Поскольку Адам не сопровождал Катринку, она решила отправиться в Париж на «Конкорде» и повидаться с Полем Цейсом.

В офисе Цейса со времени ее последнего посещения особых изменений не произошло. Можно было даже сказать, что их не произошло и со дня ее первого визита сюда девять лет назад. Несомненно, они обновили краску на стенах и перестелили ковры, однако все новое совершенно не бросалось в глаза. И сам Цейс оставался прежним – спокойным, бесцветным человеком в своих роговых очках, больше похожим на бухгалтера, чем на детектива. В этот раз он был так же невозмутим, как всегда.

– Чтобы найти иголку в стоге сена, требуется время, – ответил он на ее замечание относительно тех огромных денег, которые она потратила, ничего не добившись. – Если вы хотите прекратить это дело, – заметил он, пожав плечами, – это будет целиком ваше решение.

– Ну вы хоть как-то продвинулись? – спросила она, как всегда не желая принимать это решение.

– Кто знает? Бумажный след пока нас никуда не привел, но еще рано говорить, что это тупиковый вариант. Я думаю, довольно скоро одно из имен в списке господина Клайзера приведет нас к вашему сыну.

Господин Клайзер был адвокатом, ныне уже умершим, который занимался усыновлением детей, и большая часть времени Цейса и денег Катринки ушли на то, чтобы проследить судьбу его бывших клиентов в надежде найти того, кто усыновил ребенка Катринки.

– Скоро? – прошептала Катринка, в ее голосе прозвучали нетерпение и отчаяние.

– Прежде чем вы примете решение, я хочу обсудить с вами один вопрос. – Цейс отпил немного кофе, принесенного секретаршей, затем продолжил: – За эти годы мы собрали материал, которого хватит на возбуждение дела против Циммермана. Правда, все улики пока косвенные, однако имеются доказательства, что он не только нелегально продавал младенцев, но и сфабриковывал фальшивые документы для вывоза их из Германии. Единственное, чего нам не хватает – это человека, который бы подтвердил на суде то, что нам известно.

– Полагаю, вы предлагали людям деньги, чтобы они заговорили.

И опять Цейс пожал плечами:

– Разумеется. По той или иной причине все они считали, что для них будет лучше промолчать. Но теперь, я полагаю, что некто расскажет вам всю правду.

Катринка сразу же поняла, что он имеет в виду.

– Вы думаете, Эрика Браун? Она ничего не знает, иначе она рассказала бы мне давным-давно.

– Может быть, если бы она любила вас больше, чем Циммермана. Вы в это не верите?

– Нет, – сказала Катринка. Мысль о том, что Эрика была влюблена в доктора, пришла ей в голову не сразу, а как-то постепенно, поскольку это могло быть единственным объяснением ее слепоты относительно Циммермана. – Но даже если вы и правы – а я все еще не верю, что она знала о его делах, – она никогда не скажет или не сделает ничего такого, что повредило бы ему.

– Вы знаете, что его жена умерла?

– Да. Эрика сказала мне об этом, когда мы виделись в последний раз.

– А то, что он опять женился полгода тому назад?

– Нет, – сказала с удивлением Катринка. Она была так занята, что не звонила Эрике больше двух месяцев.

– Как вы можете себе представить, Эрика совершенно разъярена. Если вы с ней поговорите…

– А потом?

– Когда мы получим свидетеля, мы передадим дело в суд.

«Это оружие, – думала Катринка, глядя на окна. – Наконец-то появилось оружие против него». Она повернулась к Цейсу:

– Я дам вам знать, – сказала она. Встав, она протянула ему руку и, когда он пожимал ее, добавила: – Продолжайте искать моего сына.

И опять Катринка изменила свои планы. Вернувшись в гостиницу, она попросила служащего заказать ей билет на самолет до Мюнхена, а оттуда до Цюриха и далее в Сан-Мориц. Затем она позвонила Дэйзи, у которой жила, чтобы предупредить ее, что она приедет поздно, и попросила ее передать Адаму, если он позвонит, что она в пути.

– У тебя там нет любовника, а? – спросила Дэйзи, которая отправила Бьерна Линдстрема в Лос-Анджелес и теперь крутила любовь со скульптором Рикардо Донати. Как раз в его шале в Сан-Морице Дэйзи и пригласила Катринку с Адамом и нескольких друзей.

– Господь не велит, – смеясь, ответила Катринка. – Мне хватает Адама.

