Стефания подала Дентону длинную вилку с двумя зубцами и попросила проверить, готово ли мясо. Он взял ее, как будто это была клюшка для гольфа, и посмотрел с мольбой через головы других гостей на Сабрину, сидевшую в другом конце двора. Но она разговаривала с каким-то профессором, оставив Дентона с его проблемами. Как проверить, готово, ли мясо? Он ткнул кусок мяса, потом сильней, набравшись храбрости, и, наконец, по рукоятку вогнал вилку в мясо.

— By а ля! — сказала Стефания у его локтя. — Узнаю спортивную технику.

— Я испортил? Куплю на рынке, если…

Она засмеялась:

— Ты ничего не испортил, и тебе не надо убегать. Я хочу попросить тебя поработать еще.

— Это как раз то, в чем я не слишком силен, ты знаешь.

— Практически нет. Я позабочусь об этом, Дентон.

— Ладно. Потом. А сейчас мне нужно пообщаться с женой.

Сабрина, взглянув на него, подумала, что он похож на туриста, которому очень нужно найти туалет, и он ищет кого-нибудь, говорящего на его родном языке, чтобы спросить об этом.

Стефания тоже смотрела на него. Она встретилась взглядом с Сабриной, и они обе улыбнулись.

— Отличия бывают культурные, перцептуальные и ситуационные, — сказал профессор Мартин Талвия, держа в зубах трубку. — Сравнивая ваши черты, вы со Стефанией одинаковы. В целом индивидуумы отражают сингуральные среды. Вы вполне различны и, будучи близнецами, больше дразните, чем шокируете.

Сабрина кивнула:

— Вы хотите сказать, что мы выглядим различными, потому что живем разными жизнями?

Он наклонился вперед, как журавль, заглядывая в ее глаза, синие, светящиеся честностью и ласковой насмешливостью. Конечно, она шутит над ним. Но до чего же она приятна!

— Вы могли бы так говорить, если бы были профессором социологии. А вы не стесняетесь выражать свои мысли так просто…

Она смеялась, когда подошел Дентон. Он положил руку ей на плечи и прижал ее к себе.

— Над чем смеешься, радость моя? — Сабрина напряглась. Во дворе было полно народу, с кем Дентон мог бы поговорить. Зачем он подходит и хочет, чтобы она общалась с ним, когда ей так хорошо здесь? Потому что он несчастлив? В этот момент Мартин спросил что-то об Англии, и Дентон ответил очень обстоятельно. Она поняла, что ему ужасно скучно. Он был чужой и обычно не общался с людьми не своего круга. Но она была здесь тоже чужой. Начиная с двухлетнего возраста она жила в Европе. Потом она только на короткое время встречалась с друзьями Стефании и Гарта, когда приезжала, чтобы отпраздновать рождение их детей. Почему же ей так хорошо?

Потому что ей нравилось знакомиться с новыми людьми, а Дентону — нет.

— Тетя Сабрина? — Она посмотрела вниз на маленькое умненькое личико четырехлетнего Клиффорда Андерсена. — Меня просили сказать всем, что обед готов. Сабрина наклонилась к нему:

— Важное поручение. Он серьезно кивнул:

— Так и мамочка сказала, но она просила поторопиться поскольку очень много народу. Поэтому не могли бы вы взять меня на руки, чтобы я был достаточно большим и все слышали меня одновременно. Сабрина засмеялась и подняла его на руки.

— Такой же практичный, как твой отец. Готов?

Он сделал глубокий вдох и как можно громче прокричал:

— Обед готов! Во внутреннем дворике!

Обернувшись на крик сына, Гарт увидел живое улыбающееся лицо Сабрины рядом с маленьким личиком Клиффа, красным от натуги и очень важным. Эта картина напомнила ему Стефанию с Клиффом, когда он родился.

— Тетя Сабрина, а почему вы не дали мне сообщить новость гостям? — раздался плач во дворе, и к ним подбежала трехлетняя Пенни Андерсен, упав на землю у ног Сабрины.

— Неужели никто не может присмотреть за этими детьми? — спросил Дентон.

Сабрина быстро взглянула на мужа и встала на колени, обняв Клиффа и его сестренку.

— Ну а ты позовешь всех на десерт! — сказала Сабрина.

