Она уже ждала его, когда он подъехал на скромной маленькой черной машине и открыл для нее дверь. Он был очень официален и вежлив. Она подумала, неужели весь вечер он будет таким серьезным. Сумеет ли она заставить его рассмеяться? Ее чувства к нему придавали ей силы. Он казался ей таким неловким, таким скованным. Его загорелое лицо было свежевыбрито. Даже в воздухе ощущалась неловкость, как будто они были подростками на первом свидании. Интересно, думала она, как он объяснил сегодняшний вечер Жозефине? Что он сказал? «Я пообедаю с этой крошкой — она заслуживает этого!» или «Я пригласил Майю на обед — и мне все равно, что ты скажешь!»

Они сели за столик в углу, который был освещен крошечными настольными лампами, официанты порхали вокруг них, как будто они были парой любовников. В большинстве парижских ресторанов двух обедающих принимают за любовников, подумала Майя. После нескольких глотков искрящегося белого вина ей показалось, что она плывет по небесам. С ней был самый красивый мужчина в мире, они обедали в самом романтическом месте Парижа! И она была влюблена…

— Какое у тебя было детство, Филипп? — спросила она, когда они сделали заказ.

Он коротко рассмеялся.

— Тебе это трудно представить. Как правило, я хотел есть… — Он взял ее руку и слегка пожал. Казалось, что это пожатие заботливого отца. Он долгим взглядом смотрел ей в глаза. Она чувствовала, что он хочет, чтобы она прочитала там то, что он не может сказать.

— Я знаю, тебе нелегко, — внезапно сказал он. — Я все время пытаюсь найти решение.

— Решение?

— Как вести дела в доме. Мы все можем счастливо работать вместе. Наш дом маленький, я получил предложения от нескольких американских фирм: они готовы сделать его большим. Может быть, я когда-нибудь и приму такое предложение, но сейчас мы добьемся большего, если дом останется маленьким. С Жозефиной непросто работать, я знаю…

— Ты собираешься жениться на ней? — выпалила она.

— Мы очень близки, — ответил Филипп. Его слова ранили ее в самое сердце. — Ближе, чем ты можешь подумать, потому что у нас было общее детство. Мы выросли вместе в одной деревне.

— Я знаю, ты считаешь меня испорченной американкой, которой знакома только роскошь, — сказала Майя.

— Я думаю, что ты привыкла к роскоши, — заметил он. — На прошлой неделе я провел вечер с твоей матерью. И тебе, и ей трудно понять, что такое настоящая бедность. Ты когда-нибудь голодала, Майя? Я имею в виду не чувство голода перед обедом или ленчем, а когда ложишься спать голодным?

— Ты был так беден?

— Да, — ответил он. — Мы были. И единственным выходом из этого была работа. — Официант поставил перед ними блюда.

— Но если ты продаешь костюмы по тысяче долларов, ты не можешь возражать против роскоши, — сказала она.

— Я и не делаю этого, — согласился он. — Я просто пытаюсь объяснить отношение к тебе Жозефины.

Она попыталась есть, но без всякого желания. Ей лишь хотелось смотреть ему в лицо, видеть его глаза. Влечение, которое она испытывала к нему, невозможность поверить в то, что он рядом, совсем лишали ее аппетита.

— Я встречусь с твоей матерью в Нью-Йорке, — сообщил он.

— Она считает, что это она открыла тебя, — грустно сказала Майя.

— Майя… — Он положил свою руку на ее. — Я очень хорошо понимаю твою мать. У нас было много таких же клиенток, как она. Одиноких женщин. У меня есть одинокие богатые клиентки, которые заказывают мне комплект один раз в неделю лишь для того, чтобы видеть меня.

Его низкий голос околдовал ее. Она была загипнотизирована взглядом его темных глаз. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь из фотографов оказался поблизости, чтобы потом их фотография была опубликована, и все бы ее увидели с ним.

— Ты поднимешься выпить кофе?

