Вивиан достиг вершины холма и осадил лошадь. Он осмотрелся по сторонам. Справа лежала сине-зеленая полоса Атлантического океана, слева — темное индиго Индийского. Там, где морские волны набегали на берег, золотились пляжи — прибежище мигрирующих птиц и одиноких тюленей. Горы, зеленые у подножия, становились сплошным камнем к вершине, выделяясь на фоне широкого прекрасного неба неровными зубцами, напоминавшими пустынные холмы его родного Корнуолла.

Повсюду веселым ковром стелились дикие цветы. Апельсиновые и лимонные деревья в полном цвету дополнял пурпур джакаранды и огромные магнолии. В ветвях деревьев роились мириады птиц бесчисленных оттенков, и их яркое оперение, высвеченное лучами солнца, блестело, как радуга.

Переведя взгляд с бледно-золотистых камней к изумрудным деревьям, затенявшим огромные белые дома, Вивиан вздохнул, ощущая смутную тоску. Весна в Кейптауне была потрясающей смесью цветов, теплых запахов и нежных дуновений ветерка, так соблазнявших человека остаться здесь навсегда. Необыкновенная земля: в ее недрах таятся ценности, заставляющие людей бороться за них, рискуя жизнью.

Перекинув ногу через круп коня, Вивиан спешился и медленно прошел туда, где в нескольких метрах плоский камень образовывал естественное сиденье, с которого отчетливо виднелся снятый им дом. Тепло от нагретого солнцем камня чувствовалось и через бриджи, когда он устраивался поудобнее, намереваясь, как обычно, немного посидеть здесь, прежде чем вернуться в тот дом… вернуться к своей жене.

Некоторое время он просто глазел вниз, погруженный в воспоминания о цепи случайностей, приведшей к нынешнему невыносимому положению. Если бы полк отправили в какую-нибудь область, подобную Ашанти, где женщинам не разрешалось сопровождать мужей, то, возможно бы, и не наступил окончательный надлом их вынужденного брака. Но перевод в страну с мягким климатом и обширным колониальным обществом предоставил Джулии ту самую возможность, о которой она мечтала. Ее действия были направлены против мужа таким изощренным способом, что оставляли его полностью беззащитным. А сейчас, как он понял, наступил момент, когда надо было или вырываться на свободу, или оставаться с Джулией навсегда. Поэтому-то Вивиан и сидел здесь, зная, что только в одиночестве может оставаться самим собой.

Он с трудом подавил ощущение, что вернулся в свое безрадостное детство. В Джулии было такое же стремление властвовать, что и у его деда, однако здесь оно порождалось странной формой любви, а не ненавистью.

Женитьба вызвала значительные перемены в обеих семьях. Сэр Кинсли и его сын предпочли бы втихую выпороть Вивиана за сексуальное насилие над Джулией, а потом быстренько выдать ее замуж за Чарльза. И только настойчивое требование Джулии сделать ее свадьбу настоящим событием со множеством гостей заставило семью принять такой неприятный для них поворот событий. Однако они не смогли примириться с потерей титула и земель, прилегающих к их собственным, а также с тем, что единственная женщина в семье вышла замуж за незаконнорожденного, каким бы аристократом он ни был.

Вивиан нахмурился, вспомнив реакцию брата. После тридцати лет близких отношений, выстоявших вопреки деду, они разругались так отчаянно, что с тех пор ни разу не разговаривали. Чарльз был поражен до глубины души и разъярен, не желая верить в подобное предательство. И он перевернул с ног на голову все, что делал Вивиан со времени возвращения из Ашанти: предупреждения Вивиана насчет Джулии призваны были скрыть его собственные намерения; роман с хористкой, чье имя Чарльз забыл, стал лишь дымовой завесой, чтобы запутать других. Затем Чарльз объявил, что Вивиан всегда ненавидел его, а женитьба на Джулии стала еще одним проявлением мести, вызванной ревностью.

Известие убило лорда Бранклиффа. Услышав новость, которую от него скрывали как можно дольше, он упал в обморок и умер через два дня после свадьбы. Молодожены отказались покидать Швейцарские Альпы, чтобы присутствовать на похоронах, давая возможность новому лорду Бранклиффу вновь обвинить брата в предательстве.

Для Вивиана самым значительным результатом женитьбы стало официальное закрепление за ними участка земли, обещанного Джулии в наследство, если она выйдет замуж за кого-то, кроме наследника Шенстоуна. Сэр Кинсли был вынужден уступить эту землю нежеланному зятю. Вивиан немедленно написал Чарльзу, что тот может считать ее частью своих владений, но получил в ответ сухой отказ через семейного поверенного.