Только когда самолет приземлился в Мюнхене, Катринка подумала, что и представления не имеет, дома ли Эрика Браун. Однако ей повезло. Эрика ответила на телефонный звонок и сразу же пригласила ее к себе. Катринка взяла такси и вскоре сидела напротив своей старой подруги за столом в ее большой кухне, в которой они когда-то провели за разговорами столько времени. Эрика похудела, ее пышная красота несколько поблекла, светлые волосы начали седеть, на лице появились морщины страдания.

– Ах, моя дорогая, – приговаривала она, угощая Катринку холодным мясом с картофельным салатом, который она для нее приготовила, – я так рада тебя видеть.

На мгновение забыв об истинной цели своего приезда, Катринка слушала рассказ Эрики о напрасно прожитых годах, в течение которых она ждала человека, который не любил ее, который просто использовал ее, как использовал всех, с кем встречался на своем пути. Она бросила работу в клинике и жила на свои сбережения, слишком много времени проводя наедине с бутылкой.

– Ну почему я была такой дурой, – говорила она, раскачиваясь на своем стуле с прямой спинкой, – как только я могла поверить, что когда-нибудь он бросит свою жену и женится на мне?

– Ты красивая, добрая, потрясающая женщина, – сказала Катринка, и в голосе ее звучали нежность и забота. – Столько мужчин хотели бы жениться на тебе. Ты просто выбрала не того.

Эрика налила себе еще один бокал своего любимого «Рейнского» и залпом выпила его.

– Его новая жена очень богата. Я думаю, он спал с ней до того, как умерла его первая, – продолжала она.

– Забудь обо всем. Начни новую жизнь.

– Тебе легко говорить, – сказала Эрика, – ты еще молодая. Со мной все сложнее.

– Ты не старая. Тебе нет и пятидесяти пяти, – сказала с нетерпением Катринка. – Противно смотреть, как ты переживаешь из-за этой крысы. Когда я только вспоминаю, что он сделал мне, тебе, многим другим…

– Ты была такой молодой, неопытной. Он действовал исключительно в твоих интересах, – сказала Эрика, по привычке защищая его.

– То, что он сделал, было ужасно. Это было аморально и незаконно. Он воспользовался моей слабостью. Он продал моего ребенка, он продавал других детей, он вывозил их из Германии по фальшивым документам и нажил на этом состояние. Он заслуживает наказания.

Эрика поставила на стол свой бокал и внимательно посмотрела на Катринку.

– Так вот почему ты приехала, – сказала она.

– Да, – тихо ответила Катринка. – Только сегодня я узнала, что он женился во второй раз. Я приехала, даже не подумав, как это могло расстроить тебя. Прости.

Эрика повела плечами:

– Мне нужно было догадаться.

– Эрика, ты знаешь, как я тебя люблю. Как я благодарна тебе.

– Почему ты благодарна мне? – спросила Эрика с горечью. – Я подозревала, чем он занимается, но не могла заставить себя поверить этому. Это было вначале. А потом, позже, когда я уже была уверена, я не пыталась остановить его. – Она заплакала. – Но, моя дорогая, я тогда не знала, даю слово. Я сделала то, что считала для тебя наилучшим.

– Я знаю. Я знаю, – пыталась ее успокоить Катринка. – Она не чувствовала неприязни к этой женщине. Вся ее злость, вся ее ненависть были направлены исключительно против Циммермана.

– Через несколько минут Эрика вытерла слезы, отпила еще вина и спросила:

– Что ты хочешь, чтобы я сделала? – И когда Катринка вопросительно посмотрела на нее, та пояснила – О чем ты меня хотела попросить?

Катринка медлила. Имела ли она право заставлять эту несчастную женщину страдать еще больше? Но желание найти своего ребенка пересилило эту жалость. Она рассказала Эрике о Цейсе и о тех уликах, которые он собрал против Циммермана.

– Нам нужно, чтобы ты подтвердила то, что мы уже знаем, – сказала она, закончив свой рассказ. – Если ты это сделаешь, я смогу заставить его рассказать, где мой сын.

Эрика встала из-за стола, открыла еще одну бутылку вина и налила в два бокала, не говоря при этом ни слова. Наконец, она произнесла:

– Я сделаю это для тебя, но поклянись мне, что ты никогда не используешь это в суде.

Катринка была в нерешительности. Вообще-то она и не собиралась этого делать, но она терпеть не могла давать обещания, которые, возможно, не сможет выполнить.

– Поклянись мне, – настаивала Эрика.

– Клянусь, – наконец произнесла Катринка.