Они сидели в машине возле ее дома. Обед прошел как сон. Ей даже хотелось, чтобы вечер скорее закончился, чтобы увидеть, что же произойдет в самом конце.

Он грустно посмотрел на часы.

— У меня завтра встречи, начиная с восьми утра. А сейчас уже одиннадцать тридцать.

Это было невозможно. Она не могла просто выйти из машины и отправиться домой. Что-то должно случиться!

— Я хочу, чтобы ты увидел, где я живу, — мягко попросила она.

— Лишь на минутку, — ответил он, выходя из машины. В крошечном лифте они стояли очень близко, хотя и не дотрагивались друг до друга, но ее волновало, что его тело так близко, волновал запах, исходящий от него. Она открыла дверь, и они прошли в ее комнату. Она зажгла свет, закрыла за ним дверь.

Филипп Ру был в ее комнате! Она наблюдала за мужчиной своей мечты, в то время как он медленно обошел комнату, разглядывая фотографии, рисунки на стенах, но она все еще никак не могла поверить в то, что Филипп здесь — с ней.

— Уютное место, — сказал он, опускаясь на ее кровать. Она сидела на стуле напротив. Он смотрел на нее с грустью. Почему? Ее это удивляло. Ей было непонятно: почему он безучастен? Она не хотела делать первого шага. Его должен сделать он — он должен! Ей хотелось, чтобы он прочитал в ее глазах, чтобы он понял ее мысли. Он знал. Он все хорошо чувствовал, внезапно поняла она. Поэтому и выглядел таким встревоженным. Он не знал, что делать с ее любовью.

Так она сидела, наблюдая за ним, возбужденная вином и прошедшим вечером. Она ощущала счастье и в то же время грусть от того, что он никогда не будет принадлежать ей. Она наслаждалась его присутствием и боялась, что он внезапно уйдет.

А потом на несколько мгновений ей показалось, что она потеряла сознание, потому что ощущение реальности покинуло ее. Ей так хотелось, чтобы что-то произошло, что она увидела, или ей это приснилось, что Филипп наклонился и обнял ее. Она была настолько уверена в этом, что ощущала, как целует его закрытые глаза, чувствовала его губы на своей щеке, на шее, его сильные руки — на своем теле…

Она открыла глаза, Филипп, улыбаясь, наблюдал за ней.

— Ты устала, — сказал он. — Тебе следует лечь спать. В это мгновение, еще не совсем очнувшись, она как во сне протянула ему руки. Он взял их в свои.

— Я люблю тебя, Филипп, — сказала она. Она никогда не простила бы себе, если бы не набралась смелости и не произнесла этих слов. — Я влюблена в тебя.

О Господи, какое облегчение сказать это! И не имеет никакого значения, что он ответит. Она выразила свою любовь. Теперь все стало таким простым.

Какое-то время он молча смотрел на нее, держа ее руки. Потом наклонился и поцеловал. Это был самый чудесный поцелуй мужчины и женщины. Так должно было быть, подумала она, ничего не может быть чудеснее. Его губы рядом с ее губами — они были такими нежными и мягкими, как она и представляла. Он отстранился…

И заговорил совсем другим голосом:

— Я люблю тебя. Ты — американская мечта, которая у меня была с самого моего детства. Красивая американская девушка с золотыми волосами, которую я видел на экране местного кинотеатра. — Он улыбнулся. — Майя, ты женщина моей мечты…

— Дорогой! — выдохнула она. — Дорогой! — Слезы побежали по ее лицу. Ее глаза сияли ярко, грустно, счастливо.

— Моя мечта — это ты! — повторил Филипп. — Но я не знаю, какое место отвести тебе в моей жизни, Майя. — Он беспомощно развел руками, и она упала в его объятья. — Все было запланировано. Все, но не это.

— Жозефина! — воскликнула она. Он кивнул.

— Если бы было возможно каким-нибудь честным способом… — Он сделал беспомощный жест, глядя на нее.

Она встала, прижимая его голову к своей груди.

— Поцелуй меня, Филипп! Люби меня, дорогой!

