Когда на следующее утро Адам позвонил, Катринка уже ушла кататься на лыжах. Проведя бессонную ночь, она с трудом заставила себя встать, приняла душ, положила немного косметики на лицо, надела лыжный костюм и поднялась на подъемнике на вершину Корвача. Как всегда, движение было ее инстинктивной реакцией на боль: единственный способ не сломаться – это быть постоянно чем-либо занятой.

Потерять Адама было бы ужасно. Но, напомнила она себе, были и худшие времена, и она выжила.

Катринка старалась ни с кем из знакомых не общаться. Как только кто-либо из них приближался к ней, она, махнув рукой, бросалась вниз по трассе скоростного спуска. Она была не голодна и не стала обедать, а только время от времени останавливалась, чтобы выпить немного черного кофе. Ближе к вечеру Катринка поняла, что настолько измотана, что наконец-то сможет заснуть. Еще один спуск – и все. Она уже вспрыгнула в сиденье подъемника, чтобы подняться на Корвигилу, как вдруг появился Адам и, не обращая внимания на терпеливо стоявших в очереди, сел в сиденье рядом с ней.

– Я ищу тебя уже несколько часов, – сказал он.

Красная лыжная шапочка прикрыла его густые волосы. Усталость и беспокойство легли глубокими морщинами вокруг глаз. Он казался бледным, как будто тоже провел бессонную ночь. Она хотела услышать от него, что он любит ее и только ее, что все остальное было неправдой. Но, увидя мрачное и виноватое выражение его лица, она поняла, что вряд ли услышит эти слова. И тут она рассмеялась.

Когда Адам представлял себе возможную реакцию Катринки на его неожиданное появление, он не предполагал, что это может быть смех. Он сильно удивился.

– Вот так же мы когда-то встретились, – сказала она. Какой-то момент Адам растерянно пытался вспомнить ту встречу, затем его рот растянулся в улыбке, которую Катринка, несмотря ни на что, вынуждена была признать привлекательной.

– Я помню, – сказал он.

Яркое голубое небо стало вдруг серым, спустился туман, закрыв верхушки гор и окутав подъемник и все пространство вокруг. Закружились снежинки. Тишина казалась жутковатой. Они слегка раскачивались в сиденьях подъемника, чувствуя себя неловко, как двое незнакомых людей, которые ищут предлог, чтобы заговорить.

– Я собираюсь снять дом на Беверли-Хиллз, – наконец, сказал Адам. – Я думаю, мы должны попробовать пожить отдельно какое-то время.

– Ты хочешь развестись?

– Я не думаю, что нам нужно что-то предпринимать, пока мы в таком состоянии, – ответил он.

– И ты думаешь, я успокоюсь, если буду знать, что ты продолжаешь спать с Натали?

– Наши проблемы начались задолго до Натали.

– Угу, и путаться с моей лучшей подругой – не лучший способ их разрешить.

– Я не хочу говорить о Натали. Не о ней речь.

– Я хочу. – Если бы Адам сделал то, что часто делают мужчины в его возрасте, если бы он нашел глуповатую и неопытную девицу, достаточно наивную, чтобы он мог произвести на нее впечатление, но способную заставить его почувствовать себя снова молодым, Катринка могла бы это понять. Но обмануть ее с женщиной ее же возраста, с одной из ее лучших подруг, казалось ей очень жестоким поступком. Даже если бы она поверила, что у них настоящая любовь, что было совершенно невозможно, как бы она могла простить их? – Если ты хочешь сохранить наш брак, перестань встречаться с ней, – добавила она, потому что должна была это сказать.

– Нет, – сказал Адам. – Не сейчас.

Подъемник остановился, и она соскочила с него и отошла на несколько метров в сторону, поправляя очки и перчатки и ожидая, пока Адам подойдет к ней.

– Ты причинил мне так много боли, – сказала она, когда он подошел.

– Ты думаешь, мне было очень легко? – выпалил он, как всегда, думая в первую очередь о себе.

