ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Следующий день тянулся медленно. Кэтрин временами испытывала головокружение, почти не ощущала себя. Проходя, мимо зеркала, она поняла, что долго, оценивающе смотрит на свое отражение. Она приложила руки к щекам, закрыла глаза, наслаждаясь биением сердца, которое, казалось, распространялось по каждому нервному окончанию, его ритм был похож на быстрый трепет. Она открыла глаза и предупредила себя, что это может оказаться ложной тревогой. Возможно, Клей просто хочет повидаться с Мелиссой, предоставив своим родителям возможность в течение праздника насладиться общением с ней. Но потом Кэтрин вспомнила его голос по телефону и каким-то образом поняла, что это было то, о чем она мечтала. Ее мысли улетали к приближающемуся вечеру. Быстрее, быстрее!

Наконец, чтобы как-то убить время, она усадила Мелиссу в машину и поехала по магазинам, решив купить что-то новое из одежды. Она проезжала мимо толпы людей и чувствовала себя не так, как вчера. Она улыбалась незнакомым людям. Она ехала, насвистывая рождественские гимны. Она была абсолютно спокойна, когда ей приходилось ждать в медленно движущихся очередях в кассу. Она даже один раз заговорила с женщиной, которая была готова уже выйти из себя — ее лицо покраснело и подрагивало от нетерпения. Новое чувство возбуждения наполняло Кэтрин, когда она увидела, что благодаря ее собственному хорошему настроению исчезло нетерпение женщины. И она подумала: «Посмотри, что может сделать любовь!»

Вернувшись домой, она уложила Мелиссу вздремнуть, а сама неторопливо приняла ванну в большом количестве пены. Она встала перед зеркалом и начала натирать кожу. Она чувствовала себя до головокружения веселой, по-детски и по-женски одновременно. Она строила рожицы своему отражению, потом приняла соблазнительную позу, частично прикрывая полотенцем свою наготу, потом перепробовала другие позы, другие выражения лица. Она наклонилась ближе к зеркалу, распрямляя завитки волос, придавая себе вид котенка с пучками волос на висках и шее. Она облизала губы, слегка приоткрыла их, опустив веки, глядя на затуманенное выражение, и прошептала: «Привет, Клей». Потом она попыталась стать спиной к зеркалу, глядя через плечо и ехидно говоря: «Привет, Клей». Потом она повернулась, накинула полотенце вокруг шеи, прикрывая краями розовые соски, положила руки на бедра и сказала: «Что скажешь, мальчик Клей?»

Но вдруг она оставила эти игру; она не подходила ни к одному из этих характеров. Она больше не была маленькой девочкой, она была женщиной. То, что происходило в ее жизни, было реальным, она должна быть с Клеем только искренней. Она стояла прямая, высокая, изучая свое тело, лицо и волосы. Она взяла флакончик лосьона, которым уже пользовалась утром. Не отрывая взгляда от своего отражения, она налила лосьон на ладони и смазала длинные гибкие руки, плечи, шею, запрокидывая голову далеко назад. Потом она надушилась духами, которые очень нравились Клею, их прохладный, елейный запах распространился по теплой, парящей ванне. Она втирала духи в живот, между ребрами.

Она закрыла глаза, скользя ладонями по грудям, чувствуя легкий дискомфорт от прикосновения к отвердевшим соскам. Касаясь себя руками, она думала и Клее, о предстоящем вечере. «Я хочу тебя, Клей, — думала она. — Я хочу тебя уже так давно». Она представляла, что это руки Клея гладят ее. Она открыла глаза и еще воспользовалась лосьоном, наблюдая, как ее ладони медленно растирали лосьон, потом подняла ногу и поставила ее на крышку унитаза. Она нанесла прохладный, приятного запаха лосьон на ступню, икру, под коленом, бедро, ягодицу, укромное место между ногами. «Я распутница, — думала она. — Нет, я женщина с женскими потребностями…» Запах, который любил Клей, теперь покрывал ее всю полностью. Медленно она вытащила гребень из волос и начала расчесывать их, вспоминая ту ночь их первого свидания, потом вечер, проведенный с девушками в «Горизонте», когда они помогали ей приводить себя в порядок. Это была ночь их второго свидания с Клеем. Сейчас она так же заботилась о своем туалете, как в тот вечер заботились о нем девушки. Она надела сексуальный минибюстгальтер и трусики, которые Клей так и не увидел в брачную ночь. Она накладывала грим до тех пор, пока он не стал похож на утонченную работу художника. Но она не стала делать прическу — ее волосы рассыпались по плечам, точно так же, как в первый раз…

