ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Майя в ярости выскочила из дома Маккензи и пошла по Мэдисон в сторону Пятьдесят седьмой улицы. Ничего себе подруга! Она злилась на себя, что расчувствовалась и поделилась с Маккензи. Ее жизнь совершенно не интересовала Маккензи. Она даже не спросила, как прошла ее встреча с Дэвидом, хорошо ли распродаются ее модели, или о чем-то еще. Все крутилось вокруг собственной жизни Маккензи и ее проблем.
Майя вышла на Пятьдесят седьмую улицу и заглянула в витрину Анри Бендела. Вечерние туалеты Зандры Родес демонстрировались на высоких безликих манекенах. Огромный вентилятор развевал ряды шифона пастельных оттенков. Майя стояла и смотрела на воздушные наряды.
Возможно, Маккензи была права по поводу ее фригидности? Люди, подобные Маккензи, обладают нюхом на подобные вещи. Сама Майя предпочитала винить Дэвида за его неуклюжесть и торопливость. Она хотела верить, что если бы Филипп занимался с ней любовью, то все было бы великолепно. Но тогда почему ей было так обидно, когда ее называли фригидной. Может, в этом обвинении была частица правды?
Она не видела Дэвида с того вечера в «Русской чайной»… Она прекрасно понимала, что он все еще хочет ее. Она снова встретится с ним, и они займутся любовью. Он станет ласкать ее медленно, нежно. У нее не было иного выхода.
Было еще не поздно, и она решила позвонить Дэвиду прямо сейчас. Сначала ей пришлось позвонить Маккензи, чтобы узнать телефон Дэвида. Это было унизительно, но ей в тот момент было наплевать. Дэвид договорился с ней о встрече в кафе на Пятьдесят седьмой улице, там, где она впервые встретила Маккензи. Когда она повесила трубку, ей стало немного стыдно — он все бросил по первому ее требованию.
Она пила шоколад и смотрела на улицу. Подъехало такси, и высокая атлетическая фигура Дэвида показалась из машины. Она видела, как он платит водителю. Он был таким красивым и сильным. Любая девушка могла бы увлечься им. Он увидел ее через стекло и, улыбаясь, помахал ей рукой.
Она встала и обняла его. Он был таким надежным, именно тем, кто был нужен ей в тот момент.
— Эй! — Он с удивлением посмотрел на нее. — Мне вдруг повезло, или как?
Она смутилась и ничего не ответила. Дэвид наклонился и поцеловал ее в лоб.
— Извини, — сказала она, — я очень расстроена сегодня. Я была у Маккензи, мы поссорились, и я ушла от нее. По дороге домой я поняла, что очень хочу тебя видеть.
Он улыбнулся и сел напротив нее.
— Ну, вот, я здесь!
— Тебе никогда не нравилась Маккензи, не так ли? — спросила она. — Сегодня она вела себя, как последняя сука!
Он пожал плечами.
— Мне на нее наплевать. Из-за чего вы поссорились?
— Она… — Майя отвела взгляд от его внимательных глаз. — У нас с ней разные взгляды на определенные вещи…
После того, как официантка приняла заказ, Дэвид спросил:
— Ты все еще скучаешь по Парижу?
— Я уже привыкаю, — улыбнулась Майя. — Мне нравится в Нью-Йорке. Не успеешь оглянуться, а уже чувствуешь себя здесь как дома.
Дэвид наклонился к ней. Его большому телу было тесно в маленькой кабинке.
— Когда мы виделись в последний раз, ты хотела рассказать мне о технике подгонки одежды Ру. Ты сказала, что он использует что-то вроде прокладки, когда моделирует одежду.
— Да. Он держит прокладку под плечом или корсажем и начинает отпаривать материал.
— И именно поэтому его платья выглядят так, как будто составляют единое целое с фигурой человека?
— Правильно, он придает материалу определенную форму.
— Понимаю.
Дэвид взволнованно стиснул руки.
— Подобную технику нельзя применять для массового пошива платьев и костюмов, но если готовить образцы моделей с применением этого способа, они будут выглядеть гораздо лучше. Я сейчас тоже готовлю небольшую коллекцию. Я ею занимаюсь уже давно, но…
Он замолчал, пока официантка подавала ему его заказ. Он подвинул к Майе бумажную салфетку.
— Ты можешь набросать форму прокладки, которую он использует?
Майя нахмурилась.
— Что-то мне все это начинает напоминать допрос. Дэвид взял в руки салфетку и скомкал ее.
— Ты права, извини. Я просто не знаю, как… как вести себя с тобой, Майя… Я стараюсь, чтобы мы оставались просто друзьями, но… — Он заглянул ей в глаза. — Понимаешь, мне больше хочется говорить тебе, какая ты красивая.
Она не отвела своих глаз.
— Может быть, сегодня я хочу слышать именно это. Она положила на его руку ладонь.
— В последний раз, когда мы встретились, ты даже не спросил номер моего телефона…
— Майя, ты же знаешь, что я схожу с ума по тебе. Не надо со мной хитрить, ладно? Иначе я не стану тебя уважать. Я старался забыть о тебе, но у меня ничего не вышло! Мне, наверное, нужно было прибегнуть к электрошоку! — Он улыбнулся. — Просто с самого начала, с первой встречи, у меня всегда было такое идиотское ощущение, что мы будем вместе. Я не знаю почему, но я до сих пор верю в это, хотя ты не давала мне никакой надежды.
— До сегодняшнего дня…
Она ласково посмотрела на него.
— Чем отличается сегодняшний день от других? Ты поссорилась с Маккензи, и тебе сегодня нечего делать?
Она покачала головой и попросила:
— Пожалуйста, не надо… Не надо, Дэвид. Сегодня Маккензи заставила меня кое о чем подумать. Она сказала мне очень жестокие вещи, но часто правда содержится именно в самом жестоком замечании.
— Понимаю…
Он внимательно смотрел на нее.
— Я не стану больше расспрашивать тебя. Но я благодарен Маккензи, что из-за нее ты позвонила мне.
На улице он обнял ее за плечи, она позволила ему нежно поцеловать ее в губы. На этот раз он не торопился. Майя почувствовала, как кончик его языка только слегка коснулся ее губ.
— Отведи меня к себе, — шепнула она.
Дэвид посмотрел на нее. Его синие глаза сильно потемнели.
— Ты уверена, что хочешь именно этого? — спросил он. — Ты помнишь, что было в прошлый раз? Я не смогу пережить это снова.
— Все будет по-иному, — шептала она, держа его за руку. — Ты будешь очень нежным. Нам нужно попробовать, как ты считаешь?
— О Майя! — Он пощекотал ее шею своим носом. — Если бы ты знала, как сильно я хочу тебя!
Пока они ехали в такси к его квартире, она крепко держалась за его большие руки. Ей хотелось, чтобы его сила перелилась в нее. Ей хотелось, чтобы он обнял ее этими сильными надежными руками, которые знают, чего хотят. Ей вспомнились слова Маккензи: «Он любит меня, иногда этого достаточно».
Как только он открыл дверь в свою квартиру, она сразу вспомнила его стиль: простор, белизна и незамысловатость.
