Глава девятнадцатая

Морган была приятно удивлена, увидев жилой дом на ранчо «Три короны». Это был окруженный карликовыми соснами огромный особняк, построенный в испанском стиле.

– Ну, что ты о нем думаешь? – спросил ее Гордон, когда они смотрели на дом с холма.

– Ведь это же настоящий особняк. Сколько в нем комнат?

– Я их никогда не считал, но у тебя здесь вся жизнь впереди, успеешь сосчитать.

Внутреннее убранство дома показалось Морган еще прекраснее, чем внешний вид. Комнаты первого этажа были большие и полны воздуха. Они выходили окнами в обширный двор, в середине которого располагался выложенный черепицей бассейн.

Среди деревьев и цветущих кустов виднелись каменные скамейки и статуи.

– Он спит, – сообщил Гордон, уложивший Адама спать. – А теперь пойдем, ты познакомишься со слугами, и мы будем обедать.

– Слугами? – рассмеялась Морган. – Но я же привыкла большую часть домашней работы делать сама.

– Но это твой дом, и здесь, если захочешь, ты можешь целый день сидеть сложа руки и угощаться шоколадками.

– Шоколадками! Ах, где ты был, когда я вынашивала Адама.

Гордон удивился было, а потом улыбнулся:

– О да, Джейк рассказывал о твоих причудах по части еды.

Слуги выстроились в коридоре внизу у лестницы.

– Это Розелль, наша повариха. Мартин – наш дворецкий и управляющий всеми делами. Вот Кэрол. В ее ведении комнаты наверху. Доначьяно – наш грум. Магда – сестра Кэрол, она приходит помогать в уборке комнат первого этажа.

Морган всем пожала руку. Розелль и Мартин были супругами и работали в доме с тех пор, как он был построен. Кэрол оказалась молодой девушкой, ей еще не было двадцати, очень некрасивой и довольно застенчивой. Доначьяно был просто еще мальчик лет двенадцати-тринадцати. Позднее Морган узнала, что Гордон стал его опекуном, после того как родители мальчика утонули два года назад.

Гордон проводил ее в смежную с холлом комнату. Это была столовая. Здесь стояли огромный сосновый стол и, по крайней мере, двенадцать массивных стульев из того же дерева. Стол был накрыт белой как снег льняной скатертью и уставлен прекрасным французским фарфором и хрусталем. Тяжелое столовое серебро было украшено затейливой резьбой.

– Гордон! Но это же великолепно! Гордон улыбнулся: он и сам любил жизнь с удобствами.

– Розелль – отличная повариха, и, думаю, ты оценишь ее искусство, – он поднял бокал охлажденного шампанского: – За твой новый дом, Морган. Надеюсь, ты найдешь здесь покой и счастье и останешься здесь… навсегда.

Она улыбнулась:

– Надеюсь, ты окажешься прав.

К концу обеда Морган почувствовала, что силы ее на исходе. Гордон обнял ее и повел наверх, в ее комнату. Это была настоящая дамская спальня, с кружевным покрывалом на постели. Одеяла были откинуты, и можно было видеть подушки с кружевными прошивками. На постели лежала приготовленная ночная рубашка. Гордон ушел. Она быстро разделась и заснула.

Гордон помедлил за дверью.

– Я люблю тебя, Морган, – прошептал он.

Морган проснулась от звонкого смеха. За дверью спальни смеялся Адам. Она быстро набросила халат и пошла узнать, в чем дело. Адам сидел у Мартина на плечах, весело колотил его игрушечной деревянной лошадкой по голове и кричал:

– Есть, есть!

За Мартином стоял Гордон.

– Морган, мы разбудили тебя. Очень сожалею, но Адам проснулся и очень забеспокоился, увидев себя в незнакомой обстановке.

Морган улыбнулась своему брызжущему энергией сыну.

– Спасибо, Мартин, за то, что позаботились об Адаме, – она протянула руки, и Адам кувыркнулся в объятия матери, едва не опрокинув ее своей тяжестью.

Мартин пошел вниз, потирая голову.

– А где комната этого маленького чудовища? – Морган любовно улыбнулась сыну, любуясь двумя глубокими ямочками на щеках. – Чувствую я, что здесь его будут еще больше баловать, чем на колтеровском ранчо.

Гордон улыбнулся и повел ее в комнату Адама.

Одевая мальчика, она огляделась. Комната была заполнена игрушками и детскими портретами. Когда мальчик был одет, Гордон помог ему сесть на большую игрушечную лошадь-качалку.

Морган стала рассматривать портреты – на всех была изображена маленькая девочка. Морган вопросительно взглянула на Гордона.

– Ты не узнаешь ее?

– Но… это я, да?

– Да, это все ты. А игрушки тоже были когда-то твоими. Когда отец и дядя Чарли построили дом, он развесил в комнате твои портреты. Она стала чем-то вроде святилища. Твой отец часами просиживал здесь. Иногда, получив письмо, он здесь запирался на целый день. Я рад, что теперь комната вновь ожила.

Морган засмеялась.

