышалось. Он намеренно завалил ее работой и наблюдал, как она приняла этот вызов ее сильной и блестящей личности.

В этот период чувства Росса к Лесли стали менее определенными и более мучительными. С одной стороны, он вынужден был держаться в стороне, сохранять дистанцию, поскольку она явно не могла и не хотела делиться с ним своими горестями. Откровенно говоря, он подозревал, что она страдает из-за любви, из которой ничего не вышло. С другой стороны, он не мог не помнить, что сделал ей предложение выйти замуж незадолго до несчастья — каким бы оно ни было. Это его смущало и вселяло неуверенность.

Поэтому Росс вернулся к прежней роли отца, в которой проявил себя, когда впервые встретился с Лесли. Ему было особенно обидно отступать на прежние позиции теперь, когда Лесли значила так много для него, но у него не было выбора.

Мужество и решительность, с которыми Лесли преодолевала трудные и долгие часы работы, трогали сердце Росса. Он еще никогда не встречал людей с такой силой воли и цельной натурой. Его восхищение ею росло в той же пропорции, в какой он вынужден был скрывать свою любовь.

Но маска печали на ее лице не исчезала. Проходили месяцы, а она становилась все замкнутее, загадочнее: Росс понимал, что рану, от которой она страдала, за несколько месяцев не вылечишь. Для этого нужны годы, а шрам от раны может остаться навечно.

В один из ненастных осенних дней произошло событие, которое нарушило нелегкое статус кво.

Умер отец Лесли.

Об этом стало известно после звонка в офис. Лесли подняла трубку, молча выслушала, сказала несколько утвердительных слов собеседнику и подошла к Россу.

— Папа умер, — сказала она. — Я должна ехать домой и проследить за приготовлениями к похоронам. Мне нужно на это несколько дней.

Росс обнял ее за плечи.

— Конечно, дорогая, — сказал он. — Можешь отсутствовать столько дней, сколько тебе понадобится. Мне поехать с тобой? Возможно, я смогу чем-то помочь.

Росс знал, что у Лесли, кроме отца, не было никого на свете. Он представил, как ей будет одиноко в первые дни после его смерти.

Лесли отрицательно покачала головой.

— Я прекрасно справлюсь одна, — сказала она. — Кроме того, ты нужен здесь.

— Что ж, хорошо, — сказал он, все еще обнимая ее за плечи. — Но звони мне каждый вечер. Обещаешь?

Она улыбнулась и погладила его по щеке.

— О'кей, босс, — сказала она шутливым тоном.

Но ее улыбка была невеселой.

Том Чемберлен умер от разрыва аневризмы, которая унесла жизни многих людей, в том числе, как ни странно, лечащего врача Тома. Он умер скоропостижно и почти безболезненно.

Поначалу смерть отца отодвинула на задний план страдания, которые грызли душу Лесли в последние месяцы. Образ Джордана Лазаруса отошел в самые дальние тайники ее сознания, оттесненный внезапно нахлынувшим горем. Она чувствовала себя словно очистившейся от прежних страданий и даже спокойной, будто новая скорбь послужила болеутоляющим средством для переживаний последних месяцев.

Лесли была спокойной и собранной все то время, что летела домой в Элликот, где в аэропорту ее встретила дальняя родственница. В окна машины она смотрела на проносившиеся мимо улицы старого города, выглядевшие пустынными и унылыми, одряхлевшими с тех пор, когда они были единственной реальностью для нее.

Она немедленно взялась за подготовку к похоронам, навестила в тот же вечер мистера Норвелла, директора бюро похоронных процессий.

Двадцать лет назад именно мистер Норвелл произнес прощальное слово над могилой матери Лесли. Его присутствие на нынешних похоронах придавало особенно мрачную ноту этой процедуре. За эти годы Лесли много где побывала, повидала немало, прошла через потрясения, которые полностью изменили ее. А вот мистер Норвелл, его старое похоронное бюро, его благожелательные манеры не изменились нисколько. Правда, волосы поредели, подбородок обрюзг, но в остальном он был все тот же.

Это немного потускневшее постоянство, отражавшееся на лицах тех, кого она знала, на облике города, подействовало на Лесли как наркоз, лишив способности что-либо чувствовать.