Перед отъездом Катринка заставила Эрику пообещать, что та начнет искать работу, как только закончатся выходные, и проведет Пасху с ней и Адамом на вилле «Махмед». Эрика не сразу согласилась приехать на виллу, она упрямо твердила, что ей вообще не хочется ничего делать.

– Это все изменится, как только ты найдешь работу, – заверила ее Катринка, которая была абсолютно убеждена, что работа лечит все.

Из аэропорта она позвонила Полю Цейсу и сказала ему, что Эрика готова сделать под присягой заявление, но без согласия Катринки он ничего не должен делать с ним. Затем она позвонила управляющему одного агентства по моделированию и порекомендовала ему Эрику для работы приемщицей.

В небольшом аэропорту Сан-Морица Катринку поджидал автомобиль, и она с удовольствием рухнула на его мягкое кожаное сиденье. Вскоре, однако, ей пришлось немного встряхнуться, встретившись с Дэйзи, Риккардо, его двумя сыновьями, их женами и детьми, Лючией, ее дочерью Паией и Йенсенами. Все они жили в шале. В их лицах сквозило любопытство, однако Катринка слишком устала, чтобы что-нибудь объяснить, и попросила отвести ее в свою комнату. Она быстро приняла душ, повалилась на шикарную перину старинной резной деревянной кровати и моментально заснула.

Ей казалось, она проспит несколько дней, но в семь утра она была на ногах, раньше чем все остальные гости. Риккардо тоже уже проснулся, и они стали болтать о Дэйзи, которая накануне расстроилась из-за телефонного разговора с дочерью. Оказывается, Стивена с воспалением легких положили в больницу. Все знали, что для больных СПИДом воспаление легких представляло смертельную опасность.

– Как только закончатся каникулы, она поедет в Нью-Йорк, – сказал Риккардо.

– Вы с ней поедете? – спросила Катринка.

– Ну, может быть, на какое-то время. Мне нужно работать, и, кроме того, – добавил он, улыбаясь, – скульптору не так легко перевезти свою студию.

Примерно одного возраста с Дэйзи, Риккардо во многом был ее противоположностью. Он большой и неопрятный, она миниатюрная и аккуратная, он застенчив, она общительна, он привязан к своей студии во Фьезоле, она любила путешествовать по всему миру. Но за полтора года, что они были вместе, они, кажется, научились преодолевать эти различия. Хотя Дэйзи и оставила за собой свои квартиры в Лондоне и Нью-Йорке, она продала свой дом в Суррее и купила старинный фермерский дом пятнадцатого века недалеко от Флоренции, поблизости от Лючии. Там она и проводила большую часть своего времени, чтобы быть рядом с Риккардо. А он несколько раз в году отрывался от работы, чтобы составить компанию Дэйзи в некоторых из ее поездок. Тот образ жизни, который они вели, устраивал их обоих. Но Катринка подумала, что всегда очень легко бывает вначале, когда люди только начинают любить друг друга. Они готовы на все, чтобы сделать приятное другому. Проблемы начинают появляться позже.

После первого же спуска с горы Катринка почувствовала, как поднимается ее настроение. Светило солнце, воздух был светел и прозрачен, зимний пейзаж – великолепен. Аквамариновое небо, покрытые снегом горы, тросы подъемника, сосны, яркие фигуры лыжников, мчавшиеся с горы. Ее тело рассекало пространство, и она наслаждалась скоростью и волнением, свежестью воздуха, напряжением мускулов во время быстрых резких поворотов. В эти мгновения все, кроме радости движения, было забыто.

Время от времени она видела Риккардо и его двух сыновей или Теда Йенсена, который выглядел вполне бодрым и довольным. Вот уже три года он не пил, и дело его приносило неплохой доход. Она приветствовала их взмахом лыжных палок и продолжала спуск, не желая нарушать тот душевный покой, который она в данный момент испытывала. Когда она решила передохнуть и пообедать, она увидела, что Лючия прошла в ресторан прямо перед ней. У Катринки даже появилось желание выждать и вернуться к ресторану позже, чтобы не потерять приобретенного душевного покоя. Однако Лючия увидела ее и улыбнулась, так что Катринке пришлось примириться с неизбежным, и она подошла к ней.

– Как дела? – спросила она, усаживаясь за стол.

Лючия улыбнулась, ее ореховые глаза на секунду потеплели.

– Ты сегодня улизнула от нас утром, мы даже не успели спросить, чем ты там занималась, – сказала она.

