ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Лорд и леди Брайерли все время были в центре внимания. Их фотографировали, следили за каждым их шагом, брали у них интервью. Этот прессинг не ослабевал.
Появилось новое определение — «их изнасиловали средства массовой информации!» Быть постоянным объектом пристального внимания становилось трудно. Какую газету ни возьми, в глаза бросалось: «модная парочка», «семья года», «титулованные современные молодожены». «Лейблз» придумал новый термин для отпрысков из родовых семей, которые заключали браки с теми, кто стоял гораздо ниже их в социальном плане — «Простократия!»
Все устроители выставок, показов моделей и вечеринок обязательно приглашали Брайерли. Если они приезжали на встречи и празднества, то были «обречены» на успех! Маккензи привнесла налет хиппи на самые модные курорты. На нее смотрели, разинув рты, когда она прилюдно начинала кормить Джордана грудью. Как только она расстегивала блузку, их столик окружали ширмами в самых шикарных ресторанах. В «Сан-Тропезе» ее попросили покинуть ресторан, когда она пожелала кормить сына грудью в общем зале.
Реклама еще раз утвердила за Маккензи имидж нарушительницы правил и революционерки, и это послужило тому, что в ее бутиках все прибавлялось покупателей. Самой большой проблемой «Голд!» было увеличение производства одежды для продажи. Было похоже, что подключение фабрик в Калифорнии станет единственным выходом из положения. Братья Голдштайн летали туда, чтобы прийти к окончательному решению. Они подписали соглашение с фабрикой, которая бралась выпускать для них всю новую серию одежды.
— Но никакого «рабского труда»! — предупредила их Маккензи перед тем, как подписать документы. — Теперь я — леди Брайерли: я все время на виду. И мне не нужно, чтобы на меня смотрели, как на эксплуататора, наживающегося бесчестным образом!
— Я не знаю, что значит наживаться бесчестным образом, — ответил Реджи. — Но если имеются в виду хорошие доходы, то я полностью за это!
— Но не за счет ограбления рабочих! — заорала Маккензи. — Я хочу, чтобы они работали в нормальных условиях и получали хорошую зарплату.
— Мы займемся этим, — ответил Реджи и ушел. Теперь Маккензи больше всего боялась, что ее братья сделают что-то скверное, перехитрят ее, и это плохо отразится на бизнесе и бросит тень на ее имя. Она подумала, что, имея дело с Эдди, она была бы в курсе всего и могла бы помешать махинациям родственников. Но ей потребуется еще некоторое время…
В течение трех недель после рождения сына Элистер изображал из себя любящего папашу. Ему нравилось позировать с ребенком и Маккензи для всех изданий, которые желали запечатлеть первых аристократов Америки, занимающихся дизайном и продажей одежды. Но как только шум стал стихать, он снова начал «свои обходы». И Маккензи по вечерам оставалась одна.
Однажды, как только Элистер ушел, она позвонила Майе.
— Ты можешь простить меня? — спросила она. — Я понимаю, что была страшной сукой, но я скучаю без тебя.
— Ты предала меня и мою веру в тебя, — ответила Майя. — Мне трудно простить тебя.
— Пожалуйста, постарайся, — умоляла ее Маккензи. — Ты же знаешь, что я не имела в виду все то, что наговорила тебе. Пойми, что женщины, когда они беременны, иногда ведут себя непредсказуемо! Ты должна сделать мне скидку на это!
Маккензи посмотрела на спящего сына, он лежал в своей великолепной кроватке.
— Ты хотя бы приди посмотреть на моего сыночка. Он такой милашка, и мне некому похвалиться им!
— Ты что, шутишь? Твои фотографии вместе с ним печатаются везде!
— Да, но моя мамаша держится в стороне… Майя, у меня нет настоящей семьи. Что ты делаешь сейчас? Я так одинока. Элистер снова начал гулять. Ну, ты понимаешь, что я имею в виду. Он начинает с «Канзас-Сити Макс», там встречается со своими дружками, потом они отправляются в «Дом», или к «Артуру», или же в «Син»…
— Ты что, всего этого не знала, когда выходила за него замуж?
— Я надеялась, что брак и отцовство изменят его, — вздохнула Маккензи. — Пожалуйста, Майя, приходи ко мне. Разве тебе самой не бывает одиноко? Нам всегда было так весело друг с другом. Я же просила тебя простить меня. Что тебе еще нужно? Клятва кровью?
Майя покачала головой. Против Маккензи было невозможно устоять, и она тоже чувствовала себя одинокой.
Она приехала на следующий вечер. У них снова возникло что-то вроде дружбы, но Майя старалась держаться отстраненно. Она понимала, что никогда больше не сможет полностью доверять Маккензи.
А Маккензи рассказывала о себе откровенно.
— Секс с Эдди погубил для меня все! — сказала она Майе, когда они склонились над кроваткой Джордана.
— Просто, наверное, ты не можешь иметь в этой жизни всего.
Маккензи грустно посмотрела на Майю.
