ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Кэтрин находилась в том болезненном, горько-сладком состоянии, с которым уже столкнулась и переживала накануне, когда Клей ушел от нее. Снова она предалась мечтам, а когда вышла из этого состояния, то обнаружила, что стоит возле окна, вяло скрестив руки, а ее мысли и глаза блуждают по заснеженному городу в поисках Клея. Клей, который был с ней только по одной причине, теперь, вероятно, и вовсе не будет. Спокойствие, которое она черпала в любви к Мелиссе, теперь оставило ее. Неожиданно в нее проникла опустошенность, которая чувствовалась даже в самых обыденных делах: в учебе, в стирке, в прогулках по университетской территории, в купании Мелиссы, за рулем машины. Перед ее глазами постоянно возникало лицо Клея, его отсутствие похитило у нее радость, ее жизнь стала серой и пустой. Иногда она плакала. И, как это случается со всякой покинутой любовью, она обнаруживала людей, похожих на него, во многих местах, но все было призрачно: золотисто-рыжеватые волосы незнакомцев на улице, спортивного покроя пиджаки на мужских плечах, чей-то смех, манера некоторых мужчин держать руки в карманах или затягивать галстук… У одного профессора Кэтрин была манера Клея стоять, подбоченившись, откинув назад полы спортивного пиджака, и смотреть в пол между широко расставленными ногами. Движения его тела так напоминали движения тела Клея, что Кэтрин захватили мысли об этом мужчине. Сколько раз она говорила себе, что переносит чувства, которые испытывает к Клею, на совсем незнакомого человека, но это не помогало. Каждый раз, когда профессор Ньюман становился перед аудиторией в такую позу, сердце Кэтрин начинало реагировать. Она отсчитывала дни до Рождества, надеясь, что больше не будет представлять себя с профессором Ньюманом и сравнивать его с Клеем. Но Рождество принесло другие горько-сладкие, воспоминания прошлого года. С целью их отбросить, она позвонила тете Элле и напросилась с Мелиссой к ней на Рождество. Но даже это не помогло… Она даже ни разу не включила огни на своей крошечной елке, боясь возвратить приятные, успокаивающие воспоминания прошлого года о Рождестве в доме Клейборна и Анжелы. Она могла подойти к скользящей двери и смотреть на снежно-свинцовый мир, засунув руки в карманы джинсов, и вспоминать, вспоминать… Волшебный дом с любовью, огнями, музыкой и семьей…

Семья. Ах, семья. Это был самый большой корень всех несчастий Кэтрин… Она смотрела на Мелиссу, и на ее глазах появились слезы, потому что ребенок никогда не узнает, что такое надежность семьи, несмотря на то, что она всю свою любовь отдает девочке. Она представила себе, как Клей снова появится у ее двери, только на сей раз все будет по-другому. На сей раз он скажет, что любит ее, и только ее. Они наденут на Мелиссу новый голубой комбинезон и втроем поедут в большой дом… Кэтрин закрыла глаза, сжимая себя руками, чувствуя запах горящих свеч, вспоминая поцелуи под веточками омелы.

— Давай купим Рождественское дерево и поставим здесь, — предложил Клей.

— Для чего? — спросила Джил.

— Потому что Рождество, вот для чего.

— У меня нет времени. Если хочешь, устанавливай его сам.

— Похоже, что у тебя никогда нет времени ни на что по дому.

— Клей, я работаю по восемь часов в день! Кроме того, зачем культивировать интересы, которыми никогда не собираешься пользоваться?

— Никогда?

— О Клей, не начинай опять. Я потеряла голубой кашемировый свитер, я хотела его надеть завтра… Черт побери, где он может быть?

— Если бы ты хоть раз в месяц приводила дом в порядок, может, ты не теряла бы своих вещей. — Комната была похожа на китайскую прачечную после взрыва.