– Ничего интересного, – ответила Катринка. – Я узнала, что Эрика Браун не очень хорошо себя чувствует, и заехала к ней на пару часов повидаться.

Лючия несколько раз встречалась с Эрикой на вилле «Махмед».

– Надеюсь, ничего серьезного, – спросила она, и в ее голосе послышалась тревога.

– Несчастная любовь, – ответила Катринка. – Но думаю, она скоро справится, как все мы рано или поздно это делаем.

– Да, – сказала Лючия с несчастным видом. – Они заказали легкий обед из жареной телятины с овощами, и когда официант отошел, Катринка спросила, не было ли каких-нибудь вестей от Ника.

– Он звонит каждый день, – сказала она равнодушно.

– Ну и?…

– Я не собираюсь возвращаться к нему.

– Да, да, конечно, – пробормотала Катринка сочувственно.

Лючия, конечно, приняла правильное решение, но оно далось ей нелегко.

– Не могу поверить, что я была такой дурой, – продолжала Лючия, повторяя слова Эрики Браун. – Ну просто круглая идиотка.

Примерно в то же время, как начали появляться слухи о том, что Нику придется предстать перед большим жюри по обвинению в нескольких уголовных преступлениях, довольно злая критика о работах Лючии стала регулярно появляться не только в колонке Сабрины, но и в «Дейли ньюс», «Пост», «Нью-Йорк мэгэзин», «Венити фер», причем в статьях довольно серьезных журналистов. Вначале Лючию больше волновали неприятности Ника, чем плохие отзывы о ней самой. В течение многих лет она принимала его объяснения, что он защищает гангстеров потому, что кому-то надо это делать, потому, что в Америке так принято. И она действительно восхищалась его смелостью. Она настолько привыкла защищать его, начиная с их первого свидания и резкого осуждения ее матери, что «он ей не пара», настолько привыкла относить все нападки на него на счет слепых предрассудков, что продолжала брать его сторону, не рассуждая, даже когда друзья стали высказывать все больший скептицизм. Нападки в прессе она не принимала всерьез, а обвинения в совершении уголовных преступлений она объясняла желанием честолюбивого генерального прокурора Нью-Йорка прославиться борьбой с мафией. И когда пресса начала стрельбу по ней, это только утвердило ее в своем мнении.

Но затем Карлос Медина, ее протеже и старый приятель, заявил, что она перехватила его заказ. Разозлившись, Лючия обвинила его в мелкой зависти, тот в ответ заявил, что Ник силой заставляет людей давать ей работу. Вначале эта мысль показалась ей абсолютно абсурдной. С ее прекрасной репутацией и массой довольных клиентов не было никакой необходимости кого-либо запугивать. Однако слова Карлоса продолжали мучить ее, нападки прессы продолжались, и Лючия попросила Адама выяснить, есть ли хоть доля правды в том, что сказал Карлос. Адам позвонил кое-кому и узнал, что довольно часто Ник «способствовал» тому, чтобы его жену нанимали, намекая на то, что в случае отказа у заказчиков возникнут неприятности.

Когда Адам рассказал ей об этом, Лючия, конечно, была в ярости. Она была достаточно искушенным человеком и знала, что связи в деловых отношениях имеют огромное значение и что мало кто обходится без просьб и взаимных услуг. Однако то, что позволил себе Ник, не лезло ни в какие рамки принятого негласного кодекса деловых отношений «ты мне – я тебе». Он шантажировал людей с тем, чтобы они пользовались ее услугами, причем без всякой необходимости. В этом и была абсурдность ситуации. Лючия знала цену своим способностям и была абсолютно убеждена, что могла бы получить ту работу, которую «помог» ей получить Ник, благодаря своему собственному таланту.

Ник был не только не смущен, но казался страшно довольным, когда она уличила его. Как влюбленный, тайно посылающий записки с нежными признаниями, он надеялся, что будет раскрыт и что его забота будет по достоинству оценена. Он помог жене и очень гордился этим. Для чего же тогда существуют мужья? Он не мог понять, почему она считает его помощь унизительной, оскорбительной и подрывающей ее репутацию. Причина ее возмущения так и осталась для него загадкой. Он решил, что она просто переигрывает и скоро успокоится. Но этого не произошло. Если Ник мог дойти до шантажа в том случае, когда в этом не было никакой необходимости, то на что же он мог быть способен в случае, если ему действительно что-нибудь потребуется? Ее вера в него была полностью поколеблена. Может быть, его мотивы для защиты мафиози сначала и были совершенно чисты, но сейчас все стало не так. В какой-то момент он свернул па кривую дорожку. Если он и не был виновен во всех тех преступлениях, в которых его обвиняли, то кое в чем, как она полагала, он был замешан. В начале декабря Лючия переехала во Фьезоле, чтобы быть поближе к Паие, которая училась в школе во Флоренции, затем она привезла дочь в Сан-Мориц, чтобы провести Рождество вместе с Дэйзи и Риккардо.