Девочка улыбнулась и кивнула.

— Вот и договорились. А теперь я хочу есть. Кто будет сидеть со мной за обедом?

— Я! — воскликнули оба, и повели свою тетку во внутренний дворик.

Во внутреннем дворике и на лужайке гости маленькими группами сидели на обтянутых нейлоном алюминиевых креслах, ели вырезку с маринадами, салат из помидоров, нарезанный толстыми ломтями французский хлеб. И пили красное вино. Они разговаривали о последних политических соглашениях, о Ричарде Никсоне и Герберте Хэмфри. О школах, о ценах на продукты питания, об университете, в котором большинство из них преподавали.

Стало темнеть, и Гарт зажег керосиновые лампы. Долорес Голднер склонилась к Дентону.

— Стефания рассказывала нам так много о вас, но она никогда не говорила, какую вы предпочитаете кухню и где вы делаете покупки. Мы так мало знаем о знати.

— О высшем свете, — твердо поправил Дентон.

— Да, конечно. Я боюсь, что мы, американцы, не принимаем так серьезно классовых различий, как вы.

— Дентон, — торопливо попросила Стефания, — расскажи нам о Тревестоне, немного об истории вашей семьи и замка.

— Тетя Сабрина прислала мне фотографию! — воскликнула Пенни.

— Мне тоже, сейчас принесу, — закричал Клифф и вскочил из-за стола, уронив тарелку себе на колени.

— Клифф! — крикнула Стефания, но он уже исчез в дверях дома.

— Так нечестно! — заплакала Пенни. — Я первая сказала. Она побежала за своим братом.

— Пенни! — резко проговорила Стефания и стиснула руки.

Сабрина встала:

— Может быть, мне пойти за ними?

— Ничего, все в порядке, — сказала Стефания. — Я обещала им, что они могут оставаться с нами до конца обеда. А поскольку сейчас обед близок к завершению, я пойду укладывать их спать. Она дрожала. Сабрина проследила, как она вошла в дом.

— Извините. — Она встала и последовала за сестрой через кухонную дверь.

Стефания уже поднялась наверх, и Сабрина подождала ее на кухне. Это была прекрасная комната в старом стиле с высоким потолком, шкафами и полками из клена, с дельфтским фаянсовым канделябром над стареньким диваном и низким кофейным столиком, за которым часто играли дети. Большая кладовка рядом с комнатой для завтраков, где стояли большой кленовый стол, стулья и кленовый шкаф с тарелками в углу. Мебель была уже старой и побитой, когда Стефания купила ее и отреставрировала до совершенства, до нынешнего прекрасного состояния.

— Я больше нигде не сяду есть, только здесь, — заявила Сабрина, когда впервые увидела комнату для завтраков.

— Я тоже люблю эту комнату, — сказала Стефания. — По крайней мере, это место, где я задерживаюсь, когда у меня есть время присесть.

Сабрина стояла возле круглого стола и смотрела, как Стефания спустилась вниз, остановилась в кухне, чтобы положить что-то в холодильник. Сабрина удивилась, что сестра не следит за собой. Она потяжелела, ее красота несколько потускнела. Сабрина, красивая и живая в своей красной итальянской юбочке и белой блузке, осознавала, что она затмевает красоту сестры, но, похоже, Стефанию это не беспокоило. Она в своем доме, со своей семьей и друзьями. Что может быть важней для Стефании?

— Можем ли мы посидеть вместе минуту? — спросила Сабрина. — Я могу спокойно пропустить очередное повторение истории рода Тревестонов. Лично тебе я могу повторить попозже.

Стефания улыбнулась:

— Мне ее рассказала мать Дентона на вашей свадьбе. Я думала, что Дентон будет рад возможности…

— Иметь слушателей?

— Ему это нравится, да?

— Ему это нравится. — Они улыбнулись вместе. Сабрина протянули руку, и Стефания пожала ее. — Прости, что я целый год не могла побывать здесь. Мне было ужасно трудно оторвать Дентона от его международных развлечений ради недели в американском захолустье.

— А теперь здесь ему скучно.

— Сам виноват, Стефания. Вы тут ни при чем.