— О, я знаю! — Лицо Джил посветлело. — Могу поспорить, я отдала его на прошлой неделе в чистку. Клей, будь добр, поезжай и забери его для меня, хорошо?

— Я не посыльный мальчик из прачечной. Если он тебе нужен, забери сама.

Она прошла по устеленному одеждой полу и заговорила воркующим голосом ему в лицо:

— Не сердись, дорогой. Я просто не знала, что именно сейчас ты занят. — Когда она провела блестящими ногтями по его щеке, он отклонил голову в сторону.

— Джил, ты никогда не думаешь о том, что я занят. Ты всегда думаешь, что ты — единственная, кто может быть занят.

— Но, дорогой, я действительно занята. Я завтра в первый раз встречаюсь с инженером-проектировщиком, и мне хочется выглядеть самым наилучшим образом. — Быстрой лаской она хотела поднять ему настроение. Но она в третий раз назвала его «дорогой», а в последнее время это начало его раздражать. Она пользовалась этим термином так свободно, что порой он чувствовал себя уязвленным. Это напоминало ему о том, что говорила Кэтрин: «Ценность привязанности увеличивается, если о ней поменьше вспоминать».

— Джил, почему ты хотела, чтобы я вернулся?

— Дорогой, что за вопрос. Я чувствовала себя потерянной без тебя, ты это знаешь.

— Кроме того, что чувствовала себя потерянной, что еще?

— Что это, допрос? Как тебе нравится это платье? — Она подняла розовое крепдешиновое платье и закружилась, призывно глядя на него.

— Джил, я пытаюсь с тобой поговорить. Ты можешь забыть об этом чертовом платье?

— Разумеется. Оно забыто. — Она небрежно бросила его, к подножию кровати, повернулась, схватила расческу и начала расчесывать волосы. — Итак, говори.

— Послушай, я… — Он не знал, с чего начать. — Я думал, что стиль нашей жизни, наше прошлое, наше будущее так похожи, что практически мы созданы друг для друга; Но это — это для меня не подходит.

— Не подходит? Объясни мне, Клей? — резко сказала она, продолжая расчесывать волосы.

Он жестом окинул комнату.

— Джил, мы разные, вот и все. Мне трудно жить в беспорядке, есть в ресторане и носить одежду из прачечной, которая никогда не бывает чистой! А кухня, заваленная журналами?

— Я не думала, что ты хочешь меня за домашние способности…

— Джил, я с радостью выполняю свои обязанности, но мне нужно какое-то ощущение дома, понимаешь?

— Нет, не уверена, что понимаю. Это звучит так, как будто ты просишь меня бросить карьеру и начать вытирать пыль.

— Я не прошу тебя ничего бросать, просто дай мне несколько прямых ответов.

— Я отвечу, если буду точно знать, о чем ты спрашиваешь.

Клей поднял с кресла темно-лиловую кружевную нижнюю юбку и тяжело сел. Он внимательно рассматривал дорогую вещь, ощупывая ее пальцами. Потом тихо сказал:

— Как насчет детей, Джил?

— Детей?

Она перестала расчесывать волосы. Клей поднял на нее глаза.

— Семья… Ты когда-нибудь собираешься заводить семью?

Она повернулась резко и сердито посмотрела на него.

— И ты говоришь, что не просишь меня ничего бросать!

— Нет, я даже не говорю о том, что это нужно делать прямо сейчас, но когда-нибудь… Ты хочешь когда-нибудь завести ребенка?

— Все эти годы я потратила на то, чтобы получить степень. Впереди меня ждет будущее в одной из самых быстро развивающихся отраслей, а ты говоришь о детях?

Не задумываясь, Клей представил себе Кэтрин, плачущую оттого, что ребенок Гровер умер, потом родильный зал и их руки на животе, когда начались схватки; он вспоминал, как она сидела на полу в гостиной, скрестив нога, похлопывая по ступням Мелиссы, и о том, как она плакала, когда Мелисса разбила голову…

Вдруг Джил бросила расческу. Она стукнулась о туалетный столик, отскочила и упала на пол вовнутрь брошенной туфли-лодочки.