Ее новое крепдешиновое платье было слегка присобрано от плеча к кромке. Платье было без воротника, с V-образньш вырезом. Когда она затянула узкий ремень, платье приняло форму, подчеркивающую ее стройную фигуру и узкие бедра. Она застегнула манжеты, потом отошла назад и посмотрела на себя в зеркало. Она прижала ладони к своему животу и убрала назад выбившуюся прядь волос. Это движение всколыхнуло запах духов, что сейчас был спрятан под тканью нового платья. Простые золотые серьги, короткая цепочка, которая доходила только до впадины на шее, и скромные черные туфли. Она выбрала их потому, что у них был самый высокий каблук, а Кэтрин знала, как сильно Клей любил, когда на ноге женщины туфли на высоком каблуке.

Кэтрин поразило то, что она, без сомнения, старалась выглядеть соблазнительной для Клея. На какой-то момент она почувствовала себя виноватой. Но потом проснулась Мелисса, начала: что-то бормотать, и Кэтрин поспешила наверх одевать ребенка.

Клей тоже выехал на машине, чтобы купить новую одежду. Но теперь, по дороге к дому Кэтрин, он в десятый раз думал о том, не выглядит ли шелковый галстук слишком формально. Он размышлял о том, не будет ли он похож на прилизанного, нервного школьника, весь завязанный узлами. Черт возьми, что с ним? Раньше у него не возникало и тени сомнения в том, какие вещи выбирать. Ожидая в машине перед красным светом светофора, он поправил зеркало заднего вида и еще раз оценивающе посмотрел на свой галстук. Он дернул за виндзорский узел, наполовину его ослабив, потом передумал и опять затянул. Кто-то сзади подал сигнал, Клей чертыхнулся и двинулся на зеленый свет. Вдруг, как будто вспомнив, он вытащил кассету из магнитофона и вставил другую. Салон машины наполнился музыкой Леттермена. «Слишком очевидно!» — заметил он и спрятал кассету подальше.

Еще оставалось более получаса, а Кэтрин уже была готова. Она представляла себе Клея, как он готовится приехать за ней. Интересно, что он чувствует, о чем думает…

В дверь позвонили.

Дважды, пусть он позвонит дважды. Она ругала свои нетерпеливые ноги, в то время как за дверью Клей впихнул руку в карман пальто, чтобы не звонить еще раз.

«Что мне следует сказать?» — думала она неистово.

«Что мне следует сказать?» — думал он безумно.

Дверь распахнулась. Она стояла на пороге в слабо затянутом ремнем платье и от этого казалась стройной, как ива, и великолепной.

Снег падал на плечи дорогого коричневого кожаного пальто Клея.

— С Рождеством, — сказал он, глядя ей в лицо и тем временем замечая в подробностях ее стройные ноги, обутые в туфли на высоком каблуке, узкие бедра.

— С Рождеством, — ответила она, улыбаясь слегка чуть нервно.

Она отступила в сторону, не отпуская дверной ручки и позволяя ему войти. Он обернулся и посмотрел на нее, стоящую возле двери. Его взгляд скользнул по ее икрам, а потом вверх к волосам на плечах. Когда их взгляды встретились, он сказал:

— Красивое платье.

— Спасибо. Оно новое. Я… ну, потратила на него немного твоих денег.

«Зачем ты это говоришь!» — бранила она себя, но он улыбнулся, говоря:

— Ты сделала рождественский подарок для самой себя. — Он расстегнул свое пальто, с тем чтобы она бросила взгляд на твидовый костюм «в елочку» цвета кофе с молоком.

— В коричневых тонах, естественно.

— Естественно.

— Но ты действительно лучше смотришься в коричневом… — Вдруг коридор показался слишком маленьким, чтобы вмещать их обоих, и Кэтрин первая направилась в гостиную. — У Мелиссы тоже новое платье. Его подарила когда-то твоя мама, теперь Мелисса выросла как раз для него. Пошли посмотрим на нее.

