Дэнни Маккей сидел в своем новеньком «ягуаре», барабаня пальцами по рулевому колесу. Он следовал за Филиппой Робертс и ее двумя спутниками сюда, к многоэтажному зданию «Уилшир», в котором располагался офис «Старлайта», от отеля «Сенчури-Плаза», после того как они оттуда выписались. Вскоре они должны были еще появиться: служитель внизу сказал ему, что мисс Робертс сегодня отправляется в Палм-Спрингс.

Уже темнело, и на оживленном бульваре Уилшир начали зажигаться серебристыми всполохами рождественские гирлянды. Откуда-то доносилась мелодия песенки «Мы, три короля», по тротуарам сновали покупатели, нагруженные пакетами, и просто прохожие с озабоченными лицами. Дэнни ненавидел рождественские праздники, они его нервировали. Воспоминания о матери, которая была такой прекрасной и умерла такой молодой, всегда возвращались к нему в это время года режущей болью.

Наконец терпение его было вознаграждено: знакомый белый длинный лимузин выехал из подземного гаража. Одно из оконных стекол салона было опущено на несколько дюймов, и он смог разглядеть пассажира. Похожа на Беверли. Это и была Беверли.

Когда, следуя за лимузином, Дэнни выехал на 10-й хайвей, ведущий на восток в Палм-Спрингс, его руки стиснули руль в сладостном предчувствии того, что он должен с ней сделать.

– Оператор, – нетерпеливо сказал Алан Скейдудо в трубку, – что с моим звонком в Лос-Анджелес?

Когда ему ответили на языке, которого он не понимал, он почти заорал:

– Naõ falo português! Я не говорю по-португальски!

– Desculpe-me, senhor. Я постараюсь еще раз. Все линии заняты.

– Пожалуйста, постарайтесь. Это очень срочно.

– Да, senhor. Я позвоню вам, как только соединюсь с абонентом.

Алан повесил трубку и выругался. Для него жизненно важно было немедленно переговорить с Филиппой. От поездки в Рио и встречи с президентом «Миранды интернейшнл» осталось скверное впечатление. Что-то тут было не так, и Гаспар Энрикес вел себя как-то не так. Старик был слишком добродушен, подумал Алан, слишком охотно шел на сотрудничество и слишком быстро пообещал прекратить скупку акций «Старлайта», владея сейчас восемью процентами, в то же время он вежливо отказался подписать соглашение о «мертвой точке», которое Алан привез с собой.

Он взглянул на часы. Важный посетитель мог постучать в дверь его номера в любой момент.

«Господи, ну и денек выдался», – подумал Алан, подошел к окну и выглянул в теплую бразильскую ночь. День был жаркий, город уже шипел при почти ста градусах, сейчас температура спала до влажных семидесяти двух. Алан ослабил узел галстука и вознес хвалу Господу, что в отеле имелись кондиционеры. Он остановился в Сезар-парке на Авенида Виера-Сдуто. Здесь на крыше здания постоянно дежурили охранники службы безопасности. С помощью биноклей они контролировали прилегающий пляж Ипанема, чтобы ограждать постояльцев от «пляжных крыс» – детей, которые воровали все, что попадало под руку. На этом самом пляже Алан и встретился ранее с Гаспаром Энрикесом.

Энрикес претендовал на роль одного из тех пожилых джентльменов-аристократов, часто встречающихся на бразильских пляжах, которые любят доказывать свое мужество, бросая вызов океану. Алан был вынужден ждать на пляже, пока семидесятилетний бразилец нырял в накатывающиеся волны, а затем полчаса подпрыгивал на одном месте на песке. При каждом прыжке с седых волос на его грудь ссыпалась брызгами высохшая морская соль, а в это время они с Аланом пытались вести деловые переговоры среди толпы отдыхающих, шума и насекомых. Алан не был готов к встрече именно на пляже, он был одет в темно-синие шерстяные брюки, очень дорогую шелковую рубашку от Армани и чувствовал себя весьма нелепо с портфелем в руках и с подвернутыми штанинами.