Ее гнев возобладал над разумом.

– Пошел ты… – сказала она резко и начала спуск с горы.

Он помчался за ней.

– Катринка, подожди. Мы должны поговорить.

– Я хочу получить развод, – прокричала она ему.

– Не глупи!

– Я хочу получить развод. – Она низко присела на лыжах, уменьшая сопротивление ветра.

– Катринка!

Она знала, что Адам, менее опытный и более осторожный лыжник, никогда не сможет догнать ее. Позднее, если захочет, он найдет ее в шале. Он будет ей звонить. Будут адвокаты, бумаги и бесконечные разговоры. Но сейчас ей доставило удовольствие – единственное, которое у нее осталось и будет еще в течение долгого времени – ускользнуть от него на лыжах.

Катринка преодолела свою обычную сдержанность и рассказала своим умирающим от любопытства подругам, которые не могли не заметить появление Адама и его неожиданное исчезновение, что у него роман и что она собирается подать на развод. К удивлению Катринки, ни Дэйзи, ни Марго, ни Лючия, казалось, не были поражены поведением Адама, хотя наотрез отрицали, что знали что-либо об этом, когда она спросила их. Они просто предполагали, что Адам, как и большинство мужчин, время от времени нуждается в небольшом развлечении, и уговаривали Катринку не торопиться, убеждая ее, что маленькая любовная интрижка не должна разрушить их брак. Они пытались дать ей разумный совет, но он звучал фальшиво. Марго не верила, что Тед был способен изменить ей. Лючия ушла бы от Ника, если бы смогла дознаться хоть до одного из его немногочисленных любовных приключений. Только Дэйзи, если бы такое случилось, возможно, отнеслась бы к неверности с высокомерным равнодушием. Но Стивен не предоставил ей такой возможности, и она надеялась, что и Риккардо не станет испытывать ее таким образом.

Когда они услышали, что соперницей Катринки оказалась Натали, их мнение изменилось, но ненамного. Они были шокированы, разгневаны, понимали все унижение и боль Катринки, но тем не менее предлагали ей подождать. Они убеждали Катринку, что Натали надоест Адаму и он вернется к ней. Если она любит его, почему бы не использовать шанс, чтобы сохранить брак?

Брак развалился. Катринка знала это. Ждать было больше нечего. Когда Адам бросит Натали – а она была уверена, что рано или поздно это произойдет, – он не вернется к ней, а найдет новую женщину.

– Он никогда не удовлетворен, – сказала Катринка своим подругам. – Он всегда хочет больше, чем имеет. Он хочет ребенка, а я не могу его дать ему. – Она начала плакать, и Лючия, пересев на диван поближе к ней, обняла ее и начала тоже плакать, думая больше о себе и Нике, чем о Катринке и Адаме. Скоро Дэйзи и Марго почувствовали, что и у них текут слезы по щекам, как только они вспомнили, какими молодыми, красивыми и влюбленными были Адам и Катринка в начале их совместной жизни.

На следующий день гости стали разъезжаться. Сыновья Риккардо с семьями уехали домой в окрестности Милана, Лючия – во Фьезоле, чтобы отвезти Паию в школу. Марго и Тед, Дэйзи и Риккардо – в Нью-Йорк. Катринка тоже намеревалась лететь в Нью-Йорк через Лондон, где у нее были запланированы встречи с руководством «Грэхема», но одна мысль вернуться в квартиру на Пятой авеню, которую она так тщательно обустроила, чтобы доставить удовольствие Адаму, была невыносимой. Поговорив с Анной, своей домоправительницей, с Робин, с управляющим обеих нью-йоркских гостиниц и убедившись, что все в порядке, она выслала Робин факсом список необходимых вещей и попросила переслать их ей немедленно через федеральную экспресс-почту. Затем она заказала себе билет на самолет в Прагу.