Она встала на цыпочки, обняла его за шею и прижалась к нему всем телом.
— Люби меня, — шептала она, — люби меня, Дэвид.
Он прикоснулся к ее губам своим теплым ртом и, продолжая целовать, отнес в спальню. Здесь было так же свободно и просторно, как и в другой комнате. Стояли огромная белая кровать и туалетный столик из сосны. Дэвид осторожно положил ее на кровать, прервав поцелуи, чтобы снять пиджак.
Когда он встал перед ней на колени, Майя узнала его чистый свежий запах. Свет из холла освещал Дэвида, когда он ласково провел губами по ее лицу. Он осторожно снял с нее одежду. Майя помогала ему, и к своему удивлению обнаружила, что совершенно его не стесняется… Она гордилась своим телом. Сам Филипп Ру ласкал это тело. Дэвид, глядя на обнаженную Майю, начал раздеваться.
— У тебя такое красивое тело, — сказал он, ласково проведя по нему пальцами. — Твоя талия, твои груди так прекрасны, и этот плоский живот…
На нем еще оставались трусы, но Майя заметила, что ее обнаженное тело сильно возбудило его. Она положила руку на его член — он был толстым и крепким. Почему ее пугает эта возбужденная принадлежность мужского тела?
Она почувствовала, как член двигается под ее пальцами. Она знала, что, если отведет резинку трусов, он просто выпрыгнет из них.
— Пожалуйста, выключи свет, — попросила она.
Он выполнил ее просьбу, а потом вернулся, снова опустился на колени и наклонил лицо к ее груди. Он сбросил трусы, и она ясно видела силуэт его члена. Он наклонился к ней еще ниже и начал нежно ласкать языком ее груди.
— Майя, я не могу поверить, что это происходит со мной, с нами, — прошептал он ей в ухо. — Я так сильно желал тебя. Для меня это стало наваждением. Я мог думать только о тебе.
— Пожалуйста, будь со мной особенно нежным, Дэвид. — Майю охватила дрожь. — Ты должен быть со мной таким нежным, как будто я статуэтка из самого тонкого фарфора.
— Да, да, моя дорогая. Я никогда не сделаю ничего, что могло бы повредить тебе. Тебе нравится, когда я трогаю здесь? — Он тихонько пощекотал ее соски. Они сразу стали твердыми от прикосновения кончиков его пальцев. — И здесь? — Он начал целовать ее бедра, их внутреннюю поверхность.
— Я не знаю, не знаю, — задыхаясь, шептала она. Она говорила правду: его прикосновение и возбуждало, и нервировало ее. Удовольствие было испорчено испугом и ожиданием того, что последует за этим. Она пыталась расслабиться. Майя выгнула тело, отдаваясь во власть Дэвида. Она позволила, чтобы его рука, пальцы скользнули между бедрами и ласкали ее. Она тесно сжала бедра, захватив и его руку.
Она вела с ним грязную игру — представляла на его месте Филиппа!
Ее руки двигались по его обнаженной и мускулистой спине, по его тренированным прямым плечам. Она представляла себе, что обнимает Филиппа. Но Майя все равно понимала, что прижимает к себе Дэвида. Его тело было крупнее тела Филиппа и, конечно, гораздо моложе. Почему же она была так возбуждена с Филиппом в Париже? Она постоянно сравнивала их. Филипп очень хотел ее, но он не предпринял первого шага, пока она сама не выдала ему аванс. Она быстро постаралась отодвинуть на задний план внезапное прозрение — почему-то ее больше возбуждало, когда она была инициатором сближения. Вместо этого, она постаралась сконцентрироваться на том, что делает с ней Дэвид. Он ласкал и раздражал ее соски. Он дышал на них горячим влажным ртом. Потом он взял одну грудь губами и начал нежно посасывать ее. Ей стало щекотно. И это ощущение связалось с другим, которое она испытывала в паху. Он целовал ее совершенно по-другому: он начал исследовать ее рот и губы своим языком. Майя нежно гладила его голову. Она ощущала под пальцами его широкую, тренированную шею. Его возбужденный член крепко прижимался к ее телу.
— Сейчас, Дэвид. Я хочу, чтобы ты сделал со мной все сейчас, — прошептала она.
Он приподнялся над нею.
— Ты уверена, что готова к этому?
Нет! Конечно, нет! Она никогда не будет готова! Она напоминала себе ребенка, который в первый раз собирался прокатиться на «колесе обозрения».
Майя и хотела этого, и была страшно испугана. Всем остальным нравились эти ощущения, они смеялись и получали от этого удовольствие. Они писали об этом песни и говорили, что это самое лучшее, что существует на земле — быть влюбленным и заниматься любовью!
— Не спрашивай меня больше, — просила она его, почти рыдая. — Просто сделай это! Сделай это!
Она почувствовала себя на грани истерики и разозлилась, ей хотелось кричать! Почему для нее стала мукой самая восхитительная вещь в жизни каждой женщины! Да, она оставалась девственницей, и она стыдилась этого! Она как бы неприятно выделялась среди остальных женщин, а ей хотелось быть такой, как все. Она желала забыть Филиппа. Ей хотелось завести настоящего любовника. Даже если бы ей пришлось подчиниться «этой процедуре» — этой горькой пилюле, подслащенной симпатией и вниманием!..
Но ей действительно нравилось внимание. Когда Дэвид обнял ее, его руки как бы окутывали ее. Он протянул их ей за спину, ей нравилась теснота его объятий. Потом он сжал ее так крепко, что она испугалась, как бы не треснули ее ребра. Его рот был возле ее уха, и она услышала, как он стонет.
Она почувствовала, как приподнялось его тело и он поставил ноги по обе стороны ее бедер. Она развела в стороны свои ноги. Он расположил свое тело по-иному, прикоснулся к ней головкой своего члена и потом медленно стал проникать в нее. Майя затаила дыхание, ее первым желанием было сбросить его с себя.
Чтобы он поскорее убрался из ее тела, она затаилась и лежала смирно. Он действовал очень осторожно, медленно-медленно погружаясь в нее все глубже. Все продолжалось довольно долго, пока наконец он потихоньку не оказался в ней. Она старалась даже не дышать!
Его громкое «А-а-х-х!» показало, как ему было приятно. Потом он начал двигаться в ней взад и вперед. Она вцепилась в его плечи, склонила голову набок и тоже двигалась в одном ритме с ним. Она прикусила губу и начала молиться, чтобы это закончилось как можно скорее, и он получил свое удовольствие! Тогда они смогут одеться и продолжить вечер вместе. Они станут смеяться и разговаривать, как будто с ними ничего не случилось. Как будто людям не обязательно заниматься «этим», чтобы стать ближе друг к другу.
— Я не причиняю тебе боль, дорогая? Ведь так? — прошептал он ей на ухо.
Майя энергично покачала головой. Она сжала зубы так, что ей стало больно, только чтобы они не стучали от волнения.
— Просто кончай, — умоляла она его. — Кончай как можно скорее!
— Бедная моя девочка.
