ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
На эту пару оборачивались люди, и Эштон был горд и счастлив, что ему удалось завоевать королеву, пусть только на один день. Он жестом велел Хикори подать экипаж и помог своей даме войти. Усевшись рядом, он стал любовно перебирать ее тонкие пальцы. Ленора посмотрела на него, чувствуя, как ее охватывает блаженство, как бывало всегда, стоило лишь ему оказаться рядом. Под его горящим взглядом на щеках у нее выступил румянец. А Эштон долго и любовно смотрел на нее, упиваясь каждой черточкой любимого лица. Когда он заговорил, голос его звучал мягко и хрипловато, вызывая желание в ответ на то, что горело в его карих глазах.
— На вас, мадам, я никогда не могу налюбоваться.
Ее непринужденный смех проник ему прямо в душу.
— Отец и Малкольм считают, что ты слишком часто со мной встречаешься… а я с тобой. — У нее насмешливо опустились края губ. — Отец был совершенно шокирован твоим видом тогда, на берегу.
Эштон ухмыльнулся.
— Ну да, мне он сказал то же самое. Он считает, что ты еще не доросла до такого. Твой отец явно не знает, что в Бель Шен мы жили с тобой, как муж с женой.
Ленора покраснела под его пристальным взглядом.
— Я не решилась сказать им, Эштон. — Она опустила глаза.
— Они наверняка вывернули бы все наизнанку. Все, что бы ты ни сделал, выглядит в их глазах грязным. А отец все еще не может простить, что ты отнял у него Лирин.
Эштон мягко сжал ее пальцы.
— Это несчастный человек, и мне против воли жаль его.
Она почувствовала, как любовь нахлынула на нее, сметая преграды, которые она с таким тщанием возводила. Ленора подняла голову и посмотрела на загорелое лицо своего спутника.
— Ты хороший человек, Эштон Уингейт.
Рассмеявшись, Эштон бросил шляпу в угол и с сомнением посмотрел на Ленору.
— Почему? Потому что я не держу зла на старика, который считает, что у него есть основания ненавидеть меня? Но какой смысл тратить на него чувства? Я не знал раньше, что он выпивает, но теперь вижу, что зеленый змий делает свое дело. Он поранил руку, всего-то, а чуть сознание не потерял. Тогда я и понял, что это всего лишь слабая, высохшая плоть, заслуживающая сострадания. А желчь я лучше приберегу для другого.
— Для Малкольма? — тихим голосом спросила Ленора.
Лицо у Эштона окаменело, по скулам заходили желваки.
— Да, вот он действительно заслужил мою ненависть.
Видя, что Эштон едва сдерживается, она мягко погладила его по руке.
— Давай лучше не будем о нем говорить, — просительно сказала она. — Расскажи мне о своих планах. Ты еще долго собираешься держать здесь «Русалку»?
— Сколько понадобится… или пока ты не отошлешь меня.
— Но ведь я уже просила тебя уехать, — напомнила она.
Он взял ее за руку и поцеловал один за другим пальцы, вглядываясь в ее изумрудные глаза, светящиеся разнообразными чувствами, которые объемлются одним именем: любовь.
— Я уйду, когда твои глаза прикажут мне, любовь моя. Не раньше.
Ленора опустила густые шелковистые ресницы. Неужели чувства ее так заметны? Какой смысл отрицать, что она его любит? Любовь не такое чувство, от которого легко отказаться. Эштон положил их сплетенные руки себе на колени, и, ощущая, как участился у него пульс, Ленора поняла, что они хотят одного и того же. Свободной рукой он взял ее за подбородок и слегка поднял ее лицо, не отрывая взгляда, нежно погладил шею.
— Я хочу тебя, — хрипло пробормотал он.
Эштон положил ее руку так, чтобы она сама убедилась в этом, и увидел, как от смущения у нее расширились глаза. Она почти умоляюще покачала головой, стараясь отстраниться, молча взывая о пощаде, но имя Лирин, слетевшее у него с губ, парализовало ее жалкие усилия. Он прижал ее к спинке сиденья рядом с собой, и она беспомощно взглянула в его горящие карие глаза, глядящие на нее откуда-то сверху. Он нагнулся к ней, и она растворилась в его жгучем поцелуе, зная, что этого нельзя, что так не должно быть. Рука ее, покоящаяся у него на бедре, дрожала, горела, словно воспламененная его откровенным желанием. Шепча слова любви и страсти, он покрывал ее шею и щеки поцелуями, слегка касаясь тонких век, трепетавших под его нежными прикосновениями.