— Гарт повел его в свою лабораторию, но…

— Нет, наука — не то, что интересует Дентона. Ему нравятся эксперименты другого рода. — Стефания взглянула вопросительно, обратив внимание на горькую нотку в голосе Сабрины, но та продолжала: — В любом случае, жить раздельно не так плохо, как кажется. Ты это почувствовала? Только зная, что мы можем писать или звонить, просто понимать друг друга после всех тех бед, когда казалось, мы не могли… — Она слегка вздрогнула. — Поговорим о тебе, может быть, ты мне что-нибудь недорассказала? О себе и Гарте? Или детях?

— Ничего важного. Я получила то, что хотела, дом и семью. Стабильность. Когда у нас был нормальный дом? — Они рассмеялись, вспоминая прошлое. — С тобой все в порядке? Всю неделю мне казалось, у тебя что-то не так.

— О да, кое-что было. Во время круиза. Но мы с Дентоном еще не говорили об этом. У тебя симпатичные дети.

— Извини их за назойливость. Но я и они так обрадовались обществу — ведь Гарт дни и ночи проводит в лаборатории. Я одна с детьми. Невозможно терпеть одиночество. Я не хотела, чтобы дети нам испортили вечер.

— Как они могли испортить! Прекрасно проведенное время. Я вытягивала из Мартина его академические выражения.

— Они ужасны, да?

— Да. Но забавны. Мне нравятся твои друзья.

— Я обменяла бы их на яхту, на которой ты была.

— Стефания, уверяю, тебе это не нужно.

— Нет, конечно, нет. Я бы не знала, что делать, если бы жила твоей жизнью. Она нереальна для меня. У меня есть все, что мне нужно. Кроме денег. Мне надоело скряжничать. Нет, — сказала она быстро, увидев лицо Сабрины. —

Ты не можешь помочь нам. Гарт был бы обижен. И в любом случае проблема в том, что он здесь не бывает и мне не помогает. Но я его не осуждаю, он работает много, и на самом деле все прекрасно. Я даже не знаю, что случилось со мной этим вечером.

«Моя красная юбка, — подумала Сабрина, — круизы, о которых ты не знаешь. Мои письма тебе из четырнадцати стран за прошедший год. Номер „Таун энд кантри“ на твоем прикроватном столике, где сказано, что Дентон тратит сто тысяч долларов в год на одежду для себя и меня. И то, что я потратила полмиллиона долларов на меблировку нашего лондонского дома…»

Но она ничего не сказала вслух, вместо этого дала знать Стефании, что она ее понимает.

— Довольно трудновато иметь Дентона в качестве гостя. Он просто не может запомнить, что у него нет слуг, которых можно было бы вызвать по любому поводу. Это у него в генах. Я думаю, для Гарта он хороший экземпляр для экспериментов. Я заставляю его вешать полотенца по утрам, а он называет меня революционеркой, которая хочет уничтожить светское общество.

Стефания улыбнулась.

— Он очарователен и заботится о тебе. Ты выглядишь замечательно.

— Средиземноморское солнце. И ты загорела бы так же.

— Я знаю. И надо сбросить вес. Может быть, попробую этим летом. Действительно ли солнце единственная причина твоего очарования и счастья?

Сабрина задумчиво посмотрела на стиснутие руки сестры.

— Ты знаешь, за год я познакомилась с девятью тысячами человек. Но ни с одним не говорила откровенно. — «За исключением, довольно странно, — подумала она, — Александры». Но она не могла говорить об Александре и круизе со Стефанией. Ей было стыдно даже перед родной сестрой. — Я не привыкла разговаривать о том, счастлива я или нет.

— А ты и не разговариваешь. Избегаешь этой темы.

— Я знаю. — Она вздохнула. — Вспомни, однажды я рассказала тебе, что не могу определить, любовь у меня к Дентону или тяга к приключениям. Я и сейчас не могу. — «Потому что ты любишь своего мужа, — добавила она мысленно. — И у тебя есть дом, которому ты принадлежишь. И я не могу допустить, чтобы завидовали тебе. Я замужем только год. Мне нужно постараться, может быть, следующий год будет другим». — Но ты знаешь, что для меня приятнее всего на свете знать, что ты здесь, что есть с кем поговорить.

Глаза Стефании заблестели.

