Рекламная брошюра представляла отель в весьма невыгодном свете. В ней не были отражены ни красота парка, ни элегантность общих залов, ни роскошь и очарование гостиничных номеров. Даже великолепное, оформленное в современном стиле казино выглядело в ней унылым и неинтересным. Того, кто нанял этого фотографа, подумала Катринка, нужно уволить, а самому фотографу запретить впредь снимать.

В действительности же отель был очаровательным. Он был построен в последней четверти девятнадцатого века, существенно реконструирован в то время, когда Довиль как курортное место был в зените своей популярности, и с тех пор несколько раз модернизировался. Еще более привлекательным делало отель то, что двадцать пять акров земли, на которой он был расположен, можно было разделить на отдельные участки и продать под индивидуальное строительство.

Сообщил Катринке о продаже отеля ее знакомый агент из «Сотби», и на обратном пути из поездки, в которую входило пребывание в Афинах, Бремен и Кап-Ферра, они с Адамом сделали остановку в Довиле. Адам сразу сказал, что отель нужно покупать, Не только цена была привлекательной, но и та прибыль, которую можно было уже в скором времени получить, продав часть земли. Катринку соблазняла возможность приобрести отель. Ей сразу же понравилось очарование Старого Света, исходившее от него, и она живо представляла себе, что она с помощью Карлоса могла бы из него сделать, И все же она колебалась.

– Что ты об этом думаешь? – спросила она Карлоса, передавая ему брошюру.

Они сидели напротив друг друга на обитых ситцем диванах в ее офисе в лондонском «Грэхеме», на антикварном столике между ними стоял поднос с чаем, сливками и булочками. Занавеси на окнах гармонировали с обивкой диванов, сервировочные столики, кресла и письменный стол имели изящно выгнутые ножки – по мебельной моде начала восемнадцатого века: на окрашенных в желтый цвет стенах с зубчатыми карнизами висели гравюры, изображающие сцены пикников и прогулок на лодках, пейзажи и греческие храмы. Можно было подумать, что это гостиная в английском загородном доме.

– Во времена своего расцвета это, наверно, был роскошный отель, – сказал Карлос, перелистывая брошюру и пытаясь оценить, выгодно ли его приобретение.

– Тебе бы он понравился.

Карлос улыбнулся, его большие глаза оживились.

– Разве я когда-нибудь не соглашался с тобой? Катринка засмеялась.

– Постоянно, – сказала она, ласково глядя на него и любуясь тем, как кремового цвета льняной костюм и кирпичного цвета майка подчеркивали его яркую внешность. – Сколько проблем ты мне создаешь!

– Ты знаешь, что каждое твое желание для меня – закон.

– Ха!

Они работали вместе успешно уже больше десяти лет и создали три отеля, квартиру в Нью-Йорке и виллу «Махмед». За это время между ними возникло чувство огромного уважения и привязанности друг к другу, они научились понимать настроение друг друга.

– Обычно, когда ты находишь какой-то новый объект, тебя уже не остановишь, – сказал Карлос. – На этот раз мне кажется, что ты колеблешься. Что случилось?

Катринка пожала плечами.

– Может быть, я становлюсь лентяйкой.

– По-моему, теперь моя очередь сказать «ха!».

– Нет, я серьезно. Зачем искать себе новые заботы, новые проблемы, да еще при современном состоянии экономики…

Тенденция повышения курса закончилась в октябре 1987 года, затем последовал резкий спад, который уничтожал многие состояния. Восемь месяцев спустя Грэхемы еще держались, но обратной тенденции в ближайшее время не намечалось, и Катринка не знала, что может произойти.

– Все дело в том, что я не хочу упускать эту сделку. И Адам считает, что я должна его купить.

Карлос удержался от искушения заметить, что Адам всегда за то, чтобы покупать, что он один из самых известных стяжателей в мире, и сказал только:

– Ну, спешить вряд ли нужно. В наше время быстро ничего не продается. Дай мне знать, если захочешь, чтобы я поехал посмотреть его.

– Хорошо.

Они оба встали, и Катринка пошла проводить его к двери.