— Ты виделся с ней, не так ли?

— С кем?

— Со своей… женой. — Это слово раздражало Джил.

Клей даже не думал лгать.

— Да.

— Я знала это! Ты затащил ее в постель?

— Ради Бога! — Клей встал и отвернулся от нее.

— Ну, да?

— Это к делу вовсе не относится.

— О, разве нет? Итак, подумай хорошо, мужик, потому что я не собираюсь играть роль второй скрипки ни для одной женщины, жена она или нет! — Джил повернулась к зеркалу, взяла, толстую кисточку и с силой начала накладывать румяна.

— Это часть нашего устройства здесь, не так ли, Джил?

Она уставилась на него в зеркало.

— Что — это?

— Эгоизм, твой и мой. Причина того, что ты меня хочешь, состоит в том, что ты всегда должна иметь то, что тебе хочется. Причина того, что я бросил Кэтрин, состоит в том, что я всегда должен иметь то, чего хочу.

Ее глаза заблестели, когда она развернулась и посмотрела ему в лицо.

— Ну, тогда мы оба одинаковые, не так ли, Клей?

— Нет, не одинаковые. Я думал так, но нет. Больше нет.

Они стояли с закрытыми глазами среди разбросанных вещей, кофейных чашек, газет и косметики. В ее глазах была злость, в его — сожаление.

Наконец Джил сказала:

— Я могу посоревноваться с Кэтрин, но я не смогу соревноваться с Мелиссой. Вот в чем дело, не так ли?

— Она здесь, Джил. Она существует, я ее отец и не могу этого забыть. И Кэтрин так сильно изменилась…

Неожиданно Джил швырнула косметическую кисточку ему в лицо, пронзительно завизжав:

— О, будь ты проклят, проклят, проклят! Как ты осмеливаешься стоять здесь и мечтать о ней! Если ты так сильно ее хочешь, тогда что ты здесь делаешь? Но если ты уйдешь, не думай, что твоя половина кровати надолго останется холодной!

— Джил, пожалуйста! Я вовсе не хотел причинять тебе боль.

— Боль? Как ты мне можешь сделать больно? Ты только сделал больно тому, кого любишь, так, кажется, поется в песне.

Клей покинул озеро Миннесота и часами бесцельно ездил на машине. Наконец, обогнув озеро Колхаун, он поехал на восток к озеру Стрит, мимо причудливых, маленьких, но с претензией магазинчиков, расположившихся на территории озера Хеннепин, дальше на восток, где старенькие театры уступали место еще более старым мебельным комиссионным магазинам. Он свернул на юг, поехал по узкой дороге, которая разделяла пополам Блумингтон и снова тянулась по кругу на запад. Клей свернул на Белт Байн, невольно направляясь в Золотую Долину.

Не задумываясь, он поехал по дороге «Золотая Долина», петляя по улочкам, которые однажды были его привычным маршрутом домой. Клей миновал супермаркет Вайерли — сюда они в первый раз с Кэтрин приезжали за покупками. Он свернул на стоянку возле дома, выключил мотор, но оставил зажженными фары. Он посмотрел вверх на скользящую стеклянную дверь, свет из которой падал на заснеженный балкон. Он не отрываясь смотрел на свет, но через минуту он померк, и окно стало черным. Клей завел машину и направился в мотель.

Когда Клей появился на пороге кабинета, Клейборн взглянул на него, пытаясь скрыть свое удивление, но не смог. Он наполовину привстал со своего кресла, потом уселся в него снова с выражением надежды.

— Привет, папа.

— Привет, Клей. Мы давно не виделись.

— Да, только не говори маме, что я здесь.

— Конечно, входи, входи. — Клейборн снял очки в серебряной оправе и бросил их на стол.

— Очки новые.