— Эдди показал мне, как бывает, когда ты по-настоящему любишь другого человека. Мое тело так желает его и постоянно вспоминает о нем. Ты можешь себе представить, что это такое?
— Да… Я так же хочу Филиппа. У тебя бегают по коже мурашки?
— Ты понимаешь! — Маккензи быстро поцеловала ее в щеку, и они отправились в огромную гостиную.
— Как насчет Дэвида? Он так великолепен! Разве он не может заменить тебе Филиппа?
Майя не отвела глаз от проницательного взгляда Маккензи.
— Я пыталась сделать именно это, но ничего не вышло. Я все еще влюблена в Филиппа.
Маккензи схватила ее за руку.
— Мы обе влюблены не в тех мужчин, и у нас обеих нет будущего! Боже, Майя, какая трагедия! Мы обе достигли успеха! У нас много денег! Но мы ужасно несчастны!
— Я не могу ничего объяснить с рациональной точки зрения, — сказала Майя. — Мне он кажется единственным мужчиной, которого я могу любить! Мы так… подходим друг другу! Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Маккензи оставила бутылку шампанского, которую собиралась открыть, откинулась назад в кресле и закрыла глаза.
— Подходите друг другу? Боже, я понимаю, что ты хочешь сказать!..
Она вздохнула и открыла бутылку, пробка взлетела к потолку.
— Мы все равно приговорены к печали, и нам следует напиться по этому поводу!
Майя улыбнулась, она сидела рядом с Маккензи на огромном диване.
— Но я не чувствую себя приговоренной! — Она подняла хрустальный бокал. — В глубине души я верю, что мы с Филиппом будем вместе. Может, в этом мало смысла, но я продолжаю верить в это…
Маккензи тоже подняла бокал.
— Мне бы хотелось так же думать о себе и Эдди… Но я замужняя леди, понимаешь? Какого черта, неужели он станет меня ждать? За что мы выпьем, Майя? У меня нет подходящего тоста.
Они чокнулись, Майя пожала плечами.
— Давай выпьем просто за окончание войны во Вьетнаме, — предложила Маккензи. — Это очень важно для всех.
— Ты все еще видишься с Эдом? — спросила Майя.
— Нет, я только разговариваю с ним по телефону. Так мне спокойнее, но… — Маккензи, отхлебнув шампанского, захихикала. — Когда я слышу его голос, я начинаю заводиться… Желание пронизывает все мое тело, я возбуждаюсь! Когда я вешаю трубку, мне нужен холодный душ, чтобы несколько остыть!
Майя засмеялась и покачала головой.
— Ты, как всегда, не стесняешься!
— Но я действительно завожусь от одного звука его голоса.
— Ты никогда не предлагала Эду встретиться с Дэвидом и дать ему какой-нибудь деловой совет? — спросила Майя. — Ты говорила мне, что Эд прекрасно разбирается в бизнесе.
— Да, он опытный человек. Он знает гораздо больше, чем я. Я могу моделировать одежду и оформлять наши магазины. А он разбирается во всех финансовых делах. Боже, как же я его люблю!
— Он встретится с Дэвидом?
— Почему бы и нет? — Маккензи налила еще шампанского. — Давай сведем наших мужчин. Майя, у меня появится причина позвонить Эдди!
Эд Шрайбер и Дэвид Уинтерс сразу же понравились друг другу. Наверно, это произошло в первую очередь потому, что они совершенно не так представляли друг друга. Дэвид считал, что он увидит кислого, нудного, всего в чернилах старомодного бухгалтера, который совершенно не разбирается в моде. Эд ожидал встретить женоподобного модельера. Им было приятно убедиться в том, что они ошибались.
Эта встреча была одинаково важной как для Дэвида, так и для Эда. Шрайбер уже решил уйти из «Голд!», как только ему подвернется что-то подходящее. После бракосочетания Маккензи ему стало так неуютно в этой компании. До этого он встречался с ней на совещаниях, и у него тлела надежда, что она передумает насчет Элистера и предпочтет его.
Кроме того, решение перевести и базу производства в Калифорнию, где был дешевый (иногда и подпольный) контингент рабочих, окончательно убедило Эда в том, что его дни в компании сочтены.
Эд хотел наладить работу на этой фирме и найти нового дизайнера, с которым мог бы использовать опыт, накопленный во время работы в «Голд!». Там он постиг тонкости розничной торговли «от и до». Он знал, как покупают ткани и изготавливают одежду, как отправляют продукцию в магазины и прибыльно продают ее. У него было природное понимание моды — Реджи и Макс так и не пришли к этому. Эд понимал, как важен для покупателя выразительный фирменный знак. Он верил, что фирменный знак станет орудием торговли в семидесятые годы! Удачно разработав стиль фирменной марки, вы могли проникнуть на определенный рынок сбыта. Теперь стал важен не только дизайн, но и определенный имидж.
Они встретились в кафе в районе Манхэттена, где размещались магазины и магазинчики одежды. Мужчины «прощупывали» друг друга во время ленча. Дэвид описал наряды, которые он моделировал. Он назвал их «модели-оболочки». Они включали в себя основу одежды хорошего качества — костюмы, платья и пальто для молодых женщин. Эд задавал ему множество вопросов.
