ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

После обеда в канун Рождества начал падать снег. Он спускался на землю как бриллиантовая пыль, падал легкими пушистыми хлопьями. К вечеру земля выглядела белой и чистой. Небо мягко светилось…

Кэтрин надела новый джемпер ручной работы из мягкой рыжей шерсти. На сей раз она решила встретиться с Элизабет Форрестер лицом к лицу. Однако, приближаясь к парадной двери, Кэтрин задрожала при мысли о том, как великая дама в первый раз увидит ее выпирающий живот.

— Ты думаешь, она уже здесь? — очень робко спросила она, пока Клей открывал дверь.

— Уверен, что здесь. Я хочу сказать одно: смотри ей прямо в лицо. Она это обожает.

Улыбка, которую ей удалось напустить на себя, почти угасла, как только они вошли в дом. Элизабет Форрестер надвигалась на них, спускаясь по лестнице. Ее трость прокладывала путь, а на ее ручке была привязана удивительная зеленая рождественская кисточка с красной ленточкой.

— Ну, почти вовремя, дети! — повелительным тоном начала она браниться.

— С Рождеством, бабушка, — поздоровался Клей и взял ее за руку, помогая спуститься с нижней ступеньки.

— Да, я начинаю понимать, что действительно Рождество счастливое. Я сама могу сойти со ступенек, если позволишь, Если ты хочешь кого-нибудь побаловать, так побалуй свою жену. Твоя жена в таком положении, когда женщину нужно баловать. — Она повернулась и посмотрела на Кэтрин своими орлиными глазами.

— Вряд ли. Я здорова, как лошадь, — ответила Кэтрин, отдавая свое пальто Клею и показывая свой наряд для беременных.

На губах Элизабет Форрестер появилась тонкая улыбка, а глаза намеренно воздержались от того, чтобы посмотреть на живот Кэтрин. Они блестели, как драгоценные камни на пальцах бабушки. Затем она подняла бровь и посмотрела на внука.

— Знаешь, а мне нравится стиль этой молодой женщины. Могу добавить, он похож на мой. — Наконечник трости из слоновой кости дважды ткнулся в живот Кэтрин, прежде чем Элизабет Форрестер проговорила: — Как я уже говорила раньше, я более чем уверена, что он будет красивый, не говоря о том, что умный. С Рождеством, моя дорогая. — Она даровала Кэтрин свою щеку, изобразив поцелуй, который так и не достиг Кэтрин, потом направилась своей обычной величественной походкой в гостиную, а Кэтрин стояла, изумленно глядя на Клея.

— Это все? — прошептала она, широко раскрыв глаза.

— Все? — улыбнулся он. — Красивый и умный? Это довольно-таки большой приказ.

В уголках глаз Кэтрин появилась улыбка.

— А что, если она будет только симпатичной и средних способностей?

Клей казался потрясенным.

— Ты не смеешь!

Некоторое время они улыбались, забыв о встрече с Элизабет Форрестер. Глядя на Клея, на его улыбку, на его очаровательный рот, на бровь, которая соблазнительно вздернулась над левым глазом, Кэтрин обнаружила, что ее отчуждение исчезает. Она понимала, что какое-то время стоит и смотрит в его глаза, и думала: «Это дом… Со мной происходит необъяснимое, когда я нахожусь в этом доме вместе с ним». Снимая с себя чары, Кэтрин окинула взглядом величественное фойе, пытаясь найти слова.

— Я думаю, этот дом заслуживает того, чтобы сегодня джентльмены приезжали сюда в накидках, а женщины в меховых муфтах, и чтобы на улице их ждали сани и ржущие лошади.

— Да, как обычно, мама приложила к этому руку. Потом они присоединились к остальным.