— Прекрасно. — Она стояла и смотрела на свое отражение в потемневшем окне, потом поправила прическу пальцами. — Пора снова приступать к обязанностям хозяйки. — Она наклонилась, чтобы поцеловать сестру. — Хорошо, что мы снова вместе. Во внутреннем дворике раздавались голоса, керосиновые лампы освещали лица, красное вино и черный кофе, розовые кусты и клумбы львиного зева. Сабрина почувствовала себя как на островке спокойствия милой, спокойной, несложной жизни.

Проводив последних гостей, Стефания вернулась к куче посуды во внутренний двор и потрясла головой.

— Кто-нибудь знает магические слова для того, чтобы появились эльфы?

— Ты уже произнесла их, — сказала Сабрина. — Мы твои эльфы. Дентон и я вымоем посуду. Обратив внимание на выражение лица Дентона, Гарт ухмыльнулся:

— Я вижу испуганного человека. Не волнуйся, Дентон. Ты неквалифицированный работник. Мы управимся сами.

— Не ты один. — Сабрина начала складывать тарелки. — Я должна сделать что-нибудь полезное.

— Ты тоже не лучший помощник, — добавил Гарт. Стефания подавила зевок.

— Ну а я нет. Я, пожалуй, уберу все быстрее вас всех вместе взятых. В любом случае Сабрина — гость. Все. Марш в постель.

Сабрина поцеловала Стефанию в щеку и нежно подтолкнула ее к двери.

— Мы с Гартом все закончим. Тебе хватило сегодня дел. Иди. Завтра утром можешь критиковать нас, если хватит смелости.

Дентон наблюдал со спокойным интересом, как Сабрина и Гарт молча собирали тарелки и складывали их на подносы. Он мягко шагнул вперед и поцеловал Сабрину в лоб.

— Я буду ждать тебя наверху, радость моя. Она кивнула, собирая чашки.

Гарт посмотрел на нее и сказал:

— Осторожно.

Сабрина не обратила внимания на его замечание и подняла поднос. В дверях кухни она споткнулась, и чашки посыпались, разбиваясь о камень, которым был выложен внутренний дворик. Сабрина прикусила губу и пошла на кухню за метлой. Гарт прошел за ней с подносом, наполненным тарелками, и вернулся с веником. В молчании они подмели осколки. На кухне Сабрина наполнила раковину водой.

— Я подтвердила твою точку зрения, да? Неквалифицированный труд.

— Это было невежливо, прошу прощения.

— Почему? Ты действительно не был уверен в моих… или, скажем, наших способностях. Я видела твое лицо, когда рассказывала о наших путешествиях.

— Несчастная судьба — мое широкое и откровенное лицо. — Он взял чистое полотенце. — Сабрина, нельзя сказать, что я не одобряю вас. Не понимаю, это да. Ваш образ жизни, ваш взгляд на мир. Все это настолько отличается от моих взглядов, что до меня не доходит смысл. Такой уж у меня характер.

Сабрина двигала руками в теплой мыльной воде, вспоминая студенческие годы, проведенные в маленькой квартирке возле Сорбонны, и жизнь в Лондоне, прежде чем вышла замуж за Дентона. С тех пор она не мыла тарелок. За их спинами была кухня, окрашенная в цвет меда. В доме было тихо и спокойно. Она чувствовала себя очень хорошо и уверенно.

— Откуда ты так много знаешь о нашей жизни? — спросила Сабрина. Полные отчеты от Стефании, описывающей все в деталях. Ключевое слово — богатство. Можно мне спросить тебя кое о чем? — Он тщательно вытирал блюдо. — Чувствует ли себя Стефания несчастливой оттого, что я провожу так много времени в лаборатории, или оттого, что я не обеспечиваю ей того образа жизни, которого ей хотелось бы?

— Если думаешь, что она несчастна, ты ошибаешься…

— Я так не думаю. Послушай, я тебя прошу о помощи. Ты знаешь Стефанию лучше, чем кто-либо. Ты знаешь, что она чувствует на самом деле… — Он увидел, как она переменилась в лице. — Я не прошу тебя выдавать мне какие-либо секреты. Ты пойми, я ее муж. Я люблю ее. С этим все в порядке. Забудем пока о том, что ты ее сестра-близнец. Как? Представь себе, что ты ученый, который должен найти причины. Перед нами факт — Стефанию что-то беспокоит. Какое объяснение?