– Ну, когда рядом Адам, уже не приходится скучать или страдать от тишины. Адам! – Она попыталась перекричать его восторженные вопли, так он радовался лошадке. – Пойдем есть.

Адам моментально стих и послушно слез с лошади. Гордон очень удивился, а Морган объяснила:

– «Есть» для Адама волшебное слово. Гордон взял на руки Адама и понес з столовую. Морган надела плотное платье из простой хлопковой ткани, подчеркивавшее достоинства ее фигуры, и тоже вышла в столовую.

После завтрака Розелль попросила разрешения взять Адама к себе на кухню. Морган согласилась, и пока Гордон занимался делами ранчо, осмотрела дом и сад.

Мартин смотрел за Адамом, предвосхищая каждую его просьбу. Когда мальчик стал тереть глаза, Морган отнесла его в детскую.

Вернулся Гордон и предложил Морган отправиться на верховую прогулку, чтобы осмотреть ранчо. Они поехали вдоль берега небольшой реки, и Морган нашла идеальное место для пикников под сенью тополей. Спешиваясь с гнедой кобылы, она зацепилась платьем за седло и едва не упала. Гордон подхватил ее на руки и крепко обнял.

– Уверен, что этот момент – самый лучший за весь нынешний день.

– О Гордон, – засмеялась она, отступив на шаг. – Вечно ты меня вот так поддразниваешь… – и оборвала себя, не закончив фразы.

Гордон смотрел на нее, не улыбаясь:

– Поверь, Морган, я говорю серьезно.

Она отвернулась, чтобы он не заметил ее недоумения и замешательства. Нет, она к этому еще не готова. Слишком еще много значит для нее Сет. Когда воспоминание о нем потускнеет, тогда, может быть, для нее начнет существовать другой мужчина.

Они обедали с Гордоном одни, при свечах, и Морган чувствовала себя с ним легко и свободно.

– За мою маленькую прекрасную названую кузину, которая превратилась в еще более прекрасную женщину, – и он чокнулся с ее бокалом.

Рано утром Морган услышала голос Адама в коридоре. Она открыла ему дверь, и опять легла в постель, глядя, как сын топает по комнате, рассматривая коврики, трогает склянки и баночки на туалетном столике и барабанит в дверь комнаты, смежной со спальней.

– Там никого нет, Адам.

Однако дверь приоткрылась, и Морган увидела Гордона.

– Это был кабинет твоего дедушки, но теперь здесь никто не бывает, – сказал Гордон Адаму. Морган подтянула простыню к плечам.

– Ты не против, если я возьму Адама сегодня с собой? Я хочу показать ему ранчо, а рабочим – мальчика.

Морган села в постели. Простыня упала с плеч. Гордон воспринимался ею как старший брат.

– Гордон, ты же его не знаешь. Иногда мне самой не под силу с ним справиться. Взяв его, ты не сможешь заняться делами.

– Предоставь это мне. Если ты не возражаешь, я возьму его.

Гордон вышел, но вскоре вернулся с маленьким сомбреро в руке. На шляпе была расшитая бусами лента.

– Я ее купил в Санта-Фе. Надеюсь, подойдет.

Адаму очень понравилась новая шляпа, он запрыгал от радости, глядя на себя в большое туалетное зеркало, а ночная рубашка составляла со шляпой неописуемо смешной контраст.

– И ты думаешь, что сможешь выдержать его проделки целый день? – засмеялась Морган.

Вместо ответа Гордон поднял смеющегося мальчишку на руки:

– С удовольствием. А теперь, мой маленький ковбой, надо надеть другие штанишки.

Морган слышала радостные крики мальчика, пока его несли по коридору в детскую. Она откинулась на подушки. Да, подумала она, все это очень приятно. И здесь так спокойно. Здесь никакие воспоминания не терзают ей душу. Да и Гордон – чудесный человек, и было бы очень кстати в него влюбиться. Да, очень хорошо бы.

В отсутствие Адама Морган нечем было заняться. И, как всегда, ее потянуло на кухню. Розелль удивилась, когда Морган, засучив рукава, стала месить тесто для хлеба. И вскоре они забыли о том, что одна – хозяйка, а другая – служанка. Они были просто женщины, которые вместе готовили еду и болтали.

– Гордон всегда был такой одинокий, с самого детства. Сердце за него иногда кровью обливалось.

– Одинокий? Но он совсем не кажется печальным.

– Да, он скрывает это, все смеется и шутит, но нелегко было ему расти без матери.

– А его мать когда-нибудь была при нем?

– Нет, она вскоре после его рождения ушла к своему племени. И, несмотря на шутки, Гордон очень серьезно относился к своим родичам – команчам. Но он никогда не жил с ними подолгу. Однажды, он еще совсем маленький был, пришел его дядя навестить Гордона, и мальчик был с ним две недели. Этот дядя-индеец научил его одеваться, как команчи, и сказал, что надо гордиться своей индейской кровью. Гордон очень расстроился, когда однажды утром дядя ушел. А теперь он очень расстраивается, когда думает, как белые плохо обращаются с индейцами. – Розелль искоса взглянула на Морган. – А люди на ранчо стараются не думать, что он наполовину индеец. Им не нравится быть под началом индейца.