Правда, во время разговора он обнаружил, что ничего необычного в этом для Ипанемы не было: и другие люди делового вида беседовали, похоже, с клиентами, одетыми в одни лишь купальные костюмы, но все с портфелями.

Подлинной проблемой для Алана при этой встрече на пляже было то, что здесь он не мог носить свои ботинки со специальными стельками, так что его рост был низведен до природных пяти футов и шести дюймов. Другой проблемой был ветер – он вздымал его редкие, тщательно уложенные волосы, выставляя трансплантаты на обозрение всему свету.

Однако даже в таком виде на него обращали внимание женщины – эти аристократичные полногрудые создания с оливковой кожей и ногами, которые, казалось, росли прямо из-под мышек. Они были совершенно обнаженными, если не считать танги – изобретенных в Рио узеньких бикини, которых, в сущности, могло бы и не быть. Эти красотки обладали даром мельком, искоса, бросать на мужчин взгляды, способные его расплавить, особенно такого мужчину, как пятидесятипятилетний Алан Скейдудо, на которого давно, а возможно, и никогда так никто не смотрел. Не один раз он вынужден был переспрашивать Энрикеса: «Извините, что вы сказали?»

Алан провел со стариком на пляже все послеобеденное время: Он ел сандвичи с сыром и выслушивал жизнерадостную болтовню Энрикеса на превосходном английском о деятельности – во всех деталях – «Миранды интернейшнл», ее волнующих операциях по экспорту орехов. Но все, с чем Алан, в конце концов, ушел, была дикая головная боль и солнечные ожоги. Достигнуто было до удивления мало. Теперь, задним числом обдумывая встречу, Алан видел, что это была какая-то шарада, хотя в конце ее он и Гаспар разыгрывали уже нечто вроде пантомимы, заглядываясь на чье-нибудь бикини. Ничего существенного на самом деле сказано или сделано не было. Теперь, когда на часах тикала полночь, а сам он озабоченно ожидал важного гостя, его дурные предчувствия усилились. «Миранде интернейшнл» определенно доверять нельзя. Нужно немедленно предупредить Филиппу, чтобы она была настороже.

Когда раздался стук, Алан поспешил отворить дверь, но это был всего лишь официант. Алан отступил в сторону. Официант вкатил тележку и стал готовить ужин, успевая болтать о жаре, влажности и результатах последних футбольных матчей.

Завидев стоявшую на столике рядом с телефоном вырезанную из дерева куколку, официант спросил:

– О, вы верите, что Дреманья, богиня моря, приносит удачу? Она очень могущественна, senhor. Очень, очень добрая богиня.

Алан купил эту крошечную статуэтку, когда возвращался с пляжа, как безделушку для Ханны, она обошлась ему, после того как он поторговался, меньше чем в один американский доллар.

Он ничего не ответил официанту, ему хотелось, чтобы тот поскорее ушел. Оставшись один, он изучил заказанные блюда: смесь рыбы и креветок, называемая vatapa, обильно приправленная паприкой и черным перцем, а также сладкое яичное пирожное и черный кофе, к которому щедро прилагались сахар и ром. Алан подумал, с чего это он заказал традиционное бразильское блюдо, когда вполне мог обойтись обычным гамбургером. Он накинул на вызывающе экзотичную еду салфетку и откатил тележку в сторону.

Он снова взглянул на часы, и тут зазвонил телефон. Оператор соединил его с Лос-Анджелесом.

– Ханна, это ты, дорогая? Слава Богу. Я уже думал, что этот проклятый телефон никогда не зазвонит.

– Алан? У тебя все в порядке? Как дела с «Мирандой»? – слышался сквозь треск на линии ее голос. – Что-нибудь получается с мистером Энрикесом?

– Со мной все в порядке, дорогая. Но, Ханна, тут происходит что-то странное. Я встретился с Энрикесом и теперь должен переговорить с Филиппой. Немедленно.

– Филиппа уехала совсем недавно, сейчас она на пути в Палм-Спрингс.

Алан закусил губу.