Спустившись вниз по Парижке от гостиницы «Интер-континенталь», где она остановилась, через старый еврейский квартал, мимо медленно разрушающейся синагоги, вдоль широкой улицы с жилыми зданиями в современном стиле, авиаагентствами, книжными и промтоварными магазинами и двигаясь по направлению к Старо-местной, площади, первое, что Катринка заметила, это то, что после семнадцати лет ее отсутствия все вокруг выглядело весьма обшарпанным и запущенным. Затем она увидела признаки возвращения города к жизни. Несколько свежевыкрашенных витрин магазинов привлекали внимание пражан, они улыбались и что-то оживленно обсуждали. Общий настрой был радостным и оптимистичным. И уже можно было представить себе, что эта улица вскоре вновь станет похожа на парижский бульвар, который она когда-то старалась напоминать. И Старо-местная площадь с башенными часами пятнадцатого века и сказочными украшениями на фасадах, если ее слегка подремонтировать и подкрасить, будет напоминать декорации диснеевского фильма. Весь город был похож на Рип ван Винкля, который пробуждался от долгого кошмарного сна.

Несколько часов бродила Катринка по городу, и на нее обрушилась волна воспоминаний: здесь она гуляла вдоль берегов Влтавы, мимо ФАМУ, в которой учился Томаш, вот кафе «Максимилианка», место их пирушек. Карлов мост, извивающиеся улочки Малой страны с очаровательными домиками под черепичными крышами, в одном из таких домиков в маленькой спальне она и Ми-рек Бартош когда-то были любовниками. Старые ступеньки Градчан, внутренний дворик замка, собор. Она вошла внутрь и долго сидела под его уходящими ввысь готическими сводами, купаясь в золотистом свете, который проникал через желтые стекла верхнего ряда окон; она не столько молилась, сколько старалась отделаться от путаных и мрачных мыслей, которые мучили ее. Затем уже другой дорогой – мимо усыпальницы Лоретто и комплекса Карлова университета – она вернулась в гостиницу.

Утром Катринка взяла напрокат «шкоду», положила в багажник свои чемоданы и за два часа доехала до Свитова. Знакомый пейзаж, невысокие, покрытые снегом холмы и темные сосновые леса успокоили ее. Она всюду чувствовала умиротворяющее присутствие Иржки и Милены.

Доехав до уличного рынка в Свитове, Катринка остановила машину и вышла из нее. Когда она шла вдоль прилавков, заполненных фруктами и овощами, цветами и одеждой, люди, которые когда-то работали с ее отцом или матерью, соседи, знакомые, старые школьные друзья узнавали ее и останавливались, чтобы поздороваться Их имена Катринка вспоминала удивительно точно и быстро. «Добрый день», – повторяла она вновь и вновь, улыбаясь или здороваясь за руку. Все хотели знать, как она живет, и Катринка пыталась в двух словах рассказать им о себе. Твои родители гордились бы тобой, говорили ей, и все радовались ее успеху. У людей появились возможности добиться успеха, значит, с завистью к удаче других будет, наконец, покончено. Когда они спрашивали, замужем ли она, Катринка отвечала «да». Дети? Детей пока нет. Все ее утешали: жаль, но еще есть время, и переходили на разговор о своих делах.

Катринка купила два больших букета цветов и поехала в горы, на кладбище, где были похоронены ее родители. Она очень осторожно вела машину по разбитой дороге, между соснами и могильными плитами, в поисках знакомых примет фамильного захоронения, наконец нашла его и остановилась. День был серый, казалось, что вот-вот пойдет снег, легкий туман окутывал высокие деревья и могилы. В тишине кладбища можно было уловить какие-то неясные звуки, похожие на послания из далеких миров. Глаза Катринки наполнились слезами. Она сбросила снег с черной мраморной плиты, положила цветы и села рядом, прислушиваясь. Она была уверена, что и ей будет послание. Но она ошиблась; просидев час, она онемела от холода и вернулась к машине. Только возвращаясь по знакомой дороге в город, она поняла, что впервые за последние дни ощутила полное душевное равновесие.