— Я всю ночь не находил себе места, — лихорадочно шептал Эштон. — Это мука — так хотеть тебя и знать, что ты недостижима. Вся душа переворачивается, как подумаю, что ты рядом, в доме, но между нами Малкольм. Как подумаю о нем, всего трясет, и чувствую, что от ревности голова кругом идет. Прямо не могу видеть вас вместе. Пожалей меня, пожалей мою истерзанную душу, любовь моя. Давай уедем. Позволь мне отвезти тебя домой, где мы сможем любить друг друга, где я буду ласкать тебя…
— О, Эштон, Эштон, — простонала она, и слезы выступили у нее на глазах. — Подумай сам, каково мне будет, если я вернусь с тобой в Бель Шен. Я ведь так и не знаю своего имени — Лирин или Ленора. И все время буду мучиться, гадая, кто я: прелюбодейка или верная жена. А ключ здесь — в Билокси, в этом доме, и я верю, что все-таки в конце концов двери откроются и в темнице станет светло. Мне являются страшные, жуткие видения, и, если я не разгадаю их смысл, они будут преследовать меня до самой могилы. Мне бы так хотелось стать твоей, я хочу того же, чего хочешь ты, но я не могу уйти с тобой, пока не узнаю, кто я, откуда, что со мной произошло.
Высвободив руку, она положила ее на колено и погладила другой рукой, словно охлаждая горящую кожу.
— Мне надо возвращаться. Лучше всего будет, если ты отвезешь меня сейчас домой. — Она отвернулась, чтобы скрыть слезы, вновь хлынувшие у нее из глаз. — А то я не выдержу и отдамся тебе тут же, в экипаже.
Зная, каково ему будет, когда они расстанутся и он окажется один, Эштон попытался уговорить ее.
— Побудь со мной еще хоть немного. Давай пообедаем вместе, а потом я отвезу тебя домой.
Она умоляюще взглянула на Эштона, а он печально улыбнулся и, видя, как покраснели ее глаза, сдался.
— Может, я прошу у тебя слишком много. Я ведь знаю, каково тебе приходится.
Он медленно вздохнул, стараясь прийти в себя.
— Хорошо, поехали. Но настанет день, когда мы соединимся.
Вздохнув с облегчением, Ленора вытерла глаза. Она знала, как воздействовать на его чувства, и ему было так трудно ей противиться. Как это ей только удавалось? Впрочем, еще и — сейчас она не могла забыть, что только что между ними произошло, и рука у нее все еще горела.
Эштон сказал Хикори, куда ехать, и, вновь откинувшись на сиденье, погрузился в созерцание своей спутницы, явно предпочитая ее образ мелькающим за окном пейзажам.
— У меня тут хотят на несколько дней одолжить «Русалку». Это мои деловые партнеры.
Видя ее удивление, Эштон пояснил:
— У них там какой-то прием, и всех местных богачей приглашают поиграть в азартные игры.
По правде говоря, идея принадлежала самому Эштону. Это была часть его плана, окончательная цель которого заключалась в том, чтобы похитить и увезти королеву.
Ленора заметила, как поблескивают у него глаза, и не смогла удержаться от вопроса:
— А ко мне-то это какое отношение имеет?
Лукавая улыбка подчеркнула контраст между дочерна загоревшей кожей и белыми зубами:
— Естественно, вы с Малкольмом тоже будете приглашены.
— Малкольм никогда в жизни не поднимется на борт твоего корабля. — Сама эта мысль казалась совершенно абсурдной. — Он слишком ненавидит тебя.
— Да, но мне говорили, что Малкольм — азартный игрок, любит легкий заработок, а особенно богатых людей. Выяснилось, что он не так уж преуспевает, как мне вначале казалось. Непонятно даже, откуда он берет деньги.
— Я ничего не знаю о его работе, — рассеянно сказала Ленора. Только сейчас ей пришло в голову, что Малкольм никогда не рассказывал ей о своем прошлом, своей семье, своей работе. — Да и вообще я мало что о нем знаю.
— Я тут послал своих людей посмотреть за ним, и выяснилось, что центр его деловой активности сосредоточен на втором этаже таверны.
— Ты хочешь сказать… — Ленора покраснела, подыскивая слово поприличнее, — ты хочешь сказать, что он общается с продажными женщинами?
Эштон улыбнулся.
— Если бы так, любовь моя, я бы ни за что не сказал тебе о его изменах. — Эштон покачал головой. — Нет, он там встречается с мужчинами, и это, судя по рассказам моих людей, весьма сомнительная публика. После встречи они обычно расходятся по городу, а затем через несколько дней снова встречаются с Малкольмом там же.
— Уходя, Малкольм обычно говорит мне, что у него назначены встречи с адвокатами. А когда возвращается, дает мне на подпись какие-то бумаги.
— Что за бумаги?
Ленора слегка пожала плечами.
— Не знаю. Он не дает мне читать их.
— И ты подписываешь? — с беспокойством спросил Эштон.
— Нет, — ответила она, несколько смущенная его волнением. — И не подпишу, пока он не даст мне их прочитать.
— Умница!
— А что, по-твоему, может в них быть? — спросила Ленора.
— Понятия не имею, но весьма вероятно, он хочет, чтобы ты подала на меня жалобу. Он был бы счастлив, если бы меня арестовали по подозрению в убийстве Мэри.
— А как ты думаешь, Эштон, кто мог убить ее?