— Эй, она затмит нас обоих, — сказал Клей, стоя за ее спиной. — Привет, Мелисса. — И в первый раз при виде его Мелисса не расплакалась.

Кэтрин подхватила ребенка на руки, повернулась к Клею, тщательно избегая его взгляда, и сказала:

— Ты можешь сказать «привет» папе, Мелисса? — Их ребенок только смотрел на Клея ясными, неморгающими глазами. Кэтрин прошептала что-то, что Клей не смог разобрать, и слегка подтолкнула маленькую ручку. Продолжая пристально смотреть, малышка один раз растопырила, а потом сжала пухлые пальчики. — Это значит «привет», — вмешалась Кэтрин и быстро уловила довольную улыбку Клея. Потом она села на диван и начала просовывать ручки и ножки Мелиссы в голубой комбинезон. — Клей, ты не возражаешь, если мы поедем на моей машине, тогда мы сможем взять с собой манеж.

— Нам не понадобится манеж. Мама переделала одну из спален под детскую.

Удивленная, Кэтрин посмотрела на него.

— Да?

Клей кивнул.

— Когда?

— Прошлым летом.

— Она ни разу мне не говорила.

— У нее ни разу не было возможности.

— Она… то есть я хочу спросить, они знают, что мы приедем, Мелисса и я?

— Нет, я не хотел их разочаровывать, если бы это не получилось.

Как в сцене из далекого, знакомого фильма, машина двигалась по улицам вдоль фонарей, которые облегчали путь и предупреждали о приближении темноты. Кэтрин переполняли странные сочетания чувств. Умиротворенное чувство того, что она снова находится там, где по праву должна быть, сочетались с захватывающим дух предчувствием, что они приближаются к месту, где ей еще больше следует быть. Она считала часы до окончания вечера.

Клей бросал осторожные взгляды в ее сторону. Рождество творит с человеком чудеса, думал он, понимающе улыбаясь, глядя на Мелиссу, которая протягивала ручки к кнопкам приборной доски, а Кэтрин снова и снова убирала их, нежно браня ее. Он еще раз взглянул на профиль Кэтрин, его ноздри расширились, чувствуя легкий, похожий на пудру аромат, исходивший от нее. Он размышлял о том, как сможет дожить до конца вечера, чтобы снова остаться с ней наедине.

Дорога повернула, и Кэтрин не смогла сдержать легкого вскрика:

— Я прозевала ее, — сказала она почти самой себе. Но ее выдало выражение удовольствия, которое появилось в уголках рта.

Они остановились перед дверью. Клей обошел машину, потянулся за Мелиссой, поднял ее и посадил на руку, потом помог Кэтрин выйти из машины. С минуту они стояли в мягком мерцании, на их лица падал свет от подвесных фонарей. Длинная красная лента развевалась на резком ветру, издавая хлопающий звук при свете фонарей. Кэтрин смотрела на него и видела, как ветер поднял со лба волосы и аккуратно уложил их назад. Он играл с ее сережками, и они раскачивались по линии подбородка, куда ему хотелось прикоснуться губами. Но с этим придется подождать.

— Давай позвоним, — проказливо сказал он.

— Давай, — повторила она.

Когда Анжела открыла дверь, она уже говорила: — Я думала, когда… — Но, увидев их, она замолчала и приложила утонченные пальцы к губам.

— У вас найдется место еще для троих? — спросил Клей. Анжела долго не могла пошевелиться. Ее глаза сверкали, когда она увидела улыбающуюся Кэтрин, Клея, который одной рукой поддерживал ее, а на другой держал Мелиссу.

— Анжела, — мягко сказала Кэтрин. И вдруг Анжела в бледно-желтом платье сделала к ним движение и обняла всех троих, не в силах бороться со слезами, которые полились у нее по щекам. Она сделала знак рукой Клейборну, взяла Мелиссу с голубым комбинезоном и всем остальным, приняла поцелуи от Клея и Кэтрин.

Когда Клейборн увидел, кто приехал, он был так же взволнован, как и Анжела. Последовали объятия, Инелла поспешила к Мелиссе.

Стук трости Элизабет Форрестер из гостиной говорил о том, что она приближается. Она бросила высокомерный взгляд на собравшуюся ассамблею в фойе, не выделяя никого в частности.