— Откуда вы все это знаете? — спросил его Дэвид.
— Вы смеетесь? — ответил ему вопросом на вопрос Эд. — Я же работал у Голдштайнов! У них чувство «шмоток» просто в крови!
— «Шмотки»? — Дэвид затруднился в произнесении этого слова.
— «Шмотки» — тряпки, фасоны, дизайн, — подтвердил Эд. — Вы что, не знаете этих названий, такой терминологии?
— Мне придется ее выучить.
— Послушайте, — Эд начал жестикулировать, держа на вилке соленый огурчик, — я думал, что никогда не смогу различить юбку в складку от присобранной юбки, но знания потихоньку накапливаются. Расскажите мне, откуда вы знаете Маккензи?
— Мы вместе учились в «Макмилланз». Даже тогда было ясно, что она сильно отличается от остальных студентов. Я всегда знал, что она или достигнет огромного успеха, или ее ждет жуткий провал.
— Она смогла трансформировать свои идеи в миллионные сделки, — заметил Эд. — Ее продажи растут с каждым днем. Восемнадцатилетние подростки приходят к ней в магазины. Они знают, что им по карману ее последние модели. Она выпускает модели, не претендующие на долгую жизнь! Что можете предложить вы?
Дэвид отложил свой сэндвич и серьезно посмотрел на Эда.
— Полную противоположность, — сказал он. — Мой идеальный покупатель — женщина, которая не расстанется с одеждой, купленной у меня, до тех пор, пока та не расползется по швам. Моей покупательнице лет двадцать пять, ей нужна одежда для работы и «на выход». Стильная, хорошая одежда для длительной носки.
— Как вы представляете себе магазины для продажи ваших моделей?
— Мечта каждого дизайнера — «Бендел», «Блуминг-дейл», «Бонвит», «Теллер»…
Эд понимающе кивнул головой.
— Вы — очень интересный мужчина, вы бы могли стать кинозвездой.
— Какое это имеет отношение к нашему разговору? — Дэвид от смущения рассмеялся.
— Я подумал… — Эд постучал пальцем по лбу. — Все начинается здесь, компьютер начинает разогреваться, и мне приходит в голову хорошая идея. Дэвид, вы понимаете, я знаю секрет, как продавать завтрашние модели. — Он помолчал, пока официантка снова наполнила их чашки кофе, потом продолжил: — Насколько хороши модели Маккензи? С ее моделей делают копии, и иногда копии лучше оригинала. Разве другие дизайнеры не могли бы делать что-то подобное? Просто все дело в том, чтобы все хорошо сочеталось. Синий верх, желтая юбка и парочка цепей и медальонов, не так ли? Но подростки покупают совсем не это. Они покупают имидж! Торговый знак, бирку, наклейку, ярлык! Важную роль играют декор, освещение, музыка, яркие пластиковые фирменные пакеты…
— Но мои модели просты и элегантны, Эд! — заметил Дэвид. — Хорошо сшитая одежда — и все. Никакой музыки и никаких дополнительных и отвлекающих моментов.
— У меня уже появились кое-какие идеи по этому поводу, — ответил Эд. — Но прежде всего, мне нужно увидеть вашу одежду, чтобы узнать, что вы делаете и какой имидж предлагаете на продажу.
Как и договорились, они встретились в квартире у Дэвида в следующее воскресенье. Дэвид показал наброски и первые образцы четырех моделей платьев, костюмов и пальто, которые положат начало первой коллекции. Платья были скроены из «чулка». В них отсутствовали швы, и они плотно обтягивали фигуру. Это был совершенно новый тип одежды — мягкие ткани, облегающие силуэты — он подходил для любого случая.
Эд даже присвистнул, увидев эти модели. Он сидел в кресле, обитом кремовой «рогожкой», в гостиной Дэвида.
— Да, после этого одежда «Голд!» выглядит просто дешевкой! Вы действительно сможете наладить массовое производство этих моделей?
— Я работаю с великолепным старым портным, — сказал Дэвид, присаживаясь напротив Эда. Его глаза сияли. — Я мог бы договориться с ним насчет лекал. Но очень важно найти хороших швейников, которые станут шить мои модели. Кроме того, нужны изготовители образцов, и следует подыскать рабочие помещения. Но у меня нет денег на все это…
Эд нетерпеливо замахал руками.
— Это моя проблема. По какой цене будут продаваться эти модели?
— Примерно сто — сто двадцать пять долларов за пальто…
— Вы сможете работать напряженно, Дэвид? Это тяжкий, изнурительный труд.
Дэвид утвердительно кивнул.
— Если бы вы задали мне этот вопрос несколько месяцев назад, я не смог бы вам уверенно на него ответить. Но я приготовил все эти модели за два месяца. Я жил как во сне, ко мне вернулось мое честолюбие.