— Твоя работа. Он взял другое блюдо.

— Трое — это уже целый ряд. Ты, Нат Голднер и Мартин Талвия — они бранят меня постоянно. Я знаю, как тяжело Стефании. Каждый день я клянусь исправиться. Но потом всякие проблемы затягивают меня. Всякие загадки… — Он остановился. — Извини, ты не поймешь. Сабрина пропустила это мимо ушей.

— Ты счастливый человек.

— Потому что у меня есть Стефания? Тебе не нужно говорить мне…

— Нет. Ну, конечно, Стефания тоже, но я имею в виду другое: у тебя хорошие друзья, которые помогают тебе осознавать, кто ты есть.

Заинтересованный, Гарт перестал вытирать посуду. Сабрина смотрела невидящим взором в ночное окно.

— Дентон мотается по всему свету, чтобы открыть для себя, кто он есть, и не может ничего сделать. Люди заискивают перед ним, потому что он наследник Тревестонов, но большинство не любят его, а он не знает почему. Он все время скучает, однако не знает, с какой стати. Он только ищет развлечений. Он не будет слушать меня, потому что, когда мне что-то не нравится, он уверяет, что я ничего не понимаю. Но если у него были бы друзья, глазами которых он мог смотреть на самого себя и свои поступки, все было бы иначе. Твои друзья ценят тебя и заботятся о тебе. Они помогают тебе понять, чего ты стоишь.

Его лицо выражало изумление.

— Хорошо сказано. Она скребла сковородку:

— Как прекрасно, что я смогла произвести на тебя впечатление.

— Прости. Я не хотел тебя обидеть. Ты умный человек. Твой муж не такой. И ваш образ жизни…

— Почему ты все время говоришь о нашем образе жизни? Ты уже признал, что не можешь понять его. Кое-что в нем прекрасно…

— А остальное?

— Кое-что надо изменить. Это происходит в любом браке. Мы не будем мотаться по свету, когда у нас будут дети, мы будем жить в Лондоне в своем доме. Я хочу встречаться с различными людьми и работать с произведениями искусства и антиквариатом. Меня просили, что бы я помогла организовать новый музей примитивного искусства — так много дел я хочу сделать. Я хочу заняться предпринимательством. Ты подожди, мы пригласим тебя, Стефанию и ребят к себе в дом. Гарт рассеянно улыбнулся:

— Сабрина, не думаю, что тебе следует рассчитывать так серьезно на то, что Дентон перейдет на оседлый образ жизни.

Она прекратила мыть посуду:

— Почему?

— Мне кажется, у него не получится.

— О чем ты говоришь? Ты не знаешь Дентона.

— Я знаю его лучше, чем ты думаешь. Он был у меня в гостях неделю. И образ жизни, который он заставляет тебя вести…

— Не будь так строг! — Она стояла спиной к раковине и смотрела на Гарта. Какое он имеет право так судить о ней! Он такой скучный… Ни искры, ни огня. Он не знает, как смеяться. У него красивое лицо, строгое и уверенное, с теплыми и умными глазами. Но все равно он тоскливый. И самодовольный. Надменный, узкомыслящий профессор. Что заставило его думать, что я страдаю? Я веду самую прекрасную жизнь в мире. Похоже, он не может понять этого из своей стерильной лаборатории. Но Сабрине нравилась ее жизнь. Толпы людей, новые города, театры, вечера, банкеты, танцы, самые разные блюда, прекрасные магазины и рынки, новые наряды, книги со всего света…

— Стой! Ты убедила меня, Сабрина, я восхищаюсь тобой. Прости мое занудство и попытки разрушить твой замок.

Она бросила на него быстрый взгляд, потом отвернулась, чтобы вытереть пролитую воду.

— Но ты все равно не думаешь, что Дентон согласится на нормальную жизнь?

Гарт, скрестив руки, прислонился к холодильнику.

— Сабрина, Дентон когда-либо говорил тебе, что он считает, будто жить в свое удовольствие — тоже искусство?