Вивиан тут же перекрыл дороги, ведущие через доставшийся ему участок, таким образом закрыв тестю и брату доступ к их землям с этой стороны. Затем он восстановил в правах первоначального владельца фермы Макстед, которого выгнал сэр Кинсли.

Через несколько месяцев Вивиан понял, что его женитьба стала отличной местью деду, даже и мысли не допускавшему, что Джулия может иметь силу воли, не уступающую его собственной. Эта сила воли и стала основой их бед.

По возвращении из медового месяца Джулия быстро завоевала признание и преданность офицеров, начиная от генерала и кончая самым молоденьким корнетом. У членов кавалерийского полка в женщине ценится не только красота, но и умение. А она гарцевала на лошади почти так же, как и они, смело обсуждала любые проблемы в присутствии мужчин, в то же самое время восхищая их своим вкусом в выборе нарядов, только подчеркивающих ее привлекательность. Ни один не смог устоять. Через полгода все офицеры в полку Вивиана буквально ели из ее рук — даже Тео Феннимор, который решил, что она каким-то образом легализовала ублюдка, выйдя за него замуж.

В своей неподражаемой манере Джулия легко пережила те дни, когда скандал в Ашанти составлял заголовки газет. Тогда для Вивиана жизнь была кошмаром, каждый день за воротами казармы его поджидала разъяренная толпа, а старые друзья отворачивались или уходили в сторону, встретившись с ним в клубах и ресторанах. Однажды на него набросилась истеричная мать того капитана, которого он застрелил. Ее оскорбления долго звучали у него в ушах, и только три месяца на континенте позволили немного забыться. К счастью, на момент окончания медового месяца газеты были уже полны другими скандалами, поглотившими внимание британской публики.

Благодаря желанию начальства защитить одного из своих офицеров, он был оправдан в суде и повышен в звании— ровно за месяц до того, как 1 января 1899 года их полк получил приказ отправиться в Кейптаун. Там он снял огромный дом, который, по мнению Джулий, соответствовал их социальному положению, и с этого времени прежде вполне терпимая семейная жизнь потихоньку становилась невыносимой.

Быстро заняв главенствующее положение среди местных дам, Джулия хваталась за любую возможность, лишь бы продвинуть мужа по службе или упрочить его социальный статус. Посвятив себя полностью этой задаче, она, не советуясь с Вивианом, рассылала и принимала приглашения, предлагала его услуги различным комитетам, вызывалась от его имени служить третейским судьей, устраивать ярмарки и выставки, а также участвовать в военных парадах. Что хуже всего, она использовала любую возможность, чтобы привлечь его к различным соревнованиям, уверенно заявляя, что ее муж в состоянии выполнить даже самую трудную задачу.

В результате Вивиан обнаружил, что вынужден постоянно присутствовать на многочисленных балах и приемах, которые обычно затягивались до ночи. Он был членом всех мыслимых и немыслимых комитетов, отнимавших большую часть свободного времени. Долгие часы приходилось проводить, организовывая мероприятия, которые ему были неинтересны, или тренируя свои военные навыки, — такие, как установка палатки или разрубание саблей насаженной на палку свеклы на полном скаку. А в довершение ничего не оставалось, как участвовать в бесконечных состязаниях на силу и ловкость с любым дураком, который имел неосторожность похвастаться своими способностями в присутствии Джулии.

Вначале он пытался сопротивляться, даже спорил. Однако Джулия была так популярна в обществе колонистов, что невозможно было отказаться сопровождать ее на светские рауты и вечеринки, не выглядя при этом невоспитанным; не принять приглашение стать членом бесконечных комиссий и комитетов означало поссориться именно с теми добропорядочными и влиятельными гражданами, с которыми военные предпочитают поддерживать только хорошие отношения. Участие в парадах стало обязательным после того, как она раззвонила о его мастерстве в каждой гостиной Кейптауна. Невозможно было также не принять вызовы, сделанные от его имени Джулией. Все, чего он мог этим добиться, — это оскорбить жену, сильно затруднить себе карьеру и вообще бросить тень на свою принадлежность к сословию джентльменов.

Наклонившись, Вивиан опустил голову на руки, закрыв в отчаянии глаза. Когда он потерял ту единственную, которую любил, и был подавлен общественным негодованием по поводу событий в Ашанти, Джулия предложила ему лекарство. И за это он был ей благодарен. Но благодарность ослепила его настолько, что Вивиан не увидел ее настоящей цели — полностью подчинить себе мужа.

А сейчас Вивиан был истощен — как физически, так и эмоционально. Его жена даже страсть превратила в марафон, где он не имел права отступить первым.