— Может, Хорэс Тич? — Эштон пожал плечами. — Мэри когда-то работала у его сестры. А впрочем, не знаю. В конце концов, эта полоска земли, где мы живем, не отделена Китайской стеной от всего остального мира. Кто угодно мог зайти, надругаться над девочкой, прикончить ее и бросить в лодке.
Ленора содрогнулась.
— Но я ничего не слышала.
— Наверное, на нее напали, когда ты была у меня, и мне даже подумать страшно, что какое-то время ты была на берегу одна. — Эштон любовно посмотрел на Ленору и продолжал: — Я еще не поблагодарил тебя за алиби. Никак не думал, что ты скажешь шерифу, что была со мной.
Ленора бросила на Эштона робкий взгляд.
— Твоя свобода дороже моей репутации.
Эштон ласково потрепал локон, упавший ей на шею.
— А где ты оставила свою шляпку?
Ленора удивленно посмотрела на него.
— Было так жарко, что я оставила ее в экипаже, но как?..
— Как я узнал, что ты носишь шляпку? — Эштон не дал ей закончить вопрос. — Я же видел, как ты сегодня утром уходила из дома, помнишь? К тому же я замечаю все, что касается тебя. Если бы я не видел, что на тебе шляпка, то удивился бы, наверное, почему у тебя волосы немного растрепаны…
Неожиданно смутившись, Ленора быстро поправила прическу и тут же, заметив, что Эштон улыбается, поняла, что он просто поддразнивает ее. Снова положив руки на колени, она неловко улыбнулась, а Эштон любовно сжал ей руку.
— Мне приходилось видеть твои волосы и не в таком состоянии, дорогая, и твоя красота сводила меня с ума.
Эштон полуобнял ее, и, остро ощущая его близость, Ленора прильнула к нему.
— Между прочим, ты знал, что, когда Малкольм женился на мне, я была вдовой?
— Ты имеешь в виду, Ленора… — Эштон не мог скрыть удивления.
— Ну да, я… Перед тем, как выйти за Малкольма, я была замужем за Камероном Ливингстоном.
— Если только ты за него вообще вышла, — мягко заметил Эштон.
— Ты когда-нибудь поверишь, что я не Лирин?
— Только когда получу неопровержимые доказательства, мадам.
— Лирин Ливингстон как-то не звучит.
— Когда я женился на Лирин, она не была вдовой. — Покачивая головой, Эштон лукаво посмотрел на нее. — Она была девственницей.
— Ну, обо мне этого не скажешь, в чем ты мог убедиться, когда мы занимались любовью в Бель Шен, — сказала Лирин и тут же пожалела о своих словах — настолько по-дурацки они прозвучали. В конце концов, Лирин или Ленора, но она к тому времени была замужней женщиной. Вопрос только в том, за кем замужем.
Эштон усмехнулся и прижался губами к ее волосам.
— Да, дорогая, к тому времени ты уже потеряла невинность. Это случилось по меньшей мере три года назад, я могу с уверенностью утверждать, что, когда после той ночи пробились первые лучи солнца, мы уже были мужем и женой.
— Подъезжаем! — крикнул со своего места Хикори.
Эштон выглянул в окно. Во все стороны до самого горизонта расстилался свинцово-серый океан. Хикори ехал домой не торопясь, и все равно им ужасно не хотелось расставаться друг с другом. Эштон потянулся к ней, и Ленора с готовностью вложила ладонь в его руку.
— Малкольм получит приглашение на «Русалку». Мне хотелось бы, чтобы ты пришла. Придешь?
— Если это имеет для тебя значение, приду.
— Имеет… Потому что я хочу, чтобы ты была рядом со мной. Так что, когда увидишь, что «Русалка» отчаливает, не расстраивайся. Я остаюсь с тобой.
— Мне будет не хватать «Русалки». Я так люблю смотреть на нее с балкона.
— На ее место придет другое судно, мадам, — со смешком ответил он. — Имейте терпение.
— А разве ты отменил торговые рейсы? — удивилась Ленора. — Ведь ты же теряешь массу денег, когда корабли без толку простаивают здесь, в заливе.
— Когда у человека сердце не на месте, деньги не имеют значения.
Эштон снова выглянул в окно и нахмурился: до дома оставалось всего ничего. Они подъезжали к дорожке, которая вела прямо к подъезду. Он умоляюще посмотрел на Ленору. Трудно сказать, она ли к нему склонилась, он ли притянул ее к себе, но, так или иначе, они сплелись в крепком объятии, и он жадно припал к ее губам. Поцелуй, хоть и непродолжительный, поднял в ней целую бурю чувств, и, когда ландо свернуло на дорожку, оба и представить не могли, что вот-вот расстанутся. Ленора жалела, что попросила отвезти ее домой так рано. Она задрожала, почувствовав, что на грудь ей легла его рука. Он тут же резко отстранился. Сохранить спокойное выражение лица представлялось обоим неразрешимой задачей. Эштону пришлось выдержать долгую паузу перед тем, как выйти из экипажа. Он взял Ленору за руку, мягко сжал ей пальцы и помог спуститься.