В Свитове она проехала по местам своего детства: школа, в которую ходила, спортивный комплекс, где работал Иржка, технический колледж, в котором преподавал Ота. Она поднялась на холмы, возвышающиеся над городом, нашла дом, в котором они жили с Томашем, и дом ее дедушки и бабушки. Она постучала в дверь и попросила разрешения осмотреть дом. Проживавшие в нем средних лет муж и жена посмотрели на нее подозрительно и не пустили ее – в их глазах читалась боязнь, что она попытается отобрать у них дом, пользуясь правами бывшей владелицы. Многие собственники, чье имущество было национализировано во время коммунистического правления, подавали в правительство заявления о возвращении им собственности – демократия и капитализм возвращались в Восточную Европу. Но Катринка не намеревалась этого делать. Она надеялась, что теперь будет часто приезжать в Чехословакию и что для нее будет лучше иметь квартиру в Праге или дом за городом. Она извинилась перед этими людьми за беспокойство и вернулась к машине очень расстроенная. Ей так хотелось увидеть бабушкин сад, ее розы.

Следующая дверь, в которую она постучала, была дверь Оты Черни. В первый момент он, казалось, не узнал ее: он вышел к ней спросонья и подумал, что ему все еще снится сон.

– Катринка, золотце, – в конце концов, пробормотал он и обнял ее за плечи. – Я не могу поверить. Заходи, заходи.

Волос на голове у него уже почти не было, годы испещрили его лицо морщинами, но он оставался высоким, атлетического сложения мужчиной. Он все еще катался на лыжах, хотя ему уже стукнуло шестьдесят девять. С тренерской работы он ушел четыре года назад и по-прежнему пил слишком много пива.

– Хочешь пива? – спросил он.

– С удовольствием, – ответила она.

Он провел ее в маленький холл с гарнитуром мягкой мебели зеленого цвета, точно такой же, какая была у ее родителей.

Ольга умерла шесть лет назад от цирроза печени, и Ота женился во второй раз на симпатичной пухленькой женщине, вдове с тремя детьми, таким образом, у него была семья, то, что всегда он хотел.

– Семь внуков, – сказал он гордо Катринке.

Его жена Мария настаивала, чтобы Катринка оставалась на ужин и переночевала у них. Катринка собиралась остановиться в единственной гостинице Свитова, но не заказала номер заранее, и поэтому с радостью согласилась.

– Я приготовлю гуляш, – сказала Мария. – Я думаю, он тебе понравится. И паланчики.

– О, – сказала Катринка, – как это прекрасно звучит. Уже много лет я не ела ничего чешского, тем более домашнего приготовления.

Они ужинали за столом на кухне, и Катринка рассказала им в сильно измененном виде историю своей жизни, затем с удовольствием выслушала их рассказ о детях и внуках. Около десяти вечера Мария извинилась и ушла спать, не столько потому, что устала, а просто поняла, что Ота хочет побыть наедине с Катринкой.

– Она хорошая женщина, – сказал Ота, когда она ушла.

– Ты заслужил такую.

– У тебя хороший муж? – спросил Ота, взяв сигарету из мятой пачки «Спарта».

– Ты все еще куришь? – сказала Катринка неодобрительно.

– Уже не так много. Мария ругается. Хотя какое это имеет значение в моем возрасте? – И он замолчал.

– Я собираюсь разводиться, – наконец, ответила Катринка. – Ее слова прозвучали странно и неправдоподобно.

Но Ота сразу поверил. Он знал: что-то беспокоит ее.

– И ничего нельзя сделать? – спросил он. Катринка покачала головой.

– Не думаю.

– Я знаю, ты всегда принимаешь правильные решения. Всегда.

– Не всегда.

– А… ничего, – сказал он печально. – А кто всегда? Он сделал длинную затяжку и добавил:

– Важно потом не испытать сожалений. – Он-то был полон ими.

– Мне жаль, что я тебя подвела.

– Ты должна обо всем забыть. Это было давно. И сейчас я помню только то, что ты доставила мне когда-то радость, золотце.