– Все эти годы я верила ему, – сказала Лючия. – Наверное, я просто сошла с ума.

– Не больше, чем любая другая женщина, которая любит.

– Он разрушил все, что было между нами. Он отнял у меня гордость за то, что я чего-то добилась сама.

– Ты действительно добилась всего сама, – пыталась убедить ее Катринка. – То, что сделал Ник, было просто глупо. Но как он мог отнять твою гордость за твои прекрасные работы?

– Я никогда не прощу ему этого. Никогда.

Этот разговор, как и опасалась Катринка, совершенно нарушил утреннюю безмятежность, вместе с ним ушла и радость лыжной прогулки. Во время ее третьего спуска пошел сильный снег, ледяная крошка царапала лицо, попадала ей в нос, уши, за воротник ее бирюзовой лыжной куртки. Поскольку под ее лыжными брюками были только колготки, а под курткой – тонкая шелковая блуза, она вскоре замерзла и решила вернуться в шале, принять горячий душ и немного поспать перед ночным торжеством.

Они ужинали в шале. Внуки Риккардо со своими нянями – в детской, остальные – в столовой с ячеистым потолком и стенами, увешанными старинными гобеленами; в углу столовой стояла одна из забавных монументальных оловянных скульптур Риккардо. Настроение у всех было веселое и праздничное, даже Лючия поддалась ему.

– У нас хорошая новость, – сказала Марго.

– Рада, что хоть у кого-то она есть, – весело откликнулась Дэйзи.

Марго положила на стол локти, соединила кончики пальцев с длинными ярко-красными ногтями и обернулась к Теду.

– Лучше ты скажи. Тед улыбнулся.

– Мы получили деловое предложение. Очень хорошее предложение.

– Ты хочешь сказать, что у кого-то еще есть деньги, чтобы их вкладывать? – спросила Лючия.

– Мы все продаем, – сказал Тед, глаза его блестели за очками в роговой оправе. – Упаковываемся. Уезжаем из Нью-Йорка.

– И куда же вы едете? – спросил Риккардо.

– Палм-Бич, – сказал один из его сыновей. – Я обожаю Палм-Бич.

– Флоренция, – сказала Дэйзи. – Вам там ужасно понравится. Там великолепно.

– Я бы очень хотел жить в Калифорнии, – заметил второй сын Риккардо.

– Мы думали, может быть, юг Франции, – сказала Марго. – Нам всегда очень нравилось жить на вилле «Махмед».

– Это просто сказка, – сказала Катринка.

– Может быть, Монте-Карло, – сказал Тед. – Там можно разбогатеть.

– Так интересно обсуждать все это, – сказала Марго. – Мы, наверное, никогда так и не примем никакого решения.

После ужина все пошли в гости в соседнее шале и вернулись домой лишь в три часа ночи. Но опять на следующее утро Катринка встала очень рано и уже в восемь была на склоне горы. Она каталась до тех пор, пока во второй половине дня не перестали работать подъемники. Вечером все опять веселились, а на следующий день она выиграла две гонки в соревновании между Сан-Морицем и Гстаадом. Казалось, Адам всегда звонил, когда ее не было дома, а когда она ему звонила, он был то на совещании, то на банкете, то еще в каком-нибудь столь же недосягаемом месте. Наконец, он передал ей, что приедет в день ее рождения к вечеру.

Принц и принцесса Турна и Таксиса давали костюмированный бал в «Палас»-отеле в тот вечер. Катринка решила ехать со всеми, а не ждать Адама, так как было неизвестно, насколько он еще может задержаться.

Бал, посвященный «знаменитостям», был необычайно богат на костюмы – от самых невероятных до обычной одежды: Чарли Чаплин, У. Филдс, Мэрилин Монро, Ширли Темпл, Уилл Роджерс, Долли Партон. Риккардо был в костюме принца Альберта, а Дэйзи – королевы Виктории Марго и Тед облачились в костюмы Джинджер Роджерс и Фреда Астора. Лючия, одевшись монашенкой, говорила, что она мать Тереза, а Катринка в рыжем парике и облегающем платье от Боби Макки изображала Риту Хейуорт в роли Сэди Томпсон.