Если дом всегда источал радушие, то на Рождество в нем было особенное очарование. Сосновые ветки были прикреплены к перилам, и их пикантный аромат встречал всех гостей. Повсюду на столах стояли красные свечи, вырезанные из свежих веток падуба. Запах сосны смешался с дымом каминов и ароматами, доносящимися из кухни. В кабинете вместо горящих свечей на каминной доске стояли фонари «молнии», а из гостиной доносились звуки пианино и детское исполнение песни «Украсьте холл цветами». Там, внутри ниши, стояло дерево огромных размеров, старый, гордый бальзамин с традиционными многочисленными огнями, что бросали радугу на стены и лица. Впечатление усиливалось от позолоченной мишуры и гирлянд, которые были нанизаны на ветки бальзамина. На нем было столько ослепительных украшений, что его зеленые руки слегка наклонились под их тяжестью. Гора подарков — завернутых в фольгу, перевязанных ленточками, украшенных зеленью — возвышалась у подножия дерева. Вдоль самой длинной стены гостиной висела нестандартных размеров гирлянда из орехов, украшенная красным бархатным бантом, от которого отходили тонкие ленты в клювы позолоченных куропаток, что висели с двух сторон гирлянды. Повсюду слышалось жужжание и бормотание счастливых голосов. Послышался смех Анжелы: она раздавала яичный желток, растертый с сахаром и залитый сливками, в гостиной. Она сама была похожа на рождественское украшение в бледно-лиловом костюме из мягкого велюра. Ее крошечные серебряные туфельки гармонировали с тонким поясом на талии и прекрасными цепочками на шее.

— Кэтрин, дорогая, — Поздоровалась она, тотчас бросая свое занятие и направляясь к ним, — и Клей! — Ее мелодичный голос хранил в себе, как всегда, радушные нотки. Но Клей изобразил равнодушие на лице.

— Знаешь, обычно говорят: «Клей, дорогой», а уж потом «Кэтрин, дорогая…» Кажется, меня задвинули на задний план.

Анжела надула губы, но, тем не менее, сначала поцеловала Кэтрин, а только потом сына.

Рассмеявшись, она увела Кэтрин к яичному желтку. Здесь их встретил теплыми приветствиями Клейборн.

Звонок в дверь продолжал звонить, пока смех и голоса не удвоились. Оставшись на минуту одна, Кэтрин окинула взглядом потолок и увидела, что он весь усеян омелой. Кто-то приблизился к ней и поздравил с беременностью, и она попыталась забыть об омеле. Но никто не забывал об омеле, и это поднимало настроение. Кэтрин усердно избегала ее.

Еду подавали по принципу буфета. В завершение из кухни вынесли парящий настоящий английский сливовый пудинг. Это произошло тогда, когда дедушка Элджин поймал Инеллу в дверном проеме кухни под омелой. Она как раз возбужденно давала распоряжения не притрагиваться к пудингу, пока не принесет теплые десертные тарелки. Кэтрин смеялась про себя, стоя рядом с чашкой кофе в руке. Это было так изумительно и так неожиданно видеть, как маленький, похожий на птичку дедушка Элджин целует служанку в дверях кухни. Кэтрин почувствовала, что кто-то стоит за спиной. Она посмотрела через плечо и увидела Клея. Он поднял брови, потом глаза и посмотрел поверх ее головы.

— Остерегайся. Дедушка Элджин может и тебя поймать. Она быстро выскочила из-под омелы.

— Я такого не ожидала от твоего деда, — улыбаясь, сказала она.

— Здесь все сходят с ума на Рожество. Так происходит всегда.

— Конечно, — произнес подошедший Клейборн. — Вы не возражаете, молодой мистер Форрестер, если старый мистер Форрестер поцелует вашу жену, пока она стоит на этом благоприятном месте?

Кэтрин уже не стояла под зеленью, но она все же посмотрела вверх и сделала шаг назад.

— Я не…

— Абсолютно не возражаю, мистер Форрестер. — Клейборн обнял ее и сердечно поцеловал, потом отступил назад, сжимая ее руки и глядя ей в глаза.

— Ты сегодня еще красивее, чем обычно, моя дорогая. — Он положил одну руку ей на плечи, а другую руку — на плечи Клею. Сначала он посмотрел в одно лицо, потом в другое. — Не помню более счастливого Рождества.

— Я думаю, свечение исходило от тебя, когда ты прокалывал яичный желток, — поддразнил Клей отца.

— Немного…

Наконец Кэтрин и Клей нашли уголок, сели и начали есть пудинг. Кэтрин не хотелось есть. Казалось, что им не нашлось что сказать друг другу, хотя она опять чувствовала на себе взгляд Клея.

Вскоре Анжела созвала всех в круг, а сама заняла место за пианино, аккомпанируя детям, которые фальшиво пели рождественские гимны. В конце все спели «Тихую ночь». Пока Анжела играла, Клейборн стоял за ее спиной, положив руки ей на плечи и громко пел. Когда смолкла последняя нота, она поцеловала ему руку.

— Ты не пела, — сказал Клей, стоя за спиной Кэтрин.

— Я немного стесняюсь.

