Глава 2

Они прибыли в Киркбург как раз с заходом солнца. Ворота города были еще открыты. Городские стены горели в отблесках заходящего солнца, и Ровене почудилось, что она въезжает в ад.

Гилберт был погружен в себя всю дорогу, так что девушке не пришлось беспокоиться, о чем говорить с ним. Официально он ее сводный брат и ее охранник, и никто не сказал бы, что Гилберт не исполняет полностью свою роль. Однако если бы дело не касалось ее матери, Ровена сделала бы все возможное, чтобы убежать. Она думала, что могла бы даже убить Гилберта. Но она не могла скрыться, потому что не сомневалась, что мать пострадает от ее побега, а она уже и без того настрадалась достаточно от этих д'Эмбреев.

Теперь она поняла, почему их с матерью сразу разделили, когда забрали из Туреса. Если бы Ровене и Анне удалось как-нибудь бежать вместе, они нашли бы помощь у кого-нибудь из влиятельных лиц, стоящих в оппозиции к Стефану, как и Уолтер Беллейм. А Ровена даже могла бы выйти замуж, чтобы обезопасить себя от д'Эмбреев; к тому же, то был бы ее собственный выбор.

Теперь это уже не имело значения. Она здесь и завтра выходит замуж. Если бы только… Как часто ее мысли начинаются с этих слов.

Если бы только отец не любил ее так сильно, она могла бы спокойно выйти замуж в возрасте четырнадцати лет, как большинство дочерей. Ее жених был достойный человек. Он бы подождал доводить их брак до решающей стадии, пока бы она не подросла. Но отец не хотел искушать доброго лорда ее пробуждающейся красотой и решил не отдавать ее замуж так скоро.

Если бы только он не поскакал в первых рядах в сражении с д'Эмбреями, то остался бы жив. Турес был бы взят, но они могли бы бежать и присоединиться ко двору Генриха или к кому-либо из его лордов.

Если бы только законы соблюдались, если бы только Генрих был королем ..если бы только Гилберт умер. Но уже поздно. Она в обители Лионса, и это ставит ее в зависимость от лорда Годвина так, как если бы они уже поженились.

Ровена была на грани отчаяния, поднимаясь по ступенькам в большой зал. Даже одного взгляда достаточно, чтобы понять, что заметила девять рыцарей, на башнях и стенах полно оруженосцев. Еще больше рыцарей в зале, где накрыты столы к вечерней трапезе на тонких скатертях и с посудой из золота. И даже стены показывали богатство лорда, увешенные бесполезным оружием из золота и серебра, украшенным драгоценными камнями.

Слуг оказалось достаточно, не менее одного на каждого гостя, но было видно, что на них Лионе не тратился. Одежда прислуги потрепана и не блистала чистотой, у некоторых тряслись руки, и неудивительно. Ровена заметила, что недалеко от того места, где сидел Лионе на возвышении, подобно королю, наказывали трех слуг, причем одного так сильно ударили, что он упал на пол и не шевелился, хотя его пнули еще пару раз, и, похоже, ему уже больше не придется выполнять свои обязанности.

Ровена была так потрясена этим зрелищем, что невольно остановилась, вынудив Гилберта взять ее за руку и вести дальше; при этом рыцарь, который наклонился над прибитым слугой, заметил Ровену и улыбнулся ей. Ни стыда, ни сожаления. Он улыбался.

Хорошо известно, что без женщин мужчины могут вести себя как животные. Но здесь рядом были леди, жены и женская прислуга. Очевидно, что здесь даже присутствие дам благотворно не влияет на поведение мужчин. Это ясно показывало нрав лорда Киркбурга, так как большинство следует в своих нравах их покровителю, в злом или в добром.

Она избегала смотреть на стол, где сидели лорды, оттягивая как можно дольше момент, который определит ее судьбу. Но Гилберт остановился, сказав, что момент настал. Едва взглянув впервые на Годвина Лионса, Ровена чуть не закричала от ужаса. Рука Гилберта сжала ее плечо, поскольку она непроизвольно пыталась отступить назад.

Это оказалось еще ужаснее, чем она себе представляла. Он был не просто стар, а, скорее, похож на ожившего мертвеца. Вся кожа его покрыта глубокими морщинами. Безобразный череп «украшал» единственный клочок волос, по которому можно определить, что когда-то его владелец считался блондином. Лионе был так сутул, что, встав, оказался не выше Ровены. Широкий шелковый наряд делал его почти смешным. Белая пленка покрывала серо-стального цвета радужку одного из его глаз. Он был почти слеп.

Годвин приблизился совсем близко к Ровене, чтобы взглянуть на нее. Скрюченными пальцами он дотронулся до ее щеки и осклабился, показав ровно два зуба, оставшихся во рту.

Гилберт начал громко выкрикивать приветствия, что убедило Ровену в том, что старик вдобавок ко всему почти глухой. Этим воспользовалась Ровена; отставив гордость, она попросила:

— Пожалуйста, Гилберт. Если ты должен выдать меня замуж, выбери другого, любого другого.

— Успокойся, — прошептал он ей на ухо. — Это решено, обещание уже дано.

— Обещание можно нарушить, — сказала она ему.

— Нельзя. Нет никого другого, кто соглашается на то, что я прошу.

Что он просит. Для его выгоды. Она унизила себя напрасной просьбой, хотя и догадывалась, что ее обращение к Гилберту, почти мольба, — бесполезно. Она никогда больше не попросит ни о чем ни его, ни какого-нибудь другого мужчину, потому что только Бог милосерден.

Ровена повернулась к Гилберту и, глядя прямо ему в глаза, спокойно сказала:

— Охраняй свои тылы, братец, пока мой кинжал не найдет тебя. При первом же удобном случае я проткну тебя им.

— Не болтай глупости, — ответил тот, но твердо заглянул ей в глаза. И что-то в их выражении убедило его, что это не пустая угроза. Он изумленно воскликнул:

— Ровена!

Она повернулась к нему спиной и приказала слуге провести ее в приготовленную для нее комнату. Если Гилберт или лорд Годвин попробуют остановить ее, она им всем покажет, что такое разъяренная женщина. Но никто не задержал ее, и она сама остановилась только на темных ступенях, ведущих в башню, где ей была приготовлена комната, потому что слезы, хлынувшие потоками из глаз, ослепили ее.