— Давно пора, чтобы к кое-кому вернулся здравый ум… — сказала она, опираясь на трость, и направилась в столовую. Там она налила себе чашку яичного желтка, взбитого с сахаром и сливками, добавила рюмочку рома, потом пробормотала: — О, почему бы и нет, черт возьми, — и с довольной улыбкой выпила рюмку бренди.

И снова там везде была омела… Кэтрин старалась не избегать ее и не искать, а просто не обращать на нее никакого внимания. Но это оказалось поистине невозможным, потому что, как только она поднимала голову, видела, что глаза Клея ищут ее по комнате. И не нужно было поднимать вверх глаза, чтобы напоминать ей об омеле. Весь вечер ей казалось, что у нее в волосах есть веточка омелы, поскольку в их взглядах был виден намек. Было странно то, что Клей стоял на определенном расстоянии от нее и смотрел таким взглядом. Снова и снова она отвлекалась от разговора, с трудом улавливала мысль, потому что чувствовала на спине силу его глаз. И всегда она первой отворачивалась. Еду подавали на подносах, и они касались друг друга локтями, принимаясь за серию блюд.

— Ты хорошо проводишь время?

— Чудесно. А ты?

Ему хотелось правдиво ответить: «Нет, я чувствую себя ужасно», но вместо этого он солгал:

— Чудесно, да.

— Разве ты не поешь чего-нибудь?

Он посмотрел на свою тарелку и понял, что уже пропустил половину блюд, а его тарелка по-прежнему оставалась пустой. Она пронзила шведскую фрикадельку в винном соусе и положила ее ему в тарелку. Он посмотрел на несчастный кусок мяса, который лежал в одиночестве на тарелке, и улыбнулся.

— Маленькое средство к существованию, — деловито сказала она, не отрывая глаз от следующего блюда, приготовленного в жаровне. Ему, как и ей, было прекрасно известно, какое средство к существованию ему нужно сегодня ночью.

Да будет известно, что Мелисса немедленно дала знать, что ей не нравится то, что ее оставили в незнакомой комнате, в этой странной кроватке совсем одну. Кэтрин вздохнула и пошла обратно в комнату. Тотчас ее дочь перестала плакать.

— Мелисса, мама будет здесь все время. Дорогая, ты не хочешь лечь?

Она уложила Мелиссу, накрыла ее, но не успела даже дойти до двери, как Мелисса уже стояла, сжимая поручень и жалобно плача.

— Тебе должно быть стыдно, малышка, — сказала Кэтрин, возвращаясь и снова беря на руки дочку, — ты можешь расстроить бабушку, ведь это она приготовила для тебя эту красивую комнату. — Комната была действительно красивая. В ней было очарование, которое Анжела с такой легкостью могла вложить во все, к чему прикасалась: яркие обои с клетчатым рисунком в пастельных розовых, голубых и желтых тонах, искусно гармонирующих с ярусными шторами, пестрое стеганое ватное одеяло, прелестная набивная подушечка. Повернувшись кругом, чтобы осмотреть комнату при тусклом свете ночной лампы, Кэтрин замерла, увидев в дверях Клея.

— Она ведет себя беспокойно?

— Знаешь, это незнакомая комната…

— Да, я знаю, — сказал он, подошел к ним, встал за спиной Кэтрин и через ее плечо начал разговаривать с Мелиссой. — Мелисса, как насчет музыки? Тебе бы это больше понравилось? — а потом обратился к Кэтрин: — Мама начала играть рождественские гимны. Почему бы не взять ее с собой вниз? Может, музыка поможет ей уснуть.

Кэтрин повернулась и посмотрела через голову Мелиссы на Клея. Выражение лица Клея заставило пульс Кэтрин участиться. Она поняла, что они одни, снизу к ним доносились звуки пианино и голоса. Клей сделал движение, протянул руку, чтобы дотронуться до нее…

Но он прикоснулся к Мелиссе, не отрывая глаз от Кэтрин. Он взял ребенка на руки.

— Пошли, — сказал он. — Я возьму ее. Ты всю ночь проносила ее на руках.

Пока пели гимны, Мелисса уснула на руках Клея, а когда ее возвратили в кроватку, она тотчас открыла глаза и начала хныкать.

— Бесполезно, Клей, — прошептала Кэтрин. — Она устала и не перестанет.