Вивиан понимал, что так больше продолжаться не может. Прошлой ночью он был вынужден фехтовать с Джоном Кинсоном — результат восхваления Джулией его особого мастерства. Вивиан выиграл поединок случайно. Движения были замедленны, внимание рассеивалось. Жизнь словно сделала круг. Но наказание за неудачу теперь было намного горше, так как раньше его высмеивал и оскорблял только фанатичный старик, тогда как сейчас…

Резко поднявшись, Вивиан вновь бросил взгляд на дом, который стал ненавидеть. Расставание с Джулией станет для него концом карьеры, вызовет новый скандал, заставит до конца дней скитаться по дальним гарнизонам. «Попавшим в ад нет смысла выбирать», — напомнил он себе. Джулия будет безжалостно преследовать его. Единственная надежда ускользнуть — отправиться на войну. Он с ужасом вспоминал сражения в Ашанти, но все же мечтал о новой войне как о спасении.

Заполненные стойла в конюшне говорили о том, что Джулия принимает очередных гостей. Их дом в последнее время превратился в неофициальный клуб офицеров. Сей факт мог бы вызвать двусмысленное поднятие бровей у некоторых доброхотов, если бы миссис ВВХ, как Джулию называли в полку, не дала понять, что она предана исключительно своему мужу. Вивиан же не видел в этом ничего, кроме стремления Джулии руководить его жизнью. Желание убежать стало еще сильнее, когда он медленно поднимался по ступеням, ведущим на веранду. Вдоль перил стояли кадки с цветами, но он не замечал их тяжелого аромата и яркой окраски.

Вивиан нехотя вошел в дом и направился в сторону салона. Там он обнаружил четырех офицеров своего полка и двух чужаков с петлицами артиллеристов. Все они держали в руках бокалы, с удобством расположившись в креслах рядом с оживленной хозяйкой дома.

Смех затих, они встали при его появлении, но этот жест был не более чем признанием старшего по званию. Джулия обернулась, выскользнула из кресла и бросилась к мужу— чарующее видение в платье с янтарными полосками, которое он раньше не видел.

— Дорогой, я была совершенно расстроена! — вскричала она и, прежде чем Вивиан осознал ее намерение, приподнялась и поцеловала его в губы под заинтересованными взглядами шести пар глаз. — Джон сказал, что ты ушел из части раньше его, но ты возвращаешься так поздно. Что тебя задержало?

Негодуя из-за этого публичного объятия и голоса, полного нежнейшего упрека, Вивиан процедил:

— Возможно, причиной стало нежелание встречаться с Джоном так скоро.

Глаза Джулии слегка расширились, когда она догадалась о его ужасном настроении, но, тем не менее, она схватила мужа за руку и потащила в центр комнаты.

— Мне кажется, все должно быть наоборот, особенно после того, как ты оказался лучшим фехтовальщиком, чем он. Удивлена, Джон, что ты не трепещешь от страха, — поддразнила она того, улыбаясь.

Он улыбнулся в ответ.

— Как можно — в вашем присутствии, миссис ВВХ? Я никогда не знал мужчины, настолько послушного, как ваш муж, особенно когда он оказывается рядом с вами.

Около Вивиана появился цветной мальчишка, несший на подносе стакан с охлажденным соком лаймы и содовой. Вивиан поблагодарил его кивком, а затем, бросив взгляд на двух незнакомцев, сказал:

— Может быть, ты представишь мне своих новых знакомых, Джулия?

Представления были сделаны, артиллеристы рассказали, что они проездом, направляясь в Кимберли, чтобы помочь с обороной. Старший из них, высокий светловолосый мужчина по имени Синклер, улыбнулся Джулии.

— Сейчас, когда я смог оценить характер вашего мужа, мадам, должен признать, что, вероятно, буду сожалеть о своей похвальбе.

— Надеюсь, вы не окажетесь настолько малодушным, что сдадитесь без боя, сэр, — бросила она с вызовом.

Чувствуя, как растет напряжение, Вивиан резко спросил:

— Кто-нибудь объяснит мне содержание беседы, которая, очевидно, каким-то образом меня касается?

Синклер повернулся к нему.

— Ваша жена, майор Вейси-Хантер, оспорила утверждение, что в моем владении находится самая быстрая лошадь серой масти. Я, как джентльмен, не в состоянии подвергать сомнению слова леди. Возможно, восхищение мужем мешает миссис Джулии трезво смотреть на вещи, но она поклялась, что вы обгоните меня на своей лошади по кличке Маунтфут. Мы даже наметили маршрут — от здания суда до подножия горы, и время — в субботу утром, часов в восемь. Вас это устраивает?