Сам того не желая, он взглянул на фотографию Майи, которая стояла у него на книжном шкафу. Эд тоже посмотрел на нее.
— Вы хотите это сделать ради нее? Она очень красива.
— Нет, я хочу это сделать именно потому, что теперь я точно знаю — она никогда не станет моей.
Дэвид встал, взял фотографию и засунул ее подальше за книги. Он принес из кухни еще кофе. Эд помешал кофе и молча покачал головой.
— Что-то не так? — спросил его Дэвид.
— Я не могу поверить, что все так просто. — Сказал Эд. — Вы — талантливы, а я твердил себе, что мне нужен новый хороший дизайнер, и тогда я смогу начать новую жизнь. Теперь у меня нет причин оставаться в «Голд!».
— Вы действительно уверены, что сможете найти деньги для финансирования нашего проекта?
— Совершенно уверен. Модная индустрия разрастается, как монстр. Люди, с которыми я имею дело в банках, сгорают от желания вкладывать в нее деньги. Дэвид, мне нравятся ваши модели. Чтобы продать их, я буду использовать и вас! Ваше имя, ваше лицо. Вы должны стать известным всем и прежде всего средствам массовой информации.
— Но я вас предупреждаю, что мне трудно находиться в центре внимания.
— И это прекрасно. Вы будете углубленным в себя и занятым своим делом одиночкой. Мы используем ваш имидж. В семидесятых на этом будет строиться вся продажа модной одежды. Я обещаю вам, что женщинам это очень понравится.
Они обменялись рукопожатиями — Дэвид с долей неуверенности, а Эд — весьма решительно. Он знал, что все будет хорошо! История моды повторяется. Дэвид Уинтерс — это имя станет известным в мире американской моды!
Эд принял решение в этот воскресный день, когда шел к себе домой в Вест-Сайд. Он пытался сообразить, как ему лучше уйти из «Голд!». Ему не хотелось просто формально подать заявление об уходе. Нельзя так заканчивать длительные хорошие рабочие отношения с Голдштайнами. Это чересчур официально и неприятно. Он решил сначала повидать Маккензи.
— Это очень важно, — сказал он ей по телефону. — Мы могли бы повидаться вечером, хотя бы минут на тридцать?
— Ты помнишь, что я теперь замужем. Ты не забыл об этом?
Она захихикала, ей хотелось пофлиртовать с ним.
— Это всего лишь дело, — резко оборвал он.
— О? Как плохо… — вздохнула она. — Ладно, я сегодня буду дома.
Маккензи повесила трубку и пошла наверх переодеться.
Ей надоело носить свои платья. Братья решительно отказывались приобретать хорошие дорогие ткани, которые могли бы повысить качество ее моделей. И Маккензи начала сама, как бы в знак протеста, носить дорогие вещи от Холстона. Английские наряды от Джин Муир и Зандры Родес заняли место в ее шкафу. Это был не совсем ее стиль, но она теперь леди Брайерли, которой не пристало носить виниловые юбочки по двадцать пять долларов за штуку! Она выбрала серое шелковое платье в цветочек. Оно было утонченным и сексуальным в одно и то же время. После рождения Джордана ее груди остались крепкими. Когда она вошла в детскую, чтобы проверить, как он спит, она обратила внимание на то, что грудь сильно натянула тонкий шелк платья.
В этот день отпросились обе ее прислуги, а Элистер, как всегда, «налаживал связи». Малышу уже исполнилось шесть месяцев, и он, как правило, спокойно спал всю ночь. Маккензи стояла над его кроваткой. Ей хотелось, чтобы он заплакал, и у нее появился повод взять его на руки и приласкать.
Он был чудесным, милым ребенком. Джордан стал самым важным событием в ее жизни.
Маккензи вспомнила, что сейчас приедет Эд, и у нее побежали по коже мурашки. Она старалась позабыть удивительную сцену у него в офисе, но воспоминания давали место фантазиям и желаниям, и она не всегда могла их контролировать!
Она пошла в гостиную и аккуратно убрала там все принадлежности Элистера, которые он использовал во время приема наркотиков. Ей не хотелось, чтобы Эд их увидел.
После рождения ребенка она почти не занималась сексом с Элистером. Он или был на взводе после кокаина, или же ему было плохо, и он жаждал снова насладиться наркотиками. Она устала подлаживаться под его настроение. Теперь, когда у нее был Джордан, ей, если сказать правду, стало просто наплевать! Брак был фасадом совместной жизни совершенно разных людей, живших под одной крышей. Она больше не любила его, если когда-нибудь вообще любила! Элистер уходил каждый вечер, но ей стало все неинтересно — вечеринки, где в дыму вспыхивали лампы фотографов, и глаза были устремлены на нее. Ей было гораздо приятнее проводить вечер с Джорданом, не говоря уже о возможности провести его с Эдом!
Когда снизу позвонили и сказали, что пришел Эд, она быстро оглядела себя в зеркале. У нее отросли волосы, она убрала их назад и завязала черный бант. Когда она открыла дверь и увидела его глаза, у нее сладко защемило сердце. У него был слегка понурый вид, и ей это очень понравилось.