– Она в лимузине кампании? Тогда соедини меня с машиной через нашу радиосвязь. Мне нужно поговорить с Филиппой прямо сейчас.

Ханна отложила трубку и стала лихорадочно разыскивать в своей записной книжке номер телефона лимузина. И тут же почувствовала, что ее охватывает беспокойство. Она сидела в своей спальне от полудня до вечера, ожидая обусловленного телефонного звонка. И когда будуарный телефон на столике в стиле Людовика XV зазвонил, она буквально выскочила из постели.

Предполагалось, что они позвонят, чтобы назначить встречу, на которой она передаст им свои сертификаты акций в обмен на наличные деньги. Сделка должна была состояться до заседания дирекции в Палм-Спрингсе, до которого оставалось только два дня. Время подгоняло.

Набирая номер лимузина, Ханна взглядом поискала свою сумку. Там были ее пилюли, а она неожиданно услышала, как бешено заплясало ее сердце за грудиной.

– Рики, – сказала она, когда в лимузине подняли трубку. – Это Ханна. У меня Алан на другой линии. Он звонит из Рио и хочет поговорить с Филиппой.

Ханна прислушивалась к голосу Алана, который, словно морская волна, то вздымался, то затихал.

– Что-то здесь не так, Филиппа, – говорил Алан с необычайным возбуждением. – «Миранда»– это маленькая компания. Они занимаются всего лишь орехами. И я точно знаю, что они не могут позволить себе выкладывать такие деньги за акции «Старлайта».

– Что ты извлек из Энрикеса? – Голос Филиппы немного заглох, когда лимузин проезжал через Баннинг-Пасс.

– Он был любезен и вежлив, но очень уж не осведомлен ни о чем. Он не сказал мне многого, только то, что он восхищается корпорацией «Старлайт» и рад приобрести некоторую долю в ней. Он утверждает, что они не планируют приобретать большую долю, но отказался подписать соглашение о «мертвой точке». И еще одна вещь, Филиппа, – этот человек не может принимать самостоятельные решения, и это при том, что он президент и владелец этой окаянной компании. Готов поклясться, что он всего лишь ширма для кого-то другого.

– Почему ты так говоришь? – вклинилась в разговор Ханна. Ее взгляд нервно метнулся в сторону стенного сейфа, где ожидали своей участи сертификаты акций.

– Потому что, когда я спросил его, как он относится к тому, чтобы прибыть в Лос-Анджелес на заседание, он ответил, что еще вернется к этому вопросу. Ладно, некоторое время назад он позвонил мне в отель и сказал, что рад принять предложение. Я спросил его, консультировался ли он с кем-нибудь, прежде чем принять такое решение. Он ответил «нет», просто хотел над этим поразмыслить. Но я готов поклясться, Филиппа, что он прежде переговорил с кем-то, кто находится за сценой. И я думаю, что этот кто-то и есть та личность, которая оркеструет всю операцию. Они пропускают через «Миранду» свои капиталы и, я думаю, рассчитывают захватить нас врасплох.

Этого-то Филиппа и боялась. Но она уже была к этому готова.

– Хорошо, Алан. Я должна все обдумать. Возвращайся немедленно. И притаскивай с собой Энрикеса. Я горю желанием поговорить с ним.

Филиппа опустила трубку, оставив Алана и его жену вдвоем на линии.

– Когда ты будешь дома, дорогой? – спросила Ханна.

– Все зависит от того, когда сможет вылететь Энрикес.

– Алан, я беспокоюсь.

– Не волнуйся, милая. Все образуется, я уверен.

– Ты вернешься к нашему приему? Я думала, что мы объявим на нем о помолвке Джекки.

– Конечно, и не волнуйся. Да… Я привезу тебе кое-что, – сказал он, – особый сюрприз. И не имеет никакого отношения к Рождеству.

– Главное, привези себя домой. Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя.

Алан повесил трубку, и тут же раздался стук в дверь. Его посетитель, наконец-то!

