Тем июньским днем я вышла из кабинета доктора Харви, к которому приходила на осмотр два раза в год. Через неделю мы отправлялись на лето в Малибу, и мне хотелось пройти обследование до отъезда. Уже минуло два года с тех пор, как мне сделали аборт. Почти ровно столько же снималась «Белая Лилия». Работа шла урывками, и среди киношников разговоры на эту тему так и не прекращались. Главный вопрос звучал следующим образом: сумеет ли студия Кинга вообще закончить фильм?

У трех ведущих актеров постоянно возникали какие-нибудь проблемы. На этот раз у Гая Савареза началось кожное заболевание оттого, что он постоянно красил волосы. Раньше никому и в голову не приходило, что он пользуется краской. Парадокс в том, что он и седым-то не был. Зачем человеку перекрашивать густые белокурые волосы в черный цвет! Непонятно. Теперь, чтобы закончить картину, Гаю приходилось надевать черный парик, поскольку ему запретили прикасаться к его белокурой шевелюре, пока он не вылечится.

Но несмотря на новые осложнения, студия официально заявила, что закончит фильм примерно через два месяца. И хотя затраты превышали все мыслимые пределы за всю историю кино, студии удалось предотвратить полную катастрофу. Тодд сумел покрыть расходы за счет студии грамзаписи и фильмотеки. К тому же вся пресса, и критически настроенная, и доброжелательная, пыталась привлечь внимание публики к кино, невзирая на то, что их рецензии могут вызвать самую неожиданную реакцию. А Бен Гардения, который оставался для меня большой загадкой, пока еще ничего не предпринял.

По дороге к лифту я вспомнила любопытный разговор, который произошел у меня в приемной доктора Харви с одной пациенткой. Хорошенькая девушка с копной вьющихся волос призналась мне, совершенно незнакомому ей человеку, что подцепила лишай.

— Я думала, что нашла одного настоящего мужчину из тысячи. Одного нормального парня среди кучи гомиков. Я знала многих мужчин. И каждый раз в ответственный момент они вели себя довольно странно. Вы никогда не замечали этого? — Я вздохнула. Никогда ничего такого я не замечала. Я не охотилась за мужчинами и не изучала их задницы, не занималась замерами и обсуждением их достоинств. Но чтобы утешить ту девушку, я кивнула. — По-моему, сейчас гомиков стало больше, чем раньше. Наверное, потому, что стать гомиком и попасть в Голливуд — это как бы последняя остановка на жизненном пути. Если вы не застряли где-нибудь раньше, прежде чем добрались до этой станции… — Она неистово встряхнула головой. — И тут я встречаю этого мужчину, этого самца, который производит впечатление важной персоны. Он необыкновенно красив, выступает по радио, делает огромные деньги, ездит в «мерседесе» и хорошо относится ко мне. И как же он поступает? Ни обмолвившись ни словом, он награждает меня лишаем. По-моему, он должен был предупредить меня, правда? Дать мне возможность решить самой?

— Конечно, — ответила я.

— Чудовище! — воскликнула она, не в силах успокоиться.

В билле о правах женщин обязательно должен быть пункт о праве на выбор, подумала я, когда открылась дверь лифта, из которого вышел белокурый мужчина. Когда я прошмыгнула мимо него в лифт, я заинтересованно взглянула на него. Его яркие голубые глаза тоже заметили меня. «Роберт Редфорд знакомится с Вивьен Ли». Наши глаза встретились, и он улыбнулся милой, немного застенчивой улыбкой. Конечно, это была улыбка Редфорда.

Да это же скорее всего тот самый доктор Рот, о котором говорила Клео! Она права. Он действительно двойник Редфорда. Он даже мог бы быть его дублером.

Пока лифт подбирал по дороге других пассажиров, в моей голове крутились самые невероятные мысли, и я улавливала сигналы, поступавшие из разных частей моего тела, из моего подсознания, из того, что называется идом? Что такое ид? Я вспомнила определение этого феномена из «Психологии 401»: психическое состояние, основанное на подсознательных импульсах и желании удовлетворить примитивные позывы. Да, примитивные позывы просто разбушевались во мне, и мое разбитое сердце подсказывало, что лучший способ отомстить — это изменить. Да, я могла оправдать такое решение. В Ветхом завете говорится, что справедливость — не что иное как следование жизненному принципу «око за око». И кроме того, это возбуждает и стимулирует. Постоянно чувствовать себя несчастным довольно утомительно.

Должна признаться, что я уже несколько месяцев подумывала об измене.

Вернувшись домой, я позвонила в кабинет доктора Рота и записалась на прием. Мне хотелось его соблазнить, и я готова была на все, чтобы мой план удался. Меня всегда интересовало, что он за человек, этот Гэвин Рот, и как расшевелить его, как толкнуть на прелюбодеяние.