На нем была темная в клеточку спортивная рубашка и синие брюки. На плечи он набросил трикотажный свитер. Его работа в «Голд!» придала ему вид процветающего человека. Он стал гораздо лучше одеваться. Маккензи впустила его в дом и быстро поцеловала в щеку. Эд никак не реагировал.
— Как ты? — спросила она, ведя его в большую гостиную. Они недавно заново оформили ее в приятных сливовых и серых тонах. — Я теперь не вижу тебя на совещаниях. — Маккензи взяла с маленького столика на колесах бутылку шампанского и поставила рядом два бокала. — Мой отец тоже не бывает на них, мне кажется, что возраст дает о себе знать. Но я рада, что не вижу его там.
— А меня? — спросил он. Маккензи посмотрела на Эда.
— Я не знаю, радуюсь я или грущу. — Она подала ему бутылку. — Открой, Эдди.
Он открыл бутылку, и они посмотрели друг на друга.
— За что выпьем?
— Я не знаю, наверно, за моего сына. Теперь он для меня самое главное в жизни.
Они чинно чокнулись и стали пить шампанское, глядя друг на друга.
— Ты скучал без меня? — наконец спросила она.
— А как ты думаешь?
— Малыш, как же я скучала по тебе, — вздохнула Маккензи. — Эдди, ты должен мне помочь убедить братьев поднять фирму на новую высоту, — начала она. — Я уже не могу с ними разговаривать. Получается, что мой брак возвел между нами высокий забор. Если бы ты мог убедить их!
— Я ухожу из компании, — прямо сказал он. Он не отводил от нее своих синих глаз. — Я пришел к тебе, чтобы сказать об этом. Я покидаю «Голд!».
Она смотрела на него и молча качала головой.
— Я знала, что ты так сделаешь, я всегда знала это!
— Ты не выглядишь слишком разочарованной.
— О Эдди… — Она протянула руку и коснулась его руки. — Я бы все отдала, только чтобы ты остался. Ты единственный, кому я так доверяю. Я могу как-то переубедить тебя?
— Нет, так будет лучше, леди Маккензи!
— Не смей так говорить! — Она схватила его за руку, и между ними словно пробежал электрический заряд. — Когда ты так называешь меня, я начинаю ненавидеть мой титул. Мне кажется, что я его уже ненавижу. Если бы ты видел, как лебезят передо мной официанты…
— Но ты же вышла замуж ради этого, — спокойно напомнил он.
Она прямо посмотрела на него и отпустила его руку.
— Я уже говорила тебе раньше — мне был нужен отец для моего Джордана. Его настоящий отец. Ты можешь думать что угодно, Эдди, но у меня есть совесть. Мне казалось, что стоит попробовать, хотя в глубине души я знала, что из Элистера не выйдет хороший муж и отец. Понимаешь, я сделала это ради моего сына. Все считают меня эгоистичной сумасшедшей сукой, но если бы они знали меня получше, то поняли бы, что мне не все безразлично! Меня волнует судьба моей страны, ее людей. Мне бы хотелось, чтобы закончилась эта ужасная война…
— Я понимаю тебя.
— Эдди, — начала Маккензи и наклонилась вперед. — Для меня смысл жизни состоит не только в том, чтобы делать деньги и развлекаться… Я участвовала в протестах. Я протестовала против несправедливости… и «Лейблз», и «Уименз Уэр» насмехались надо мной, но я победила! Я хочу остановить эту войну, остановить дискриминацию! На свете так много всего, что следует изменить!
— Мне это нравится, — сказал Эд. — И ты стой на своем. Стой на своем, что бы тебе ни говорили.
— Элистеру на все наплевать, Эдди, ему лишь важно, чтобы под рукой была «кока», выпивон, сигареты… разные наркотики для возбуждения! — произнесла Маккензи, осознавая вдруг, что, пожалуй, говорит лишнее. Она просто подтверждала его наблюдения, высказанные почти год назад.
— Он не один такой, — Эд пригубил вино. — Говорят, что Корал Стэнтон — та еще штучка, и вообще в мире моды практически половина таких хиппи.
— Мне от этого лучше не становится, — заметила она, не спуская с него глаз. Ей так хотелось подсесть к нему, положить голову ему на плечо, но она знала, что поддаваться чувствам нельзя. — Ну ладно. — Она взяла себя в руки и выпила немного шампанского. — Сознавайся. Кто там к тебе пристает? Наверняка кто-то из китов. Бетси Джонсон? Холстон?
— А как насчет Дэвида Уинтерса?
— Дэвид? — Она даже подскочила. — Ты шутишь? Да и потом он не такая важная птица!
— Я его сделаю очень важным!
— Ушам своим не верю! Майя сказала, что он просто хочет переговорить с тобой! Я оказываю приятельнице услугу, а у меня из-под носа крадут лучшие кадры!