Все еще под действием того настроения, которое охватило его на вершине холма, Вивиан будто со стороны услышал свой ответ.

— Абсолютно, если, конечно, не принимать во внимание, что подобное состязание невозможно. Маунтфут принадлежит не мне, а моей жене. — Он выдавил улыбку. — Так что ваше утверждение остается в силе — у меня нет лошади, способной поспорить с вашей.

Реакция Джулии на его отказ принять вызов была настолько явной, что Синклер постарался загладить неловкость, заявив, смеясь, что ему повезло, потому что его лошади еще не набрали форму после долгого путешествия из Англии. Другие принялись поспешно обсуждать, какой подарок сделать одному из младших офицеров на его помолвку, вовлекая в разговор и Джулию. Оставшись в обществе двух военных, которые находились на пути в другую часть страны, Вивиан не упустил возможность порасспросить их.

— Я не ошибусь, если предположу, что ваша профессиональная помощь нужна из-за накалившейся сейчас обстановки? Иначе как объяснить вызов экспертов-артиллеристов в город, находящийся в середине равнины.

Оба собеседника кивнули, и второй, по имени Блайз, добавил, понизив голос:

— Вы сотый, кто говорит о Кимберли в таком духе, что не внушает надежду. Проклятое место похоже на западню. Не понимаю, какую пользу принесет пара устаревших орудий против вооруженных всадников, надвигающихся со всех сторон.

— Думаете, дело дойдет и до этого? — с интересом спросил Вивиан.

— Вам лучше знать, майор, — заметил Синклер, — вы находитесь в Кейптауне девять месяцев и должны были уже оценить обстановку.

— Здесь вы не правы, — сказал Вивиан, делая знак мальчику, чтобы тот принес еще выпить. — Самым распространенным мнением в Южной Африке является то, что буры — это просто агрессивные фермеры, которые не осмелятся испытать на себе силу англичан. Вы, возможно, лучше меня знакомы с мнением командования в Англии. А находясь у подножия страны, так сказать, мы знаем о происходящем в северных штатах еще меньше, чем правительство Великобритании.

Капитан Блайз нахмурился, беря с подноса стакан.

— Боюсь, что и там та же история. Лондонские политики вряд ли учитывают мнение людей, которые боролись с этими «агрессивными фермерами» в восемьдесят первом. Любой, кто тогда находился здесь, расскажет, какими могут быть буры: холмы покрывались телами убитых и раненых. И рисковать снова быть униженными этими голландцами — чистое безумие.

Взбудораженный словами, так созвучными его собственным мыслям, Вивиан прошел к французским окнам, выходящим на веранду. Оба собеседника последовали за ним, понимая желание хозяина дома поговорить в большем уединении. Выйдя наружу, Вивиан бросил на офицеров проницательный взгляд.

— Роде клянется, что опасности нет.

— Этот человек — дурак, — тут же ответил Блайз. Вивиан покачал головой.

— Я слышал, как его называли разными именами, но никогда глупцом.

— Он живет в придуманном мире, что примерно то же самое. Когда он основал страну, названную его именем, то решил, что вся Южная Африка уже у него в кармане.

— В настоящее время его больше всего интересует, как извлечь выгоду из того, что лежит под землей, — настаивал Вивиан.

— А там-то и находится корень всех бед, — подхватил Синклер. — Буры хотят обрабатывать землю, мы же мечтаем раскопать ее в поисках алмазов и золота.

— Многие англичане также мечтают стать фермерами, Синклер. И на самом деле так поступают. Я гостил у некоторых из них.

— Существует довольно большое число старателей, готовых отдать все, лишь бы сколотить состояние на добыче золота, — сухо заметил Блайз, — но они вряд ли присоединятся к нам, когда придется проливать кровь, отстаивая их права.

— А какие у них права? — поинтересовался Вивиан, взгляд которого скользнул по изумительному пейзажу на фоне горных вершин. — Мой брат поместил свое состояние в золото, а мама сделала немалые инвестиции в алмазы. Брат живет в своем поместье в Корнуолле, а мама — в Родезии…

Капитан Блайз с любопытством посмотрел на него.

— Не слишком понимаю, что вы этим хотите сказать, майор.

Вивиан пожал плечами.

— Не знаю… Возможно, только то, что скоро нам придется защищать многих людей.

— Это, конечно, само собой разумеется, — согласился Синклер. — Мы возьмем оружие в защиту Великобритании. И группка длиннобородых фермеров не имеет права мешать нам!

Вивиан кивнул.

— Согласен. Но было бы лучше, если жертвы, принесенные нашими товарищами, иногда признавались бы и теми, кто получает от них выгоду.

Оба артиллериста расплылись в улыбке.