– Ты виделась с Риком в последнее время? – спросил Карлос, и голос его прозвучал натянуто, как он ни старался это скрыть. Прошел уже год, как они расстались с Риком, и теперь Карлос жил в Лондоне с Алексом Холден-Уайтом, хранителем музея. Рик тяжело переживал разрыв. Из светского мотылька он превратился в рабочего муравья, усердно и методично выполняющего всю необходимую работу, но делал это уже без прежнего азарта. Он успевал вовремя сдавать материалы в журнал, но искра вдохновения из них ушла; заказов на статьи становилось все меньше, его телевизионная программа начала терять рейтинг, спал он теперь только с помощью снотворного, и его любовные связи прекратились. Он тяжело переживал разрыв с Карлосом и стал утверждать, что секс его больше не интересует. Была еще одна причина уныния Рика – эпидемия СПИДа косила ряды его друзей-гомосексуалистов, и он был страшно напуган. Но в последний месяц Рик, казалось, начал возвращаться к жизни. Если он и не был готов пока пуститься в новые любовные приключения, к нему, по крайней мере, вернулось чувство юмора. Он начал появляться на вечерах и выглядел таким же по-мальчишески красивым, как и раньше. Некоторые даже говорили, что видели его смеющимся.

– Я видела его на вечеринке, как раз перед вылетом из Нью-Йорка, – сказала Катринка, она любила их обоих, но в данном случае ее симпатии были на стороне Рика.

– И что? – с ожиданием спросил Карлос.

– У него все отлично, – сказала Катринка.

– Рад слышать это. – Карлос любил Рика, и даже слишком, по мнению Алекса Холден-Уайта. Иногда он очень по нему скучал. Они никогда с Алексом так не хохотали, как с Риком. Но надо признать, что с новым другом он очень часто вел исключительно приятные интеллектуальные дискуссии; кроме того, благодаря Алексу он получил доступ в общество, где вести беседы об искусстве и музыке, экономике и политике считалось гораздо более естественным, чем сплетничать. Да и существовала ли вообще в жизни такая вещь, как идеальный партнер? – подумал Карлос, наклоняясь к Катринке и целуя ее в щеку. – Так приятно было повидаться с тобой, – сказал он. – Если у тебя будет свободное время, пока ты здесь, давай пообедаем вместе.

Когда Карлос ушел, Катринка вернулась на диван, взяла со стола брошюру и снова просмотрела ее. Из-за того, что мировая экономика находилась в плачевном состоянии и оздоровления ее в ближайшее время не предвиделось, отель продавался по цене намного ниже его реальной стоимости. Это была хорошая сделка, но… Что бы ни говорил Адам, сейчас было не время расширять бизнес. Отели пока еще приносили прибыль, хотя спад в экономике продолжался. Было ясно, что резкого снижения доходов не избежать, и Катринка уже принимала меры по снижению затрат, чтобы предотвратить большие убытки. Продажа небольших судов, построенных на верфях Грэхемов, продолжала оставаться стабильной, а контракты на постройку военных судов даже выросли, потому что была объявлена «война наркотикам» и во всем мире возросли расходы на оборону. Однако доходы от постройки танкеров и круизных теплоходов пошли на убыль, так же как и от продажи роскошных яхт, а недавно приобретенная киностудия «Олимпик пикчерс корпорейшн» пока еще работала в убыток. Катринка считала, что в 1988 году, пожалуй, лучше проявить благоразумие.