— Тогда нам нужно отвезти ее домой…

От того, как он произнес слово «домой», как поманил рукой, от задумчивости в голосе она почувствовала, как кровь зашумела в ее голове.

— Да, мне кажется, так будет лучше.

— Ты одевай ее, а я извинюсь за нас перед всеми.

По дороге домой они и словом не обмолвились друг с другом. Он включил радио, по всем каналам передавали рождественские гимны. Убаюкивающая музыка наконец укачала ребенка на коленях матери.

Кэтрин казалось, что однажды она уже играла в такой сцене: положила Мелиссу в кровать, спустилась вниз, где ее ожидал Клей. Он сидел во вращающемся кресле. На нем по-прежнему было пальто. Одной ногой он упирался в перекладину стула напротив, беспечно облокотившись на край стола. Что-то привлекло внимание Кэтрин, что-то, что он вращал между большим и указательным пальцами, что-то зеленое. Он молча вращал им — назад и вперед, вперед и назад, — это приковывало ее взгляд, как часы гипнотизера. Потом вещь остановилась, и она поняла, что это была веточка омелы.

Уставившись на нее, она произнесла, заикаясь:

— Ре-ребенок…

— Забудь о ребенке, — мягко приказал он.

— Ты хочешь чего-нибудь выпить? — глупо спросила она.

— А ты?

Ее глаза были прикованы к его глазам, серым, неулыбающимся. Нависла тишина, моментально окутывая ее. Потом, не пошевелив ни одним мускулом, он сказал:

— Ты знаешь, чего я хочу, Кэтрин.

Она посмотрела на свои ступни.

— Да. — Она как будто превратилась в соляной столб. Почему он не сделал движения? Почему он не подходит к ней?

— Хотя тебе известно, сколько раз ты меня отвергала?

— Да, восемь.

Признаваясь в этом, она почувствовала, как кровь хлынула к лицу. Она подняла на него глаза и прочла в его взгляде цену каждого отказа. И в тишине омела снова начала вращаться.

— Мне не хочется, чтобы это повторилось в девятый раз, — наконец сказал он.

— Мне тоже не хочется.

— Тогда подойди ко мне, Кэтрин, — пригласил он, протягивая навстречу руки, ожидая.

— Ты знаешь, каковы мои условия.

— Да, знаю. — Он продолжал держать руки, приглашая ее к себе.

— Тогда… тогда… — Она чувствовала, что задыхается. Разве он еще не понял?

— Тогда скажи это?

— Да, сначала скажи, — умоляла она, глядя на его длинные, прекрасные пальцы, ожидающие ладони.

— Иди сюда, чтобы я мог сказать это ближе. — Он сказал почти шепотом.

Медленно, медленно она протянула руки, касаясь пальцами кончиков его пальцев. Он не пошевелил ими до тех пор, пока она сама не преодолела расстояние между ними, говоря ему, что она тоже хочет, а ее холодная ладонь скользила по его теплой ладони. Медленно его пальцы сомкнулись на ее пальцах, и он так же медленно притянул ее к себе. Ее сердце бешено колотилось, а глаза были прикованы к его глазам, когда он притягивал ее к себе, устраивая между раскрытых ног, а одной ногой продолжал упираться в перекладину стула. Не было сомнения в том, чего он хотел. Его упругость и жар говорили об этом сами. Он крепко прижал ее к себе, а потом прильнул губами к ее губам. Веточка омелы затерялась где-то в ее волосах. Она чувствовала на ягодицах его теплые, твердые руки, которые крепко держали ее, И она чувствовала, что его теплота и упругость разливается по ее животу. Поцелуй стал ищущим и жарким, похожим на дикое выжимание губ и языков, она слышала, как встретились их зубы, потом почувствовала вкус крови, но не думала о том, кому она принадлежала. Он взялся обеими руками за ее лицо, потом резко отстранил ее от себя, мучительно заглянув в глаза.

— Я люблю тебя, Кэтрин, я люблю тебя. Почему мне понадобилось столько времени, чтобы понять это?

— О Клей, пообещай мне, что ты никогда больше не оставишь меня!