— Никто меня не крал! — произнес Эд, поднимаясь. — У меня своя голова на плечах! Чтобы попасть в бизнес, мне нужен был модельер — и с Дэвидом мы поладили. Я давно хотел уйти из «Голд!», мечтал об этом с тех самых пор, как ты вышла замуж за своего лорда.
— Так-так. — Маккензи тоже поднялась и стала расхаживать по комнате взад и вперед. Затем она резко повернулась к нему. — А деньги откуда?
— Деньги найдутся. Это уж мое дело.
— А он тут при чем?
— Он придумает такое платье, какое захочет иметь в своем гардеробе каждая женщина. Оно будет… ну, я не знаю, абсолютно гладкое, никаких складок… из такой необыкновенной материи, нечто особенное…
— Особенное!.. — Она всплеснула руками. — Я уже умоляла Реджи сезона два назад сделать что-то в этом роде, но мне ответили, что это слишком дорого. А я бы сама создала такие шикарные наряды.
— Да, это стоит недешево, — согласился Эд. Он опять опустился на диван и вытянул ноги. — Дэвид сказал мне, сколько это будет стоить. Но все его платья недешевы. Знак качества.
— Он ведь человек не очень деловой, — предупредила она.
— Зато я деловой, — произнес он. — Дэвиду останется только рожать идеи и выглядеть таким же симпатягой.
— Симпатягой? — Она перевела дыхание. — А это здесь при чем?
— Абсолютно уверен в том, что женщины побегут покупать наряды у такого симпомпончика, как Дэвид.
Она насупилась.
— А как же они догадаются, что он такой красавчик? Ты что же, на каждый ярлык приклеишь его мордашку?
— Неплохая, кстати, мысль… сделаю что-нибудь в этом роде, — ответил он и улыбнулся.
— Вот и делись профессиональными секретами! И подумать только, всему этому ты научился в «Голд!» — Она вновь наполнила их бокалы и быстро опорожнила свой. — Ну, Эдди, меня-то ты не забудешь, надеюсь? — сказала она, ловя его руку и пожимая ее. Несмотря на свою сдержанность, ей очень хотелось прикоснуться к нему. — Знаю, что многое у меня пошло наперекосяк, и все же хочется думать, что в один прекрасный день…
— В один день! — прервал он ее. — Ты что же, полагаешь, что я буду ждать этого «одного дня»? Я ведь говорил тебе до появления этого лорда и твоего замужества, как нуждаюсь в тебе. Но ты выбрала титул…
— Я выбрала отца Джордана! — закричала она. — Разве ты мог жениться на мне, зная, что я ношу под сердцем ребенка другого мужчины?
— Мог, потому что любил тебя, — ответил он просто. — Этот заурядный, ординарный еврейчик сделал бы такое по любви.
— О, прошу тебя, не говори о любви в прошедшем времени, — взмолилась она, мгновенно растеряв все свои амбиции. — Ведь ты еще любишь меня! Я знаю, знаю! Я читаю это в твоих глазах, Эдди! И я люблю тебя! Ну, пожалуйста…
— Уже не смешно. — Он вновь поднялся с дивана. — Мне нужно идти.
Он направился к двери, Маккензи пошла за ним. Она успела раньше положить руку на дверную ручку, она заставила его обернуться и взглянуть на нее.
— Может быть, поцелуешь меня на прощание? — тихо произнесла она.
Он наклонился к ней, глаза его сверкали, в них было нетерпение и гнев. Она замерла. Это была такая великолепная пытка. Его губы легко коснулись ее лица. Он не собирался сдаваться.
— Значит, ты решился! — воскликнула она, не спуская с него глаз. — Значит, ты решил теперь жить без меня!
— Ты все правильно поняла, — сказал он. — Чего ж тут непонятного! Что еще мне остается делать? Мы не виделись несколько месяцев!
— Но теперь все будет по-другому, Эдди! У меня теперь есть возможность…
— Слишком поздно, Маккензи. Все пошло кувырком, я ухожу с этой работы и… — Он махнул в сердцах рукой. — Я не бегаю за чужими женами.
Глаза его горели адским огнем, и она была не в силах более владеть собой. Рука ее коснулась его лица, погладила гладко выбритую щеку.
— Ну и тяжело же с тобой вести переговоры.
Она попыталась рассмеяться. Мягкая кожа под ее рукой казалась такой незащищенной. Глаза его были так выразительны, их темная глубина отражала целое море чувств.
— Тебе, наверное, все это доставляет удовольствие? — спросил он с горечью. Она заметила, как он судорожно перевел дыхание. — Потому что я не умею просто играть… — На мгновение его рука скользнула по ее щеке, излучали тепло его глаза, устремленные на нее, она увидела в них желание. И в этот момент он распахнул дверь и стремительно вышел, не оглянувшись.
Она вернулась в гостиную, пустую, холодную, слезы катились по ее щекам.