Он задрожал и тесно прижался к ней бедрами. Он цеплялся за ее тело, как утопающий. Его тело двигалось ритмично — ближе к ней, дальше, потом опять ближе. Он тяжело дышал.
Когда он сильно напрягся, Майя поняла, что он сейчас кончит.
Он внезапно впился в ее губы, потом отпустил их и закричал:
— О Боже! Майя, моя Майя!
Его тело начало содрогаться. Она запомнила, как это происходит, еще с первого раза. Она почувствовала, как его член пульсировал в ее теле. Его сотрясали спазмы наслаждения, и страстный крик ознаменовал этот экстаз! Дрожь пробежала по его телу, и он издал судорожный вздох усталости и удовлетворения. Майя почувствовала гордость, что она все выдержала и даже не кричала. Частично она смогла победить свой страх.
Он начал страстно целовать ее руки и пальцы и шептать:
— Спасибо, родная.
Его дыхание стало спокойным. Она постаралась вылезти из-под его тела, когда он уже вынул из нее свой член. И вскоре Дэвид заснул…
— Мама, я стану леди! — сказала Маккензи. Она наклонилась вперед, сидя в кресле в гостиной родителей. Ее мечта о том, что после того, как она добьется успеха, жизнь Эстер сразу же изменится, не сбылась. Ее родители не собирались переезжать в новую квартиру, а тем более покупать или арендовать дом. Свежая краска кремового цвета почти ничего не изменила в квартире. Запах остался тем же! Эстер ни в коем случае не собиралась менять мебель, как будто это могло отразиться на ее здоровье! Маккензи после визитов домой всегда была в упадническом настроении.
— Леди Маккензи Брайерли, — повторила она. Ей показалось, что Эстер ничего не поняла. — Лорд и леди Брайерли…
— Прекрати долбить мне одно и то же, как будто я идиотка, — резко прервала ее Эстер. — Мне наплевать, если даже ты станешь царицей Савской. Ты его любишь?
Маккензи хохотала, пока у нее не перехватило дыхание.
— Разве я стала бы так долго жить с мужчиной, если бы я его не любила?
— Вот видишь! — подхватила Эстер. — Ты отвечаешь мне вопросом на вопрос. Ты не можешь мне прямо сказать: «Да, мама, я его люблю!» Я хочу услышать от тебя такой ответ.
Маккензи покачала головой.
— Мама, я не попка, чтобы повторять все, что мне приказывают! Не указывай, что мне следует говорить!
Она отвела глаза от материнского взгляда и посмотрела на стакан чая со льдом и на домашний пирог, который мать поставила перед ней. Потом откусила кусок пирога.
— Ты печешь самые лучшие пироги, мама, — сказала Маккензи.
— Она решила, что я забуду обо всем, если она станет хвалить меня! — Эстер продолжала обращаться к пустой комнате. — Теперь я спрошу у тебя, молодая леди, еще одну вещь, которую мне бы хотелось узнать у тебя. Что ты думаешь насчет Эдди?
Маккензи вздрогнула, и у нее расширились глаза.
— О ком это ты говоришь? О нашем менеджере по бизнесу? Какое он имеет отношение ко всему этому?
— Эдди мне как третий сын, — ответила Эстер. — Он всегда делится со мной. Его мать умерла, когда он был совсем еще ребенком. Он, конечно, не может выдержать соревнование с Элистером. Он никогда не станет лордом. Но он хороший человек, и он любит тебя, Маккензи! Я знаю, что это так.
— Какое право он имел говорить тебе об этом! — воскликнула Маккензи. У нее грозно засверкали глаза. — Меня любит Элистер. И он говорит мне об этом! Ma, тысячи девушек отдали бы все, чтобы стать титулованной особой. Элистер выбрал меня! Почему ты не можешь успокоиться и порадоваться за меня?
— Я бы гордилась тобой, если бы для замужества у тебя были веские причины. Если бы ты выходила замуж за человека не потому, что ты станешь леди такая-то, а потому что ты просто его любишь, даже если он — никто!
Маккензи уставилась на нее.
— Я не могу любить простого мужчину. Я сама многого достигла в жизни и хочу, чтобы мой муж тоже кое-что представлял собой.
Эстер фыркнула.
— Ну, и что, если он унаследовал титул? Это же не его достижение! А Эдди сам, без всякой помощи закончил колледж!
Маккензи еле удержалась, чтобы не ответить ей резко. Она покачала головой и заставила себя высидеть у матери еще час. Эстер по-прежнему смотрела на нее неодобрительным взглядом.
В такси, по дороге в Манхэттен, ей пришлось признаться себе, что мать была права. Маккензи посмотрела на свои ногти, накрашенные черным лаком. Наверное, она все же выходит замуж за Элистера только из самолюбия, и все вокруг знают это. Она закусила нижнюю губу и начала нетерпеливо вертеться на сиденье. Потом сказала водителю:
— Я передумала, отвезите меня на пересечение Второй авеню и Семьдесят девятой улицы.
Ей следует встретиться с Эдди и выяснить с ним все раз и навсегда! Она запретит ему откровенничать с Эстер по поводу их отношений. Ей не нужен такой эмоциональный шантаж! Ее пальцы автоматически теребили огромную сумку, отделанную кожей, имитирующей шкуру леопарда. Маккензи начала накладывать косметику.
Перед Эдом она должна хорошо выглядеть, как положено среди профессионалов, уговаривала она себя. Таким образом, он поймет, что она к нему по делу!
Сказав водителю, чтобы он подождал, она поднялась по лестнице. Ей предстоял миллион разных дел, но это нужно было сделать в первую очередь.
И пусть он ей не морочит голову — она скажет ему, чтобы он не возникал в ее жизни, не болтал с матерью и…
— Я вас слушаю, — сказала ей новая секретарь, взглянув на Маккензи, когда та вошла в комнату.
— Эд здесь?
— Что мне ему сказать, кто хочет?..
Маккензи не остановилась, бросив ей, не поворачивая головы:
— Я сама пойду к нему.
Она открыла дверь в офис Эдда и вошла туда. Он вскочил из-за стола, на его лице было написано изумление. Она с шумом захлопнула за собой дверь и прислонилась к ней, сверля его взглядом. Она завела себя до такой степени, что некоторое время даже не помнила, из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Эд был без пиджака, и на нем были старомодные подтяжки. Волосы падали ему на глаза. Он закатал рукава рубашки, и были видны его мускулистые руки. Его глаза потемнели и стали сине-фиолетовыми. Они будто вопрошали, что привело ее сюда?
Маккензи сказала:
— Я пришла к тебе, потому что…
Она замолчала, и он медленно пошел ей навстречу.
Они застыли и не отводили взгляда друг от друга. Потом они начали страстно целоваться. Их языки проникали в рот друг другу. Они не переставали крепко целоваться, пока чуть не задохнулись. В них проснулась такая страсть, что она сразила их. «Наверное, мы хотели это сделать с тех пор, как впервые встретились друг с другом», — подумала она, продолжая ласкать его язык своим. При его прикосновении она потеряла всю волю к сопротивлению. Для нее в этот момент самым важным были его тело и его прикосновения.