Едва они достигли входа, как дверь широко распахнулась и на пороге появился Малкольм. Лицо его потемнело от ярости. Ленора предпочла не заметить взгляда, который он метнул на нее, и, хоть все еще не забыла утренней сцены в экипаже, приветливо произнесла:
— Мистер Уингейт любезно подвез меня домой, Малкольм. Как хорошо, что мне не пришлось идти пешком, верно?
Большие мясистые руки Малкольма сжались в кулаки, а глаза его так и пылали ненавистью. Ему была невыносима терпеливая улыбка Эштона, чего бы он только ни дал, чтобы выбросить его за порог.
— Иди к себе, — отрывисто бросил Малкольм, указывая Леноре наверх. — С тобой я поговорю попозже. А сейчас мне надо обсудить кое-что с мистером Эштоном.
Ленора повиновалась, но, войдя в дом, осталась в гостиной и даже подошла к стеклянной двери, чтобы слышать, что происходит снаружи. Малкольм изо всех сил пытался держать себя в руках, но было очевидно, что он готов в любую минуту взорваться. Если б только обстоятельства позволяли, она встала бы между двумя мужчинами, чтобы предотвратить возможные последствия столкновения.
— Когда, наконец, черт возьми, вы нас оставите в покое? — начал Малкольм. — Вы постоянно пристаете к моей жене…
— Пристаю к чьей жене? — удивленно перебил его Эштон.
Малкольм еще больше разъярился, но скрыл свой гнев сардонической усмешкой.
— Ну вот, опять. Вы прекрасно знаете, чья она жена.
— Вот-вот, — подхватил Эштон, — знаю и приехал за ней, чтобы отвезти ее домой.
— С вами бесполезно говорить! — взорвался Малкольм. — Вы нарочно закрываете глаза на факты.
— Не на факты, Малкольм, а на ваши нелепые подозрения.
— Даже когда истина у вас перед глазами, вы все равно не видите ее!
— Меня считают упрямцем, но от истины я никогда не отворачиваюсь. Просто меня еще не убедили, что у вас есть права на Лирин.
— Ленору!
Эштон усмехнулся и слегка пожал плечами.
— Посмотрим, Малкольм, посмотрим. — Эштон поставил уже ногу на ступеньку, но на секунду задержался и обернулся. — Пусть даже так, пусть будет Ленора, все равно вы ее не стоите.
Он забрался в ландо и откинулся на спинку сиденья. Хикори хлестнул лошадей, и они двинулись к себе домой, в палатку.
Куда бы Ленора ни направлялась, Эштон оказывался поблизости. Это была изощренная игра, ибо Малкольм скоро обнаружил, что Эштон, как тень, постоянно следует за ними по пятам. Если Ленора оставалась дома, Эштон тоже оставался в своей палатке, используя каждую возможность приблизиться к Леноре, пока Малкольма дома нет. Если она отправлялась с Малкольмом, он двигался вслед, не выпуская их из пределов досягаемости.
Малкольму это изрядно действовало на нервы, но другие от души забавлялись. Мейган за спиной хозяина молчаливо поощряла Эштона, и глаза ее загорались всякий раз, когда она видела, как он следует верхом или в своем ландо за экипажем, в котором едет Ленора. И только когда он далеко заплывал в океан, Мейган испытывала некоторое беспокойство. В эти моменты она скромно отводила глаза, чтобы никто не заподозрил, что она любуется этим великолепным мужским телом.
Даже Роберт Сомертон начал более снисходительно относиться к постоянному присутствию Эштона. Он уже перестал выходить из себя, видя, как тот, собираясь поплавать, выходит из палатки почти нагишом, и иногда даже заходил к нему что-нибудь выпить, хотя чаще всего это был только кофе.
А Ленора от души наслаждалась его близостью. Его неукротимой настойчивостью. Видом его загорелого тела. Может, такие чувства и не пристали благородной леди, но она снова хотела прикоснуться к этим твердым ягодицам, провести пальцами по гибким бедрам, возбудить его своими прикосновениями. С каждым днем сопротивление ее все уменьшалось, и стало ясно, что о Малкольме, как о муже, она и помыслить не может.
Как раз в это время исчезла из виду «Русалка». Малкольм был удивлен, но обрадован. Выходит, люди Эштона покинули его! Но вскоре радужные надежды Малкольма пошли прахом. Там, где еще вчера стояла на якоре «Русалка», появилось мощное океанское судно. Новый корабль, которому отныне предстояло стеречь его, назывался «Серый орел». С борта спустили шлюпку. Помимо гребцов, в ней был капитан корабля и какая-то женщина. Последняя возбудила у Малкольма сильнейшее любопытство. А вдруг она окажется хорошенькой? Тогда Ленора заподозрит неладное и, может, поостынет к этому типу. Малкольм во все глаза вглядывался в эту женщину, пока капитан вел ее к палатке Эштона, но ему пришлось с разочарованием убедиться, что это всего лишь служанка. Ее рыжие волосы были связаны сзади в грубый узел, а темно-серое платье висело на плечах, как на вешалке. Грудь была вовсе незаметна, и, хотя на вид эта женщина была ничего, уколов ревности она ни у кого вызвать не могла. Тем не менее Малкольму было любопытно. Кого-то она ему напоминала, только он не мог вспомнить, кого именно. Впрочем, он не привык вглядываться в таких обшарпанных старух и решил, что, в конце концов, не велика разница — знает он ее или нет.