Они просидели еще несколько часов, вспоминая общее прошлое, затем Ота показал Катринке ее комнату, поцеловал ее на ночь и ушел спать. Комнатка была маленькой, похожей на ту, в которой она жила в детстве, в ней стояла тяжелая, светлого дерева мебель, которую нельзя было назвать модной, но, по крайней мере, можно было достать в Чехословакии в 50-х годах. Катринка переоделась, спустилась в ванную, умылась, почистила зубы, затем вернулась в свою комнату, откинула пестрое покрывало на узкой кровати и легла. Чувствовался запах лаванды, время вернулось назад, и она ощутила себя снова девочкой. Катринка погрузилась в глубокий сон без сновидений, который не прерывался, пока она не услышала легкий шум на кухне и не почувствовала сильный запах кофе, который, казалось, наполнил весь дом.

Из Свитова Катринка поехала на ферму, чтобы повидаться с тетей Зденкой. Ферма имела запущенный вид – заборы чуть не падали, здания нуждались в большом ремонте. Тетя в письмах убеждала ее, что у них в последние годы все идет хорошо, что благодаря деньгам, которые Катринка регулярно посылала им, они смогли не только отремонтировать сельскохозяйственные машины, но и купить одежду, новую машину и холодильник и даже съездить в отпуск отдохнуть.

В свои семьдесят лет тетя Зденка была еще подвижная и энергичная. Франтишек, который был на два года моложе Катринки, стал красивым и сильным мужчиной, как всегда, он был полон озорства. Его жена Олинка, крепкая и надежная женщина, управляла им с любовью, помогая на ферме и сохраняя хорошее чувство юмора. У них было трое детей: двое рослых сыновей и очаровательная девочка по имени Милена, которая унаследовала рыжие волосы и обманчивую внешнюю хрупкость своей бабушки. Она следила за Катринкой влюбленными глазами и жадно слушала ее рассказ о жизни в Соединенных Штатах.

– Ой, как бы я хотела увидеть это, – вздохнула она.

– Как-нибудь ты приедешь навестить меня, – сказала Катринка. – И очень скоро. Мы прекрасно проведем время.

Двоюродный брат Катринки Олдржич с семьей переехал жить в Брно, где преподавал в университете.

Она провела на ферме три дня, гуляла по заснеженным полям с юными сыновьями своего двоюродного брата, каталась на коньках по замерзшему пруду, где когда-то Иржка учил ее плавать, сидела по ночам у камина, играла на гитаре, которую оставил Олдржич, пела польки, которые она помнила с детства.

Катринка чувствовала, что до отъезда из Чехословакии она должна увидеть еще одного человека, и сила этого чувства ее немного беспокоила. Тем не менее, приехав в Прагу, она позвонила Миреку Бартошу. Ответила молодая женщина. Она положила трубку рядом с аппаратом, и Катринка услышала, как она произнесла:

– Папа, тебя к телефону.

«Его дочь», – подумала Катринка.

Голос Мирека был более тонким, чем она его запомнила. Он, казалось, был и удивлен, и обрадован услышать ее. С восторгом согласился пообедать с ней и предложил кафе «Максимилианка», в память о прошлом, но Катринка пригласила его в маленькое кафе в гостинице «Европа» на Вацлавской площади.

Катринка приехала раньше Мирека, села на изогнутый стул в зале кафе и стала его изучать. Внутренняя отделка «Европы» нуждалась в хорошем косметическом ремонте, и Катринка прикинула, что бы она сделала, если бы купила эту гостиницу, во что она и Карлос могли бы превратить ее, приложив немного сил. Но затем она вспомнила, как много ей еще предстоит сделать в ближайшее время, и ее неожиданный порыв деловой активности угас; вдруг она почувствовала себя несчастной и одинокой. Ее глаза наполнились слезами, и когда она вынула из сумочки носовой платок, бормоча что-то по-английски, знакомый голос весело произнес:

– Не говори мне, что я уже заставил тебя заплакать.