Первого, кого Катринка увидела, войдя в зал, был принц Халид в белой одежде и клетчатом пиджаке. Лючия рассмеялась впервые за многие месяцы и сказала: «Он что, считает себя Рудольфом Валентино?», а затем подошла поздороваться с ним и его новой женой. Грэхемы продолжали поддерживать дружеские отношения с принцем, но принц и Катринка, насколько возможно, старались держаться друг от друга подальше. Натали, как незаживающая рана, стояла между ними, несмотря на то что его новая жена-блондинка была моложе, красивей Натали и недавно подарила ему сына.

– О Боже, – воскликнула Дэйзи громко, чтобы перекричать шум рок-музыки, указывая на молодую женщину с зачесанными наверх волосами, высокими скулами и светло-голубыми глазами, цвет которых, несомненно, был достигнут с помощью контактных линз; на ней было точно такое же платье от Унгаро, которое было на Катринке на недавнем балу в Нью-Йорке. – Она нарядилась тобой.

– Дорогая моя, вы стали очень знаменитой, – произнес по-немецки знакомый голос.

Она обернулась и увидела Клауса Циммермана в плаще и мягкой шляпе, одетого как Макс фон Сюдов из «Трех дней кондора». Ее обычная злость к нему немедленно испарилась, она почувствовала облегчение. Теперь, когда он нашел ее, ей не надо было искать его.

– Привет, доктор Циммерман, – сказала она с милой улыбкой. – Как удобно, что я вас встретила здесь.

– Удобно? – переспросил он, несколько озадаченный ее любезностью.

– Да, я так надеялась, что смогу поговорить с вами. И теперь мне не надо ехать в Мюнхен.

Он слегка поклонился.

– Всегда рад оказать вам услугу, дорогая.

– Доктор Циммерман, – сказал по-немецки молодой человек, слегка касаясь его рукава. – Извините, что перебиваю вас, но мои родители и госпожа Циммерман собираются уходить.

– Да, да, Кристиан. Ты помнишь миссис Грэхем? По-моему, вы встречались.

Молодой человек щелкнул каблуками и слегка поклонился.

– Очень рад встретиться с вами опять, миссис Грэхем, – сказал он вежливо, хотя было ясно, что он ее не помнил.

Это был интересный молодой человек двадцати с небольшим лет, темноволосый, с чудесной чистой гладкой кожей, высокими скулами и темно-карими, чуть раскосыми глазами. Она была так занята Циммерманом, что не сразу вспомнила его.

– Кристиан Хеллер, – сказала она. – Правильно? – Он был сыном дипломата, с которым Катринка и Адам когда-то общались.

– Да. Как любезно с вашей стороны помнить меня.

– Вы сильно изменились.

– Надеюсь, к лучшему? – Он улыбнулся ей, уверенный в том впечатлении, которое производит на женщин.

– Пожалуй, да, – ответила Катринка, улыбаясь.

– Скажи своим родителям, что я сейчас буду, – сказал Циммерман, отсылая его.

И опять Кристиан Хеллер щелкнул каблуками и слегка поклонился.

– До свидания, миссис Грэхем, – сказал он.

– Этот парень считает себя абсолютно неотразимым, – произнес с неодобрением Циммерман.

– Но ведь так оно и есть, – возразила Катринка. Циммерман улыбнулся.

– Вы так считаете? – В его голосе больше не слышалось раздражение. – Так о чем вы хотели поговорить со мной? – обратился он к Катринке.

– Я хотела сказать, что теперь у меня имеются доказательства против вас, их достаточно для того, чтобы подвергнуть уголовному преследованию вас за множество преступлений, начиная от торговли младенцами и кончая использованием фальшивых документов.

– Какая ерунда, – сказал возмущенно доктор. – Вы не знаете, что говорите.

– Если вы скажете мне, где мой сын, тогда я, может быть, и забуду все, что узнала. В противном же случае…

– Вы блефуете, – сказал он.

– Скоро вы получите доказательства. Подумайте об этом, – ответила Катринка. – И дайте мне знать. Но на вашем месте я бы не стала тянуть время. Я и так слишком долго ждала.

Циммерман резко повернулся и ушел. Его бледное лицо и глаза выражали ярость. Катринка видела, как он подошел к Хеллерам и высокой пышной даме в коротком светлом парике, которая, по всей вероятности, была его женой. Катринка подумала с горечью, что Эрика могла выглядеть так же лет двадцать тому назад.