Он был неподвижен, когда она целовала его лицо, его веки, которые ей так хотелось поцеловать. Его лицо было теплым и нежным под ее губами. Может быть, это тоже часть ее сна? В конце концов он поднял руку, погладил ее шею, горло; его прикосновение было таким неуверенным, таким нежным, что, сама того не желая, она застонала.

— О Господи, прикоснись ко мне еще, Филипп! Обними меня! Я хочу быть твоей. Я умру, если ты этого не сделаешь!

С ее телом происходило то, чего никогда не происходило раньше. Желание… оно родилось в ней, удивляя ее. Он повернул к себе ее голову. Его губы ласково прикоснулись к ее губам, затем слились с ними. Кончик его языка пробегал по ее губам, и она с готовностью раскрыла их. Его язык проник ей в рот, терся о ее язык. Она вся отдалась поцелую. Внезапно он отстранился, его глаза были широко открыты, он смотрел на нее так, как будто она была дьяволом, посланным, чтобы разрушить его жизнь.

— Что с тобой? — закричала она. — Я люблю тебя, Филипп! Я хочу тебя. И ты тоже меня хочешь. Я знаю это…

— Никогда в жизни я никого так не хотел… — сознался он. Он взял ее руку и прижал к своим губам. Она чувствовала, как он дрожит. Он покачал головой. — Я знал, что мне не стоило подниматься сюда, но я всего лишь человек, я был не в состоянии сопротивляться желанию побыть с тобой.

— Я люблю тебя с того самого момента, когда увидела твое лица в журнале, — сказала она ему.

— А я люблю тебя с того момента, как увидел тебя в моем салоне, — признался он. — Мне нужно было бы отрицать это, Майя. Мне нужно отказаться от этого! Я не могу поступить так с Жозефиной. Я ей слишком многим обязан — всем! Я не смогу спокойно жить, если поступлю так с ней. Я должен найти какое-либо решение. Я должен найти какой-то выход, который не причинит никому боли.

— Ты причиняешь боль мне! Сейчас!

— Мне очень жаль, Майя. Очень жаль. Пойми это…

— Я понимаю лишь то, что если ты любишь меня, то перестанешь думать и беспокоиться, а просто возьмешь меня здесь, сейчас, пока у нас есть шанс.

Она взяла его за руку и потянула за собой на кровать. На какое-то мгновение Филипп утратил самоконтроль и зарылся лицом в ее волосы, затем он поднял ее платье, снял бюстгальтер, стал целовать ее груди. Его рука оказалась у нее между ног, гладила ее там.

— О Господи! Не надо! Не надо, Филипп!

Может ли возникнуть оргазм от поцелуя, думала она. От того, что рука мужчины у нее между ног? Его рука скользнула ей в трусики, она застонала. О Господи, она чувствует приближение оргазма! То, о чем она раньше читала и думала, теперь происходит с ней. Волна наслаждения прокатилась по ее телу. Она чувствовала его горячее дыхание на своей шее. Он лежал молча, стиснув зубы, стараясь не двигаться. Она чувствовала его возбуждение, но он не шевелился. Его запах, его тело пьянили ее. Она пощекотала носом его шею около уха. Он был неподвижен.

Когда прилив наслаждения прошел, она выпустила его. Он отстранился.

Тяжело дыша, они пристально смотрели друг на друга. Ее лицо раскраснелось, губы распухли от поцелуев.

— Ну? — спросила она. Ее глаза были широко открыты. Она чувствовала, что может владеть собой. Она испытала свой первый настоящий оргазм. Она была с мужчиной. Однако он не был внутри нее — это будет следующим шагом. Но сейчас она чувствовала себя женщиной.