— О, он говорил что-то в этом духе…

— Искусство, которое отнимает все силы, все внимание, требует планирования, как любая работа. Если ты нажмешь на него, он скажет, что у него такая работа. Мало кто из мужчин бросает свою работу ради семьи. Я не думаю, что Дентон к ним относится. Многие мужчины ставят интересы работы выше интересов семьи. Я думаю, Дентон — один из них.

В комнате стало тихо, слышен был только мягкий шорох тряпки, которой Сабрина вытирала раковину.

— Ты не прав.

— Хорошо, если я ошибаюсь.

Он повесил свои полотенца. Сабрина мрачно смотрела на него, ведь он высказал те самые мысли и сомнения, о которых она не могла рассказать Стефании. Эти мысли, как она думала, были надежно скрыты в ее душе. А теперь они были облечены в слова человеком, от которого она менее всего ожидала этого и который, казалось, никогда особенно не интересовался ею или Дентоном.

Гарт пошел в кладовку и выключил свет. Когда он вернулся, Сабрина спросила:

— Ты думаешь, он хотел бы измениться, но что-то ему мешает? Гарт кивнул.

— Ну, тогда что, по-твоему?

— Я бы назвал это страстью, привязанностью.

— О, ради Бога, Гарт. У Дентона нет привязанностей ни к чему.

Она затаила дыхание. Теперь она себя выдала.

— За исключением его удовольствий, — сказал Гарт. — Его образа жизни. Вот к чему у него тяга. И это его устраивает. Полагаю, он мог бы побороть это в себе, но он не будет. Дентон не показался мне человеком, который любит чего-либо добиваться.

— Это что, научная догадка?

— Более чем. — Голос Гарта стал жестче. — Я смотрел в его глаза. Существует много видов страстей и привязанностей, Сабрина, но в глазах Дентона то же самое выражение, которое я вижу каждый раз, когда смотрюсь в зеркало. Это я понял, как только увидел его. Странно, но я узнал родственную душу…

Сабрина услышала боль в его голосе, и она подумала о блеске в глазах Дентона, который старалась определить как энтузиазм. Она вертела обручальное колечко на пальце — кружочек бриллиантиков, ловящих свет и отбрасывающих его обратно вспышками разных цветов. — Спасибо тебе, — сказала она тихо и улыбнулась. — Я извиняюсь за то, что назвала тебя скучным и самодовольным. Ты не такой.

— Ты назвала меня строгим, что означает скучным и самодовольным?

Она снова улыбнулась:

— Я не могу вспомнить свои оскорбления. Я прошу прощения за мои недобрые слова. Ты не строгий, не скучный и не самодовольный…

— А ты не пустоголовая и не неквалифицированная. Они рассмеялись.

— Выключить свет?

— Я сам сделаю это, когда буду уходить. Спокойной ночи, Сабрина.

— Спокойной ночи, Гарт.

Она пошла из теплой кухни через темную столовую и гостиную на ощупь, обходя мебель. На лестнице Сабрина обернулась и посмотрела на освещенную кухню. Гарт стоял в дверном проеме, задумчиво наклонив голову. Затем он пошел к входной двери, положил руку на выключатель, и, когда свет погас, Сабрина медленно пошла по лестнице, чтобы лечь спать.

В магазине, пустом до голых стен, Сабрина оставила открытой дверь, чтобы плотники могли вносить свои грохочущие доски. Ее жизнь стала такой же пустой, как это помещение, которое она арендовала… «Я заполню и дом и свою жизнь одновременно», — подумала она, улыбнувшись этой мысли. Все будет новым и свежим, и в магазине и в ее жизни, раз она потерпела неудачу с Дентоном.

В задней части магазина, где плотники устанавливали помост, Лаура изучала чертежи. Сабрина стояла у входной двери, глядя, как дождь хлещет по крышам высоких черных такси, заполнивших собой Бромптон-роуд. «Три года. Все это у нас с ним осталось в прошлом. А потом мне понадобился еще год, чтобы понять, что больше ничего такого же не будет».

— Миледи. — Голос плотника эхом отразился от стен. Когда Сабрина подошла к нему, он начертил мелом линию на пыльном полу. — Здесь вы хотели бы иметь дверь?

— Прекрасно, — согласилась она и печально улыбнулась матери. — Я себя чувствую самозванкой, теперь у меня нет титула.