Эштон вышел поздороваться с гостями и взял расходные книги, которые Сара протянула ему.
— Все в порядке, мистер Уингейт, — продолжала она, довольная, что справилась с поручением.
— Отлично, Сара. Спасибо. Я даже не ожидал, что у вас все так получится.
Сара вспыхнула от удовольствия.
— Мне нравится эта работа, сэр. Она помогает мне забыть.
Эштон криво улыбнулся.
— Иным хочется помнить, другим забыть. Я жду не дождусь того момента, когда Лирин вспомнит.
— А я — когда все забуду… и, может, прощу, хотя вряд ли это получится.
Умудренный годами капитан Мойерс вмешался в беседу:
— Прощать — это значит жить в довольстве, Сара. Нося ненависть в сердце, себе же хуже делаешь.
Эштон слегка нахмурился; ведь и перед ним самим стоит такого рода проблема. Подняв голову, он устремил холодный взгляд на того, кто постоянно донимал его своим присутствием.
— Мне лично трудно все время общаться с врагом.
Сара проследила за его взглядом, увидела стоящего вдали на крыльце дома мужчину и тоже нахмурилась. Может, все дело в жаре — миражи возникают. Она встряхнула головой и повернулась к мужчинам.
Эштон пригласил гостей зайти в свое не столь уж убогое жилище.
— Может, присядете, отдохнете? У меня тут стюард с «Русалки», он приготовит кофе или чай. Если хотите, есть печенье.
Сара и капитан Мойерс проследовали внутрь, и глазам их открылся мир мечты, где обитают шейхи и все свидетельствует о неслыханном богатстве. Капитан потрясенно оглядывался по сторонам, а Сара и вовсе застыла на месте от изумления. На роскошной пуховой перине было необычное покрывало из черного шелка с вышитыми золотыми листьями. Такому позавидовал бы и арабский принц. Из того же чистейшего шелка была сделана занавеска, заменявшая сетку от москитов. Экземпляр уникальный, по крайней мере, на Миссисипи второго такого не найдешь. По периметру палатки были разложены роскошные подушки. Вся эта кричащая роскошь явно не соответствовала утонченному и строгому вкусу хозяина, и тем более забавно было наблюдать ее в здешней обстановке.
— Мне говорили, что вы живете в палатке, Эштон, но ничего подобного я, разумеется, не ожидал увидеть, — воскликнул капитан Мойерс. — Я-то думал, что вы тут ходите согнувшись в три погибели, и над головой у вас грубая холстина, и спите на узенькой койке. Вы что, сами все это придумали?
Эштон отхлебнул глоток кофе и улыбнулся.
— Это все для отвода глаз, Чарльз. Похоже, Малкольм Синклер любит всякую безвкусную роскошь в таком духе, когда оказывается где-нибудь на стороне. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. — Свидетельством тому служила в глазах Эштона обстановка, в которой Малкольм развлекался с сомнительными девицами. Как ни пыжились они, все равно у Лирин в мизинце было больше достоинства и элегантности, чем у всех них вместе взятых.
— Ну вот, я и подумал, что, если Малкольму придет вдруг в голову заглянуть сюда, пусть чувствует себя как дома.
Капитан Мойерс отер рот и с любопытством посмотрел на Эштона.
— А что, он любит женщин?
— Ну что ж, можно сказать и так, — сухо откликнулся Эштон.
— Малкольм Синклер? — задумчиво спросила Сара. — А кто это? — Эштон мотнул головой в сторону дома.
— Он живет там… с Лирин. Только называет ее Ленорой.
— Эту фамилию носила мать моего мужа, — рассеянно заметила Сара, направляясь к откинутому пологу палатки. Она выглянула наружу, но на крыльце уже никого не было. Со вздохом она вернулась назад и села на подушку, прихлебывая кофе.
— Вам, может, будет интересно узнать, что Хорэс Тич весьма заинтересовался колесным пароходом, который вы недавно купили. И еще он расспрашивал про ваши склады, особенно про тот, который сгорел. Я не знала, что думать, и решила, что стоит рассказать шерифу. Шериф Доббс сказал, что он присмотрит за этим человеком.