Мужчина был высок, с гладко выбритой головой, которая отражала огни светильников в потолке холла. На нем был белый полотняный костюм, до блеска начищенные ботинки из кожи угря и золотые перстни почти на каждом пальце. Гаспар Энрикес прислал его в знак особого расположения к Алану. Во время их встречи на пляже Алан заметил, между прочим, что хотел бы купить особый подарок для особенной леди, что-нибудь уникальное, чего не найдешь в обычных магазинах. «Я знаю как раз именно такого человека», – сказал ему Энрикес.

Алан предложил посетителю выпить чего-нибудь, но человек предпочитал сразу перейти к делу. Предмет, который он принес с собой, было изысканное антикварное распятье на золотой цепи. Крест и фигурка Христа также были из золота и инкрустированы бразильскими аквамаринами, топазами, аметистами и гранатами.

– Но что делает это ожерелье совершенно бесценным, senhor Скейдудо, – сказал мужчина, который так и не назвал свое имя, – так это то, что его носила принцесса Изабель, когда в Лей-Ауреа в 1888 году подписывала манифест об эмансипации, который освободил наших рабов. Приобретая это ожерелье, senhor Скейдудо, вы покупаете не только золото и драгоценные камни, но также и кусочек бразильской истории.

Алан поднес ожерелье к свету – это было изумительно тонкое, искуснейшее изделие. Держа его в руках, он ощутил накал страстей истории. Потом по его телу пробежала дрожь: он представил ее реакцию на это – конечно же, она изумится такому подарку.

Когда мужчина назвал цену, Алан на момент заколебался. Он не ожидал, что вещь будет стоить так дорого. Но решился, потому что она того стоила. И это поможет им решиться на разделение…

Ханна повесила трубку и заломила руки. Так о многом надо было подумать. О сертификатах, которые надо было унести, о приглашениях на ее рождественский прием, о том, что Джекки приведет в дом своего жениха, о заседании в Палм-Спрингсе и, конечно, о сюрпризе, который она приготовила для Алана. Она молилась, чтобы скульптура Фрейндлиха прибыла вовремя.

Ханна выглянула в окно спальни, отсюда она могла видеть сад за домом, где уже все было готово к большому рождественскому приему. Дай Бог, чтобы все прошло гладко для нее и Алана, для Джекки и Винсента.

Почувствовав, что сердце норовит перевернуться в груди, Ханна поспешила к тому месту в комнате, где оставила свои пилюли. Даже Алан не знал, что она их принимает, ей не хотелось его тревожить. Теперь ей оставалось только ждать, когда раздастся телефонный звонок.

Положив трубку телефона, Филиппа сжато пересказала Чарми содержание разговора с Аланом. Чарми полулежала на боку, вытянув ноги на сиденье, обращенном спинкой к водителю, под консолью телевизора, полы ее желто-лимонного шелкового кафтана свисали на пол лимузина.

– Что ты собираешься делать? – спросила она, отложив книжку, которую читала.

– То, что я ненавижу делать и что, я думала, мне никогда не придется делать. Чарми, настало время для отравленных пилюль.

Филиппа снова подняла трубку и набрала номер.

– Ральф? Это Филиппа. Я только что разговаривала с Аланом в Рио. – Пересказав разговор, она попросила:

– Встреть меня утром в Палм-Спрингсе. Я буду в «Мэриот-Дезерт-Спрингс». Сделай для меня две вещи.

Во-первых, уменьши максимальный размер пакета наших акций, продаваемых в одни руки, с двадцати процентов до десяти. Далее, сделай так, чтобы пайщики «Старлайта» смогли покупать акции по Цене ниже рыночной. Как только «Миранда» нахапает свои десять процентов, это начнет работать. По крайней мере, собьет их прыть и сделает операцию по захвату более сложной и, уж во всяком случае, более дорогостоящей.

Чарми вздохнула, подумав о былых временах, когда она и Филиппа вели все дела «Старлайта» в обычной жилой комнате, а вся их официальная документация умещалась в длинном желтом блокноте, в который они записывали имена членов.

