Книга: Звезды
Назад: 45
Дальше: 47

46

День, которого больше всего боялась Беверли Берджесс, в конце концов, наступил. Отис Куинн, автор «Разоблаченной бабочки», должен был приехать в «Стар».
Настало время, решила она, перестать обманывать себя. Он должен был появиться здесь, потому что подозревал, что она и есть та Беверли Хайленд, которая уничтожила Дэнни Маккея; другой причины и быть не могло. Она уже представляла себе весь сценарий: он будет обвинять ее в том, что Хайленд – это она, а потом предложит ей доказать, что это не так. Как бы там ни было, он выиграет. Он продаст свой рассказ бульварной прессе, и у нее не будет никакой защиты. Достаточно посмотреть, что произошло с мистером Смитом.
Почти вся ее жизнь, по крайней мере многие годы, была потрачена на то, чтобы отомстить Дэнни Маккею. Она терпеливо разрабатывала свои планы, расставляя ему мудреные ловушки, начиная от розыгрыша собственной смерти и заканчивая реваншем, когда Дэнни вешался в тюрьме, – все было под угрозой огласки и могло оказаться как сенсацией, так и банальностью. Работа целой жизни могла быть сведена до уровня раскупаемой бульварной газетенки.
Она отвернулась от окна и посмотрела на Саймона Джунга. Он задал ей вопрос и ожидал ответа. Какой замечательный мужчина, думала она. Такой изысканный и благородный и в то же время чувствительный и добрый, без малейших признаков высокомерия. И почему он не встретился ей раньше, когда она жила другой жизнью? Иногда Беверли осмеливалась надеяться на то, что со временем между ними могла бы возникнуть близость. Ей снова хотелось любить и быть любимой.
Но Отис Куинн собирался разрушить эти мечты; она предчувствовала это, ощущала, что надвигается буря. Он прибыл утренним фуникулером, и его поселили в коттедже. Вот почему Саймон зашел к ней в офис – он принес список прибывших гостей. Там было несколько человек с Филиппой Робертс из Австралии, которые заняли бунгало, освободившееся после отказа Рикардо Кадиса, писателя, лауреата Нобелевской премии, который не смог приехать; потом шел типичный набор известных голливудских фамилий, и, наконец, Отис Куинн, свободный журналист. Теперь оставалось только ждать, когда он начнет домогаться ее интервью.
Что он уже успел разузнать о ее прошлом? Несомненно, все: публичный дом в Сан-Антонио, где Беверли работала, будучи четырнадцатилетней девчонкой, аборт, который ее заставил в шестнадцать лет сделать Дэнни Маккей, порнографические издания, владельцем которых преподобный Дэнни Маккей стал в соответствии с ее планами; по той же причине он завладел и дамским борделем на Родео-драйв. Даже если бы Беверли отказалась подтвердить все это или стала бы отрицать, у Куинна все равно купили бы статью.
И тогда она навсегда потеряет надежду связать свою жизнь с Саймоном.
– У тебя все в порядке, Беверли? – спросил он тихонько и подошел так близко, что она уловила слабый аромат его одеколона «Бижан». – Что-нибудь не так?
Она чувствовала, что Саймон испытывает к ней то же, что она к нему, но теперь не могла утверждать этого с уверенностью. Возможно, у них был бы шанс сойтись, расскажи она всю правду два с половиной года назад, когда они впервые встретились. Но теперь было поздно.
Пока она обдумывала ответ, вошла ее секретарь и сообщила:
– Мисс Берджесс, с вами хочет встретиться Андреа Бахман. Но она не договаривалась об этом заранее.
– Хорошо, Мэри, – ответила Беверли и подняла руку, чтобы снять темные очки, думая, что после сегодняшнего вечера они ей, вероятно, не понадобятся, если Куинн расскажет на весь мир, кто она на самом деле. – Пожалуйста, пригласите ее.