Она почувствовала, что он старается уложить ее прямо на пол. Маккензи шарила рукой позади себя, чтобы найти ключ и запереть дверь. Она все проделала весьма ловко.
Задыхаясь, с зацелованными губами, она оторвалась от него и прошептала:
— Мы просто сошли с ума!
Но он уже засунул руки ей под платье и начал ласкать ее грудь. При его прикосновении у нее затвердели соски.
Он терся об ее шею и целовал мочки ушей. Маккензи застонала. Он прижал к себе ее холмик Венеры, потом проник дальше.
— Ты просто рехнулся! — зашептала она, но одновременно одной рукой стащила с себя юбку. Другой — прижимала к себе его член. Она хотела, чтобы он был ближе к ней, чтобы он стал совсем крепким, она желала почувствовать его в себе.
Молча и быстро они постелили на пол его пиджак и ее свитер и упали на эту подстилку, срывая с себя оставшуюся одежду. Ей было так приятно, когда Эдди ласкал и лизал ее обнаженную грудь. Он целовал ее и даже слегка прикусывал ей соски. Она еще никогда в жизни не желала так сильно ни одного мужчину!
— О малышка, моя малышка, — стонал Эдди. — Я наверное, наколдовал, и ты пришла ко мне!
Он просунул ей руку между ногами и начал сильно поглаживать ее плоть большим пальцем. Она старалась крепко прижаться к нему, когда у них наступила первая стадия удовольствия — обнаженные и исходящие страстью, они впервые почувствовали прикосновение обнаженных тел и ощутили плоть друг друга. Потом Эд, ее великолепный Эдди, проник в нее, и это было самое восхитительное ощущение в ее жизни. Маккензи почти не могла дышать.
— Я умру, — вздыхала она. — Как же все прекрасно!
Она старалась как можно дальше продвинуть его толстый напряженный член, чтобы он глубже проник в нее. У нее было странное ощущение — все было таким новым и в то же самое время таким органичным, как будто они бывали вместе уже много-много раз! Она двигалась под ним, иногда его член выскакивал, и она снова вбирала его в себя. У нее пересохло в горле, она задыхалась от наслаждения. Маккензи открыла глаза и встретила взгляд его восхитительных синих глаз, которые смотрели на нее из-под тяжелых толстых век. Они не отводили взгляда друг от друга, пока он ритмично прижимал свое тело к ее.
— Поцелуй меня, Эдди…
Она сложила губы трубочкой. Он приблизил к ней рот и начал посасывать ее язык. Двигаясь на ней, он брал в руки ее соски и нежно сжимал их.
— Боже мой!
Ее оргазм наступил так быстро, что она не смогла удержаться и вскрикнула. Он прижал свою руку к ее рту, чтобы немного приглушить звук. Маккензи была поражена силой полученного наслаждения. Она сцепила ноги за спиной Эдди, чтобы он мог глубже войти в нее. Ей хотелось сильнее почувствовать его. Когда он начал двигаться быстрее, его крепкое коренастое тело почти закрыло ее лицо. Она почувствовала на себе капли его пота. Маккензи прижалась лицом к его груди. Ей так нравилась его мужественность! Элистер был белокожий, и на его груди не росли волосы. Эдди волновал ее своей животной силой, он был очень сексуальным!
Она испытала оргазм еще и еще раз. Могучие волны наслаждения вознесли ее в совершенно другое измерение. Они крепко прижались друг к другу, и у нее потекли слезы. Маккензи и Эд катались по полу. Эдди начал стонать ей в ухо, и она почувствовала, как напряглось его тело перед важным моментом. Она ощутила, что его член внутри нее стал огромным и начал пульсировать. Маккензи в тот момент поняла, что такое плотская любовь — полное сексуальное и эмоциональное освобождение. Те самые эмоции, которые отсутствовали при технически безупречных занятиях любовью с Элистером.
Она увидела, как дернулась назад голова Эдди, когда он кончил. Он прикусил губу, и его глаза были плотно закрыты.
Когда он перестал двигаться, его голова опустилась ей на грудь. Она обняла его и нежно привлекла к себе. Их пот смешался, его темные волосы щекотали ее шею.
— Боже мой, Эдди, — сказала она, когда прилив страсти начал понемногу затихать в ней. — Я никогда, никогда… — Она покачала головой, еще не придя в себя окончательно. — Все было так великолепно, мне, конечно, не стоит говорить тебе об этом, но…
— Почему не стоит? — спросил он, поднимая голову. — Ты что, считаешь, что для меня все было иначе? Ты не думай, у меня никогда не было так ни с одной женщиной!
— Я не знаю! Я знаю только одно: больше такого не случится никогда!
— Ну-ну! — Он засмеялся, откинувшись назад, чтобы заглянуть ей в лицо. — Ты полагаешь, то прекрасное, что произошло между нами, больше никогда не повторится? Просто когда мы станем заниматься любовью в третий раз, мне хотелось бы сделать это в постели!
— В третий раз? А как насчет второго?
— Это и был наш второй раз!
— Вот как? Когда же был первый?
Она посмотрела ему в глаза, они так хитро блестели.
— Ты действительно ничего не помнишь? — спросил Эдди. — Тебе было шестнадцать и тебе так хотелось иметь черную кожаную куртку, что ты бы разрешила трахаться с тобой любому парню из нашего квартала. Ты помнишь, что я как раз и был последним? Я до сих пор чувствую тот цементный пол! Но сегодня мы хотя бы лежим на деревянном!
— Боже!.. Ничего себе! — воскликнула Маккензи. — Теперь я вспомнила, ты был таким милым мальчишкой в самом конце. И первый оргазм у меня был именно с тобой! Конечно, я не поняла это в то время! — Она уставилась на него, широко раскрыв глаза от ужаса. — Ты знал об этом все это время и ничего мне не сказал?! Ты — просто ублюдок!
Он засмеялся.
— Ты, наверное, права. Когда твои братья представили нас друг другу, мне нужно было сказать: «Привет, я тот парень, с которым ты трахалась, чтобы получить кожаную куртку!»
Он снова начал целовать ее, и она расслабилась в его объятиях. У него был такой рот, который она желала бы целовать постоянно, и ей все было бы мало. Но она сделала над собой усилие и оттолкнула его, потом поднялась на ноги, ухватившись за край стола.
— Мне нужно идти. — Она собрала одежду и быстро оделась. — Я пришла, чтобы… — она нахмурилась, завязывая пояс, — сказать, что мы больше не должны встречаться! И я не хочу, чтобы ты бегал и жаловался моей матери! Я выхожу замуж за Элистера!
— Не морочь мне голову, — сказал он, начиная одеваться. — Ты так же сходишь по мне с ума, как и я по тебе! Я чувствую это здесь.
Он положил руку ей на холм Венеры и слегка сжал его. Она прижалась к нему и позволила приласкать себя. У нее снова возникло желание, и она застонала.
— Боже, Эдди, я могла бы начать все сначала, и прямо здесь. — Она отошла от него и поискала свои туфли. — Мне нужно бежать.