– Хотела бы я знать, – сказала она, – как нам установить, кто стоит за Энрикесом и почему они хотят отнять у тебя твою компанию.

А Филиппа уже думала об Иване Хендриксе, который в это самое время шнырял вокруг Палм-Спрингса, собирая информацию о Беверли Берджесс.

– Когда мы увидим Ивана завтра, я попрошу его разузнать что-нибудь о «Миранде» для нас.

Чарми взволновало, что Иван снова объявился в их жизни, особенно когда она вспомнила их единственную, ошеломляющую сексуальную близость; она могла поклясться, что его крепкое, мощное тело оставило на ее теле непреходящий отпечаток.

– Если повезет, – сказала она, думая о том, хотела бы она, чтобы их близость повторилась, – то Иван достанет для нас какую-либо информацию о «Каанэн корпорейшн». И если обнаружится связь между этой фиктивной «Каанэн» и «Мирандой интернейшнл», он сможет сказать нам, кто стоит за всем этим.

Филиппа взглянула в окно машины, но увидела только темноту.

Солнце зашло два часа назад; она и ее спутники ехали по бесплодной пустыне, где только редкие рекламные щиты и жилые постройки вспыхивали порой во мраке. На какой-то момент она почувствовала себя внеземным скитальцем; она, Чарми и Рики, казалось, неслись сквозь ночь в беззвучной космической капсуле. Они не могли слышать рокот мотора или шелест шин об асфальт. Бар был набит едой и напитками, обогреватель ограждал от холода пустынной ночи, сдвинутая назад часть крыши открывала захватывающий дух вид на звезды. Филиппа испытывала странное чувство защищенности от мира и его опасностей.

Она не обратила внимания на черный «ягуар», который следовал за ними от самого Лос-Анджелеса.

Вынув авторучку, она попыталась вернуться к той работе, которой занималась, чтобы не терять время в пути от Лос-Анджелеса до Палм-Спрингса, когда ее оторвал звонок Алана. Она писала, положив на колени бювар из кожи с золотым тиснением, подарок ко дню рождения от дочери, который Эстер купила на деньги, заработанные летом в Национальном парке «Секвойя». «Линкольн-то-ну-кар» мчал так мягко, что почерк Филиппы оставался ясным и разборчивым: «Пункт 52: ешь, только когда голоден. Пункт 53: делай упражнения по полчаса три раза в неделю».

Она продолжала размышлять над тем, что открыла, посетив сегодня в полдень салон «Старлайт». «Мы не идем вровень со временем, – думала она, – мы не приглядываемся и не прислушиваемся к нуждам наших клиентов. Мы застряли в устаревших взглядах, в то время как другие компании плодятся вокруг нас и удовлетворяют потребности, которые мы игнорируем».

Перевернув страницу, она записала: «Воздушная кукуруза. Кукурузные хлопья. Овощи. (Есть сколько можешь?) Стакан вина в день. Необходимость получать энергетические и питательные ценности. Нужно изучить последние тенденции в питании и составить новое меню для девяностых годов. Взять на заметку: возможность национального комментатора? Знаменитости? Почему бы нам не выпускать видео с нашими собственными упражнениями? Одну со своеобразным сексапилом, великолепный мужчина занимается аэробикой, так что женщины получат удовольствие от просмотра».

Филиппа взглянула на Рики, спавшего, приткнувшись к окну, на его чеканный юный профиль, упавшую на щеку прядь шелковых белокурых волос, и вспомнила день скачек на Кубок Мельбурна, которые они с Рики вместе смотрели по телевизору. Ее лошадь, Красотка Доли, выиграла, и на радостях она обняла Рики, а он прижал ее к себе чуть сильнее, чем надо, и его крепкое тело и жаркие поцелуи внезапно пробудили в ней все те желания, которые, как она полагала, окончательно завяли. За это она была ему благодарна. Рики вернул ее к жизни.

Но что из этого для них следует? Если она решит остаться в Лос-Анджелесе, останется ли он тоже или захочет вернуться в Австралию? А если останется, то как Эстер отнесется к тому, что любовник матери всего лишь на пять лет старше дочери?