— Любимая песня в обществе людей, одетых в красные мундиры. Солдат оскорбляли с незапамятных времен. Согласитесь, нас, военных, всегда будут рассматривать как самую ненавистную необходимость. Если бы мы принадлежали к тем, кто ищет награды, то давным-давно засунули бы руки в недра этой земли вместо того, чтобы охранять ее.

Вивиан улыбнулся в ответ.

— Приятно поговорить с понимающими и рассудительными людьми. Здесь, где почти рай, слишком многие поддаются вихрю удовольствий, что не способствует живости ума.

— Вряд ли все так просто, — вежливо запротестовал Блайз, — с такой очаровательной женой, как миссис Вейси-Хантер, какой мужчина станет думать о войне?

Допив содержимое стакана, он продолжил:

— Думаю, вам не стоит бояться всерьез. Если произойдет худшее, то это скорее всего случится в Трансваале или Оранжевой республике, где гарнизоны хорошо укреплены. А у вас, где «почти рай», люди и не почувствуют изменений.

Повернувшись к товарищу, Блайз сказал:

— Пошли, Синклер, пора попрощаться с хозяевами. Вспомни, что мы приглашены к Элсворти-Смитам, которые, как нас предупредили, ненавидят опаздывающих до такой степени, что садятся за стол без них. А торопливая еда в помещении для слуг вряд ли заменит хороший ужин.

Синклер расхохотался.

— Да уж, если нам скоро придется довольствоваться только сухим пайком, стоит посещать званые ужины как можно чаще. Вы извините нас, майор?

— Конечно, — ответил Вивиан, огорченный тем, что даже приближающаяся война не позволит ему убежать подальше от жены. — Возможно, я, в конце концов, и соглашусь проверить скорость вашей лошади, Синклер.

— Тогда, приезжайте в Кимберли, — радушно отозвался его гость. — Я буду там ближайшие три месяца, если Крюгер не блефует и собирается атаковать нас со своей армией фермеров в течение этого срока.

Уход артиллеристов положил конец веселому собранию, и остальным пришлось тоже уйти. Едва закрылась дверь за последним из них, как Джулия повернулась к Вивиану, выплескивая на него столь долго сдерживаемый гнев.

— Как ты посмел оскорбить меня? Отказаться от вызова, который я сделала, чтобы осадить этого хвастуна Синклера, предположившего, что я преувеличиваю, что лгу о твоем умении и скорости Маунтфута. Как ты посмел сделать это в присутствии наших друзей?!

— Повинуясь тому же импульсу, что заставил тебя продемонстрировать необычайно горячую привязанность ко мне в присутствии этих же друзей.

— Я и не подозревала, что ты собираешься устроить подобную выходку, — крикнула она гневно. — Заявить, что ты не можешь принять вызов, потому что лошадь принадлежит жене! Поставив меня на одну доску с этой вульгарной миссис Квинси, которая распоряжается всеми деньгами в семье и не делает из этого секрета. И, что хуже всего, выставив себя бедным существом под каблуком у жены.

Его рот скривился.

— Прошу прощения. Ты должна была меня предупредить, что не хочешь разглашать правду.

Это вынудило ее на мгновение замолчать, и Джулия остановилась, пытаясь просчитать ситуацию, которая застала ее врасплох. Начиная со сверкающих каштаново-рыжих волос и кончая подолом дорогого шелкового платья, она так и излучала самоуверенность, а слабый шок, вызванный его нападками, привел лишь к размышлениям о наиболее действенном способе обуздать мужа.

Изящно опустившись в одно из кресел, она взглянула на Вивиана с выражением обиженного долготерпения.

— Мне кажется, тебе стоит честно признаться, почему ты опоздал. Скорее всего, ужасное настроение вызвано встречей с кем-то. Ну, признавайся!

Гнев вскипел и пронзил его, словно огонь.

— Мой Бог, ты разговариваешь словно с непослушным ребенком. Все, в чем я хочу признаться тебе, Джулия, это то, что с данного момента больше не участвую в соревнованиях, состязаниях, вызовах, которые ты стряпаешь от моего имени. По-моему, пора остановиться. В противном случае, ты сочтешь наш брак удавшимся, только когда я испущу последний вздох.

Джулия сидела, не двигаясь, осматривая его с головы до пят. Затем улыбнулась.