— Я люблю тебя, Маккензи, — сказал Эдди, глядя, как она надевает туфли. Его глаза сверкали от удовольствия. — Я никогда никому не говорил этого…
— Вот здорово, — пошутила Маккензи, не поворачиваясь к нему лицом. — Мне кажется, ты готов жениться на мне и усыновить моего маленького светловолосого ребенка, когда он родится у меня?!
— Я это сделаю, — сказал он, не сводя с нее глаз, когда она наконец повернулась к нему. — Я сказал тебе, что люблю тебя!
Она посмотрела ему в глаза и кивнула.
— Да, — подтвердила она.
Ей так хотелось сказать ему: «Я тоже люблю тебя, мой милый Эдди. Боже, я просто схожу по тебе с ума! Но я собираюсь выйти замуж за Элистера!»
Ей даже не нужно было говорить этого. Она видела по его лицу, что он знал все, о чем она думала. Ее молчание объяснило ему больше, чем любые извинения. Он закончил одеваться в мрачном безмолвии. Они больше ничего не сказали друг другу, все и так было ясно! Даже их страсть ничего уже не могла изменить.
Перед тем, как она открыла дверь, чтобы уйти, он крепко прижал ее к себе.
— Не выходи за него замуж, — сказал он. — Ты совершишь огромную ошибку.
Она смерила его ледяным взглядом и открыла дверь, послав ему прощальный поцелуй.
В этот вечер она договорилась с Элистером о дате их свадьбы.
Майя осторожно вылезла из-под Дэвида. Он совсем прижал ее к стенке. Он перекатился на другой бок и что-то пробормотал во сне. Часы на столике показывали три. Майя оделась и встала перед ним. Она видела перед собой тело пловца. Его грудь поднималась и опускалась, он спокойно дышал во сне. Он был таким соблазнительным и красивым и мог доставить удовольствие любой женщине. Майя откинула покрывало и посмотрела на его тело. Его член вяло лежал между ног. Почему она так боялась его, когда он становился большим и твердым? Она прикрыла Дэвида, и он во сне натянул покрывало до самых плеч.
Майя прижалась лбом к холодному оконному стеклу его спальни. Она видела резкий свет уличных фонарей. Майя подумала: может ли где-нибудь быть более одиноко и мрачно, чем в Манхэттене в три часа ночи? Проехали такси и полицейская машина, спотыкаясь, тащился пьяный.
«Филипп, Филипп, может быть, ты тоже не спишь в Париже и тоже думаешь обо мне?! Ты бы мог мне помочь…»
На кухне она нашла блокнот и написала в нем: «Дэвид, дорогой, ты такой милый! Я всегда хочу оставаться тебе другом. Пожалуйста, прости меня, я не могу спать. Пошла домой. Увидимся. С любовью М.»
Майя на цыпочках пошла в спальню и оставила записку у него на подушке. Она нашла свое пальто и шла к двери, когда ее плеча коснулась рука. Она вскрикнула и от испуга вздрогнула. Резко повернувшись, она увидела в темноте обнаженного Дэвида.
— Как ты можешь убегать от меня подобным образом? — мрачно спросил он.
— Я-я не могла спать, — заикалась она. — Я оставила тебе записку.
— Ты что, стараешься, чтобы я снова почувствовал себя прокаженным?
Майя вздохнула.
— Нет, нет, ты же знаешь, что это не так. Я просто… Она беспомощно покачала головой.
— Майя… — Он обнял ее. — Ты разрешишь мне любить тебя?
Она застыла.
— Было бы лучше, если бы ты не делал этого…
— Но я ничего не понимаю! — воскликнул он. — Это же была твоя идея. Ты что, не помнишь?
Она отошла от него, опустилась в кресло у двери и закрыла лицо руками.
Он присел рядом с нею на корточки.
— Неужели все было так ужасно? Неужели я настолько неуклюжий?
Она подняла голову и посмотрела на него. Она видела обиду на его лице. Его сильное тело и широкие плечи белели в свете, проникавшем с улицы.
— Дэвид, мне вообще не нравится секс! — вдруг выпалила Майя. — Мне бы так хотелось почувствовать что-то! Я так хотела этого сегодня. Я думала, что сегодня все будет по-иному. Мне казалось, если я сама захотела, то все станет менее… Я не знаю, как объяснить — менее страшным.
Дэвид недоумевающе покачал головой.
— Майя, я хотел доставить тебе удовольствие.
— Я знаю. Я все понимаю!
Она посмотрела на него, и у нее по щеке скатилась слеза.
— У тебя так только со мной? Или со всеми мужчинами? — спросил он.
— У меня не было мужчин…
— Разве мы не можем найти какой-то выход? — Он взял ее за руку. — Майя, это ведь и моя жизнь. Если у тебя какие-то трудности, мне следует помочь тебе избавиться от них.
Он некоторое время смотрел на ее грустное лицо, потом улыбнулся.
— Нам, наверно, стоит попрактиковаться! Она отодвинулась от него.
— Да, тебе бы это было приятно!
Они оба встали, и его лицо помрачнело.
— Ты до сих пор влюблена в Филиппа Ру, не так ли? Значит, все дело только в этом.
Она устало прислонилась к стене.
— Нет, ты ничего не слышал из того, что я сказала тебе, Дэвид. Я написала правду в записке. Я хочу, чтобы мы были друзьями. Ты мне нравишься. Ты согласен? Но сейчас мне нужно идти домой.
Сначала он как будто хотел остановить ее, но потом его лицо стало каменным. Он молча открыл дверь.
Майя вышла, стараясь не прикоснуться к нему. В лифте она начала плакать. «Только не жалей себя, — приказала она сама себе. — У тебя есть все, о чем может мечтать любая девушка, но, наверное, с тобой не все в порядке. Что-то не срабатывает. Нет! Не следует так думать о себе. Просто ты до сих пор влюблена в Филиппа!»
Наконец, пришло ей в голову, она хотя бы рассталась со своей девственностью. Чтобы как-то подбодрить себя, она дала клятву, что ни один мужчина не станет спать с ней, кроме Филиппа.
Он просто околдовал ее. И это колдовство воздвигало непреодолимую стену между ней и любым другим мужчиной.
Она почти убедила себя в том, что это никакая не проблема, а просто чудесный секрет между нею и Филиппом.
Она схватила такси и приехала к дому Уэйленда в половине четвертого.
Тихонько закрыв за собой входную дверь, она на цыпочках вошла в квартиру. Из его спальни доносился шум: крики, вопли и звук разбившегося стекла. Она слушала, широко раскрыв глаза, ей показалось, что кто-то избивает Уэйленда. Взволнованная, она постучала в дверь спальни. Наступила тишина. Наконец Уэйленд сказал:
— Да?
— Это я, Майя. У тебя все в порядке?
Он открыл дверь и выглянул. Она поняла, что он голый.
— Сегодня мальчики очень шумят, — шепнул он ей. — Прости, малышка, я скажу им, чтобы они вели себя потише.
Он закрыл дверь, она почувствовала, что ее начало тошнить, и побежала в туалет. Ей показалось, что все это уже было когда-то. В смятении она встала под горячий душ, потом энергично растерлась полотенцем. Ею вдруг овладело сумасшедшее желание позвонить матери, потом заказать разговор с Филиппом, чтобы просто услышать его голос, сесть на самолет и улететь куда-нибудь, чтобы это был не Париж и не Нью-Йорк. Нужно просто вылезти из старой кожи.