– Кто это был? – спросила Лючия, еле переводя дух после танца с одним из сыновей Риккардо.

– Человек, который сделал несчастной Эрику, – сказала Катринка. «И меня тоже», – добавила она про себя.

– Похоже, что он разгневан, – сказала Лючия. – Видно, ты ему здорово насолила.

– Нет еще, – ответила Катринка. – Но скоро я это сделаю.

Катринка танцевала с Риккардо и его сыновьями, с Тедом и устроителем бала, представительным Юханнесом, известным как «Принц зари», с Джанни Агнеллы и множеством сыновей бывших глав государств. Она уже собиралась было поехать домой и посмотреть, не приехал ли Адам, когда Жан-Клод схватил ее за руку и потянул в круг танцующих. Она чуть не застонала. Жан-Клод иногда бывал очень мил и остроумен, но сейчас Катринка не имела ни малейшего желания общаться с ним, зная, это ей еще предстоит объяснение с Адамом.

Они танцевали молча, так как под музыку было совершенно невозможно разговаривать. Когда Катринка, наконец, заявила, что устала, Жан-Клод обнял ее за талию, как бы не давая ей улизнуть от него, отвел ее в сторону, взял с подноса два бокала шампанского и протянул один ей. Затем он поднял свой бокал.

– С днем рождения, – сказал он. Как всегда, он поразил ее.

– Жан-Клод, как мило, что ты помнишь.

– Я полагаю, что женщины предпочитают, чтобы мужчины забывали об этом, – сказал он, нежно целуя ее в губы. – С каждым годом ты становишься все прекрасней.

Она рассмеялась.

– Ну и повеса же ты, Жан-Клод. Как только твоя жена терпит тебя? – Он и не подумал являться в костюме, на нем был смокинг. В его длинных темных волосах появились седые пряди, и морщины на высоком лбу стали глубже, однако в остальном он не изменился.

– Ты же терпишь своего мужа, как я думаю. Она засмеялась.

– У вас с Адамом нет ничего общего, – сказала она, хотя это и не совсем соответствовало действительности. Они оба были честолюбивы, хитры, безжалостны и обаятельны. Они отличались только манерами. Жан-Клод был обходителен и изысканен, как истинный европеец, в то время как Адам был прямым и непосредственным, словом, типичным американцем.

– Неправда. Во-первых, у нас одинаковый вкус относительно женщин. К сожалению, ему больше везет с моими, чем мне с его.

Он явно хотел сказать какую-то гадость, это Катринка поняла сразу, однако до нее не сразу дошло, что именно. «Наверное, я выпила слишком много шампанского», – подумала она.

– Если ты думаешь, что Адам спит с твоей женой, то ошибаешься.

– Нет, конечно, – весело откликнулся Жан-Клод. – Разумеется, не с женой.

– Кажется, ты несешь какую-то чушь, Жан-Клод, – с раздражением сказала Катринка.

– Катринка, ну до чего же ты доверчива, – сказал он, привлекая ее к себе и целуя в шею. – И очень жаль.

Она вырвалась и спросила:

– Почему ты говоришь загадками сегодня?

– Перевести на нормальный язык? – Он погладил ее по обнаженной руке. – Я хочу, чтобы ты спала со мной.

– Очень соблазнительное предложение, – ответила она с улыбкой, стараясь свести к шутке разговор, ставший достаточно тягостным. – Но я люблю мужа.

– Ну и дура, – сказал Жан-Клод, отпуская ее руку. Слишком много женщин за последние дни употребляли слово «дура», правда, не по отношению к Катринке.

– Почему я дура?

– Что держит твоего мужа в Калифорнии, когда ты здесь?

– Откуда ты знаешь, что он в Калифорнии?

– Откуда? Конечно, от Натали.

– Натали? – Внезапно она все поняла. – О Боже, – сказала она, – Натали.

– Да, – сказал Жан-Клод, – Натали.

– Катринка, милая, ты идешь? – спросила Дэйзи. – Мы все уже собрались. О, привет, Жан-Клод. Что же ты не в костюме?

– Ты выглядишь превосходно, дорогая, – сказал он, целуя ее в обе щеки. – Как всегда. Можно я загляну к вам завтра?

– Ну, разумеется, приходи к обеду, если хочешь. Твоя жена с тобой?

– Там где-то.

Дэйзи взяла Катринку под руку.