— Хорошо, дорогой, швыряй на ветер все, чего я добилась за последние восемнадцать месяцев. Завоевывай репутацию труса. Забудь о чести офицера и позволь другим говорить, что вейси-хантеровский ублюдок оправдывает свое имя. — Улыбка исчезла. — О да, Вивиан, я знаю, как Тео Феннимор обычно называл тебя. Ты задумывался, чего мне стоило, чтобы лестью и обхаживанием заставить этого высокородного дурака принять тебя на равных? Задумывался?! — потребовала она ответа, снова вскочив на ноги. — Ты представляешь, до чего мне пришлось унизиться, лишь бы пережить скандал, вызванный тем, что ты наделал в Ашанти?

Вивиан молчал, замечая капельки пота на ее бровях и прерывистое дыхание, свидетельствующие о сильном возбуждении, несмотря на все усилия Джулии выглядеть спокойной.

— Ты сейчас старший офицер, потому что я из кожи вон лезла, чтобы устроить тебе продвижение по службе. Тебя уважают, тобой восхищаются, тебе верят те, чье мнение имеет вес, только потому, что я сделала это возможным. Обстоятельства твоего рождения напрочь забыты, майор Вейси-Хантер принят повсюду. А как ты думаешь, почему? Я придала тебе вес в обществе. Я положила конец безрассудствам, потоку любовниц, экстравагантным выходкам, что так напоминали всем твоего непутевого отца. Окружающий мир видит сейчас уравновешенного, ответственного человека и преданного мужа — украшение общества и олицетворение воинской чести.

— А как ты меня видишь, Джулия? — спросил он сухо. — Все еще как породистого коня, которого решила укротить?

— Да, — объявила она горячо, придвигаясь к нему ближе. — Разве я не провела тебя сквозь барьеры, которые ты и не мечтал перепрыгнуть?

— И где, по-твоему, должен закончить свой путь этот конь — на живодерне? — вспылил Вивиан. — Ты достаточно хорошая наездница и знаешь, что наилучшее взаимодействие между всадником и конем достигается в случае их взаимопонимания. А ты совершенно не понимаешь меня и идешь своим курсом, не думая обо мне.

Взволнованный до такой степени, что уже не мог сидеть, Вивиан прошел к камину, на полке рядом с которым красовались серебряные кубки с выгравированным на них его именем.

— Посмотри сюда. Это не спортивные трофеи — это блестящие символы моего потворства твоим желаниям! Ты задумывалась, чего мне стоило выигрывать их для тебя? — спросил он повторяя ее слова. — Понимаешь ли ты, насколько мне пришлось унизиться, чтобы поддерживать твою садистскую решимость заставлять меня доказывать, что я больше, сильнее и мужественнее других мужчин, с которыми ты встречаешься?

Резким движением руки он смахнул кубки на пол, затем обнаружил, что весь дрожит.

— Ты объявляешь, что придала мне вес в обществе… Ты… всего лишь Марчбанкс! Может быть, я и незаконнорожденный, но мои предки принадлежали к самым знатным семьям Европы, не забудь!

Он надвигался на нее.

— Ты делала это только для себя, Джулия, но я больше не хочу выполнять твои прихоти. С этого момента я стану посещать светские мероприятия только по собственному выбору, откажусь от участия в комиссиях и объявлю, что потерял интерес к спортивным состязаниям. Разумеется, пойдут разговоры, но людям скоро надоест болтать языками.

Джулия посмотрела на разбросанные кубки, затем перевела взгляд на мужа.

— Впечатляюще, мой дорогой. Ты всегда выглядишь неотразимым, когда теряешь контроль над собой, и я получила истинное наслаждение, глядя на подобное проявление мужской агрессии. Ну как, буря уже утихла? Все еще трясясь от ярости, Вивиан заметил:

— Ты можешь быть невыносимой более, чем другие женщины, которых я знал, Джулия.

— Неудивительно, — последовал ядовитый ответ, — женщины, с которыми ты водил компанию, были преимущественно куртизанками, шлюхами или уличными девками, маскирующимися под леди, как, например, Лейла Дункан. — Ее глаза сузились. — Очевидно, тот роман все еще тревожит тебя. Каждый раз, когда я упоминаю ее имя, ты реагируешь весьма болезненно. Эта Дункан была всего-навсего маленькой выскочкой, затронувшей твои животные инстинкты. Я же не только удовлетворяю все желания мужа, но и посвятила свою жизнь продвижению тебя вверх. А она бы утянула на дно — такие, как эта женщина, ничего иного не могут дать мужчине.

Даже через два года напоминание о Лейле грозило открыть рану, которая все кровоточила.

— Дать — вот главное слово, — прохрипел он. — Ты не дала мне ничего, Джулия! А забота о моем продвижении по службе стала навязчивой идеей. И мне не остается ничего, кроме как послушно следовать за тобой.

Черты лица Джулии осветила довольная улыбка.