– Я буду в бальном зале, если понадоблюсь, – сказал Джунг и сделал паузу, как будто хотел что-то добавить. Но потом повернулся и вышел.
Андреа пропустила его в двери.
– Здравствуйте, мисс Бахман, – сказала Беверли, поворачиваясь к ней и одновременно надевая свои темные очки. – Я ждала вас.
– Да, конечно, – ответила Андреа, – вы знали, я пойму, что Марион еще жива.
– Я предполагала, что вы поймете. А что помогло догадаться?
– То, как написан дневник. Когда читаешь, кажется, что описываемые события происходили не сразу перед записью, а будто записи велись спустя годы после самих событий.
– Вы очень проницательны, – сказала Беверли, улыбаясь. – Вы, наверное, писательница, да?
– А где Марион сейчас? И что произошло с ее дочерью?
– Она здесь. Ждет встречи с вами.
– Кто? Марион или Лавиния?
– Это она сама ответит.
Андреа знала точно, чего ей следует ожидать: женщина восьмидесяти шести лет, живущая прошлым, как Норма Дезмонд, одетая в платье с клапанами и потускневшими блестками, в окружении памятных для нее вещей и выцветших альбомов с вырезками, в комнате с окнами, зашторенными от солнца тяжелым вельветом, сидящая в ожидании Сесиль де Милль с указаниями по приему лекарств.
Поэтому она была удивлена, когда ее привели в восхитительную светлую комнату, в которой преобладали веселые весенние тона. А старушка с палочкой, одетая в простое, но хорошо сшитое шерстяное платье, с шалью и брошью на плече была совсем не похожа на куклу эпохи джаза, пытающуюся придерживаться норм далекого прошлого, а выглядела, по мнению Андреа, даже величественно, чему нисколько не мешал возраст, помогали совершенно седые волосы, закрепленные сзади черепаховыми гребнями. Когда они поздоровались за руку, Андреа ощутила прохладную, гладкую кожу с узелками от подагры.
– Я с нетерпением ждала встречи с вами, – сказала женщина. – Я Марион Стар.
Андреа словно потеряла дар речи. Провести четыре последних дня за чтением дневника этой женщины, полном столь интимных подробностей ее жизни, – и вдруг она перед ней.
– Я видела вас в холле, мисс Стар! – сказала она с изумлением. – Вы всегда сидите на этом странном стуле внизу у лестницы.
Марион засмеялась и проводила гостей к камину, у которого на медном выступе парового котла, служившего кофейным столиком, стоял серебряный чайный сервиз. Сквозь высокие окна проникали солнечные лучи и, отражаясь от серебра, наполняли комнату, как казалось Андреа, атмосферой лета.
– Ах, да, этот стул! – воскликнула Марион. – Он из моего фильма «Робин Гуд». Сидя на нем, шериф Ноттингема вершил свое злое правосудие! Мне нравится сидеть в парадном холле и наблюдать за гостями. Я люблю делать это, и никто не замечает старую женщину. – Она моргнула. – Но вы заметили меня, умненькая девочка. Пожалуйста, присаживайтесь. Надеюсь, вам понравится чай из трав. Мой врач запретил мне кофе.
Андреа была очарована и наблюдала, как Марион без видимых усилий управляется с серебряным чайником; ее почти девяностолетние руки оказались достаточно сильными.
– А эта лестница… – продолжала Марион, передавая чашки Андреа и Беверли. – Никогда не забуду вечер, когда Джон Барримор напился и решил съехать вниз по перилам. Он приземлился прямо на меня уже внизу, и мы оба покатились кубарем.
Она посмотрела на Андреа.
– Значит, вы читали мою книжку. И догадались, что написана она совсем не в 1932 году!
Сидя рядом с ней на диване, да еще при нормальном дневном свете, Андреа заметила, что Марион почти не пользовалась косметикой. Конечно, было мало сходства со знойной обольстительницей, фотографии которой висели в холле внизу, но глаза Марион еще сохраняли привлекательность.