— Я обещаю, обещаю, обещаю…

Она с такой силой бросилась к нему, не дав возможности закончить говорить, что он хрюкнул. Он снова притянул к себе ее длинное, гладкое, нежное тело. Она чувствовала, как он поднял колено и потер им властно по ее бедру, закинув ее руки себе на шею. Он описал круг в кресле, потом она почувствовала, что ее ноги отрываются от пола. Наполовину наклоняясь, наполовину падая, одним движением он прижал ее к краю стола. Стол врезался ей в плечи, и она оттолкнула его, повернула, увлекая его вместе с собой в краткое путешествие на вращающемся кресле. Потом она снова стояла на полу между раскрытыми коленями Клея. Они целовались, прижавшись друг к другу и чувствуя тепло, и, пока они это делали, кресло каким-то образом начало покачиваться назад и вперед, назад и вперед, почти как ветка омелы в руке Клея. И каждый раз, когда кресло раскачивалось, напряженное тело Клея соблазнительно терлось об ее тело, а она вставала на носки и встречала его. Она почувствовала, как его рука оставила ее волосы в покое и скользнула к застежке на ремне. Она смутно помнила, что, пытаясь помочь ему, подалась вперед. Ей было приятно ощущать его руку и чувствовать прикосновение к ремню, когда он падал на пол. Одной рукой он расстегнул платье, потрогал кожу вокруг шеи, сначала пальцами, потом коснулся ее губами, потом все ниже и ниже, пока его рука не легла на низ ее живота. Он отклонился назад, чтобы посмотреть на нее, пока стаскивал платье с плеч. А когда он увидел под платьем тоненькое нижнее белье, он застонал и уткнулся лицом в пространство между трусиками и лифчиком, увлажняя кожу своим языком.

— Ты знал, что это белье было на мне в брачную ночь? — хрипло спросила она. Ее голос отдаленно напоминал привычный голос Кэтрин.

— Да? — Его глаза не отрывались от ее глаз, его руки скользнули по лепесткам лотоса вдоль края лифчика. — У нас сегодня будет брачная ночь. — Потом он обхватил ее сзади обеими руками, и она почувствовала, как лифчик стал тесным, потом свободным, потом куда-то улетел в его руках. Его голова подалась вперед, в то время как она запрокинула голову назад. Он поцеловал ее грудь, и легкий стон вырвался из ее горла, когда его язык описал круг вокруг ее соска, потом он легонько коснулся соска зубами. Задыхаясь от наслаждения, она просунула пальцы в его мягкие волосы, привлекая его к своей другой, изголодавшейся груди. Забывшись, он слишком сильно потянул за сосок, так что она вздрогнула, ее ноздри сузились. Откуда-то из глубины послышался звук извинения, и он продолжал сосать осторожнее. Из глубины тела вылились наружу чувства, и она нетерпеливо начала стаскивать с плеч пальто, в котором он по-прежнему находился. Не отрывая губ от ее тела, он освободил свои руки, позволил, чтобы она сняла пальто и бросила. За пальто последовал спортивный пиджак. Лаская носами друг друга, целуя куда попало, он старался развязать свой галстук, а она расстегивала пуговицы на его рубашке. Потом все это присоединилось к вещам на полу. Одной рукой он притянул ее к себе. Ее голые груди касались его голой груди. Потом он отстранился от нее и смотрел на свои руки, которыми обнимал ее груди. Он положил одну руку на ее живот и, скользнув под ее бикини, прикоснулся к интимным местам.

— Ты не хочешь, чтобы я снял все остальное? — спросил он, водя носом по ее шее, касаясь ее языком, ощущая сейчас даже вкус духов.

— Мы находимся посредине кухни, Клей.

— Мне все равно. Мне снять или ты сама?

— Это была твоя идея, — кокетливо прошептала она, улыбаясь в его волосы.

— Совершенно верно. — Одним легким движением он стянул ее чулки и бикини к коленям, потом без усилий поднял ее и усадил на край стола, подцепив ногой стул и отбрасывая его в сторону. Он опустился на колени, поднял на нее глаза, снимая сначала одну туфлю, потом другую, потом обеими руками снял последние две вещи и бросил их на пол. Он подошел ближе к столу, когда она подняла руки и обхватила ими его шею; раскрыла ноги, обхватив его сзади за талию и сказала:

— Отнеси меня в нашу спальню. — Он взял ее со стола, ее нагое тело прижималось к его паху. Когда они шли, запах ее духов стоял между ними, а они шли, целуясь, наверх в спальню. Он остановился возле лампы и сказал:

— Включи ее. — Она убрала одну руку с его шеи и протянула ее к лампе.