— Тич был здесь, — заметил Эштон, подливая себе кофе из серебряного кофейника. — И насколько я знаю, еще не уехал. Харви кое о чем расспрашивал его, но никаких свидетельств того, что он связан с пожаром, не обнаружил. И все же решил, что стоит послать людей понаблюдать за домом, чтобы, не дай Бог, с Лирин чего не стряслось. — Эштон коротко рассмеялся. — Но Малкольм понаставил тут массу своих пешек… тоже чтобы защитить Лирин, только от меня.
— Пешек? — Чарльз не сразу схватил смысл слова. — Вы что, разыгрываете здесь какую-нибудь партию, Эштон?
— Вот именно. Партию в шахматы, только ставка — мое сердце.
Увидев, что у Эштона гости, Малкольм решил, что можно незаметно свозить жену в Билокси. Направляясь к ней, он даже не подумал, что Мейган, может, еще не разбудила ее. Дверь была заперта, но, повинуясь настойчивому стуку, Ленора встала и сонно добрела до двери. Увидев Малкольма одетым по-городскому и явно собирающимся заняться делами, к которым она не хотела иметь никакого отношения, Ленора отшатнулась. Малкольм решительно вошел в комнату, а Ленора вернулась в постель и укрылась с головой, надеясь, что ей удастся выкурить его из спальни с такой же легкостью, с какой она закрылась от него одеялом.
— У меня нынче дела в Билокси, и мне хотелось бы, мадам, чтобы вы составили мне компанию. Я был бы вам весьма признателен, если бы вы освободились от объятий Морфея и оделись.
— О, Малкольм, — простонала она. — Прошу вас, поезжайте сегодня без меня. Я неважно себя чувствую, и мне вовсе не улыбается в таком состоянии сидеть в экипаже и ждать вас.
— Да брось ты, Ленора. Стоит нам выехать, как ты разом почувствуешь себя лучше. Путешествие явно пойдет тебе на пользу. — Малкольм поднял руку, как бы прекращая спор. — Все, дорогая. Я скажу, чтобы Мейган принесла тебе чаю и помогла одеться. И, пожалуйста, поторопись. Дело у меня важное, и я не хотел бы опаздывать.
Малкольм вышел в холл и захлопнул за собой дверь, не дав Леноре возможности возразить. Слыша, как вдали замирают его шаги, Ленора грустно огляделась. Ветерок, проникавший сквозь открытое окно, был жарким и ничуть не освежал. Духота стояла уже несколько дней. Ночная рубашка липла к телу, во впадине между грудями выступили крупные капли пота. Ленора медленно стянула простыню и встала с кровати. В желудке возникла острая боль, и Ленора немного постояла, боясь даже глубоко вдохнуть, затем она осторожно двинулась к умывальнику. Одного взгляда в зеркало вполне хватило, чтобы понять, что сегодня она не в лучшей форме. Выглядела она усталой и бледной, глаза потухли. Ленора тяжело вздохнула и плеснула в лицо тепловатой воды, надеясь, что это освежит ее и подготовит к дневным заботам. Из этого мало что получилось, и только с приходом Мейган, которая принесла чай и бисквиты, Ленора немного приободрилась и решилась все же поехать в Билокси. Тем не менее туалет, кажется, отнял у нее последние силы, и ее едва не стошнило, когда Мейган поднесла ей флакон духов.
Ленора отвернулась и оттолкнула руку горничной. От острого запаха ей стало дурно.
— Пожалуйста, Мейган, сегодня что-нибудь помягче.
Ленора прижала к щеке влажный платок. Мейган внимательно посмотрела на свою молодую хозяйку.
— Вам нехорошо, мэм?
— Это все из-за жары, — пожала плечами Ленора. — Как это только вам удается выносить ее, Мейган?
— Да что особенного, мэм? И к тому же меня ничего, кроме жары, не беспокоит. — Избегая ее взгляда, Мейган осторожно продолжила: — Со мной-то, мэм, ничего подобного не было, но вот сестра моя чувствовала себя точно так же, когда носила ребенка.
Ленора прерывисто вздохнула и опустила глаза. Если бы она была в Бель Шен, с Эштоном, все было бы хорошо, но сейчас беременность только усугубит ее и без того нелегкое положение. Бог знает, во что это все выльется. Она и представить не могла, как ей себя вести. Наверное, ей стоило с самого начала признаться, что они с Эштоном были близки; тогда, во всяком случае, последствий ожидали бы оба, Эштон и Малкольм были бы к этому готовы. Интересно, когда ее положение станет заметно? Может, если не торопиться и подержать это в секрете, у нее будет немного времени, чтобы придумать что-нибудь и избежать тяжелой сцены? Попытаться, во всяком случае, стоит.
— Мейган, я хочу попросить вас об одолжении.
— Да, мэм?
— Пусть это какое-то время будет между нами. Не думаю, что мистеру Синклеру понравится, если он узнает, что я беременна.
— Понятно, мэм, — ласково откликнулась горничная. — Вы можете на меня положиться.
Подняв голову, Ленора посмотрела на горничную. Та мягко улыбалась.
— Вы ведь все понимаете, верно, Мейган?
Та медленно кивнула.