Целое лето раз в неделю я приезжала к доктору Роту из Малибу. Иногда мне казалось, что ничего не получится. Я почти уверилась в том, что сцена обольщения мне не по плечу. Соблазнить его было невозможно. Но я проявляла завидное упорство. В такие игры я играла впервые, и мне казалось, что я веду себя так, как вела бы себя Скарлетт О'Хара. я была нежной, очаровательной, остроумной, сексуальной, соблазнительной, невинной, смелой, холодной, теплой, и, надеюсь, неотразимой. Иногда мне казалось, что он поддается, что он «запал» на меня. Однако наши встречи оставались чисто деловыми. Он выслушивал меня, как принято у психиатров. Но я, конечно, и не думала говорить о чем-то действительно важном. Последнее время я вообще редко с кем делилась своими проблемами.

Я вела себя легкомысленно, весело шутила, иногда отпускала даже двусмысленные остроты. Кокетство стало моей второй натурой, моим образом жизни. Я привыкла скрывать свои истинные чувства.

Уже наступил сентябрь, и мне казалось, что мой последний визит пройдет так же безрезультатно, как и первый, хотя я знала, что нравлюсь ему. Женщины чувствуют такие вещи. Между нами ощущалась напряженность, и хотя я действовала не столь откровенно, как Клео, все же многое в моем поведении имело определенный смысл. Я загадочно улыбалась, строила глазки, облизывала губы и вызывающе закидывала ногу на ногу — словом, разговаривала с ним на том особом языке, который называется языком тела. И уж кому как ни психиатру понимать язык тела.

Я взяла у дежурного талончик. На нем должна поставить штамп медсестра доктора Рота, Розмари, как две капли воды похожая на Мерилин Монро. Голливуд кишел этими поддельными Мерилин. Я доехал на лифте до четырнадцатого этажа. Сегодня, думала я, пора переходить к решительным действиям. Пора кончать с этим.

Я болтала минут десять, пересказывая в подробностях мой недавний спор с Ли. Я-то знала, что все эти перебранки — пустое, просто мы с Ли любили упражняться в этом жанре. Но таким образом можно было заполнить час, отведенный на прием, точнее — пятьдесят минут стоимостью сто долларов. Не такая уж страшная цена, думала я, и если пересчитать на минуты, получится два доллара за минуту, тогда как юристы в Беверли-Хиллз брали по три.

Он прервал меня на полуслове в тот момент, когда я рассказывала как Ли повернулась ко мне спиной и принялась назло мне вручную резать лук, хотя специально для этого я купила ей электрическую машинку.

— Она наотрез отказалась и демонстративно повернулась ко мне задницей…

И тут он грубо прервал меня.

— Миссис Кинг, зачем вы напрасно тратите мое и свое время, пересказывая эту дурацкую перебранку с вашей служанкой? Если вы сейчас не перестанете пудрить мне мозги и не скажете, что вас на самом деле беспокоит, нам придется…

Почему он так злится? Может потому, что чувствует сексуальное напряжение? Как бы там ни было, я тоже устала от этой игры. Во всяком случае я готова была раскрыть карты, и он, наверное, тоже.

— Хорошо, доктор, — тихо проговорила я. — Я скажу, что не дает мне покоя. Мне очень хочется переспать с вами.

Он скривился. Казалось, он вне себя, хотя такие предложения он слышал не впервой. Мы оба жили в порочном обществе. Он холодно произнес:

— Боюсь, я не имею права вступать в половую связь со своими пациентками, даже если мне кто-нибудь нравится.

Но я уже приступила к делу и намеревалась идти до конца, как бы он ни сопротивлялся и как бы мне самой ни было стыдно. Кроме того, я видела, что он не остался равнодушен к моим попыткам соблазнить его.

Я обольстительно улыбнулась и начала расстегивать свой белый шелковый халат.

— Пожалуйста, доктор Рот. Поверьте, это не имеет никакого отношения к вашей врачебной этике. Не вы соблазняете меня. Мы запишем в протоколе, что это я соблазняла вас. — Я сняла жакет и начала расстегивать блузку. И скажем, что мы оба пошли на это добровольно, как два старых друга, а не как врач и пациентка. И более того, — говорила я, расстегивая свой кружевной лифчик, — этические соображения вообще не должны вас волновать. Ведь это Голливуд!