— Почему же, пользуйся им, — сказала Лаура. — Он поможет тебе. Я в прошлом месяце беседовала в средней школе, и кто-то меня назвал миссис супруга заместителя Госсекретаря США.

— Звучит куда более впечатляюще, чем мой титул.

— Зато свой ты носишь по закону. Дентон хочет, чтобы ты вернулась к нему?

— Не знаю. А какая разница?

— Я подумала, что, может быть, ты чувствуешь себя одиноко.

— О!

Сабрина подняла чертеж и сделала вид, что изучает его. Конечно, она была одинока. Одинока и напугана. Но так было уже целый год, с тех пор как она покинула Дентона. Она переехала в маленькую квартирку на первом этаже, ни с кем не встречалась, за исключением тех, кого видела в антикварном магазине Николса Блакфорда, где она работала до замужества. Шесть месяцев она жила одна, донимаемая телефонными звонками Дентона, его семьи, ее родителей, которые говорили, какая она глупая. Габриэль звонила из Парижа:

— Сабрина, теперь он успокоится, поскольку его отец умер и он унаследовал титул и поместье.

— Его отец умер год назад, — ответила Сабрина. — И ничего не изменилось.

Звонили другие друзья:

— Он обожает тебя, Сабрина. Его забавы — просто от избытка энергии. Ему надоест. Разве много мужчин так обожают своих жен? Ты даже не представляешь, какая ты счастливая.

«Я уже устала от его избытка энергии, — подумала она. — Я устала жить с таким ненадежным человеком. Я хочу иметь дом, детей, свое место в жизни». Но все, что она сказала, было:

— Мне нужно кое-что сделать в моей жизни, что никак не планируется Дентоном. Звонила Стефания:

— Хочешь, я приеду в Лондон?

— Не сейчас, — ответила Сабрина. — Я пугливая, но послушная. Я дам тебе знать. И мама сказала, что может приехать. Разве это не удивительно?

Лаура приехала, побыла немного и вернулась в Вашингтон. В ноябре Сабрина и Дентон пришли к соглашению, и она вернулась в дом на Кэдоган-сквер, который она когда-то отреставрировала. Теперь он принадлежал ей. А потом, с ноября по апрель, целый лондонский сезон, она никого не видела и не слышала телефонных звонков ни от кого из окружения Дентона. Она потратила долгие часы, работая в магазине Николса Блакфорда, и долгие вечера в своем изысканном, но пустом доме. Лондон стал холодным и чужим. Поговорить было не с кем. Кроме Стефании. Но телефонные разговоры со Стефанией были роскошью, потому что ей теперь приходилось считать свои деньги: на содержание дома, на магазин, который она планировала открыть. «Да, мама, — подумала она, — я решила вернуться к Дентону, чтобы получить защиту его семьи, его окружения. В те дни я не думала, что ждет меня впереди. По крайней мере, с Дентоном я всегда знала, чего он хочет. Я даже догадывалась в большинстве случаев, с кем он спит».

— Когда ты была здесь прошлой зимой, — сказала она вслух, — до соглашения об имуществе, я почувствовала себя так, как будто мне двенадцать лет, и хотела пойти с тобой и Стефанией по магазинам.

— Ты мне этого не говорила.

— Конечно, оставалось только устроится уютненько у тебя на коленях. Нелепо, да?

— Миледи, извините, — сказал плотник. — Все ли правильно в ваших планах? Эта стена не достигает потолка?

— Да, — ответила Сабрина, посмотрев на чертеж, который он держал в руках.

— Но вы будете слышать шум из магазина, даже если закроете дверь кабинета.

— Я надеюсь, что это будут голоса посетителей, и ничего не имею против.

— А, ну конечно, миледи.

— Почему ты так грустно говоришь о своем детстве? — спросила Лаура.

— Потому что ты никогда не позволяла сидеть на коленях, когда я была ребенком.

Воцарилось долгое молчание. Сабрина посмотрела на лицо матери и пожалела о том, что сказала. Зачем вспоминать прошлое, когда они научились быть подругами в настоящем? Лаура была горда и красива, а Сабрина была счастлива рядом с ней.

Она нарушила молчание:

— Что, по-твоему, мне следует сделать с новой стеной? Развесить полки или картины?