— Я сказала, что если я волную тебя, то ты что-нибудь сделаешь…

— Сделаю что-нибудь! — Филипп рассмеялся. — Это так по-американски! В этом разница между европейцами и тобой, Майя. Тебе необходим результат, действие, да? Если у тебя есть ружье, ты должен убить кого-нибудь. Или сесть в машину и ехать куда-нибудь, очень быстро, куда угодно, без раздумий. То же с любовью. С браком. Причинить кому-то боль, возможно, не желая того? Не планируя? Ты разве не слышала, что я только что говорил тебе? Вся моя жизнь была распланирована! Это был единственный способ ее улучшить. Я спрашивал тебя, голодала ли ты когда-нибудь? Человек должен иметь четкий план, если он когда-нибудь голодал. Так я рос. Поэтому я колеблюсь, прежде чем принять какое-нибудь важное решение… — Он замолчал, огляделся. — Есть что-нибудь выпить?

Она достала бутылку бренди и два бокала, налив полный бокал ему и плеснув чуть-чуть себе. С гримасой на лице он проглотил напиток. Она налила еще. Он поболтал бренди в бокале, встал, подошел к окну, распахнул его, позволив ворваться в комнату ночной прохладе. Потом опять вернулся к ней, крепко сжал ее руку.

— Майя, постарайся понять, какой была моя жизнь вплоть до последней недели. До этого момента!

Она никогда не видела, чтобы его глаза горели такой страстью. Ей хотелось просто быть в его объятиях, чтобы он ласкал и утешал ее, но она видела, как важно ему высказаться.

— Майя, я рассказывал тебе о голоде, потому что это подогревало мое честолюбие. Во-первых, я не хотел снова голодать, и потом, я хотел стать кем-то! Кем-то, Майя! Ты не представляешь, как велика была эта потребность. Я знал, что у меня есть талант, Майя, так же, как ты знаешь, что у тебя он есть. Но мой талант значил для меня больше. Это был пропуск в лучшую жизнь. Я тяжело работал, тяжелее, чем ты думаешь, чтобы в конце концов быть принятым в Париже. Чтобы никто здесь не смеялся надо мной! Я Ничего не знал, когда приехал сюда. Я был обычным закройщиком в мастерской, таким же зеленым, как те девушки, с которыми ты работала. Но воспоминания о моей бедности заставляли меня идти вперед. И работать — только работать! — Он отпил глоток.

Она положила руку на его колено, желая дотронуться до него, но почувствовала, что он не хочет этого. Она ощутила, что он ускользает. Он старался объяснить ей, почему они не могут быть любовниками, а она не хотела этого слышать.

— Жозефина присоединилась ко мне, как только я завоевал некоторое положение у Диора, — продолжал он. — Я нашел дешевую комнатку под самой крышей, там даже не было водопровода. Жозефина приехала и посвятила мне свою жизнь. Она была такой же зеленой, как и я. Она так хорошо знает меня, Майя. Насквозь. И она любит меня, она всегда меня любила. На ее глазах я обретал уверенность в себе. Она жила с мыслью, что однажды я перерасту ее, потому что мы оба знали, что у меня есть талант. Она отдала мне всю свою любовь, все свое внимание, она стала для меня всем — моей матерью, сестрой, любовницей, дочерью. Мне было так одиноко в Париже, поэтому мне была нужна ее любовь. Но мы относились друг к другу по-разному — я не любил ее романтической любовью. Я сохранил эту любовь для тебя, Майя, ты меня понимаешь? Возможно, я надеялся, что она встретит другого мужчину, но мне следовало знать, что я для нее — единственный. Она умрет за меня. Я не могу оставить ее…

Она поймала его руку и поднесла к губам, чувствуя ртом тепло его ладони. Да, она могла представить, что Жозефина была готова умереть за него! Она сама с радостью умерла бы за него прямо сейчас! Она так сильно хотела его, что у нее кружилась голова и болело сердце. Она кинулась к нему в объятия и заплакала:

— А как же я, Филипп?

Он поцеловал ее, затем слегка оттолкнул.

— Ты что, не понимаешь? — воскликнул он со злостью.