Он стоял близко и чувствовал запах ее волос. Он думал о том, что прочел в ее дневнике. С тех пор он хотел ее.

— Сейчас гости начнут разъезжаться. Я помогу им одеться.

— А я начну собирать посуду. Уверена, что Инелла устала.

Далеко за полночь Клей и Кэтрин проводили последнего засидевшегося гостя, потому что каким-то образом Анжела и Клейборн исчезли. Вестибюль был тускло освещен, в нем пахло сосной и таинством. Медленно Кэтрин направилась в гостиную: на нее падал мягкий свет от огней бальзамина. Клей шел за ней. С наступлением ночи он казался все более нерешительным. Он держал руки в карманах. Она поправила волосы, убрав их за уши.

Они бездумно направлялись к арке, когда Кэтрин остановилась, увидев движение в дальнем углу в тени столовой. Там стояли Анжела и Клейборн, обнявшись и целуясь. В них было столько страсти! Кэтрин не могла даже предположить, что люди их возраста так целуются. У Клейборна через плечо висело кухонное полотенце, а Анжела стояла босиком. Он провел рукой по спине Анжелы, погладил ее, а потом рука скользнула к груди. Кэтрин быстро отвернулась, чувствуя себя незваной гостьей, потому что эти двое, естественно, не подозревали о ее присутствии. Но когда она осторожно повернулась, чтобы уйти, она наткнулась на Клея. Вместо того чтобы отойти назад, Клей только приложил палец к губам, потом поднял его, указывая на ветку омелы, что висела у них над головами. Его волосы, лицо, рубашка освещались рождественскими оттенками красными, голубыми, зелеными и желтыми, а сам он выглядел так же привлекательно, как подарки под елкой. В его глазах тоже отражались мерцающие огни. Он провел пальцем по линии ее подбородка и спустился вниз к ямке под нижней губой. Ее испуганные глаза расширились. У нее захватило дух. Она попыталась его остановить, но он взял ее руки и положил их себе на шею.

— Моя очередь, — прошептал он.

Потом он опустил губы к ее губам, поймал их, удивившись, что они открыты, ожидая, что начнется борьба. Но борьба не началась. Он знал, что поступает нечестно, поймав ее как раз в тот момент, когда его родители делали то же самое. Но весь вечер у него это вертелось в голове, а когда он погрузился в шелковистые глубины ее рта, все сомнения отошли на задний план. Их теплые языки коснулись. Он целовал ее ненастойчиво, помня, что она об этом писала, он скорее приглашал, чем грабил, делая это очень медленно. Он почувствовал, что пальцы согнулись вокруг его воротника, и утихомирил свой язык. Клей ждал, боясь спугнуть Кэтрин. Наконец кончик ее пальца дотронулся до его шеи, и он нежно и крепко обнял ее за талию.

Со свадьбы ее тело стало больше. Оно расцвело пленительной полнотой. Он собственнически провел рукой по ее спине вверх и вниз. Как ему хотелось, чтобы ребенок сейчас шевельнулся — всего один раз, — чтобы он смог почувствовать.

Неохотно он закончил поцелуй.

— С Рождеством, — прошептал он ей в лицо.

— С Рождеством, — прошептала она в ответ. Ее губы находились так близко, что он чувствовал дыхание от ее слов. Комната была абсолютно тихой. С рождественской елки упала иголка, и они слышали ее стук. Они посмотрели друг другу в глаза. Их губы, желанные и теплые, снова искали друг друга… Ее живот слегка упирался в него. Как ей хотелось, чтобы это продолжалось вечно, но она напомнила себе, что этого не может быть и не будет, и резко отпрянула. Но Клей не отпустил ее — он сплел за спиной пальцы, отклонился назад и начал медленно покачиваться вместе с ней вперед-назад, улыбаясь лицом в ее волосы, прижав к себе ее губы и груди, которые, несомненно выросли.

Она знала, что ей следует настоять, чтобы он ее отпустил, но он был таким нежным и красивым… Его лицо освещалось огнями, волосы были похожи на пламя. Они повернулись и посмотрели на рождественское дерево. На некоторое время успокоившаяся, она позволила, чтобы он крепче прижал ее к себе. Она чувствовала на виске его подбородок. Из тени появились бледные лица Анжелы и Клейборна. Они стояли, обнявшись, глядя на молодую пару, и Клейборн, не говоря ни слова, крепче обнял свою жену.