Стоя возле кровати, он прошептал почти в губы:

— Отпусти.

— Никогда, — прошептала она в ответ.

— Как тогда я сниму брюки?

Не говоря больше ни слова, она расцепила ноги и свалилась на матрац. Она лежала и наблюдала, как он расстегивает ремень, брюки, не отрывая от нее глаз. Когда он был голый, он встал перед ней на одно колено и обхватил ее голову обеими руками.

— Кэтрин, я с опозданием почти на полтора года хочу спросить тебя: ты можешь сейчас забеременеть?

— Но если бы ты меня спросил четвертого июля, мы бы сейчас здесь не были, не так ли?

— Кэт, я просто пока не хочу, чтобы ты забеременела. Я хочу наслаждаться тобой, когда ты плоская и жаждущая.

— Плоская и жаждущая?

Он понял, что проговорился, поэтому наклонил голову, чтобы ее поцеловать и избавиться от вопросов.

— Что ты имеешь в виду, говоря «плоская и жаждущая»?

— Ничего. — Он взял ее губы своими губами, пытаясь заставить ее замолчать и прикоснуться к нему.

— Ответь мне, и я отвечу тебе, — сказала она, уклоняясь на сей раз от его губ.

Если она сейчас выйдет из себя, подумал Клей, он никогда не простит себе, что открыл свой большой рот. Но он должен был ответить:

— Хорошо. Я прочел твой дневник. И все то, что мы делали с вином. Вот что я имел в виду, говоря «плоская и жаждущая».

Теперь она горела, но не от гнева, а от замешательства и чувственности.

— Клей, мне кажется, я сейчас умираю от жажды, и поверь мне, я не забеременею.

Она ощутила, как его мускулы задрожали. В его голосе чувствовалась мука, когда он спросил:

— Тогда как долго мне придется так висеть, ожидая, что ты меня обнимешь?

Не придется больше никогда, подумала она. Больше не придется, Клей. Она слегка прикоснулась к нему тыльной стороной пальцев, измеряя его жар. Он с трудом дышал. От первой ее ласки месяцы желания предались сразу забвению. Дни поисков нашли ответ. Ее рука исследовала, огораживала, ласкала, трепетала, до тех пор пока локоть Клея не вспотел. Он свалился рядом с ней на кровать, нащупывая ее теплую кожу. Теперь ее живот был немного мягче… Ее бедро было упругим и гладким, и она приподняла его, чтобы его рука продолжала свои поиски. Он чувствовал ее настойчивость, ее ожидание. Он положил голову ей на грудь и прислушался к ударам ее сердца, когда в первый раз коснулся ее глубин. Оно застучало в два раза быстрее и своими ударами поднимало его сердце. Она лежала молча и пассивно, но биение ее сердца говорило правду. Один раз он сделал движение пальцами, и она изогнулась, хватая ртом воздух. Он наполовину лежал на ней, целуя ее глаза, висок, уголок рта, губы, которые теперь стали вялыми, как будто все, что происходило с внутренностями ее тела, лишило ее воли. Она плыла во власти наслаждения. Он возбуждал ее легкими прикосновениями, склонился опять над ней и поцеловал груди. Его губы скользнули вниз к ее животу, чувствуя, как он поднимается каждый раз, когда она приподнимала бедра. Из ее горла вырвался какой-то животный звук; потом она произнесла его имя и повторяла его, как ударение на каждый толчок…

Он назвал ее Кэт — снова и снова, — позволяя ей подниматься ввысь, переживая вместе с ней новую, высокую, совместную цель, доводя ее почти до кульминационного момента, заставляя дрожать. Он знал, что этого он не дал ей в первый раз, и он думал подводить ее к этому все остальные разы их жизни.

— Пусть это случится, Кэт, — сиплым голосом прошептал он.

Но вдруг он понял, что тоже должен разделить ощущение в полной мере. Он искал и находил, входил и погружался, бормоча нежные звуки, звуки любви, у которых было свое собственное звучание.

Сначала она задрожала и выгнулась в дугу, и он был недалек от нее, так близко, что в одно и то же время тонкая нить влаги сбежала с их кожи.

Он слабым голосом сказал ей в волосы:

— О Кэт, мне было хорошо.

— Мне тоже.