Почему он так поступает с ней? Он держит ее в объятиях, смотрит на нее именно таким взглядом, о котором она мечтала, но ей не суждено этому радоваться. Он ничего не обещает ей. Он не может принадлежать ей только потому, что когда-то голодал и был беден? Его связь с Жозефиной была крепче брака. Она еще на одно чудесное мгновенье погрузилась взглядом в его горящие глаза. Нужно взять себя в руки, а не то можно сойти с ума. Она медленно сосчитала до тридцати, отдыхая в его теплых объятиях, на его груди, наслаждаясь каждой секундой.

— Тогда уходи. — Она отстранилась, одернула платье, встала, открыла дверь комнаты. — Тебе лучше уйти.

Он поднялся, внимательно глядя на нее.

— Да, да. Я уйду. Но ты дай мне время. Ты не забудешь, что мы…

— О Филипп! — Она проводила его до двери. — Забыть? Неужели ты не понимаешь, что я только о тебе и думаю?

У двери он поцеловал ее еще раз.

Еще ощущая прикосновение его губ, она кинулась на кровать и заснула тяжелым сном, как только легла; всю ночь ее мучили кошмары. Во всех снах присутствовал Филипп, он протягивал к ней руки, но не дотрагивался до нее. Что-то все время препятствовало им, какая-то стеклянная стена, опаздывающий поезд, закрывавшийся лифт. На следующее утро она проснулась на заре с головной болью. Он никогда не будет принадлежать ей, она чувствовала это. Ее предупреждала об этом внутренняя боль. Может быть, он и любит ее, но он слишком дисциплинирован, слишком сильно влияние Жозефины, которая всегда будет владеть им. Она спрятала лицо в подушках, которые все еще хранили его запах. Этот запах заставлял ее зарываться глубже в постель, пытаясь найти покой и защиту, чтобы никто не мог причинить ей боль…

Позже в это же утро она тщательно одевалась, готовясь предстать перед критическим взором матери. Она надела черное платье, взятое у Одри, накинула пурпурную кашемировую шаль, подарок Уэйленда, промыла глаза холодной водой и слегка подкрасила. Не следует думать сейчас о Филиппе, сказала она себе, чтобы матери не удалось расстроить ее.

Когда Корал открыла ей дверь, запах свечей в комнате вызвал у Майи ностальгию. Корал наклонилась к ней, подставляя щеку для поцелуя.

— Что за сезон! Вчера я отправила Вирджинию в Нью-Йорк. Она действовала мне на нервы, — сообщила она. — Мы с Уэйлендом улетаем сегодня вечером — он остался здесь на неделю из-за меня, не правда ли, мило с его стороны? С ним полет проходит так быстро — мы играем в карты и хихикаем.

Майя взглянула на кипу фотографий возле кровати.

— Можно посмотреть, что ты сфотографировала из моделей Филиппа?

— Большую часть снимков Вирджиния забрала с собой. — Корал быстро поставила на фотографии косметичку. — Что это на тебе? Не старит ли тебя черный цвет?

— Я люблю носить черное. Фотографии были чудесными? Я слышала, что ты сняла почти все…

— Часть я послала Филиппу — он, наверное, показывал их тебе? Мне казалось, что вы очень близки?

— Наверное, они у Стефани — она занимается прессой.

— О да, я забыла. Ты — дизайнер, — насмешливо произнесла Корал.

Майя запротестовала было, потом подумала: «Пусть будет так! Ее слова ничего не меняют. Я люблю Филиппа, и он любит меня. Это все, что мне нужно знать».

Корал застегнула черную сумку из крокодиловой кожи, собрав серьги и другие мелочи с туалетного столика. Майя сидела на разобранной кровати, которая благоухала духами «Джой».

— Ты опубликуешь много моделей Филиппа? — спросила она.

— Сколько смогу! — просто ответила Корал. — Другие дома моделей будут в ярости. Сен Лоран, возможно, после этого не захочет, чтобы мы попадались на его пути. Но на этот раз мне все равно! Я сделаю то, что подсказывает мне мое сердце…

— Твое сердце? Или твое чувство моды? — спросила Майя. Корал вела себя странно — бросала на нее застенчивые взгляды…

— И то, и другое, — ответила Корал. — Он поразительно привлекателен, не правда ли? Мне кажется, что я никогда в жизни не встречала более красивого мужчины.