Андреа осмотрела комнату и с удивлением отметила, что в ней ничего не было из прошлых лет. На полочке выставлены деревенская фаянсовая посуда и деревянные изделия ручной работы. Стены украшены силуэтами в рамках и гирляндами из ветвей. Вазы со свежими цветами занимали почти все свободное пространство. На маленьком хрупком столике помещалась коллекция старинных игрушечных солдатиков. И нигде не было фотографий ни Марион, ни Рэмси, ни их современников; никаких плакатов из фильма «Ее неправедные пути» или достопамятных вещей из «Царицы Нила».
– Я не такая, какой вы ожидали меня увидеть, да? – спросила Марион с улыбкой. – Может быть, вы задаете себе вопрос: «А действительно ли передо мной Марион Стар?»
Андреа это не приходило в голову, но теперь она задумалась и спрашивала себя: «А есть ли, в самом деле, доказательства?»
– Мое настоящее имя Гертруда Винклер, – произнесла Марион, – так меня звали, пока я не повстречала Рэмси. Это он дал мне такую смешную фамилию – Стар. Все мы в те годы меняли наши имена. Теду Бару на самом деле звали Теодосия Гудмэн. А полное имя несчастного Руди было Рудольфо Альфонс Рафаэле Гуглаэлми. Ничего, да? Как я обожала этого мужчину, – грустно добавила она. – Но еще больше я обожала Декстера Брайанта Рэмси.
Марион предложила гостьям тарелочку с маленькими бутербродами.
– Да, меня звали Марион Стар, – продолжала она. – И у меня есть доказательства, если кто-нибудь посмеет усомниться в этом. Но кто посмеет? У меня вовсе нет желания оказаться в центре внимания, как теперь модно говорить. Меня вполне удовлетворяет имя Гертруда Винклер и еще, чтобы этот дом остался памятником исчезнувшей женщине. – Она улыбнулась Андреа, и ее внимание переключилось на чай. – А сейчас я могу представить, как много у вас набралось ко мне вопросов, мисс Бахман!
– Не знаю, с чего и начать.
– Уверена, что первым делом вы хотите знать, я ли убила Декстера, как об этом сообщила полиция? Да, я. Я убила моего любимого Декстера. В ту ночь я увидела его в постели с другой женщиной. В нашей постели, а в соседней комнате спал наш ребенок. Знаете, как он повел себя, когда я их застукала? Он рассмеялся. Прямо мне в лицо. В целях безопасности я держала в своей тумбочке пистолет. Когда я достала его, та девчонка, не знаю, кто она, убежала из комнаты. А Декстер продолжал смеяться, спровоцировав мой выстрел. Он всегда был мастером зрелищ. Он поднялся с кровати и отошел от меня. Я помню его последние слова: «Ты не против, если я схожу в туалет перед тем, как ты убьешь меня?» Я последовала за ним в ванную и там выстрелила.
Она помолчала, потом добавила:
– Вы бы видели, какое удивление было на его лице. Андреа взглянула на Беверли, потом на Марион. Она думала, как сформулировать следующий вопрос, но Марион предвидела и его.
– Вы хотите узнать насчет кастрации. Этого я не делала. Когда я поняла, что совершила, поняла, что убила Декстера, я выронила пистолет, побежала в детскую, закутала Лавинию и выбежала с ней. Была ночь, я кое-как нашла машину, не знаю чью, и поехала в сторону равнины. Я не помню, как вела машину, как доехала до Фресно, к своей сестре. Многое я узнала потом, например, что пистолет куда-то исчез, а Декстер был порезан ножом, но я к этому отношения не имела. Может быть, кто-то решил, что защитит меня, забрав пистолет. А может быть, кто-то решил по-своему отомстить Декстеру, когда нашли его тело. У Декстера было много врагов. Я думаю, все, что произошло в этой ванной после моего побега, навсегда останется тайной.