Майя легла и попыталась заснуть. Она погрузилась в полузабытье, ее мучили сексуальные кошмары. Она видела оргию, в которой участвовали все знакомые ей люди: Уэйленд с его обычными мальчиками-проститутками, Маккензи с огромным животом, Элистер, который трахался с безликой моделью, ее мать, пытающаяся соблазнить Филиппа. Дэвид щелкал огромным кнутом. Она сама тоже была обнаженной, и ей было страшно стыдно. Ее руки были привязаны к кольцу, торчавшему из стены. Внезапно очнувшись, вся в поту, она села в постели. Было 6:45 утра. Она дрожала и чувствовала сильную усталость. Майя поняла, что в Нью-Йорке есть только один человек, который может ей что-то посоветовать.
В половине восьмого Майя медленно шла по Лексингтон-авеню к квартире Бомона. Она не могла объяснить себе, почему это делает. Она совершенно не отдохнула, в голове была путаница. Было ясно только одно — ей необходимо с кем-то поговорить и привести в порядок свои мысли. Она не так хорошо знала Колина, но о нем много говорили, сначала ее мать, а потом Уэйленд.
Когда они встречались, он всегда интриговал ее, и ей хотелось побольше узнать о нем, задать ему много вопросов. Она слышала, что к нему часто обращаются за советом. Наверное, это происходило потому, что он такой маленький и талантливый. В нем существовало что-то, что притягивало к нему людей. Как и ее в это утро.
Оно было ветреным, а улицы почти пусты. Нью-Йорк вдруг показался ей незнакомым городом. Было открыто несколько кафе. Она заглянула в одно: там завтракали угрюмо и молча.
Майя не могла даже подумать о еде. Из автомата она позвонила Колину.
Казалось, что он не удивился, услышав ее голос, хотя было еще очень рано, и она до этого никогда не звонила ему.
Он сказал:
— На углу Лексингтон и Пятьдесят первой улицы есть кафе. Давайте там встретимся? Я буду через пятнадцать минут…
Майя нашла это кафе и ждала там, заказав кофе. Она не представляла, что же ему скажет?
Он влетел через десять минут и сел напротив Майи. Он, как обычно, был в черных вельветовых брюках и черной водолазке.
— Какой чудесный сюрприз!
Перегнувшись через столик, он поцеловал ее в щеку.
— Я волновался о тебе — ты живешь в одной квартире с Уэйлендом и не поддерживаешь никаких отношений со своей матерью.
— Как она? — вырвалось у Майи. — Мне нужно о многом спросить вас.
Колин серьезно посмотрел на нее. Подошла официантка. Она приняла его заказ и подлила кофе Майе.
— Ты хочешь услышать голую правду? — спросил он. — Ты готова ее выслушать? Я знаю, что тебе самой сейчас очень нелегко…
— Откуда вы знаете? Он тихо засмеялся.
— Ну, я не настолько самоуверен, чтобы принять звонок от чудесной девушки, да еще так рано утром, только на свой счет. Ты позвонила мне потому, что у тебя какие-то неприятности, не так ли? Если судить по твоему лицу, то они — эмоционального плана…
Майя отвела свой взгляд от его добрых, но проницательных глаз.
— Мне действительно нужно поговорить с кем-то, — пробормотала она. — Я понимаю, что у нас не те отношения, но… вы всегда казались мне нормальным и милым человеком. Я имею в виду, если судить по тому, что я слышала о вас.
Колин улыбнулся.
— Кажется, у меня создалась репутация человека, который может помочь людям разобраться в их проблемах. Я не могу понять, почему. Моя собственная жизнь не такая уж примерная…
— Потому что вы такой хороший! — выпалила Майя.
Он высоко поднял бровь. В это время официантка поставила перед ним яичницу. Он начал очень медленно есть и, погодя, ответил:
— Я почти всегда был как бы наблюдателем жизни. Может быть, именно поэтому я со стороны вижу все гораздо ярче и точнее.
Он сделал глоток кофе.
— Послушай, Майя. Мне нужна твоя помощь. Я хочу, чтобы ты помогла кое-кому, кто медленно, но верно убивает себя! Это тот человек, которого я люблю и уважаю настолько, что не могу спокойно наблюдать, как он просто губит себя.
— Вы говорите о моей матери? Он утвердительно кивнул.
— Она в очень плохом состоянии. Все связано с наркотиками. Эти чертовы уколы витаминов у шарлатана, которого зовут Доктор Приятных Ощущений! Уколы стали плохо влиять на ее работу. Если она не перестанет их делать, то через год или два потеряет работу! И ее вообще никуда больше не возьмут!
— Боже мой!
Майя подперла подбородок рукой.
— Я ничего об этом не знала. Уэйленд с ней больше не встречается, и у меня не было о ней никаких сведений.
— С тех пор, как он перестал общаться с ней, она стала еще хуже. Но, Майя, еще есть лучик надежды.
Он улыбнулся ей.
— Она просто без ума от нового дизайнера, считает, что именно она открыла это дарование. Анаис Дю Паскье…
— Вы все знаете? — спросила Майя.
— Не беспокойся, я не выдам твой секрет. Уэйленд показал мне твои модели, и я понял, что только ты могла быть их автором. Ты удивительно талантливый дизайнер, Майя. Ты создала модели для того участка рынка, для которого еще не работал никто. И сделала это великолепно.
— Просто забавно, что ей нравятся эти модели… — Майя грустно улыбнулась. — Мне всегда казалось, что моей матери понравятся мои модели, если только она не будет знать, что их придумала я.
Колин наклонился к ней.
— Майя, ты сможешь кое-что сделать для нее?
— Что? Она не желает видеть меня!
— Уэйленд сказал мне, что ты никому не даешь интервью. Анонимность и тайна Анаис утвердилась в мире моды. Почему бы тебе не дать твоей матери эксклюзивное интервью? Позволь, чтобы «Хедквотерз» организовал его. Когда она приедет, ты будешь ждать ее.
— И вы считаете, что мы упадем друг другу в объятья и поклянемся в вечной любви и преданности?
Майя грустно посмотрела на него.
— Колин, она просто повернется и выйдет из комнаты!
— Может быть, ты и права, — признал Колин. — Но нам нужно попытаться сделать хоть что-нибудь или, скорее, все что угодно, чтобы как-то помочь ей.
Он попросил у официантки счет.
— Тебе не хотелось бы посмотреть, каким может стать полуразрушенное, грязное и убогое помещение, если над ним немного поработать?
Войдя в его просторную комнату, Майя оглянулась и села на диван, предварительно сбросив с него множество журналов. На стенах висели последние рисунки Колина. Это были прекрасные красочные воплощения моделей Билла Бласса, Холстона и Джеффри Бина.
— Вам удалось придать им роскошный, почти скульптурный вид, — восхитилась она.
Колин придвинул к дивану кресло. У него были такие озабоченные и серьезные глаза.