— А может быть, и то и другое? Картины здесь, а полки в углу? Или может быть, поставить мольберт?

— Мольберты? Замечательная мысль. На маленький ковер. Если бюджет позволит.

— Сабрина, почему ты не потребовала денег у Дентона? К тому времени, когда ты закончишь, у тебя немного останется?

— На шесть месяцев хватит, если я буду бережливой. Я не могла просить у него больше. Он так часто говорил мне, что я принадлежу ему, поэтому хотелось вырваться от него любой ценой. Конечно, драматично, но не практично. Я взяла только то, что мне необходимо для начала самостоятельной деятельности. Тебе не надо волноваться, мама, я давала бесплатные советы друзьям Дентона и родственникам несколько лет. Они знают, на что я способна. Почему я теперь не могу рассчитывать на успех?

«Если они придут», — подумала она. Она не сказала Лауре, что они избегали ее шесть месяцев. Ей было стыдно, как будто в этом была ее вина. И она не хотела, чтобы Лаура волновалась из-за нее.

— Конечно, тебя ждет успех, — согласилась Лаура. Она провела рукой по панельной стене. — Ты знаешь, я всегда мечтала об этом! О собственном магазине, вместо того, что бы перелетать с места на место и подбирать интересные вещи.

— Но ты можешь теперь завести магазин. Ты ведь постоянно живешь в Вашингтоне.

— О, теперь поздно. Я не могу начинать с самого начала, у меня нет твоей энергии. Я ее потеряла где-то при переездах из посольства в посольство. Я могу только помогать тебе с «Амбассадором». Я очень тронута тем, что ты выбрала такое название.

Сабрина обняла мать за плечи, и они смотрели, как плотники отделывают стену кабинета в будущем магазине. Выставочная комната — длинная и узкая с квадратным окном. Стены обшиты темными дубовыми панелями, потолок покрыт сделанными из штукатурки восьмиугольниками. Сабрина ощущала дрожь от удовольствия и удивления каждый раз, когда проходила в дверь… Это все принадлежит ей, она обратила мечты в реальность, наполнила свою жизнь новым содержанием и ритмами. Сабрина никогда не имела такого. От родителей она попала в пансион, оттуда — в университет, потом к Николсу, а затем к Дентону. Она никогда не жила по своим правилам и законам. Под влиянием чувств Сабрина раскинула руки.

— Разве все это не прекрасно?! — воскликнула она. Лаура улыбнулась, и Сабрина снова положила ей руку на плечи. Им обеим было хорошо. Им необходимо больше общаться, поскольку время шло неумолимо быстро. И им необходимо больше любви: давать и получать.

— Мама, спасибо, что ты приехала. Ты делаешь все на свете замечательным, и мне не так страшно, когда я рядом с тобой.

— Спасибо за то, что обращаешься ко мне за советами, — ответила Лаура. — За то, что даешь мне возможность, спустя столько лет, иметь магазин. Я думаю, что если мы ждем уже столько времени, то получим большинство вещей, которые хотим иметь. Сабрина, почему бы тебе не переехать в Америку? Мы были бы так рады. Нет ничего, что бы удерживало тебя в Лондоне.

— Нет, есть. Сейчас здесь мой дом. И я знаю Лондон лучше, чем любой другой город. Богатые люди, рынки, конкуренты. И старики. Особенно больные. Мерзкая правда заключается в том, что единственный путь забрать себе лучшие антикварные вещи и произведения искусства — это знать, кто умирает, чтобы иметь готовые наличные деньги, когда их имущество продают на аукционах. И у меня есть друзья в Лондоне.

— У тебя сестра и родители в Америке.

— Мама, пожалуйста, пойми меня. Я люблю всех вас, мне не хватает вас, но здесь я потерпела неудачу с Дентоном, и здесь я должна преуспеть самостоятельно. Я хочу выяснить, что же я могу сделать сама. Можешь ты понять это?

— Да, — сказала Лаура. Она сделала паузу. — Я думаю, что могу быть завистливой. — И впервые с тех пор, как Сабрине было пятнадцать, и она уехала из дома учиться в пансион, она обняла дочь и поцеловала ее.

— Я горжусь тобой, — добавила она. — И люблю тебя.