— Наконец-то ты пришел в чувство и признал справедливость моих действий. А сейчас, когда твой маленький бунт окончен, нам пора готовится к ужину, устраиваемому лордом Клауди и его супругой.

Взяв его под руку, Джулия подняла глаза, в которых светилась радость.

— Позже я смогу найти управу на те штормовые облака, которые клубятся внутри тебя, противопоставив им некоторые физические громы и молнии, что полностью излечат тебя, дорогой.

Резко вырвавшись, Вивиан закричал:

— Ты все еще ничего не поняла! Я не отступлю от решения прекратить эту невыносимую битву за превосходство. Меня тошнит от необходимости умасливать влиятельных людей и выполнять дурацкие трюки, лишь бы удовлетворить твое желание испытывать меня на выносливость. Этим днем на вершине холма мысль стать неудачником показалась мне весьма привлекательной. И я решил им стать! Мне наплевать, что обо мне подумает весь мир!

Она спокойно стояла на фоне французского окна, в обрамлении пышных желтых цветов. И ее следующие слова положили конец его мечте о свободе.

— А как насчет нашего сына, который родится осенью? Тебе все равно, что он подумает?

Все оставалось по-прежнему. Вивиан, со своей стороны, чувствовал лишь сожаление, что положил начало новой жизни. Если родится сын, в чем Джулия была уверена, то он никогда не сможет удовлетворить высоких требований матери. Если это будет девочка, то бедняжку воспитают как существо противоположного пола. Хорошо зная боль и унижение несчастливого детства, Вивиан понимал, что шансы помочь его ребенку избежать того же весьма невелики. Джулия будет лепить малыша по своему образу и подобию.

Его подавленное настроение усилилось, когда он однажды проходил мимо железнодорожной станции, откуда Северный уланский полк отправлялся в Кимберли; он понял, что отдал бы все, лишь бы поехать с ними. Но, увы, если начнется война, их полк, видимо, останется в Кейптауне, чтобы продолжать нести обычную гарнизонную службу.

Натянув поводья, Вивиан спешился, чтобы получше рассмотреть, как толпы одетых в хаки солдат грузят свои ружья и рюкзаки в поезд. Мужчины смеялись, радостно покрикивая, что «Джонни-Буры» сразу вернутся к своим плугам, стоит войскам лишь пройтись по улицам алмазного города. Офицеры смотрели за лошадьми или прощались с женами и детьми.

Наблюдая за этой сценой, разворачивающейся на фоне Столовой горы, Вивиан испытал настолько сильное чувство зависти, что ощутил комок в горле. Он вспомнил, как признался однажды Джулии, что ничто так не переживаешь сильно, как путешествие вместе с полком на марше. А сейчас он видел это воочию — братство, возникающее, когда каждый знает, что его жизнь зависит от других, невзирая на знаки различия. И еще лучше — чувство единения, знание цели и своего предназначения в ее выполнении.

Заставив себя отвернуться, Вивиан снова вскочил на коня и медленно поехал через обсаженные деревьями улицы, машинально отвечая на приветствия тех, кто считал мужа миссис Вейси-Хантер таким воспитанным и неутомимым. Едва ли они догадывались, что муж миссис Вейси-Хантер чувствовал себя в безнадежной ловушке. Теперь он никогда не сможет уйти от Джулии и оставить ребенка — как когда-то сделал его собственный отец, — беззащитного перед человеком с сильной волей, которую ничем не пошатнешь. Он лишился возможности ускользнуть.

В конюшне было несколько чужих лошадей, поэтому Вивиан тихо пробрался в библиотеку, приказав мальчику принести туда сок лаймы с содовой, так как он займется письмами.

В комнате с высокими потолками было прохладно, огромное дерево затеняло окно. Темные деревянные панели, кожаные переплеты и тишина удивительно гармонировали с его настроением. Вивиан с удовольствием отхлебнул освежающий напиток, все еще думая о сцене, которую наблюдал на станции. Его соотечественники собирались продемонстрировать силу, надеясь, что это заставит Крюгера отступить. Однако лидер буров не был похож на человека, который легко откажется от своей цели.

Бурами, или африканерами, называли голландских поселенцев с их строгими религиозными правилами, жесткими нормами жизни и непоколебимой верой в то, что земли Южной Африки принадлежат им по праву. Отпочковавшись от колоний, основанных голландской Ост-Индской компанией, они не стали удобными партнерами для англичан, прибывших буквально по их следам. Буры были идеалистами, англичане — империалистами. Голландцы относились к кальвинистам, простым и безапелляционным. Им даже суровая мораль Викторианской Англии казалась греховной.