— Это ребенок мистера Уингейта, так?
Ленора промолчала. Оставалось надеяться, что мужчины будут не столь проницательны, как Мейган. Страшно даже подумать, на что будет способен Малкольм, если узнает. На Ленору неожиданно накатила тошнота, и она умоляющим жестом протянула руку к Мейган. Горничная сразу же поняла, что нужно, и принесла таз. Ленора не сразу решилась поднять глаза, пусть и ожидал ее сочувственный взгляд Мейган.
— Если я поеду с Малкольмом, мне целый день не продержаться, — слабо произнесла она.
— Об этом не беспокойтесь, мэм, — сказала Мейган, убирая таз. — Я скажу мистеру Синклеру, что вы не можете ехать, а если он будет настаивать, придется привести ему доказательства.
— Но ведь вы не станете…
— Вам нужен покой, мэм, — перебила ее Мейган. — А как иначе его убедишь? — Ей явно не нравилось, как Малкольм обращается с госпожой. Выходя из комнаты, она пробормотала:
— Так ему и надо, может, не будет таким фанфароном.
Наступило лето. Дни становились все длиннее, ночи — короче. Когда Эштон вышел из палатки, солнце уже село. Догорали последние лучи заката. Он потянулся и взглянул на быстро темнеющее небо. Зажигались первые звезды. Вдали, на фоне багрового заката, четко выделялся изящный силуэт «Серого орла». Зажженные на палубе огни свидетельствовали о том, что указания Эштона выполняются, и команда в случае чего готова к любому вторжению. А дальше, за кораблем, расстилался до самого горизонта бескрайний океан.
Откуда-то из болот донесся, нарушая тишину, пронзительный крик цапли. Эштон повернулся в сторону дома. Сквозь освещенные окна он пытался разглядеть ту, по которой так тосковал, но ничего не увидел, и от этого на сердце стало еще более одиноко. Закурив сигару, Эштон прошагал до самой кромки воды. Невдалеке от нее бежал ручеек — как граница между ним и его любовью. Сигара потухла, и Эштон вновь устремил взгляд на особняк.
Ленора! Лирин! Ленора? Лирин? Лицо оставалось одним и тем же, но имена перемешались у него в голове.
Эштон заскрипел зубами и раздраженно бросил сигару в воду. Он ощущал неодолимое желание накинуться на что-нибудь или на кого-нибудь. Желательно на Малкольма. Но тот еще не вернулся. Сорвать гнев было не на ком. Вокруг только спокойный, равнодушный океан да песок. Сейчас на нем отпечатались следы его ног, но завтра он снова станет совершенно гладким.
Тут ему послышалось какое-то слабое шевеление. Он вгляделся в темноту и различил фигуру в белом. Подобно бесплотному духу, она беззвучно двигалась к узенькой полоске песка у самого берега и, достигнув ее, остановилась, вглядываясь в очертания корабля и, не замечая набегающей волны. Эштон затаил дыхание, не веря своему счастью и в то же время чувствуя, как растет в нем надежда. Неужели?…
— Лирин! — Произнес он это имя едва слышно, почти прошептал, но внутри него гудели колокола. Он узнал эту стройную, гибкую фигуру. Это она!
Он перескочил через ручеек и кинулся в ее сторону. Чувство одиночества исчезло, будто его и не было. Подбежав поближе, он увидел, что на Лирин только ночная рубашка. Нижняя часть ее намокла и отяжелела, верхнюю ветерок плотно прижимал к телу. Волосы были распущены и развевались на ветру, и при ярком свете луны она выглядела как ночная фея.
— Лирин. — Имя это прошелестело у него на губах. Так звучит голос человека, влюбленного в мечту.
— Ленора, — прошептала она в ответ с отчаянной мольбой в голосе.
Хоть лицо ее Эштон видел неотчетливо и, как шевелятся губы, тоже разглядеть не мог, он расслышал в голосе сдавленную тоску, и это было как удар в самое сердце.
— Как бы тебя ни звали, я люблю тебя.
Она откинула назад упавшие на лицо пряди волос и подняла на него глаза, думая о своем. На Эштона падал лунный свет, и в разрезе рубахи виднелась широкая мускулистая грудь. Леноре сразу вспомнилось, как часто приникала она к этой груди; на шее беспокойно запульсировала жилка. Какая же это мука — любить, подумала она. Неужели никогда не будет в ее душе мира?
— Право же, я не думала, что ты здесь, — тихо произнесла она. — Отец сказал, что ты на корабле, и пригласил охранников что-нибудь выпить.
— Матрос доставил мне припасы, — сказал Эштон. — Его-то, наверное, твой отец и видел.
— А-а, понятно, — Голос Леноры был едва слышен.
— В доме все в порядке? — участливо спросил Эштон.
Она глубоко вздохнула, мучительно стараясь освободиться от желания, которое всегда охватывало ее при виде Эштона.
— Мне что-то не спалось, я вышла прогуляться. — Она помолчала.