– А что было, когда вы добрались до своей сестры?
– Я обезумела – буквально. Сестра взяла на себя заботу обо мне и о моем ребенке. Она избавилась от той машины, и когда пришли из полиции, чтобы узнать, видела ли она меня и слышала ли что-нибудь, она ответила, что понятия не имеет, где я. А я была очень больна, и, в конце концов, она не смогла больше управляться со мной. Очевидно, я долго бредила, это была бессмыслица. Дважды я пыталась покончить с собой, и это приводило ее в ужас. Поэтому она решила пристроить меня в приют. Меня приняли под вымышленным именем, и следующие несколько лет я испытывала двойной ад: меня преследовали кошмары, в которых я снова и снова убивала Декстера, доводили до скотского состояния такие же обитатели приюта и тамошние служащие – меня не раз насиловали и подвергали многомесячной шоковой терапии инсулином, который чуть не убил меня. Когда о происходившем узнала моя сестра, она забрала меня и снова привезла домой, наняв хорошую медсестру для ухода.
Марион отпила немного чаю. Когда она ставила чашку на блюдце, послышалось легкое дребезжание.
– Однажды утром я проснулась, – тихо продолжила она, уставившись на серебряную сахарницу, – и увидела воробья, который сидел за окном на ветке. Весеннее солнце наполняло комнату, и я, как сейчас помню, очень захотела вафель. Я болела уже восемь лет, в Европе шла война, и мир забыл, кто такая Марион Стар. Но я выздоровела.
– А что случилось с Лавинией?
– Она умерла в 1943 году от полиомиелита. Она была прекрасным ребенком.
– Что же было потом?
– Прошло некоторое время, пока я окрепла, но, выздоравливая, я приняла несколько важных решений. Первое: чтобы все продолжали считать Марион Стар бесследно исчезнувшей. Второе: никогда не возвращаться в Голливуд. Все равно фильмы стали другими, все изменилось. Третьим решением было бросить тот дом, где мы жили. Я не думала, что когда-нибудь вернусь и востребую его. По закону его унаследовала моя сестра, поэтому она распорядилась его закрыть и взять под охрану, чтобы избежать разграбления. И наконец, моим четвертым решением было заняться делом.
Когда я зарабатывала свои миллионы, снимаясь в кино, я регулярно отсылала значительную часть денег сестре, а та откладывала в банк все до последнего цента. Я поправилась, у нас скопилось достаточно капитала, чтобы заняться бизнесом. Мы и занялись им, в основном в сфере недвижимости. Время шло, мои эмоциональные раны заживали, и Гертруда Винклер становилась вполне преуспевающей и богатой. Моя сестра умерла несколько лет тому назад, во Флориде, прямо на площадке для гольфа. Перед этим ночью она занималась любовью с мужчиной в два раза моложе ее.
– И тогда вы решили продать «Стар»?
– Да, я сочла, что уже пора. Но я бы не стала продавать это местечко первому желающему. У меня с мисс Берджесс было много продолжительных бесед, пока мы решились на эту сделку. – Она улыбнулась Беверли. – Ну ладно, – сказала Марион, оживляясь. – Расскажите мне про этого парня из Японии, который помешался на мне и хочет вложить деньги в фильм о моей жизни.
Пока Андреа рассказывала о мистере Ямато, который должен был приехать завтра, у нее стала зарождаться идея, которая мешала ей спокойно усидеть на месте. Складывался замысел – написать два сценария. Первый – для Ямато, о молодой богине экрана Марион Стар, а второй должен начинаться побегом в ночь убийства и воссоздать борьбу с помешательством, последующее выздоровление и окончательную победу после долгих лет издевательств и насилия.
Оба фильма могли бы стать сенсацией, и Андреа не терпелось начать работу.
Назад: 45
Дальше: 47