Однако не это было действительной причиной ее нежелания покупать отель в Довиле. Как бы тщательно она ни подбирала персонал для работы в принадлежащих ей гостиницах и другой собственности, контроль за их работой отнимал очень много времени, а так же, как и ее деятельность в фонде помощи обездоленным детям и других организациях, членом правления которых она состояла. Добавлять еще одно дело к ее и так уже перегруженному графику было бы просто сумасшествием, они с Адамом и так очень мало видели друг друга. Иногда ей казалось, что по-настоящему они могут поговорить только на борту своего самолета, и то, если один из них в это время не разговаривал по телефону. Дни, когда они украдкой занимались любовью в самолете, стали далеким, счастливым и смутным воспоминанием. Теперь же, когда в их кабинете была широкая кровать, они никогда этого не делали и падали на нее с единственной мыслью, чтобы выспаться и по возвращении с ясной головой погрузиться в работу. После одиннадцати лет супружеской жизни, рассуждала Катринка, это было естественно. По крайней мере, они хоть иногда спали вместе, в отличие от Томаша и Жужки и многих других знакомых, которые, по-видимому, вообще устраивали секс из своей семейной жизни. Хотя в любовных ласках Адама и Катринки уже не было прежнего восторга и огня и были они не так часты, как в первые годы их совместной жизни, в те минуты, когда это происходило, они испытывали полное удовлетворение. Их разлуки после ссор делали примирение восхитительным и препятствовали превращению их близости в скучную обязанность.

Но в то же время их духовная жизнь не становилась от этого более глубокой. Когда Адам и Катринка имели возможность поговорить, их разговоры были только о делах, в крайнем случае о друзьях или знакомых. Они никогда не говорили о себе, о своем браке, о том, что у них нет детей, о том, как это больно; они всегда старались приукрасить свои надежды и сгладить опасения. И если в бизнесе они давали друг другу ценные советы и эмоциональную поддержку, всегда помогали друг другу, даже в таких спорных случаях, как приобретение киностудии, то во всем остальном между ними было очень много взаимопонимания и ничего общего, за исключением горных лыж, которые оба очень любили. Катринка терпеть не могла парусные гонки, а Адам с трудом выносил оперу. Ему нравилось современное искусство, а у Катринки были более традиционные вкусы. Хотя Катринка была трудолюбива и честолюбива, в ней не было агрессивности. В характере же Адама присутствовали все три эти черты, в нем был инстинкт убийцы. Даже в их отношении к светской жизни отражались их разные характеры – Катринка любила ее, потому что была общительной по характеру и ей нравилось встречаться с интересными и преуспевающими людьми, Адам же занимался этим неохотно, только потому, что это могло оказаться полезным для будущих сделок.

То, что объединяло Адама и Катринку, было не браком, а скорее деловым партнерством с примесью секса. И на таких условиях можно было считать их союз удачным. Катринке, однако, этого было мало. Несмотря на свою обычную сдержанность и стремление не обнаруживать свои чувства, она жаждала той близости, которая была между ее родителями и между родителями и ею самой, в которой гнев и обиды вспыхивали и гасли, но никогда не угрожали любви.

Адаму тоже хотелось большего, хотя он и не знал точно, чего именно. Он только понимал, что испытывает постоянное беспокойство и что каждый его удачный ход не снижает чувство неудовлетворенности. Ничто не оправдывало его надежд. Ему казалось, что жизнь постоянно что-то ему недодает.

Конечно, они не могли дать друг другу то, в чем каждый из них нуждался. Адам был не способен к той близости и всепоглощающей любви, которой жаждала Катринка. Он обращался с ней как с человеком, равным ему по интеллекту, но тот барьер, который он воздвиг между собой и своей матерью, не давал ему возможность по-настоящему сблизиться ни с какой другой женщиной.

И что бы Катринка ни делала, какой бы она ни была, ее муж никогда не был этим доволен. Даже если бы она родила ребенка, которого так хотели все, Адам, подобно своей матери, нашел бы какой-нибудь другой недостаток в ней, который бы подпитывал его постоянное недовольство. Но так же, как муж и дети Нины Грэхем никогда не переставали надеяться, что, может, когда-нибудь как-нибудь им удастся угодить ей, так и Катринка не бросала своих попыток сделать Адама счастливым. Это было побудительным мотивом всего, что она пыталась сделать и чего достигла с момента их встречи: она хотела быть достойной своего мужа, заставить его гордиться ею, она хотела заслужить его восхищение и сохранить его любовь. Но, несмотря на все ее усилия, он все чаще и чаще смотрел на нее холодным и критическим взглядом и становился все более резким в своих суждениях с ней, касалось ли это того, что она сделала, или не хотела делать того, что она сказала и как сказала. Ее по временам несовершенный английский, который раньше ему казался очаровательным, теперь только раздражал его.