— У меня есть чудесная идея, — мягко сказала Анжела. Кэтрин слегка вздрогнула, но, когда она захотела высвободиться, Клей не дал ей это сделать.

— Почему бы вам двоим не остаться здесь на ночь, а под утро мы бы надели свои пижамы и ночные рубашки и отправились спать?

— Я согласен, — сказал Клей, продолжая раскачивать Кэтрин. Они представляли собой прекрасную картину счастливой супружеской пары.

Клей почувствовал, как Кэтрин напряглась.

— Но у меня нет с собой ночной рубашки…

— Уверена, что мы найдем для тебя одну, должно быть, у нас также найдется и новая зубная щетка. Вы можете остаться в розовой спальне.

Кэтрин лихорадочно искала предлог отказаться. Наконец она его нашла.

— Но завтра утром нам нужно забрать маму…

У Клея опустилось сердце.

— Ну, — вздохнула Анжела, — в любом случае это была прекрасная мысль…

Дома Клей довольно долго вытаскивал свое постельное белье и принимал душ. Он болтался в холле наверху, прислонился к двери в ее комнату и наблюдал, как она снимает серьги и туфли.

— Хочешь стакан содовой или что-нибудь еще? — спросил он.

— Нет, я сыта.

— Я не очень устал, а ты?

— Я устала.

Он расстегнул рубашку.

— Мне кажется, этого следовало ожидать.

— Да, чем тяжелее я становлюсь, тем быстрее устаю.

— Сколько ты еще планируешь ходить в колледж? Может, тебе уже следует с ним распрощаться? — Наконец он решился войти в спальню, прошел близко мимо нее и остановился возле комода, вытащив руки из карманов.

— Я буду посещать колледж столько, сколько захочу.

— И как долго это продлится?

— Недолго, вероятно, до конца второго семестра.

Он наблюдал, как она ходит по комнате, зная, что она делает движения, просто чтобы казаться занятой. Он подошел к шкафу, сам не зная, чем заняться. Прислонившись к стенке шкафа, он наблюдал, как она выдвинула ящик. Ее волосы раскачивались из стороны в сторону, когда она пыталась что-то вытащить. Его сердце стучало о грудь, как бархатный молоток. В его голосе, когда он заговорил, было волнение и плохо скрываемое напряжение.

— Как долго беременной женщине можно вступать в половые отношения, чтобы это не было ей во вред?

Руки Кэтрин замерли. Она подняла голову и увидела в зеркале его глаза. Паховые мышцы напряглись, как и руки, когда она попыталась запихнуть в ящик одежду. Ни один мускул на лице Клея не дрогнул. Он стоял, прислонившись к стенке шкафа, небрежно засунув руку в карман брюк. Над поясом брюк виднелась тонкая полоска золотистых волос. Она молчала.

— Я хочу этого, ты знаешь, — сказал он нарочито спокойно, отчего у нее по спине пробежал холодок. — А если ты уже беременна, что может случиться? Конечно, если для тебя это не опасно. — Она продолжала пристально смотреть на него. — Я хочу этого уже много недель подряд, и я всячески намекал тебе об этом. Сегодня вечером, когда мы целовались под омелой, я решил, что скажу тебе это. Ты очень желанная жена, ты знала об этом, Кэтрин?

Она, наконец, с трудом овладела своим голосом.

— Я очень беременная жена.

— Ах, но это нисколько не уменьшает твоей желанности. С того момента, как ты носишь моего ребенка…

— Не говори больше, Клей, — перебила его Кэтрин.

— Не бойся меня, Кэтрин. Я не собираюсь тебя принуждать. Все будет так, как ты хочешь.

— Я не боюсь тебя, а ответом будет «нет». — Вдруг она поняла, что все еще смотрит в ящик, и резко задвинула его.

— Почему?

Она стояла к нему спиной, глядя на поверхность туалетного столика. В зеркале Клей видел, как она прижалась к краю стола и сжала в руках какую-то голубую безделушку.

— Почему ты это делаешь сегодня? Сегодня был такой превосходный день.

— Я сказал, что хотел бы лечь с тобой в постель. Это будет опасно?

— Я никогда не спрашивала это у врача.

— Хорошо, тогда спроси, когда пойдешь к нему в следующий раз.

— В этом нет надобности.

— Разве?

Наступившая тишина была такой же беременной, как женщина, прислонившаяся к туалетному столику. Клея прорвало:

— Я устал спать на этом диване, когда здесь есть роскошная кровать королевского размера и превосходная, теплая женщина, к которой можно прижаться! И мне думается, что ей тоже это понравится, если она себе это позволит. Что скажешь, Кэтрин? Сегодня Рождество.