Майя безмолвно уставилась на нее.

— Кстати… — Корал осуждающе посмотрела на нее. — Он отрицает, что ты имеешь хоть какое-то отношение к моделям, так что я никому не рассказывала об этом, дорогая.

— Ты веришь ему? — спросила Майя.

— А зачем бы ему мне лгать? Майя встала.

— Тогда я уйду. Я не хочу обедать с теми, кто думает, что я лгунья. Особенно, если это моя собственная мать.

— Майя, я не называла тебя так! — Корал удержала ее за руку. — Просто я думаю, что иногда ты путаешь действительность с фантазиями. — Она отпустила Майю и поправила перед зеркалом волосы. — Но я должна признать, что он гений.

— Я согласна. Но он нуждается в моих идеях.

— Давай не будем об этом спорить, — перебила ее Корал. — Он скоро посетит Нью-Йорк, и тогда я узнаю всю правду. Дома у меня будет возможность лучше узнать его.

Майя во все глаза смотрела на нее.

— Он остановится у тебя?

— Думаю, что мы можем позволить себе снять ему номер в отеле, даже роскошный номер. После моего репортажа он будет суперзвездой!

— Чего ты хочешь? Завоевать его? — Корал, глядя в зеркало, подкрашивала губы ярко-красным карандашом. Майя внимательно смотрела на нее. — Жозефина тоже поедет с ним в Нью-Йорк?

— Мы не обсуждали деталей…

— Да? — Майя насмешливо рассмеялась. — Тогда, я думаю, ты не знаешь, что они практически женаты?

— Правда? Вот в этом я сомневаюсь. — Корал взглянула на Майю. — Даже в либеральной Франции это не приветствуется.

— Что?

— Разве нормально жениться на своей сестре?

Майя почувствовала головокружение. Она оперлась о стену.

— Ты с ума сошла! — закричала она. — Ты не понимаешь, что говоришь… — Но даже когда она произносила эти слова, она уже чувствовала, что это может быть правдой. Тогда это все объясняло: неловкость Филиппа прошлой ночью, странное напряжение между ними, яростную ревность Жозефины… — Я спрошу его, — прошептала она, скорее самой себе.

— Майя, я пишу репортажи о моде. У меня везде есть шпионы. Так что узнай это у меня: Жозефина Ру — сестра Филиппа. Если он хочет иметь успех в Америке, ему нужно быть очень осторожным. Нужно будет ему посоветовать оставить ее. Я могу сопровождать его.

— Ты что, не понимаешь, что я люблю его! — закричала Майя. — Тебе доставляет удовольствие причинять мне боль?

Корал внимательно посмотрела на нее.

— Ты сможешь его любить после того, что я тебе рассказала? Он очень сложный и необычный человек. Подрасти, Майя. Я собираюсь широко представить его в Америке…

— Это единственный для тебя способ добиться мужчины — пообещать ему все на свете.

Корал схватила ее за руку.

— Мне не нравится, что ты так разговариваешь со мной, Майя. Дочь не должна так разговаривать с матерью!

— Ты думаешь, что я считаю тебя своей матерью? — Майя рассмеялась ей в лицо. — Ты больше похожа на заклятого врага, к которому я привязана. Как бы я была рада никогда больше тебя не видеть! Ты стараешься украсть у меня Филиппа. Тебе недостаточно того, что ты убила моего отца?

— Я убила его? — возмутилась Корал. Она крепче сжала руку Майи, со злостью встряхнула ее. — Ты этого не можешь простить мне все эти годы?

— Да! Я виню тебя в этом. Его бы не было в Калифорнии, если бы ты умела любить.

Корал отбросила Майю в сторону. Потом встала, уперев руки в бока, бледнея от ярости.