Когда я обнажила грудь, он бросился к двери и запер ее, но, похоже, это сделал просто потому, что растерялся и не знал, как быть. Или он сделал это чисто механически. И потом с пылающим лицом повернулся ко мне, готовый отразить атаку и отстоять честь своей профессии. Но я обвила руками его шею, прильнула губами к его губам и прижалась к нему всем телом. Он попытался оттолкнуть меня, но у меня была железная хватка. Он еще сопротивлялся, но постепенно его сопротивление стало ослабевать. К счастью, рядом стояла кушетка, обитая коричневой кожей, потому что через несколько минут он сдался, как я и предполагала. Этот «сценарий» писала я. Однако у меня было такое чувство, что и доктор тоже все эти недели мечтал обо мне. Иначе мне бы не удалось совратить его, как бы настойчива я ни была.

Я ехала домой и размышляла о случившемся. Все происходило в какой-то спешке, он нервничал, боялся, что медсестра за стенкой что-нибудь заподозрит. По правде говоря, я тоже нервничала. Однако это увлекало, и нельзя сказать, чтобы мне было неприятно.

Если бы я только могла кому-нибудь рассказать эту занимательную историю. Совращение доктора Гэвина… Жаль, что я не имела возможности поделиться впечатлениями с Тоддом. Он любил смешные истории. Или с Сюзанной. Она бы от души хохотала.

«При одном взгляде на старые титьки доктор впадает в уныние и застывает. Как же можно его винить? И вот появляюсь я — обольстительная, полная жизни Вивьен, хлопаю длинными ресницами и трясу перед его глазами своей чудесной грудью с ярко-розовыми сосками. Правда, недавно я набрала лишних полфунта веса, но с другой стороны, если такого превосходного тела становится больше на целых полфута и оно сияет перед вами на кожаной коричневой кушетке, устоять невозможно. Да, я совратила его на коричневой кожаной кушетке».

Если б мой рассказ не развеселил слушателей, я могла бы придумать что-нибудь посмешнее. Я могла бы сказать: «Он ласкал мою белую грудь. Он наклонил голову и впился губами в мой возбужденный сосок. «Вам это обойдется в три доллара, хотя я обычно беру по два доллара за минуту», — пробормотал он».

Я усмехнулась при этой мысли. Забавный штрих! И тут загорелся красный свет, я резко нажала на тормоз и разревелась. Мне давно стукнуло тридцать пять, а я только сейчас впервые изменила Тодду. Оказалось, что я мучительно переживала все случившееся. И доктор Рот был тут ни при чем. Он все делал так, как надо. Он нежно целовал мои губы, шею, уши, груди. У этого чудного светловолосого парня был маленький нос, однако он полностью опровергал теорию о соотношении величины носа и размера члена.

Да, мне было горько и, наверное, вряд ли мне захочется повторить этот эксперимент.

Я снова тронулась в путь. Нет, я не жалею, что сделала это. Даже рада. Но нельзя сказать, что в то же время я не испытывала глубокой грусти. Ведь это еще больше расширит пропасть между мальчиком и девочкой, которые встретились осенним днем девятнадцать лет назад и полюбили друг друга.

Я зашла задом, чтобы проверить, в каком состоянии бассейн. Сегодня понедельник — день, когда к нам приходит чистильщик Мануэль. Мне хотелось убедиться, что он снял желтоватую пленку, покрывавшую кафель по краям бассейна. Да, все блистало чистотой. На гладкой поверхности воды не было заметно ни дохлых насекомых, ни опавших листьев… А в моей жизни все иначе. Моя жизнь как озеро, сплошь покрытое опавшими листьями.

Ли была на кухне, она стояла у огромной, как в ресторане, духовки и что-то размешивала.

— Что вы там готовите? — спросила я и получила в ответ сердитый взгляд. — О, это чудесно, Ли. Действительно чудесно.

Я устала и сейчас, наверное, своим эксцентричным поведением напоминала Ли. Сегодняшнее событие не давало мне покоя, как бы я ни старалась убедить себя, что оно не произвело на меня особого впечатления.

— Телефонные звонки, — пробормотала Ли и кивнула головой в сторону телефонного аппарата стального цвета, рядом с которым на гранитной подставке лежала записная книжка.

Я быстро проглядела ее, оторвала верхнюю страницу и спросила:

— А чем занимаются Мики и Мэтти?

— Они в детской. С ними их приятель Тути.

— Отлично. Я поднимусь наверх и немного полежу. Пожалуйста, поднимите трубку, если кто позвонит.

— Мусорный ящик уже переполнен, — она подозрительно посмотрела на меня. — А что с вами стряслось?

— Ничего не стряслось, — сердито ответила я. — Просто немного устала, вот и все. Попозже я вызову мусорщика.

— Надоел мне этот аппарат, — услышала я, поднимаясь наверх.

Я сняла покрывало с одной из кроватей, на месте которых два года назад стояла одна огромная кровать, сбросила туфли и залезла под одеяло с головой. Я не винила Ли в том, что ей надоело возиться с мусором. Бывают дни, когда человек устает буквально от всего.