Филиппа нажала кнопку, стекло окна с легким шорохом опустилось, и ее тут же обдал порыв холодного, обжигающего воздуха. Он принес легкость. И пустыня несла легкость. И звезды были такими объемными, словно в магических мультипликациях Диснея. Острые пики гор едва не касались звезд, и царила внеземная тишина. Завидев падающую звезду, которая прочертила черное небо и исчезла в темной массе, по ее предположению Маунт-Сан-Джесинто, она подумала о «Стар», о том, что ей предстояло там найти. Найдет ли она женщину с таким похожим на нее лицом? Будет ли она, глядя на Беверли Берджесс, испытывать такое чувство, будто смотрится в зеркало? Филиппа ощущала, как ветер пустыни треплет ее волосы, в то время как она размышляла: «Делим ли я и моя сестра подсознательные, утробные воспоминания? Были ли мы прижаты друг к другу во чреве нашей матери или спорили за пространство? Какими секретами делились друг с другом? Были ли мы фратернальными или идентичными двойняшками? Фратернальные означало бы, что каждая из нас развилась из своего собственного яйца, а если идентичные – значит, мы появились из одного и того же, которое предназначалось для рождения одного существа. В этом случае мы как бы две половинки одного существа.

– Эй, – неожиданно воскликнула Чарми, оторвавшись от своей книги. – Почему это мы останавливаемся?

Филиппа нажала на кнопку, чтобы опустить перегородку, отделявшую салон от водителя, и увидеть, что там впереди.

– О Боже!

Чарми обернулась и уставилась на массивную стену, которая, казалось, выросла поперек дороги. За ней не было ничего – ни звезд, ни гор, ни хвостовых огней. И она стремительно заглатывала шедшие перед ними машины.

Лимузин резко затормозил, потом затрясся и круто развернулся. Чарми закричала, Филиппа выкинула вперед руку, чтобы удержаться, а Рики, внезапно проснувшись, бросился к ней и успел подхватить.

Рассудок Дэнни был подобен сжатому кулаку – напряженный, готовый нанести удар. Дэнни пьянел от мысли о том, что он сделает с Филиппой. Очень важно поддерживать такие мысли: они разгоняют кровь в венах мужчины, придают ему силы, чтобы сделать то, что он должен сделать. Он однажды уже держал весь мир на своей ладони, и все у него было отнято ею – этой сукой в лимузине впереди.

Беверли Хайленд. Мир думал, что она мертва. А она думала, что он мертв. Дэнни ощутил, как по его телу пробежала дрожь. Это было так здорово – она не знала, что он жив. Она не имела и представления, что ее ожидает. Она думала, что она в безопасности, что для нее все кончилось. Но она должна за все заплатить. О, да! Дэнни нравилось представлять выражение ее лица, когда он доберется до нее. Она испытает вкус того, через что прошел он – он подвесит ее на кожаном ремне, она будет хватать ртом воздух, ощутит, что обмочилась, переживет этот страх и ужас…

Дэнни приподнялся и повернул зеркало так, чтобы видеть себя. Он улыбнулся лукавой ленивой улыбкой, которая обвораживала миллионы. Он знал, что все еще красив, что все еще обладает властью над людьми благодаря одной лишь своей внешности. Дэнни много поработал, чтобы довести свою внешность до совершенства, следуя совету Никколо Макиавелли, высказанному более четырехсот пятидесяти лет назад: «На массу всегда оказывает впечатление внешний вид, а мир состоит из масс».

Когда Беверли снова увидит его лицо, лицо, которое много лет назад заставило ее ползать перед Дэнни и умолять не бросать ее, она снова будет ползать перед ним, на этот раз умоляя сохранить ей жизнь. От этой мысли у Дэнни началась эрекция…

Когда он снова обратил свой взор на ветровое стекло, он увидел, что ее лимузин неожиданно исчез в массивной стене, вставшей поперек шоссе.

– Господи? – завопил он и, нажав ногой на тормоз, заставил «ягуар» завертеться на месте.