Завоевание прекрасной страны только обострило неприязнь между двумя расами, и когда буры направились на север, разведывая новые земли, англичане последовали за ними. Неприязнь переросла во вражду, когда последние, сделавшись правителями Капской провинции, запретили держать черных рабов. Буры отказались освободить рабов, углубляясь все дальше на север в поисках убежища, где они смогли бы жить по своим законам.

В этот момент на сцене появилась третья сила. Многочисленные засухи и охота, уничтожившие все живое в центральной и восточной Африке, заставили кочевые племена идти к югу на плодородные земли, ранее населяемые только пигмеями. Эти скрытные существа спрятались в буше, продолжая жить своей примитивной жизнью, а идущие по их земле орды кочевников столкнулись с бурами. Начались кровавые столкновения, унесшие многие жизни прежде, чем был подписан мир.

К несчастью, один из вождей нарушил слово, и ничего не подозревавшие голландцы понесли огромные потери, навсегда перестав доверять чернокожим. В конце концов, местное население было вынуждено признать неприкосновенность границ; но для этого потребовалась еще одна война, в которой полегли тысячи англичан, защищавших права буров. Эти жертвы примирили бывших врагов, и в течение длительного времени они мирно сосуществовали в стране, разделенной на четыре штата, где каждая сторона контролировала по две провинции.

Все так бы и продолжалось, если бы не открытие золота в одной провинции буров и алмазов — в другой. Золотые прииски Трансвааля заполонили пришельцы, по численности значительно обогнавшие буров, но те отказывались предоставлять им гражданство. Когда то же самое повторилось в алмазоносном районе Оранжевой республики, Сесил Роде, имевший монопольные права на добычу алмазов, осуществил захват территории, где находился город Кимберли, и присоединил ее к управляемой англичанами Капской провинции.

Однако блеск золота все еще слепил глаза жителей Альбиона. Официальная аннексия золотоносных районов была невозможна — они находились в самой глубине земель буров. И единственным способом стало использование силы.

Короткая война в 1881 году и безрассудный рейд Джеймсона в 1895-м, предпринятый группой английских патриотов, не привели ни к контролю над богатой золотом областью Трансвааля, ни к признанию гражданства для иностранных инвесторов. Будучи нацией, с трудом примиряющейся с поражением, англичане сейчас копили силы, чтобы бросить мощь своей империи против врага, если не помогут другие способы воздействия.

Вивиан стоял у открытого окна библиотеки, не замечая раскинувшегося рядом сада и вспоминая два года, проведенные в Ашанти. Противником там были племена примитивных людей с примитивным оружием, но с таким знанием своей земли, что становились почти непобедимыми. В этой южной, более цивилизованной части великого африканского континента англичанам противостояли буры — цивилизованные люди, вооруженные современными ружьями, отличные наездники, к тому же свято верящие, что Бог на их стороне. Люди, подтягивающиеся сейчас к Кимберли, вряд ли будут кучкой «агрессивных фермеров», если Паулус Крюгер решит мобилизовать свои силы.

Допив сок, Вивиан повернулся к столу, думая, что его соотечественники обычно начинают сражаться, находясь в невыгодном положении, — их войны всегда разворачивались на территории противника. То же и на этот раз. Буры знали страну как свои пять пальцев, а у англичан не было даже карт. Военное начальство всегда использовало железные дороги для перемещения войск, но стоит бурам взорвать хотя бы несколько отрезков пути, и отдаленные гарнизоны окажутся отрезанными. Неудивительно, что Синклер и Блайз так волновались по поводу зашиты Кимберли.

Когда Вивиан, опуская пустой стакан на стол, заметил вдруг почтовую марку на одном из конвертов, это стало почти, продолжением занимавших его мыслей. Почерк принадлежал его матери, и удивление перемешалось с тревогой, когда он открыл письмо. Почему она пишет ему из Кимберли, когда, как он думал, должна находиться в своем имении в Родезии, вдали от опасностей войны. Он лихорадочно просмотрел две страницы, а потом положил их на стол, опустившись в кожаное кресло. Досточтимая Маргарет Вейси-Хантер гостила у друзей в Кимберли и умоляла сына взять короткий отпуск, чтобы приехать к ней ввиду чрезвычайно важных обстоятельств. Она знала, что он не подведет ее, и с нетерпением ожидала известия о его прибытии.

Вивиан сидел, стараясь успокоить растущее волнение. Его полковник не откажется отпустить его по такой веской причине, как необходимость переправить мать в более безопасное место. Перед Вивианом замаячил призрак свободы. На короткое время, но так она покажется еще слаще. Откинув назад голову, он с облегчением закрыл глаза. Алмазный город еще никогда не казался ему столь привлекательным, как в тот момент.