Затем я снова стянула одеяло, поглядела в потолок и громко пробормотала сама себе:

— Так в чем же дело, Баффи Энн? Почему ты не чувствуешь себя счастливой? Ты только что переспала с замечательным, очень красивым мужчиной. К тому же ты очень давно этим не занималась.

Догадался ли Гэвин Рот, что хотя я и была инициатором всего этого, в последний момент у меня сдали нервы, что меня переполняли противоречивые чувства. Я поддалась зову плоти, равно как и желанию отомстить. Но с другой стороны, я не знала, куда мне деваться от стыда и смущения за свое поведение. И в смятении чувств четко вырисовывалась главная мысль: «Я покажу тебе, Тодд Кинг!» Но потом все эти сумасбродные переживания потонули в нахлынувшей на меня волне раскаяния. Я думала о молоденькой девочке, которая была убеждена, что в жизни может быть только один мужчина.

Я снова представила себе, как мы с Гэвином развлекались.

«Он целовал мне губы, ухо, шею, грудь. Я откинула голову назад и изогнулась всем телом. Он подтолкнул меня к кушетке… Я склонялась все ниже… ниже… запустив свои пальцы в его чудные белокурые волосы».

Но, как я ни пыталась, я не могла отогнать другую картину, которая упорно вставала у меня перед глазами: я наклоняюсь и зарываюсь лицом в темно-рыжие кудри.

Я вздрогнула, когда у кровати зазвонил телефон. Не буду отвечать. Ведь мы же с Ли договорились, что трубку возьмет она?

Я услышала, как Ли кричит мне. Сколько раз призывала ее пользоваться внутренним телефоном — никакого толку.

«Ради Бога, Ли, уходите. У меня болит душа».

А она уже подошла к двери спальни.

— Возьмите трубку, — проворчала она.

Вместо этого я поднялась и взмолилась через закрытую дверь:

— Я не хочу ни с кем говорить. Скажите: меня нет дома. Пусть сообщат, что надо.

— Это Меган. Она настаивает, чтобы вы переговорили с ней, — зловеще проскрежетала Ли.

Я подбежала к телефону.

— Меган, что случилось?

— Я скажу тебе, что случилось, мамочка! А случилось то, что сегодня День Спектаклей в нашем танцевальном классе, и ты обещала там быть. Если тебя это действительно интересует, мамочка!

— Конечно, я приеду, — оправдывалась я. — Через десять минут. Я уже выхожу из дома. Так что надевай свое трико, поняла?

— Ты не можешь доехать сюда за десять минут. Я подозреваю, что ты вообще забыла о Дне Спектаклей.

— Нет, не забыла. Возвращайся к ребятам, а я буду через пятнадцать минут, хорошо?

Утром я еще помнила об этом, но то, что произошло со мной днем, вышибло из моей головы все на свете. Я надела туфли, схватила сумку и ключи.

— Вернусь через два часа, Ли, — крикнула я, выходя из дома. — Проследите, чтобы дети не поубивали друг друга. Когда вернется Митч, передайте ему, что я велела позаниматься на пианино.

И вот я снова в машине и мчусь в обратную сторону. К бульвару Сансет. Затем сворачиваю налево, на Бэррингтон, где находится Брентвудская студия танцев.

На стоянке берешь билетик. Пристраиваешь машину на свободное место. Потом пересекаешь маленький садик и идешь вверх по ступенькам в салон, которым заведует Таня Станислава. Настоящая бруклинская девчонка, которая клянется, что двадцать лет назад танцевала с самой Мартой Грэм. Похоже, с ней танцевали все!

Ко мне подбежала Меган.

— Надеюсь, ты довольна. Ты могла пропустить мое выступление! — громко прошептала она.

Она такая хорошенькая, подумала я, наверное, в тысячный раз. И сотни тысяч раз я повторяла себе, что она очень походила на своего отца.

— Но я не пропустила его. Вот что важно. Когда твой выход?

— Через пять минут. Удивляюсь, что ты вообще сюда приехала.

— Меган! Но я же здесь!

— Хорошо, — неохотно согласилась она. — Мне пора на сцену, иначе меня убьют. Я просто хотела убедиться, что ты тут. — Я кивнула. — Через минуту может появиться папа, — сообщила она, — но я больше не могу ждать. Мне надо на сцену.

— Откуда ты знаешь, что он придет?

— Он сам сказал сегодня утром. Ты еще была в постели, — осуждающе заметила Меган. — И я позвонила ему тогда же, когда и тебе. Его секретарша сказала, что он уже уехал. — Я снова кивнула. — Вот видишь: он не забыл, — добавила она.

«Он многое забыл, девочка моя!»

Кто-то шепотом позвал Меган.

— Ты бы лучше где-нибудь села, мама. И займи место для папы рядом с собой.

«Я всегда делала это, Меган. До недавнего времени».