Он лежал, положив руку на ее живот, потом скользнул ею ниже, и она умиротворенно покоилась на ее теле, а потом нырнула вовнутрь. Он уткнулся в ее ключицу и сказал:

— Кэт, ты помнишь, как в больнице сестра показывала нам, как образуются схватки?

— М-м-м, — промурлыкала она, сонливо теребя его волосы.

— С минуту назад то же самое происходило внутри тебя.

— Да?

— Это заставило меня задуматься над тем, как близко стоят боль и удовольствие. Даже кажется, что в твоем теле происходят одни и те же вещи в моменты самого величайшего наслаждения и самой сильной боли. Разве это не странно?

— Раньше я об этом никогда не думала, но я никогда… Он приподнялся, оперся на локоть и, взглянув в ее лицо, поднял прядь волос и убрал назад со лба.

— Это было с тобой в первый раз, Кэт?

Вдруг робко, окруженная им, она прижалась к нему так сильно, что он не мог видеть ее лица.

— Эй. — Он нежно разжал ее руки, давая себе возможность снова посмотреть на нее. — После всего того, что мы испытали, ты будешь застенчивой со мной?

— Как я теперь могу требовать застенчивости?

— Только никогда не бойся говорить со мной о чем угодно, о'кей? Если ты не будешь доверять мне того, что тебя беспокоит, как я смогу тебе помочь? Ты видишь, что вместе мы смогли превозмочь все, что касалось твоего прошлого и чувств, связанных с Гербом?

— Ах, Клей. — Она вздохнула и вытянулась рядом с ним, обещая себе, что никогда не будет сдерживать своих чувств по отношению к нему. Через некоторое время она сказала: — А ты знал, что я начала в тебя влюбляться, когда ты приезжал ко мне в «Горизонт»?

— Это произошло так давно?

— О Клей, что я могла сделать? Все девушки так и трепетали перед тобой и говорили мне, какой ты превосходный, а ты приезжал туда в своем сексуальном маленьком «корветте», в своей сексуальной одежде и с сексуальной улыбкой и со своими прекрасными манерами, что затмевали всю ту сексуальность. Господи, ты сводил меня с ума.

— Глупышка, — засмеялся он. — Тебе известно, сколько времени ты бы сэкономила, если бы хоть намекнула о своих чувствах?

— Но я так боялась. А что, если ты не чувствовал того же по отношению ко мне? Тогда бы я была разбита вдребезги.

— Да, каждый раз, как только я предпринимал попытки, мне казалось, что ты не можешь меня терпеть.

— Клей, я говорила тебе в тот первый вечер, когда мой отец заставил меня прийти в твой дом, что женитьба должна быть только по любви. Пожалуйста, пусть всегда будет так, как сегодня. Давай будем хорошо относиться друг к другу и пообещаем все то, что так и не смогли искренне пообещать во время сфабрикованной свадебной церемонии.

Лежа голыми, с переплетенными руками и ногами, уверенные в любви каждого, они, наконец, произнесли клятву:

— Я обещаю, Кэт.

— Я тоже, Клей.

Утром на Рождество их разбудила Мелисса, она что-то бормотала и стучала ножкой о край кровати. Клей с трудом проснулся, потянулся и почувствовал голую кожу на другом конце кровати. Он повернулся и внимательно посмотрел на женщину, которая лежала на животе под локонами светлых волос.

Он начал бесшумно вставать с кровати.

— Куда ты? — раздался голос из-под ее волос.

— Возьму Мелиссу и принесу сюда к нам, о'кей?

— О'кей, но не задерживайся надолго, а?

Они вернулись вместе, один из них — в бледно-голубой пижаме, другой — без ничего. Мелисса плюхнулась на кровать рядом с Кэтрин, а потом он тоже лег.

— Привет, девочка Лиззи. У тебя найдется поцелуй для мамы?

Мелисса наклонилась и пососала подбородок Кэтрин. Это была ее версия поцелуя.

Клей наблюдал за ними с радостным выражением лица.

Кэтрин взглянула на его взъерошенные волосы, смеющиеся серые глаза и спросила:

— Привет, мальчик Клей, а у тебя есть поцелуй для мамы?

— И не один, — улыбаясь, ответил он. — Этот ребенок рано узнал ценность прикосновения.

Он наклонился через ребенка и дал жене то, что она хотела.