— Почему ты захотела повидать меня? — спросил он. Майя откинулась на мягкие подушки и глубоко вздохнула.
— Я знаю, что мне нужно пойти к врачу-психотерапевту, но я не могу заставить себя сделать это. Мне показалось, что лучше всего поговорить с вами — если только у вас есть время.
Он внимательно слушал ее. Она рассказала ему все. Никогда и никто не слушал ее так, как сейчас Колин.
У него было такое выражение лица, что Майя чувствовала: она говорит что-то важное и умное, даже если и немного путано. Она казалась себе такой интересной собеседницей, что решила вспомнить всю свою жизнь.
Ей было не стыдно описывать ему сексуальные подробности. Майя говорила о своих ощущениях, как будто это были чьи-то, а не ее клинические симптомы. Внимание Колина делало ее жизнь важной и открывало какие-то перспективы. Его сочувственное спокойствие гасило ее чувство стыда и страх, успокаивало ее, снимая панику и истерию.
Когда она закончила, он сжал ее крепко сцепленные руки. Это был жест симпатии и сочувствия.
— Я все прекрасно понял, — тихо сказал он. — Я не специалист, Майя. Может быть, врач-психотерапевт мог бы обсудить с тобой твое детство и выяснить причину твоего страха. Я не могу поставить тебе диагноз…
— Это все неважно. — Майя встала и широко развела руки. — Мне уже гораздо лучше. Я все рассказала вам и избавилась от тяжкого гнета. Может быть, я научусь жить с этим и не ждать слишком многого от этой сферы жизни.
— Но почему ты хочешь прожить свою жизнь в состоянии эмоциональной недостаточности? — неожиданно взорвался Колин. — Ты — такая красивая и талантливая…
Она удивленно посмотрела на него. Он покачал головой.
— Не обращай на меня внимание, дорогая. У меня есть свои комплексы. Мне всегда казалось, что красивые, высокие люди должны быть очень счастливыми. Я не понимаю, почему тебе должно недоставать какого-нибудь аспекта интересной и полной жизни и, в особенности, любви или сексуальных отношений?! Но обещай мне, что, если тебе станет совсем плохо, ты пойдешь к врачу, или хотя бы встретишься снова со мной!
Майя села и начала тщательно разглаживать свою длинную и пышную юбку.
— Что, если я и Филипп по-настоящему влюблены друг в друга? — спросила она. — Может, он единственный мужчина в моей жизни? Вы что, не верите в любовь?
Колин задумчиво улыбнулся ей.
— Да, я верю в любовь, — тихо ответил он. — Я много лет люблю твою мать. Но я не позволил, чтобы это стало для меня наваждением. Тебе легче считать, что твоя любовь к Филиппу мешает тебе быть счастливой — это так легко все объясняет!
— Но я чувствую любовь Филиппа! — запротестовала Майя. — Даже сейчас я знаю, что когда-нибудь мы будем вместе!
Колин пожал плечами.
— Многие люди живут надеждой, Майя! Мне кажется, что так жить невозможно. Надежда убивает радость настоящего! Если ты живешь надеждой, ты лишаешься радости от сегодняшнего дня!
— Вы сказали, что любите мою мать, — резко возразила она. — Разве вы не живете надеждой?
— О нет! — Он пристально смотрел на нее. — У меня нет никакой надежды, и я не жду, что будет что-то хорошее. Я превратил мою любовь в любящую дружбу. И она всегда будет именно такой.
— Моей матери повезло, что у нее есть такой друг, — сказала Майя. — По ее щекам покатились слезы от жалости к себе и к матери. — Спасибо, что вы пытаетесь мне помочь, и спасибо вам за мою мать.
Она глянула на часы.
Колин встал, и Майя наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку.
— Я всегда верила в вас, — сказала она.
Майя пошла на Лексингтон-авеню в свой банк, чтобы выяснить положение с финансами. На ее счетах собрались чеки из «Хедквотерз». Уэйленд предоставлял ей квартиру и наряды, и Майя тратила совсем мало наличности. Колин помог ей понять: для нее настало время начать свою собственную жизнь.
Через месяц она переехала в квартиру на Шестидесятой улице. Сначала она работала в гостиной, поставив там длинный стол. Она сидела в кресле с высокой спинкой, делала наброски и готовила лекала. Ей было приятно готовить новую коллекцию из двенадцати вещей. Майя представила себе эту коллекцию как основу гардероба молодой работающей и модной женщины. Он вполне мог годиться ей на разные случаи жизни.
Все вещи должны великолепно сидеть на фигуре и быть прекрасно сшиты. Майя выбрала красивые и мягкие ткани, какие она только смогла найти. Уэйленд представил ей новых мастеров и изготовителей образцов. Майя показала им методику конструирования, которой она научилась в Париже, и они выполнили прекрасные наряды, которые стоили гораздо дешевле своих парижских аналогов.
Майе нравилось работать. Она представляла себе Филиппа в его студии на Авеню Марсо — как он выбирал ткани, как проводил примерки, волновался по поводу воротников, пуговиц. Их жизни шли параллельно друг другу.
Она не стала сближаться ни с кем. Несколько раз ей звонил Дэвид. Маккензи так и не извинилась перед ней. Ей показалось, что Уэйленд был слегка обижен на нее за то, что она переехала от него. Она ужинала с ним раз в неделю и иногда встречалась с Колином. Она была одна, но не одинока.
После разговора с Колином что-то успокоилось в ее душе. Пока она была довольна жизнью. Иногда жаркими и беспокойными весенними ночами она пыталась лучше узнать свое тело. Лежа в постели, она трогала свои груди, ее рука забиралась между ног, и Майя представляла, что это рука Дэвида или Филиппа. Ей хотелось достичь оргазма и понять, наконец, почему ее тело отвергало сексуальное наслаждение. Все было так сложно. Она решила, что лучше всего с головой уйти в работу.
Майя оформила свою квартиру в любимых тонах — синих и серых.
Все выглядело мягким и женственным. Если бы кто-нибудь проник в ее спальню с кружевными подушками и белоснежным покрывалом, он никогда не поверил бы, что эта красавица блондинка изгнала секс из своей жизни.
Маккензи Голд стала леди Брайерли в результате тихой церемонии в церкви Британского консульства в Нью-Йорке. Был июль, и к тому времени она, по словам Уэйленда, стала огромной, как бочка. Срок ее родов был настолько близок, что в ближайшей клинике для нее была зарезервирована палата, ожидавшая ее сразу после бракосочетания. На короткой церемонии присутствовали только ее родители и братья. Была и сестра Элистера Хилари, которая прилетела из Шропшира. На ней, конечно же, был костюм из твида!
После многих звонков через океан и встреч с адвокатами всем стало ясно, что Элистер унаследовал титул и некоторые долги. Это и стало его вкладом в их брак.
Маккензи считала, что все это неважно — она зарабатывает достаточно для них двоих, а теперь уже и троих. Ее работа обеспечивала им огромные доходы, торговля в магазинах «Голд!» процветала. Отделение в Лос-Анджелесе тоже расширялось.