Морган понимающе кивнула.

Так как Гордона и Адама не было дома, ей предстоял ленч в одиночестве. Поэтому она села за стол в кухне вместе с Розелль и Мартином, хотя те еще стеснялись ее.

Потом она поднялась к себе, чтобы вздремнуть. Почему-то она неотступно сегодня думала о Сете. Сняв платье, она вдруг словно почувствовала его руки на своем теле. Воспоминание причинило боль.

Гордон вернулся домой с уставшим, загоревшим Адамом. Радуясь, что теперь ей есть чем заняться, Морган искупала ребенка и стала надевать на него чистую ночную рубашку, но она даже застегнуть ее не успела, а он уже спал. Целуя сына в щеку, она опять подумала, как же Адам похож на отца. И стала бранить себя за то, что все время думает о Сете.

За обедом Гордон был особенно весел и оживлен:

– Ты бы посмотрела на них! Никогда не видел, чтобы взрослые мужчины так глупели при виде ребенка и так с ним носились. Весь день напролет сюсюкали. Особенно Колхаун: «Не хочешь ли немножечко покататься на лошадке?» Но Адам только смотрел и молчал. И ни к кому не пошел на руки. Все время был со мной. – И глаза Гордона горделиво блеснули.

Гордон взял руку Морган в свою.

– Даже высказать тебе не в состоянии, как я рад, что ты здесь. Я годами слонялся в одиночестве по этим громадным пустым комнатам. Иногда я спал в амбаре, только бы не быть здесь одному. Здесь настоящими хозяевами были Розелль и Мартин.

Гордон поцеловал ее в щеку. Он был красив, почти всегда улыбался, и Адам его обожал. «Чего же мне еще?» – спросила она себя. Его поцелуй не заставил ее вздрогнуть от желания, как бывало, когда ее целовал Сет. «Да не сравнивай ты их!» – крикнула она себе. Она легла в постель и снова подумала о том, как было бы хорошо и спокойно, полюби она Гордона.

Она стала привыкать к жизни и распорядку в этом доме, и если и не была безумно счастлива, то во всяком случае довольна. Часто днем Гордон увозил Адама с собой, а вечером развлекал ее, рассказывая, как работники на ранчо пытались переманить у него Адама. И, судя по его рассказам, это им никогда не удавалось.

Когда Адама не было долго, Морган проводила все утро на кухне, а после ленча ездила верхом, совершенствуя свое мастерство. Часто она брала Адама с собой на прогулку, и они съедали свой ленч на берегу речушки. Все здесь напоминало ей то местечко на колтеровском ранчо, куда она часто отправлялась с сыном. Здесь было только больше зелени.

Она прожила на ранчо «Три короны» уже три месяца, когда Гордон впервые заговорил о ее разводе. Каждый день видеть Морган и не сметь обнять ее стало для него мучением. Он стремился узнать, как она относится к Сету, хотел, чтобы никакие призраки прошлого не омрачали ясную перспективу их будущего союза.

Однажды во время обеда он спросил:

– Морган, ты что-нибудь решила относительно Сета?

Морган испуганно взглянула на него. Даже при упоминании этого имени у нее начинались спазмы в желудке.

– Я не хочу о нем говорить. – Coq au vin «Петух в вине (фр.)», приготовленный Розелль, уже не вызывал у нее аппетита.

Гордон внимательно наблюдал за ней:

– Ты подумаешь о разводе? Развод. Это означает разлуку с Сетом, отцом Адама, навсегда. Надо, однако, быть разумной.

– Да, наверное, следует развестись. Но я же не знаю, где сейчас Сет. И уверена, прежде чем начинать… дело о разводе («какое противное слово»), надо его найти.

– Тогда я обращусь к Джону Брэдли, и посмотрим, что можно будет предпринять.

Обед завершился в молчании. Кофе им подали во внутренний дворик. Морган погрузилась в собственные мысли. Почему мысль о разводе кажется ей такой неприятной? Потому что заставляет признать себя неудачницей? Она пыталась сама себя убедить, что подобная мысль просто нелепа, но в глубине души знала, что это правда. Она потерпела поражение. Хотя, конечно, не по своей вине. Во всем виноват Сет. Сет и его характер.

– Еще кофе, Морган? – прервал ее раздумья Гордон.

Он понял, что предстоит нелегкая борьба. Морган сказала, что ненавидит мужа, но он видел по ее глазам, что это неправда. Что-то нужно делать.

Когда Морган и Адам прожили на ранчо «Три короны» полгода, Гордон решил устроить большой прием и пригласить соседей для более близкого знакомства.

Морган видела очень немногих, да и мало их было в этих слабонаселенных местах. Она обрадовалась новым хлопотам, с удовольствием варила, пекла и украшала дом. А Гордон каждый вечер возвращался домой, к ней и Адаму, чувствуя себя очень счастливым. Впервые в жизни он не был одинок. И счастье его было бы полным, если бы иногда он не замечал во взгляде Морган тоску.