Она боялась, что в момент надгробной речи ее спасительная бесчувственность будет сломлена, но этого не произошло. Пастор Рейнольдс никогда не отличался велеречивостью, и его попытки восхвалить личность и заслуги Тома Чемберлена оказались тщетными. Он говорил избитые фразы, присущие церковнослужителю, превознося Тома как набожного, семейного человека, хорошего друга, много сделавшего для семьи и окружающих. В его проповеди не было и следа реального Тома — тихого, неприметного человека, чей острый юмор и чуткая, благородная душа восполняли недостаток образования и однообразие жизни. И это тоже устраивало Лесли. По крайней мере, в ее памяти отец останется таким, каким он был.

Лесли перенесла одну из самых тяжелых недель в своей жизни.

Но в последний вечер в родном доме, укладывая немногочисленные личные вещи, принадлежавшие семье, которые она не хотела продавать со всем остальным скарбом, она наткнулась на семейный фотоальбом.

Она вспомнила, как они с отцом рассматривали альбом, когда Лесли еще училась в университете, и как отец заметил, что с возрастом она все больше начинает походить на мать. Это сходство заметила и тетя Мей, когда накануне на похоронах со слезами на глазах смотрела на нее.

Перевернув последнюю страницу альбома, она обнаружила письмо, которое написала отцу всего десять дней назад. Почерк на конверте показался ей незнакомым, словно писал другой человек. Не было нужды открывать конверт, чтобы узнать, что все письмо проникнуто ложью, как и все другие письма, которые она писала отцу с тех пор, как встретила Тони и ушла из "Оугилви, Торп", как родила ребенка и переехала на Лонг-Айленд, как встретила, полюбила и потеряла Джордана Лазаруса. И всю эту ложь ее отец принимал безропотно, с присущим ему чувством такта, никогда не подвергал сомнению, но всегда считал несовместимым с ее образом, который хранил в своем сердце.

Клубок лжи, катясь по странному лабиринту ее жизни через время, пространство и смерть, привел ее в конечном счете к тому, что только теперь, в данную минуту она осознала, что Том Чемберлен потерян для нее навсегда и никогда не вернется, чтобы обнять ее, согреть ее сердце своей улыбкой.

От этой мысли слезы покатились по щекам. Она легла на старый, потертый диван с жесткими ковровыми подушками и громко зарыдала. Столько времени сдерживаемые слезы хлынули из глаз. Боль в сердце была нестерпимой.

Лесли рыдала долго. Наконец она закрыла альбом. Она была не в силах дольше созерцать прошлое. Это лишь напоминало ей о том, что она осталась теперь совсем одна.

Никто и никогда не узнал об этих горючих слезах. На следующий день Лесли сложила все семейные реликвии в небольшой чемодан и попросила заняться продажей дома и всей обстановки адвоката отца, старого друга семьи.

В аэропорт Лесли отвезла та самая тетя Мей, которая встречала ее несколько дней назад.

— Будь счастлива, дорогая, — сказала тетя Мей. — Ты знаешь, что именно этого всегда желал Том. Твое счастье — только оно имело для него значение.

Свои чувства Лесли скрыла за вежливой улыбкой. "Еще одна ложь", — подумала она обреченно и обняла тетю.

— Приезжай повидаться с нами, — добавила тетя Мей. — Мы будем скучать по тебе, дорогая.

Лесли кивнула, хотя понимала, что уже никогда больше не вернется в этот маленький городок.

Росс Уилер поджидал ее в "Ла Гуардия". Она удивилась, увидев его, так как не позвонила ему, чтобы сообщить, что возвращается. Ей хотелось подольше побыть наедине со своими переживаниями, прежде чем вернуться на работу.

— Откуда ты узнал? — спросила она в то время, когда он обнял ее.

— Я звонил твоей тете, — сказал он. — Она дала мне номер рейса. Разве я неправильно сделал, что приехал? Я вовсе не хотел навязываться, дорогая.

Лесли ничего не ответила, но покачала головой.