Подняв голову, Катринка увидела пожилого человека, все еще крупного и широкоплечего, но слегка сутулого, с редеющими седыми волосами и морщинистой кожей. Только темно-карие глаза напоминали того энергичного, сексуального мужчину, которого она когда-то знала. Катринка почувствовала и ужас, и облегчение. Остатки романтического чувства, которое она сохранила к нему, мгновенно улетучились, и все ее волнения по поводу встречи с ним исчезли. Она поднялась и обняла его.

– Милая, – сказал он тихо, – какой приятный сюрприз услышать твой голос. Как приятно увидеть тебя.

Они заказали вино из Моравны и маленькие бутерброды с холодным мясом и рыбой. За едой они рассказали друг другу об основных событиях в своей жизни. Мирек ушел на пенсию. Власта перенесла инсульт и с тех пор находится в больнице, так как дома за ней некому ухаживать. Сейчас он живет вместе с сыном и невесткой в одной квартире.

– Значит, вот кто подошел к телефону, – сказала Катринка. – Я думала, это твоя дочь.

– Ах, нет, она живет с мужем и детьми не очень далеко отсюда. Она кинорежиссер, ты знаешь. Гораздо лучший, чем ее отец, более смелая, в этом она похожа на твоего друга Томаша.

Катринка рассказала ему о последнем фильме Томаша и затем о своем разводе.

– У тебя нет детей? – спросил он. – Она покачала головой. – Извини, милая, – сказал он.

Катринка посмотрела на него.

– Ты знаешь, где он? – спросила она и поняла, почему она так стремилась увидеть его. Она никогда не могла полностью отделаться от подозрения, что Мирек все-таки знает, что стало с их сыном.

– Нет-нет, я не знаю. Циммерман не захотел мне сказать. Я бы тебе сообщил, если бы знал. Ты была так несчастна, я тоже сильно переживал.

Он заплакал, слезы на его морщинистых щеках вызывали у Катринки жалость к нему, которая подавила ее гнев. Она наклонилась вперед и погладила его по руке.

– Все нормально, – сказала она. – Это не твоя вина. Ты сделал то, что должен был сделать. Мы сделали все, что могли сделать.

На следующее утро Катринка улетела из Праги во Франкфурт и оттуда в Нью-Йорк. Обычно она прекрасно переносила воздушные путешествия, но на этот раз полет казался бесконечно долгим и изнурительным. Ощущая страх перед тем, что ее ждет по возвращении, она не смогла заснуть и была совершенно измучена. Увидев своего шофера Лютера на пороге зала таможенного контроля, она почувствовала облегчение. Как обычно, встречные провожали ее взглядом, когда узнавали, и Катринка заставляла себя выглядеть спокойной и счастливой, отвечала улыбкой тем, кто приветствовал ее, в то время как Лютер следил за тем, чтобы никто не подходил слишком близко к ней. Когда они подошли к своему «мерседесу», Лютер открыл дверцу автомобиля, и она увидела Дэйзи.

– Я подумала, что ты, возможно, захочешь увидеть знакомое лицо, – сказала она.

– Я сейчас вернусь, – сказал Лютер, закрывая дверцу, и подошел к багажнику, чтобы помочь носильщику положить вещи. Катринка радостно рухнула в объятия Дэйзи.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила Дэйзи с некоторым испугом, заметив, какой бледной и уставшей выглядела Катринка.

– Да. Намного лучше. Сейчас я готова ко всему. Мне уже пора ехать домой, – сказала она.

– Ты выглядишь такой усталой, бедняжка.

– Я совершенно не могла спать в самолете со всеми этими проблемами в голове. Как Стивен?

Дэйзи помолчала минутку и затем сказала:

– Он умер на прошлой неделе.

– Ой, Дэйзи, я очень сожалею.

– Мы все были с ним до конца. Я и дети. – Она слегка повела плечами. – Уже пора.