Бессонница была не единственной причиной, выгнавшей ее из дома, и она сказала дрожащим голосом:
— Мне приснилось, что Малкольм показывает мне твою могилу. Я даже видела надгробие, на котором высечено твое имя. Дул ветер, шел дождь. Все казалось таким реальным. Я до смерти перепугалась.
— Это всего лишь сон, любовь моя, — тихо сказал Эштон. — Я вовсе не собираюсь умирать, чтобы ты досталась ему.
Наступило молчание, и Эштон пристально посмотрел на Ленору, стараясь разглядеть ее лицо. Он чувствовал, что ей не по себе, и еще раз тревожно спросил:
— У тебя что-нибудь не так?
Ленора было собралась ответить, что нет, все в порядке, но так и не произнесла ни слова. Покачав головой, она почувствовала, как на глазах у нее выступили слезы. Ленора повернулась и пошла по тонкой полоске песка. Она скорее почувствовала, нежели услышала, что Эштон последовал за ней. Трудно не замечать его, когда каждая клеточка тела ощущает его присутствие.
— Что-то вы сегодня задумчивы, мадам, — решительно заключил Эштон. — Что все-таки случилось?
Ленора, не вытирая слез, все катившихся и катившихся по щекам, в конце концов уступила его настойчивым расспросам и, глядя вдаль, сказала куда-то в пространство:
— Я… У меня будет ребенок.
Вне себя от счастья Эштон шагнул было к ней, но тут же резко остановился. А его-то роль какова? Вид у Леноры был холодный и непроницаемый, словно ей было ужасно неприятно сообщать ему эту новость. Он подошел к ней почти вплотную. От волнения у него дрожали руки. Выдержав долгую-долгую паузу, Эштон наконец вымолвил:
— Чей?
Это был обидный вопрос. Не надо было его задавать. Утирая слезы, Ленора бросила через плечо:
— У нас с Малкольмом ничего не было.
С величайшей бережностью Эштон прижал ее к себе. Одна рука легла на грудь, Другой он поглаживал ей живот. Сквозь хлопок ощущалась упругая кожа. Меньше чем через год раздастся крик младенца — разве это не чудо? Наклонившись, он прошептал ей прямо в ухо:
— Ну хоть теперь-то ты уедешь со мной домой?
Дыхание у нее перехватило, и получилось нечто среднее между стоном и тоскливым вздохом.
— Ребенок ничего не меняет, Эштон. Я не могу вернуться, пока не узнаю, кто я. Мне так много предстоит еще вспомнить. Как я могу считать тебя мужем, когда меня все время преследует одно и то же видение: за меня и Малкольма поднимают свадебный тост?
— Видения, любовь моя, это не действительность. Как ты можешь быть уверена, что так оно и было на самом деле?
Ленора снова вздохнула.
— Видишь ли, Малкольм ведь говорит то же самое, ничего не зная о моих видениях. Не мог же он мне внушить их.
Голос Эштона звучал хрипло, прерывисто.
— Ты ведь не думаешь, что я так просто отступлю и отдам мою жену и моего ребенка другому?
— Дай мне еще немного времени, Эштон, — умоляюще сказала Ленора, мягко пробегая пальцами по его руке. — Этот дом хранит так много тайн. Стоит мне только уехать, и я, может, никогда не узнаю их.
— Тогда позволь мне сделать так, чтобы уехал Малкольм, — предложил Эштон. — Я боюсь за тебя. Он ведь, когда выйдет из себя, Бог знает на что способен. И от отца помощи ждать не приходится.
— Это я понимаю и буду осторожна, но ведь пойми: Малкольм — тоже часть моей жизни.
— А я?
Устремив взгляд к горизонту, Ленора положила ему руку на грудь.
— Не знаю, Эштон… Надеюсь… — Губы ее искривились, и глаза наполнились слезами. — Ради ребенка хотела бы верить, что ты — не только мое настоящее. Я ложусь спать, выключаю свет и все вспоминаю, вспоминаю, как мне хорошо было с тобой. Я словно ощущаю тебя рядом и твои ласки…
— О, мадам! Боль неутоленного желания мне слишком хорошо знакома.
— Но мне нужна уверенность. — Услышав вдали стук колес и звук копыт, Ленора бросила тревожный взгляд на дорожку. — Это Малкольм. Мне пора.
Эштон, стараясь удержать ее, еще теснее обнял Ленору за талию.
— Поцелуй меня на прощанье.
Она едва не задохнулась, чувствуя, как все крепче прижимается к ней мускулистое мужское тело.
— Ты, наверное, считаешь меня куда сильнее, чем я есть на самом деле.
— Эштон нехотя отпустил ее и долго смотрел вслед, пока она не растворилась в темноте. Ночь снова погрузилась в одиночество, в пустоту, словно отняли у нее что-то важное и значительное. Луна побледнела, превратившись всего лишь в тусклое пятно на небе. Сгущались дождевые облака, начавшийся прилив стирал все следы недавнего свидания мужчины и женщины.