— Они у меня уже пару месяцев, но я еще не привык к ним. Они оба посмотрели на очки. Комната была тихой. Вдруг, как бы воодушевившись, Клейборн встал.

— Как насчет бренди?

— Нет, спасибо, я…

— Белое вино? — излишне озабоченно спросил Клейборн. — Кажется, ты любил его…

— Папа, пожалуйста. Нам обоим известно, что после белого вина нельзя будет сосредоточиться даже на пустяке.

Клейборн снова опустился в свое кресло. В камине шипело полено, разбрасывая по сторонам языки синего пламени. Клей вздохнул и попытался сосредоточиться, поскольку в последнее время часто пил. Он сел на край кресла и прижал суставы больших пальцев к глазам.

— Что, черт возьми, было неправильно? — наконец спросил он. Его голос, был тихий, ищущий и уязвленный.

— Нет в мире абсолютно ничего, что невозможно было бы исправить, — ответил его отец. И, до того как их взгляды снова встретились, они почувствовали, что с души каждого свалился давний груз.

Телефон зазвонил в пятый раз, и надежда Клея ослабела. Он отвел от уха телефонную трубку и закинул голову назад, закрыв глаза. Мимо по шоссе с грохотом проезжали машины. Он смотрел на свои ступни в носках, неоткрытые чемоданы и хотел было повесить трубку, когда Кэтрин сказала:

— Алло. — Она стояла в темной спальне. На пол капала вода, поскольку Кэтрин принимала душ, она пыталась обмотать себя полотенцем и при этом не уронить трубку?

— Алло, Кэтрин?

Казалось, ее сердце подпрыгнуло к горлу, ее руки перестали заниматься полотенцем. Оно сползло, и она стояла, прижимая его к груди, чувствуя через махровую ткань, как колотится сердце.

Наконец она сказала:

— Алло.

Он услышал волнение в ее голосе и сглотнул.

— Это Клей.

— Да, я знаю.

— Я думал, что тебя нет дома.

— Я была в ванной.

В телефоне что-то зазвенело.

— Извини, я могу перезвонить.

— Нет! — Потом она немного себя успокоила: — Нет, но… мог бы ты минутку подождать, Клей, пока я надену халат? Я замерзла.

— Конечно, я подожду. — И он ждал, сжимая трубку влажными ладонями, невольно представляя себе розовый халат с капюшоном.

Кэтрин подбежала к шкафу и, бросив полотенце, начала рыться в шкафу в поисках халата — неистово, нетерпеливо, на ощупь — и думала: «О Господи, это Клей, Клей! О Господи, проклятье, где мой халат? Он бросит трубку… Где же он? Подожди, Клей, подожди! Я иду!»

Она пыталась бежать к телефону, на ходу натягивая на себя халат, но молния застегнулась только наполовину. Кэтрин споткнулась и, запыхавшись, наконец добралась до телефона.

— Клей? — услышал он. В ее голосе чувствовалась озабоченность. Клей улыбнулся, внутри него разливалось тепло.

— Я здесь.

Она облегченно вздохнула, застегнула до конца молнию и опустилась на край кровати. Комната была окутана полумраком и только в углу пробивался свет из окна.

— Извини, это заняло так много времени.

Он подсчитал, что, вероятно, прошло семь секунд. Теперь он боялся спросить у нее о том, ради чего позвонил, боялся, что она откажет ему, ему стало плохо от мысли, что она может это сделать.

— Как ты? — вместо этого спросил он.

Она представила его лицо, которое искала в толпе с тех пор, как в последний раз его видела, представила его волосы, которые, как ей казалось, встречала у сотен незнакомых людей, его глаза, его рот. Много минут прошло, прежде чем она призналась:

— Чувствую себя не такой счастливой с тех пор, как ты был здесь в последний раз.

Он сглотнул, удивившись ее ответу, ожидая привычное: «прекрасно».

— Я тоже.