— Ты сама во всем виновата, — громко произнесла она. Потом взглянула в зеркало, посмотрела на ту женщину, которой только что отказали в том, о чем она так мечтала. — Леди Маккензи, мать твою! — рявкнула она своему отражению. Прежде чем снять трубку телефона, она допила шампанское. — Реджи? — произнесла она, когда на другом конце провода услышала голос брата. — Эд Шрайбер только что ушел от нас. Не пускай его завтра на порог фирмы. Сегодня же смени все замки. Я знать не хочу, как ты это сделаешь — вызови кого-нибудь, скажи, что это сверхсрочно. Позаботься о том, чтобы очистили его ящики, пусть вернут ему все его барахло. И рассчитайся с ним, выплати все до последнего.
— Ты уверена в том, что говоришь? — хриплым голосом спросил Реджи.
— Абсолютно. Он только что ушел от меня…
— Что там между вами произошло?
— Да ничего. — Она сделала паузу. — Он открывает собственное дело, нашел нового модельера. Не знаю уж — на чьи деньги, но только мы им в этом помогать не собираемся.
Она повесила трубку. Она знала, что поступает неразумно, но надо было дать выход эмоциям, разочарованию, да и шампанское действовало так, что виновного найти было необходимо. «Если бы Майя не познакомила Эда с Дэвидом, — думала она, — этого никогда не произошло бы».
Она позвонила Майе. Телефон долго не отвечал. «Неужели эта сука где-нибудь развлекается?» — подумала Маккензи, чувствуя, как гнев нарастает в ней. Она не вешала трубку.
— Добрый день, — услышала она женский голос.
— Ах ты, сучка! — взорвалась Маккензи. — Припоминаешь свою блестящую идею познакомить Эда с Дэвидом? Если бы я могла оставить Джордана одного, не преминула бы сейчас же прийти и вырвать с корнем прядь твоих вшивых блондинистых волос!
Она собралась перевести дыхание, когда голос в трубке произнес:
— Говорит автоответчик Майи Стэнтон. Если вы хотите оставить сообщение…
— Да, очень хочу, — зарычала Маккензи. — Это говорит леди Маккензи Брайерли…
— …дождитесь…
— Передайте Майе Стэнтон, только очень прошу не пропустите ни слова…
— …звукового сигнала…
— Сигнала! — Маккензи вопила изо всех сил: — Пошла ты к ядреной матери! Понятно?! Пошла ты на… — Она в ярости бросила трубку и почувствовала себя немного лучше.
Откупорив еще одну бутылку шампанского и приложившись к ней, она пошла взглянуть на ребенка, а затем принялась ждать Элистера.
Он объявился в половине третьего утра, лицо его было сосредоточено, глаза блестели. Она сидела на кровати, на коленях у нее лежали кипы журналов мод. Он был удивлен, что она не спит.
— Что случилось? Не спится? Или меня поджидала? — Он бросил пиджак на кресло и рухнул на кровать.
— Да, я не могла уснуть, — сказала она. — И мы должны поговорить.
— А нельзя ли в другой раз, — пробормотал он. — Я безумно устал. Весь вечер пропагандировал наш «Голд!»…
— Так я тебе и поверила! — закричала она.
— Тсс! — Он приложил палец к губам, глаза у него закрывались. — Ты разбудишь Джордана.
— О нем не беспокойся, он ничего не слышит. А где же ты так устал? Опять трахал манекенщиц, обещал им выгодные контракты?
Он повернулся на спину и расплылся в улыбке. Кажется, он немного дрожал. Подтянул к себе колени.
— Ты знаешь, Мак, что такое «спидболл»?
— Что? Коктейль такой, наверное. Он рассмеялся.
— Ну да — коктейль, но его не пьют. «Спидболл» — это героин в одной руке, чистый героин, а в другой — простая «кока»…
— Элистер, если ты не завяжешь с героином, то будешь уволен, кроме того, считай, что мы в разводе!
— Разве одно связано с другим? — спросил он насмешливо. — Какое отношения работа имеет к брачным узам? Ты по-другому пела, заставляя меня побегать при открытии того самого первого магазинчика, от тебя было не отвязаться.
— Я не собираюсь жить с наркоманом!
— А я еще не пристрастился к «спидболлу»… пока еще нет, — бормотал он. — Я приберегаю его на тот случай…
— Ты бы лучше о сыне подумал! — выкрикнула она и, помолчав, задала мучивший ее вопрос:
— Элистер, зачем ты женился на мне?
— Вроде бы все к этому шло. Но интересно узнать, а зачем ты выходила за меня замуж? Ведь ты теперь леди Брайерли, не так ли? Чего ж тебе еще надо?
— Но я думала, что мы будем вместе. Я полагала, что у нас будет интересная жизнь…
— Расскажи это Эду Шрайберу, он любит такие штучки.
— Тебе что же, нашептали всякую ерунду обо мне и Эде?
— А, — вздохнул он, — мне-то что?..
— Он был здесь сегодня вечером. Он пришел сказать, что покидает «Голд!».
— Лучших новостей в этом году еще не было.
— Я так хотела лечь с ним в постель… и не смогла…
— Я повешу тебе завтра на шею шоколадную медальку лорда Брайерли. Или женщинам вешают за такие подвиги какие-нибудь другие медальки? Ну что ж, дорогуша, я что-нибудь да придумаю.