– Да. – Она тряхнула головой, как будто пытаясь отделаться от чего-то. – Бедный Стивен.

– Я помню его таким, каким впервые встретила его.

– Он бы этого и хотел, – Катринка улыбнулась.

– Да, – согласилась Дэйзи. – Он бы этого хотел.

Дэйзи вошла в квартиру вместе с Катринкой, чтобы та не чувствовала себя одинокой, и осталась с ней пообедать. Обычно в это время Адама не бывало дома. На сей раз казалось, что квартира буквально кричала о его отсутствии. Катринка слегка притронулась к тому, что приготовила встревоженная Анна.

– Где Картер? – спросила Катринка.

– В Лос-Анджелесе, с господином Грэхемом, – ответила Анна.

– Да, конечно, – Катринка положила вилку на тарелку, салат с тунцом остался почти нетронутым. У нее не было аппетита, и глаза слипались.

– Пора немного поспать, – заметила Дэйзи, сопровождая ее по длинному коридору в большую спальню, а затем первая вошла в комнату, и пока Катринка стояла еще в дверях, подошла к шкафам и распахнула дверцы.

– Подлец, оставил здесь свою одежду, – заявила она.

– Я думаю, он поехал прямо в Калифорнию, – сказала Катринка слабым голосом. Она чувствовала себя слишком усталой, чтобы расстроиться. Или, возможно, ей уже было просто все равно?

– Послушай, я не хотела оставлять тебя одну, когда ты это увидишь. Я помню, когда Стивен ушел, это было ужасно, придя домой, увидеть его одежду, висящую в шкафу.

– Может быть, пустой шкаф и хуже.

– Да, – согласилась Дэйзи. – Я думала об этом тоже. – Она задернула шторы, подождала, пока Катринка переоденется и ляжет в постель.

– Ты настоящий друг, Дэйзи, – сказала Катринка.

– И ты тоже, – ответила Дэйзи, улыбаясь. – Постарайся заснуть, – сказала она, уходя.

К своему удивлению, Катринка проспала всю оставшуюся часть дня и всю ночь, не просыпаясь до девяти часов утра. Поднявшись, она приняла душ и вымыла голову, надела удобную домашнюю пижаму и, захватив кофейник с черным кофе, направилась в свой кабинет сделать несколько телефонных звонков. Она поговорила с Робин и главными управляющими всех трех гостиниц «Грэхем», назначила встречи на вторую половину дня, позвонила адвокату, который занимался разводом Дэйзи, и договорилась с ним о встрече на завтра. Когда она разговаривала с ним, позвонили по другому домашнему телефону, и минуту спустя Анна просунула голову в Дверь и одними губами сказала, что это Адам.

– Где тебя черти носят? – спросил он, как только она поздоровалась.

– Не твое собачье дело, – ответила она. Всякое желание быть вежливой испарилось, как только она услышала раздражение в его голосе.

Дальше разговор был и того хуже, пока, наконец, Катринка, дрожа от гнева, не бросила трубку. Может быть, она не хочет развода, может быть, она любит Адама и будет убита горем, если это произойдет, но вдруг неожиданная мысль пронеслась в голове: если он уйдет, то унесет с собой свое постоянное недовольство. Она почувствовала облегчение, как будто ее выхватили из-под колес поезда. Но эта мысль мгновенно исчезла, а унижение, боль, гнев и печаль вновь охватили ее.

Снова зазвонил телефон, и, боясь, что это был Адам, Катринка подождала, пока Анна поднимет трубку. Это была Робин из гостиницы «Прага».

– Поль Цейс пытается связаться с тобой. Он говорит, что это очень важно. Ты хочешь, чтобы я связала тебя с ним?

– Пожалуйста. И побыстрее. – Волна возбуждения охватила Катринку, у нее перехватило дыхание. Цейс никогда до этого не звонил ей. Он, конечно, не стал бы делать это только для того, чтобы сообщить ей, что ему не удается найти ее сына. Положив трубку, она начала просматривать папку с почтой, которую ей оставила Робин, но все ее внимание было сосредоточено на лампочке телефонного аппарата, которая загоралась на какую-то долю секунды раньше, чем раздавался звонок. Ну почему Робин так медлит, недоумевала она.