Ее наимоднейшее свадебное платье, изготовленное из белого кружева со шнуровкой на корсаже, было необычайно сексуальным. Создавалось впечатление, что невесту застали в нижнем белье. Это платье пользовалось огромным успехом у самых записных модниц. Маккензи сделала тактический маневр и хитро поделилась своим замыслом с прессой за два месяца до намеченной даты!
«Лейблз» радостно назвали платье первым дизайнерским нарядом для беременных новобрачных. «УУД» поместил рисунок с подписью:
««Голд!» убивает двух птичек одним ударом. Свадебный наряд, который можно носить девять месяцев до брака».
На бракосочетании пресса резвилась от души. «Лейблз» разместил своих фотографов у входа и у задних дверей клиники на Парк-авеню. Обычно еврейские невесты не проводили свое бракосочетание с английскими аристократами в церкви, но влиятельные друзья отца Элистера сумели помочь молодым.
«Лорд и леди Брайерли обменялись кольцами, — написал в статье репортер «Лейблз», — а потом прямо из церкви отправились в модную клинику на Парк-авеню. Роскошная палата была полна родственников. Там и состоялся прием с шампанским».
Когда они выходили из лимузина перед клиникой, фотограф из «Лейблз» смог сделать снимок.
Родственники Маккензи ждали их. На лице матери было знакомое Маккензи осуждающее выражение, но она предпочла его не замечать. Мать надела на себя маску страдания в тот момент, когда Маккензи отказалась пригласить Эдди Шрайбера на свадьбу.
Тост провозгласил Элистер. По лицу Эстер текли слезы, когда она с бокалом шампанского в руке чокалась с дочерью, лежавшей огромной глыбой на постели. Все чувствовали себя неловко, собравшись вместе и принимая Элистера в свою семью.
— Теперь мне придется называть вас мамочка и папочка, — попытался он пошутить с Эстер.
— А нам придется называть вас лорд Элистер? — ответила она.
Эйб Голдштайн пребывал в прострации. Из того, что говорила сестра Элистера, он не понимал ни слова из-за ее английского акцента. Он предпочел, чтобы она общалась с Реджи и Максом. Молодые пили шампанское, хихикали и шептались.
Через два дня родился достопочтенный Джордан Аквариус Брайерли. «Лейблз» назвали его «первым дитя аристократа и дизайнера: младенцем родителей — богатых хиппи!»
Маккензи умолила репортеров, чтобы они не писали о том, что когда родился ребенок, его отец был «в отключке», наглотавшись наркотиков.
— Он в шоке от того, что потерял отца и брата, — шепнула она им. Фотограф, тоже попробовавший наркоты, которую ему предложил Элистер, понимающе кивнул. В журнале «Дивайн» семейный портрет появился спустя два месяца.
Маккензи получила огромный букет белых роз от Корал Стэнтон. Были цветы от всех поставщиков материалов для империи «Голд!», букеты от служащих всех бутиков «Голд!» и горшок цветов от семейства Голдштайн, приветствовавшего появление на свет своего первого внука.
После четырех дней, проведенных в клинике, Маккензи вернулась домой. На головке сына была повязка, которую прислали ее друзья из Виллидж. В квартире Маккензи вынула младенца из вышитой и украшенной лентами переносной колыбельки, которую презентовал поставщик тканей. Она поднесла малыша к зеркалу.
Элистер побежал наверх, чтобы понюхать спрятанный кокаин.
Вместе с поздравительной карточкой они получили огромный букет от Эда Шрайбера.
— Весьма мило, — заметил Элистер и понюхал кокаин. Маккензи посмотрела на него, ей показалось, что он на что-то намекал, но он был слишком занят, насыпая аккуратные дорожки кокаина на стеклянный столик.
— Я наняла дворецкого-азиата, — сказала Маккензи.
Она уже наняла горничную, которая согласилась присматривать за младенцем, когда они будут уходить из дома.
— Ради Бога, следи, чтобы она не увидела, как ты нюхаешь кокаин. Элистер, ты сказал, что перестанешь заниматься этим. Ты мне обещал!
Он сидел на диване и корчил рожи сыну.
— Мне легче общаться с ним, когда я кайфую!
— Вот дерьмо!
Он подал ей последние номера «Лейблз» и других журналов.
Маккензи лениво полистала их. Она нашла страницу с репортажем об их бракосочетании.
— Эти фотографии можно поместить в наш семейный альбом, — заметила Маккензи. — Боже, какая я была огромная!
Она снова поднесла к зеркалу Джордана и начала ворковать с ним.
— Это был ты, моя малышка. Ты был таким огромным в животике своей мамочки! Посмотри, Элистер, он не открывает глаз. Он даже не знает, что уже дома!
Джордан захныкал, и она начала целовать его головку, покрытую мягким светлым пушком.
— Дай мне подержать моего сына! — попросил Элистер. Он уселся рядом с ней на диване и взял в руки маленький сверток. Она боялась давать ему младенца. Что, если он уронит его?
Она наблюдала, как он качает ребенка на руках и смотрит в его личико.
— Как ты думаешь, кто-нибудь станет называть его Аквариус?
Он посмотрел на Маккензи и захохотал.
Кокаин хорошо действовал на него — у него было прекрасное настроение, и ему хотелось вести бесконечные беседы. «Почему он не может быть всегда таким без наркотиков?» — подумала Маккензи.
— Ты гордишься мной, дорогой? — спросила она.
— Конечно! Ты такая храбрая. Но понимаешь, этот младенец… он не очень похож ни на меня, ни на тебя. Они не могли дать нам чужого малыша? Как ты думаешь?
Она захихикала и сказала:
— Мы скоро узнаем. Если он начнет нюхать кокаин, то можно быть уверенным, что он твой сын.
Элистер посмотрел на нее и положил младенца ей на колени.
— Эй, мне придется подходить к телефону. Может, нам звонят по важному делу. Мы теперь не можем терять деньги, разве я не прав?
Маккензи нахмурилась.
— Нет, лишние деньги нам не помешают, особенно, если ты будешь продолжать тратиться на наркотики.
Элистер засвистел и вышел из комнаты. Маккензи посмотрела на красивый букет от Эдди, и ей стало больно.
— Дорогой мой, у тебя все в жизни будет, — шепнула она сыну. — У тебя будет красота, вкус, культура, деньги… все, чего не было в моей жизни.
Она слышала, как Элистер говорит по телефону в соседней комнате. Лорд Брайерли, — подумала она. Она увидела в зеркале свое отражение. Леди Брайерли, женщина, у которой было все — деньги, титул, прекрасный ребенок. Почему же ей так грустно? Она все прекрасно понимала. Каждый раз, когда она вспоминала Эдди, все становилось ясным: она вышла замуж не за того мужчину. Она чувствовала это всем своим существом. Ей стало так одиноко: она разошлась со своими родителями, поссорилась с Майей, распрощалась с Эдди. Маккензи решила, что ей пора со всеми помириться. Она понимала, что ее брак долго не продлится, и ей понадобятся друзья. Теперь, когда Элистер дал ей свой титул, он считал, что может делать что угодно. А ему были нужны только наркотики! Малыш заплакал.
— Вот дерьмо! — сказала новая леди Брайерли.