– Пошли. У тебя усталый вид. – Она обернулась к Жан-Клоду: – Каждое утро на рассвете она уже на трассе. Это не на пользу ей. Ну, до завтра, – сказала она, увлекая потрясенную Катринку к двери.

Адам был в постели и крепко спал, когда Катринка с компанией вернулась в шале. Слишком ошарашенная, чтобы чувствовать злость, она зажгла свет, села в симпатичное цветастое кресло и, не отрывая от него глаз, стала ждать, когда он проснется. Она не знала, что скажет ему. Наконец, он повернулся, прикрыл глаза рукой и простонал:

– Катринка, умоляю, выключи этот проклятый свет, я весь вымотан. – Когда реакции не последовало, он убрал руку, открыл глаза и посмотрел на нее. Он не сразу узнал ее, затем вспомнил, что она была на костюмированном балу. – С днем рождения, – пробормотал он. – Подарок на комоде. Надеюсь, тебе понравится.

– Тебе помогала его выбрать Натали?

Он сел на кровати.

– Чтобы выбрать тебе подарок, мне не нужна ничья помощь. – Его волосы с сильной проседью были в беспорядке. Лицо было бледным и уставшим, однако в глазах светились настороженность и тревога.

– Это правда?

Адам посмотрел на часы, стоявшие на тумбочке, и сказал:

– Катринка, сейчас полчетвертого. Я был в дороге пятнадцать часов. Давай обсудим все, что тебя тревожит, завтра.

Она стянула с головы рыжий парик и провела рукой по своим темным волосам. Начинала болеть голова.

– Я хочу знать. Ты спишь с Натали?

– Что за нелепая мысль?

– Да или нет?

– Послушай, это совсем не то, что ты думаешь.

– Так это правда! – Она почти сорвалась на крик. Адам сбросил одеяло, опустил ноги на пол, но вставать не стал.

– Катринка, мы совсем не думали, что так получится. Мы как-то ужинали вместе в ресторане. Наверное, мы оба немного перебрали. А потом как-то одно потянуло другое.

– И как долго это продолжается?

– Не знаю. Может быть, шесть месяцев. Нет, девять.

– Как ты мог? Вы оба? Ведь Натали – моя лучшая подруга!

– Я же сказал тебе, – сказал Адам. В его голосе послышалось раздражение, как будто ему приходилось повторять задание невероятно тупому подчиненному. – Мы не думали, что так получится.

– Прекрасно, – отрезала Катринка, злость в ней начала, наконец, растапливать тот лед, который она чувствовала внутри себя. – И ты хочешь сказать, что я должна простить тебя.

– Я не просил тебя прощать меня.

– Ты любишь ее? – Адам неожиданно выпрямился и напрягся, как будто обдумывал, что сказать. – Так да или нет?

– Я не знаю. Может быть. Да, – сказал он, наконец, хотя и не был вполне уверен в своем ответе. Он чувствовал огромное облегчение, как будто вышел из тюрьмы, в которой провел долгое время.

Катринка не смогла сдержать крика. По щекам ее струились слезы. Он встал и подошел к ней.

– Не трогай меня, – сказала она. Он отступил, не зная, что делать. – Я хочу, чтобы ты уехал. Поезжай в гостиницу. Убирайся куда угодно. Я не хочу тебя видеть.

– Катринка, ну подумай как следует… – Зачем он спорит, когда больше всего на свете ему хотелось уехать отсюда.

– Возьми какую-нибудь из машин. Утром я пришлю за ней. Только уходи.

– Катринка…

– Убирайся!

Молча Адам подошел к шкафчику, взял свои вещи и начал одеваться. Катринка сидела в кресле с закрытыми глазами, слезы струились по ее щекам, размазывая грим. Она не хотела смотреть на Адама. Собравшись, он сказал:

– Я завтра тебе позвоню.

– Не беспокойся. Я пришлю тебе твои вещи с шофером.

Беспомощно глядя на нее, Адам испытывал странное чувство, как будто то, чего он так долго ждал, наконец, наступило, а он вместо радости испытывал сожаление. Он не хотел уходить. Он не хотел расставаться с ней. Неужели такое возможно, думал он, неужели он все еще любит свою жену?

– Катринка… – опять тихо сказал он.

– Уходи, – закричала она, – убирайся!

Он ушел, она встала с кресла и бросилась на кровать. Подушка, простыни – все хранило еще его запах. Как такое могло произойти с ней? – думала она. Адам и Натали. Почему она никогда ни о чем не подозревала? Ее муж и ее лучшая подруга. Ирония судьбы. «Боже, какая я дура. Какая дура».