— Я тоже никогда не считала тебя своей дочерью, — прошипела она. — Ты знаешь, чего ты стоила мне? Упущенного шанса стать главным редактором «Дивайн» многие годы назад. Моя беременность стоила мне этого! Кроме того, ты была постоянным напоминанием о моем неудачном браке! Я жалела о том, что ты появилась. И я не собираюсь бороться с тобой за Филиппа — он не для тебя! Ты думаешь, ему нужна истеричная девственница?

— Он любит меня! — закричала Майя. — И я люблю его!

— Ты согласна со мной, что он так же хорош в постели, как и в создании моделей?

— Откуда тебе знать? — спросила Майя. — Филипп не был в твоей постели… — Майя была поражена той яростью, которая в ней кипела. Она не контролировала себя. Ей внезапно захотелось причинить Корал боль любым способом. Слова не могли ранить ее сильно — она почувствовала, как пальцы сжали тяжелую хрустальную пепельницу.

Корал быстро вышла из гостиной и нашла пиджак Филиппа.

— Можешь вернуть ему это! Он забыл его здесь после страстной, чудесной ночи любви, которой я раньше не знала…

— Лгунья! — закричала Майя. — Ты лгунья! — В это мгновение Корал проходила мимо зеркальной стены гостиной. Майя со всей силы швырнула пепельницу. Зеркало осыпалось, заполнив всю комнату сверкающими брызгами стекла. Корал вскрикнула, осколки летели по всей комнате. Корал испугалась, что они заденут ее, и это случилось. Острый кусочек разбившегося зеркала глубоко поранил ее лицо.

— Ты безумная! — Корал стояла, закрыв руками лицо, сквозь ее пальцы просачивалась кровь. — Что ты сделала со мной!

Майя смотрела на нее широко открытыми глазами, ничего не понимая. Корал сделала несколько неуверенных шагов в спальню и упала, стукнувшись головой об пол. Майя подбежала к ней, с ужасом глядя на залитое кровью лицо. Даже тот, кто не имел никакого понятия о пластической хирургии, понял бы, что на лице Корал шрам останется на всю жизнь. Майя в панике побежала к двери номера.

— Подожди! — кричала ей вслед Корал. Она с усилием приподнялась, схватившись одной рукой за край кровати. — С тобой все кончено! — кричала она дочери. — Кончено! Тебе больше не работать в индустрии моды — я сделаю все для этого!

Майя покачала головой, слова извинения застыли на ее губах. Затем она отвернулась от этой сцены, напоминавшей ночной кошмар, и побежала по коридору, натыкаясь на тележки горничных. Она бежала так, как не бегала никогда в жизни. Бежала и всхлипывала, не в силах перевести дыхание. Ей хотелось, чтобы ступеньки никогда не кончались, чтобы можно было бежать и бежать, до самого ада…

Кое-как она добралась до такси и назвала свой адрес. Войдя в квартиру, она прошла в ванную и увидела в зеркале сумасшедшую женщину с широко раскрытыми глазами. Как бы она ни презирала Корал в этот момент, она не могла позволить ей истечь кровью в номере. Она позвонила в отель, спросив Уэйленда Гэррити. Слава Богу, он был там.

— Уэйленд? — пробормотала она, почти теряя сознание, — пожалуйста, вызови врача в номер мамы. Там произошел несчастный случай!

Она повесила трубку после того, как он спросил: — Какой несчастный случай?

Майя помнила, что у ее хозяйки было снотворное, и быстро нашла в ванной бутылочку коричневого стекла. Она была заполнена на треть. Пожалуйста, Господи, пусть этого будет достаточно! Она высыпала все двенадцать таблеток в рот, запив их водой. Ей не стоит жить после сегодняшнего дня. Накануне она верила, что у нее в жизни есть все, чего можно пожелать: она работает с известным модельером, влюблена в него, он говорит, что любит ее. Сегодня все это исчезло в воздухе Парижа самым ужасным образом. Она бросилась на кровать, где всего лишь несколько часов назад занималась любовью с Филиппом. Господи, пусть таблетки подействуют, молилась она, пожалуйста, Господи, позволь мне умереть!