— Нет, Клей, Ты обещал.

— Я нарушаю свое обещание, — медленно отводя плечо от стенки шкафа, сказал он.

— Клей, — предупредила она, поворачиваясь к нему и глядя в лицо.

— Как ты могла так целоваться и не испытывать при этом желания?

— Держись от меня подальше.

— Я и так держусь. И это приводит лишь к тому, что я еще больше тебя хочу. — Он шагнул к ней.

— Я не лягу с тобой в постель. Забудь об этом!

— Убеди меня, — тихо сказал он, делая еще один шаг.

— Знаешь, в чем состоит твоя трудность? Это твое «я». Ты просто не можешь поверить, что я живу с тобой и не сдаюсь перед твоими чарами, правда?

Бархатистым голосом он ее обвинил:

— Кэт, ты ужасная лгунья. Ты забываешь, что именно я тебя раньше целовал. Что в этом плохого? Тем более все законно, если на то пошло — все подписано, скреплено печатью и зарегистрировано проповедником. Чего ты боишься?

Он сел перед ней на корточки, в его серых глазах была нежность. Она неосознанно обхватила руками свой большой живот.

— Почему ты это делаешь? Почему ты пытаешься спрятаться от меня? Всегда держишь меня на расстоянии, даже избегаешь побыть со мной в одной комнате. Почему ты не можешь быть чаще такой, какой была сегодня вечером? Почему ты со мной не разговариваешь, не рассказываешь, как себя чувствуешь, даже ни на что не жалуешься? Мне нужен какой-нибудь человеческий контакт, Кэт. Я не привык жить такой замкнутой жизнью.

— Не называй меня Кэт!

— Почему? Скажи мне, почему?

— Нет. — Она попыталась уйти, но его рука остановила ее.

— Не уходи. Поговори со мной.

— Клей, пожалуйста. Сегодня был такой прекрасный вечер. Пожалуйста, не порть его сейчас. Я устала и чувствую себя более счастливой, чем раньше, по крайней мере чувствовала, до тех пор пока ты не начал этого разговора. Разве мы не можем представить, что этого поцелуя никогда не было, и остаться друзьями?

Ему хотелось сказать ей, что, если она займется с ним любовью, это не будет означать, что она проститутка, как говорил ее отец. Но к этому она еще не была готова, а тем более это была правда, и она сама должна ее открыть для себя. Он знал, что если заставить ее силой сделать это, до того, как она разглядит правду, тогда трагедия будет неизбежна.

— Если ты искренне собираешься быть дружелюбной по отношению ко мне, тогда это начало. Но не надейся, что я забуду о том поцелуе, и не думай, что поверю, что ты о нем не забудешь тоже.

— Это дом виноват… В том доме что-то есть. Когда я туда прихожу, я чувствую себя другой, и каким-то образом я совершаю безумные вещи.

— Например, разрешаешь, чтобы твой муж поцеловал тебя под веткой омелы?

Она боролась со своими чувствами, не в силах себя контролировать. Она хотела его, но боялась, что в итоге он может разбить ее сердце. Он протянул загорелую руку, обхватил Кэтрин за шею, притянул немного ближе, хотя она упрямо сопротивлялась.

— Тебе не следует меня бояться, Кэтрин… Решение останется за тобой.

Потом он слегка поцеловал ее в губы, продолжая держать рукой за шею и чувствуя напряженные мышцы.

— Спокойной ночи, Кэт, — прошептал он и ушел.

Ее непоколебимое решение не поддаваться обаянию Клея ослабло, когда на следующий день утром она распечатала маленький конверт и нашла в нем два билета на «Лебединое озеро» в конце января. Она прочитала название спектакля на билетах и подняла на него глаза. Клей в это время разворачивал подарок от своей матери, поэтому Кэтрин подалась вперед и легонько тронула его за руку. Он посмотрел на нее.

— Ты запомнил, — сказала она, чувствуя, как по груди разливается тепло. — Я… ну, спасибо, Клей. Извини, но у меня нет для тебя подарка.

— Я давно не был на балете, — ответил он.

Сцена становилась неловкой от того, как они смотрели друг на друга. Она сняла напряжение, пошутив:

— А кто говорит, что тебя пригласили?

Но потом Кэтрин одарила его одной из редких своих улыбок.