Было невероятно, как этим двум простым словам удалось лишить ее дыхания. Она неистово искала, что бы сказать, но ее мысли были заполнены только его лицом, и она размышляла о том, где он сейчас и во что одет.

— Как голова Мелиссы? — спросил он.

— О, прекрасно. Она зажила, как будто ничего и не было.

Они оба нервно засмеялись, а потом на обоих концах провода послышался неестественный звук. Наступила тишина. Клей поднял одно колено, уперся в него локтем и потер переносицу. Его сердце стучало так громко, что, казалось, она могла слышать его в трубке.

— Кэтрин, я хочу узнать, что ты делаешь завтра вечером?

Она обеими руками сжала телефонную трубку.

— Завтра вечером? Но завтра канун Рождества.

— Да, я знаю. — Клей перестал растирать глаза, начал теребить пальцами складку брюк. — Я хотел узнать, есть ли у вас с Мелиссой планы на завтрашний вечер.

Кэтрин закрыла глаза. Она поднесла трубку ко лбу, боясь, что он услышит ее прерывистое дыхание. Она с трудом взяла себя в руки.

— Да… Мы идем к дяде Фрэнку и тете Элле на Рождество… — Она снова поднесла трубку ко лбу.

— Ты бы хотела поехать со мной в дом моих родителей?

Она положила руку на голову, боясь, что она оторвется от тела. Она старалась говорить спокойнее:

— В дом твоих родителей?

— Да.

Пока она раздумывала, он ощутил за эти бесконечные минуты физическую боль. Она думала: «А как насчет Джил? Где Джил? Я говорила тебе не звонить до тех пор, пока с этим не будет покончено».

— Где ты, Клей? — спросила она так тихо, что он едва расслышал.

— Я в мотеле.

— В мотеле?

— Один.

Каждую клеточку ее тела заливала радость. Ее глаза и горло наполнились влагой, пока она сидела, сжимая трубку, как какой-то лепечущий идиот.

— Кэт? — Его голос сломался, когда он произнес ее имя.

— Да, я здесь, — выдавила она из себя.

Каким-то незнакомым голосом ему удалось сказать:

— Ради Христа, ответь мне, пойдешь? — И она вспомнила, как Клей вспоминал о Боге, когда был напуган.

— Да, — прошептала она и тяжело соскользнула на пол.

— Что?

— Да, — повторила она громче, широко улыбаясь.

На долгое время линия погрузилась в молчание, только звуки отдаленных электронных гудков создавали музыку в их ушах, а потом и они исчезли.

— Где ты? — спросил он, желая сейчас быть с ней рядом.

— Я в спальне, сижу на полу возле кровати.

— Мелисса спит?

— Да, крепко.

— А медвежонок коала с ней?

— Да, — прошептала Кэтрин. — Он в кроватке у ее изголовья.

Опять наступило молчание на линии. Потом Клей сказал:

— Я буду работать с отцом.

— О Клей…

На сей раз она услышала, что он засмеялся, теперь более свободно, а потом вздохнул.

— Послушай, мне нужно немного поспать, я мало спал вчера, и позавчера, и поза-позавчера.

— Я тоже.

— Я заеду за вами примерно в пять.

— Мы будем готовы.

Опять наступила тишина, долгая, трепетная тишина, такая же мягкая, как последующие слова:

— Спокойной ночи, Кэтрин.

— Спокойной ночи, Клей.

И снова тишина. Каждый из них ждал, что другой первым повесит трубку.

— Спокойной ночи, я сказал, — повторил он.

— Я тоже.

— Тогда давай сделаем это вместе.

— Сделаем вместе что?

Она даже не подозревала, что можно услышать улыбку.

— И то тоже. Но позже. А сейчас, повесь трубку, чтобы я мог немного поспать.

— О'кей, на счет три, да?

— Один… два… три…

На этот раз они вместе повесили трубки. Но они оба глубоко ошибались, если думали, что смогут хотя бы немного поспать.