— Элистер! Я хочу, чтобы ты понял! Наркотики лишают тебя рассудка, не говоря уж о потенции.
— Ну у Эда-то с этим все в порядке. Не сомневаюсь…
— Оставь Эда в покое. Он к нашей жизни не имеет никакого отношения.
Элистер повернулся и взглянул на жену, его светлые волосы были спутаны, лицо бледно.
— Не знаю, в самом деле, зачем ты вышла за меня замуж. Я хочу сказать, я знаю, что из-за титула, ведь ты и думать-то о замужестве стала лишь после смерти моего отца…
— Я полагала, что буду счастлива замужем, — сказала она. — Нас так часто называли «парой года», что я действительно в это поверила. Я знала, что мы женимся не по любви, но считала, что мы нравимся друг другу, уважаем друг друга. А теперь я начинаю терять уважение к тебе.
Он свесил ноги с кровати и отшвырнул туфли. Потом, вздохнув, улегся поудобнее.
— Мак… жизнь пошла кувырком…
— Но почему?
— Ничто меня больше не интересует, только кайф.
— Так лечись, Элистер. Мы можем себе позволить лучших целителей. Обратись за помощью! Ты же умный человек…
— Эх, может быть, так и надо сделать. — Он пожал плечами. — Найти какого-нибудь мудреца. Ну отыщи мне какого-нибудь старца, Мак.
— Вот это другой разговор, конечно же, я найду! — Она наклонилась и поцеловала его в лоб. Итак, она заставила его понять, что он нуждается в посторонней помощи. Одной проблемой стало меньше. — Все еще будет хорошо, Элистер. Все изменится к лучшему. Ведь у нас все есть, дорогой. Было бы обидно все это потерять!
Она принялась раздевать его прямо в постели. Прошла минута, и его худое обнаженное тело прижалось к ней. Она заставила его обнять себя — обнаженная, она положила его между ног, потерлась о него. Его мягкий член раздражал ее.
— Мак, — произнес Элистер в темноте, — я не употреблял сегодня «спидболл», я имел дело с чистой «кокой». Она не такая приставучая. И качества отменного… без примесей…
Слова эти перешли в бессмысленное бормотание, и на середине фразы он заснул. Она вслушивалась в его неровное дыхание и с тоской думала о том, что такого раньше за ним не замечала. Целитель спасет его от наркотиков, выявит причину его саморазрушения. Он вернет ему прежнюю форму. Брак их можно еще спасти, надо только бороться. «Но Эд… — вдруг подумала она. — Так ли трудно тебе заснуть сегодня, как мне? Думаешь ли ты обо мне сейчас? Или уже нашел кого-то на эту ночь? У такого сексуального парня не должно быть проблем с девочками». Она почувствовала, как от ревности сжимается сердце, она представила его сейчас в объятиях другой женщины, которой он овладевал страстно, как некогда ею, сходя с ума, теряя контроль над собой.
Она укрыла Элистера получше, подоткнула одеяло, и он пробормотал что-то несуразное во сне. Она положила руки поверх шикарных простыней «порсолт», которые всегда — с тех пор, как узнала, что ими любит пользоваться Джеки Кеннеди — мечтала иметь. Думала ли она, что такими простынями придется укрывать мужа-наркомана? Кашемировые коврики ценою по триста долларов за штуку — они ей тоже снились — окружали их кровать. Она автоматически погладила один из них и пододвинулась ближе к Элистеру, словно пытаясь передать ему тепло своего тела.
Утром ее разбудил звон будильника, и Джордан еле слышно заплакал в соседней комнате. Его надо было переодеть, а нянька приходила на час позднее. Еще ночью Элистер принял в кровати свою любимую позу, тесно прижавшись к ней сзади. Он так и не согрелся, но по крайней мере перестал тяжело дышать. Она стала осторожно выбираться из его объятий, будить его не хотелось, но он держал ее крепче обычного. Еще минуту или две она пыталась вылезти из постели, плач Джордана становился все громче, и вдруг все ее тело как будто пронзило током — она замерла, напряглась, ее бросило в жар, потом — в холод. Так уже случалось в самые напряженные мгновения ее жизни. Когда она победила на конкурсе «Дивайн», когда Элистер сообщил ей о том, что стал лордом, и теперь, теперь ее тело знало, что произошло нечто ужасное, тело сообщало ей об этом.
Она внезапно поняла, что ее крепко держит в своих объятиях мертвый человек.
Как только эта мысль дошла до ее сознания, она, широко открыв глаза, замерла, уставившись в одну точку. Она застыла в ужасе, а рот разверзся в крике. Не отдавая себе отчета, она просто принялась вопить. Пытаясь вырваться из холодных рук Элистера, сжимавших ее в последний раз, она голосила и голосила, пока во рту не пересохло. Ее плач раздавался в унисон плачу ребенка в колыбели, так же вместе через некоторое время они затихли. Был 1968 год, но для нее наступил конец шестидесятых…