– Еще кофе, миссис Грэхем? – спросила Анна, стоя в дверях, ее лицо было озабочено.

– Нет, Анна, не надо больше кофе. Немного ромашкового чая, пожалуйста. Я думаю, и так уже слишком много кофеина.

Снова зазвонил телефон, и Катринка, слегка вздрогнув, подняла трубку.

– Да?

– Поль Цейс, – сказала Робин.

– Миссис Грэхем?

Катринка узнала тихий, четкий голос Поля Цейса.

– Вы что-то узнали? – спросила она возбужденно.

– Не совсем, – ответил он.

Незнакомая нотка обеспокоенности звучала в его голосе.

– Что такое? – спросила она.

– Мы делали все, как вы сказали. Мы получили заявление от Эрики Браун, подписанное ею. – Он замолчал.

– И что? – нетерпеливо спросила она.

Он продолжал свой рассказ, медленно и с большой осторожностью выбирая слова, как если бы английский язык был незнаком ему. Он сказал Катринке, что показал доктору Циммерману копию заявления Эрики Браун, сделанного под присягой, и заявления двух других людей, которые согласились на это, узнав, что Эрика заговорила, а также другие доказательства, собранные детективами Цейса за эти годы. Циммерман был просто потрясен количеством доказательств и совершенно сломлен. Он хотел знать, может ли быть уверен, если скажет Катринке, где искать сына, что она не будет мстить.

– Я сказал ему, что остается только полагаться на ваше снисхождение.

Катринка рассмеялась:

– Что касается его самого, то пусть он надеется на мое хорошее отношение, но я обещала Эрике.

– Да, он не заблуждался насчет вашего отношения к нему.

– Ненавижу его, – поправила Катринка.

– Да.

Вошла Анна с ромашковым чаем на подносе, поставила его на стол перед Катринкой и вышла.

– Он очень боялся, что вы используете то, что вам удалось узнать, чтобы уничтожить его.

– Как бы я этого хотела.

– И чтобы не испытать того позора, ну, в общем… – Цейс говорил, запинаясь, что было совершенно не похоже на него. – Именно поэтому, я думаю, он покончил с собой.

Это было совсем не то, что она ожидала услышать.

– Что? – переспросила она, совершенно уверенная, что она что-то не поняла.

– Он застрелился сегодня утром. В своем офисе в Мюнхене.

– Нет, – прошептала Катринка с ужасом.

– Он не оставил ни записки, ни объяснения.

– Застрелился? – повторила она. – Но почему? Единственное, что от него требовалось – это сказать, где найти моего сына.

– Я полагаю, что он не поверил, что вы не станете ею преследовать по суду, миссис Грэхем. Я полагаю, что он не поверил, что вы не захотите отомстить. Смерть, должно быть, показалась ему предпочтительнее, чем потеря доброго имени, потеря всего. – Он помолчал некоторое время, затем с трудом продолжил: – Есть еще одно. – Катринка ждала, зная, что это также вряд ли будет хорошей новостью. – Он уничтожил всю свою картотеку. Если там что-то и было, что могло бы привести нас к вашему сыну, все пропало.

Отчаяние охватило ее. Циммерман был единственной зацепкой в поисках ее сына, и сейчас он ускользнул от нее, лишив себя жизни, а ее – надежды.

– Я, конечно, пришлю вам письменный отчет, – сказал Цейс. – Но я подумал, что вы захотите узнать обо всем как можно скорее.

– Спасибо, – сказала Катринка.

– Я очень сожалею, миссис Грэхем.

– Да, – сказала она. Катринка слышала, какой попрощался, и заставила себя сказать «до свидания» перед тем, как положить трубку. «Я потеряла все, – подумала она. – Все на свете, что я любила. Все».