Всю дорогу до Лонг-Айленда он был очень любезен, задав лишь несколько вопросов о похоронах. Ему хотелось, чтобы она чувствовала себя свободно. Ее короткие ответы ясно давали понять, что она не готова говорить о том, что случилось.

Они подъехали к ее дому, когда сумерки уже наступили. Росс остановил машину у тротуара, но мотор не выключил.

— Тебе ведь не хочется домой, не так ли? — спросил он.

Она покачала головой, глядя прямо перед собой, как маленькая девочка.

Росс отвез ее к себе домой. В доме горел свет, отчего он выглядел уютным и теплым. Он провел ее в дом и помог снять пальто. Она стояла в прихожей, уставившись в одну точку.

Он повел ее в гостиную, повел как ребенка, усадил на диван. Когда Росс вышел, чтобы принести бокалы и бутылку, она посмотрела на фотографии его дочерей, стоявшие на каминной доске. Девочки улыбались, свежие лица полны юного задора и силы, той силы, которая в конце концов покинула Лесли.

Росс вернулся с бокалами, наполненными виски. Золотистая жидкость приятным теплом разлилась по замерзшему телу Лесли, когда она сделала глоток.

— Тяжело, да? — спросил он.

Лесли не ответила. Она казалась напряженной и холодной в его руках, натянутой, как струна.

— Я понимаю, — прошептал он. — Я хорошо знаю, как это тяжело, Лесли. Не надо таиться от меня.

Слезы так неожиданно подступили к глазам, что она не успела сдержать их, и они покатились по щекам. Лесли плакала долго, тихо и горько. Он не удерживал ее. Немного погодя, она успокоилась, измученная, прижалась к нему, всхлипывая время от времени, как ребенок. Почувствовав, что она приходит в себя, он принес ей бумажные носовые платки и заставил допить виски. Наблюдая, как она вытирает покрасневшие глаза и нос, он подумал, что еще никогда не видел ее такой трогательно красивой, как сегодня.

Он посмотрел на нее серьезным, отчасти строгим взглядом.

— Лесли, дорогая, — сказал он немного шутливым тоном. — Ты очень красивая и сильная. Но ты всего лишь человек. Я не думаю, что могу позволить тебе и дальше полагаться только на себя. Ты достаточно настрадалась.

Лесли взглянула на него недоуменно и улыбнулась.

Росс вынул из кармана кольцо и надел его ей на палец.

— Давай покончим с одиночеством, — сказал он.

Лесли с удивлением посмотрела на кольцо. В переживаниях и суматохе последних месяцев она совсем забыла, что Росс делал ей предложение. Она готова была сгореть со стыда за свою непростительную оплошность. Но тут неожиданно в голову пришла мысль, что именно теперь она нуждается в нем как никогда. А он не забыл своего обещания. И сейчас он давал ей еще один шанс.

— Никто и никогда не полюбит тебя так, как я люблю тебя, Лесли, — сказал он. — Не знаю, что происходило в твоем сердце в последние годы, и не хочу знать. Но уверен, что любовь, подобная моей, не приходит каждый день. Ты примешь ее? Если да, то ты сделаешь меня счастливейшим человеком на свете. Я горы сверну, чтобы ты стала самой счастливой женщиной.

Лесли заглянула ему в глаза. Она понимала, что ложь, которой она опутала себя за прошедшие годы, стоит препятствием между ней и Россом, так же как она стояла между нею и всеми остальными людьми, включая ее отца. Изо лжи она сотворила кокон, в котором осталась абсолютно одинокой.

Но доброму умному Россу Уилеру не было нужды разбираться в путанице ее лжи, любовь позволяла видеть и понимать ее сердце, знать, как его излечить.

Он взял ее руку. Кольцо было впору.

— Я знаю эти пальчики очень хорошо, — сказал он. — Они помогли спасти мою жизнь, не дали ей превратиться в развалины. Позволь мне сделать тоже самое для тебя.

Слова сами вырвались из глубины души, как только что вырвался поток слез. На мгновение она почувствовала, что совершает самую большую ошибку в жизни, величайший грех и в то же время самый достойный поступок по отношению к себе.

— Да, Росс, — сказала она с огромным чувством облегчения. — Я выйду за тебя замуж.