Они говорили друг другу: «Я люблю тебя» и сами верили в это, хотя никогда даже не останавливались, чтобы задуматься, были ли эти слова правдивыми. Они знали, что по сравнению с другими парами их проблемы были ничтожными, они были только следствием стрессов, усталости, большого количества работы и напряженного графика. Они верили, что во всем была виновата работа. И если никто из них не видел средства для улучшения ситуации, то Катринка, по крайней мере, была полна решимости не ухудшать ее. Она бросила проспект отеля в Довиле в мусорную корзину.

Позже, когда они уже одевались к ужину, Катринка рассказала Адаму о своем решении, и он, конечно, не согласился с ним. Он придерживался философии Уоллстрита – покупать по более низкой цене, продавать по более высокой, и не только считал, что она делает глупость, упуская такую сделку, но и полагал, что ее отказ последовать его совету означал несогласие с его мнением в вопросах бизнеса. Его раздражение из-за этого было совершенно очевидным, но Катринка решила не спорить. Она просто пожала плечами и сказала, что у нее и так в настоящее время было больше чем достаточно работы, и вообще она искала возможность несколько снизить свои нагрузки. Ей хотелось бы, сказала она, чтобы они взяли большой отпуск этим летом и отправились бы только вдвоем в круиз на «Леди Катринке» куда-нибудь, где они еще не бывали.

Обычно перспектива провести время на воде казалась Адаму хотя бы соблазнительной, и Катринка ожидала, что он одобрит эту затею и постарается все устроить. Но вместо этого он оторвал глаза от узла, который завязывал на галстуке, и посмотрел на ее отражение в зеркале. Хотя его густые волосы и были тронуты сединой, а лицо было покрыто морщинками, в зеркале на нее смотрел моложавый красивый мужчина, чьи энергия и самонадеянность были по-прежнему очень обольстительны. Он взглянул на нее с усмешкой и сказал:

– Извини, дорогая, это невозможно. Бизнес сейчас слишком неустойчив, чтобы я мог отрываться от дел.

Отрываться от дел, подумала Катринка, и это с телефонами, факсами и посадочной площадкой для вертолета на яхте? И снова она не стала спорить, потому что знала, что хотя он и не признался бы в этом, по крайней мере ей, его очень беспокоило состояние дел в «Олимпик пикчерс». Хотя показатели продажи билетов на два последние фильма, вышедшие летом, были неплохими, ни один из них не имел необходимого кассового успеха, и хотя Адам и руководители его компании во всеуслышанье заявляли, что дела идут хорошо, в беседах между собой они признавали, что было много пустой траты времени и денег. Студия была бездонной бочкой, требовавшей бесконечных финансовых вливаний. Без крупного успеха добиться прибыли в условиях расшатанной экономики было нелегко. Все надежды теперь были связаны с фильмами, которые должны были выйти к Рождеству, и желание самому проследить за их производством мешало Адаму согласиться на путешествия.

– Может быть, на следующий год, – сказала Катринка.

Адам кивнул головой.

– В этом году у меня будет время только на гонки «Фастнет» в июле Ты поедешь со мной в Коуз или побудешь в Кап-Ферра?

Она беспокоилась бы за него в любом случае, но в Кап-Ферра ей, по крайней мере, не нужно будет притворяться, что она получает удовольствие, как это всегда происходило в Коуз в окружении всех этих яхтсменов-энтузиастов.

– Думаю, я буду в Кап-Ферра.

– Как хочешь, – сказал Адам и, повернувшись, посмотрел на нее. – Ты выглядишь замечательно, – сказал он без всякого энтузиазма.

Грэхемы обедали с принцем Халидом и Натали в их доме на Чейн-уок в той части набережной Челси, которая выходила на Темзу и где когда-то имел дом Мик Джаггер, а Поль Гетти-младший жил и сейчас. Это был большой красивый дом из красного кирпича, в стиле конца восемнадцатого – начала девятнадцатого века, с большими окнами, разделенными на девять частей, и фронтоном над дверью. Внутри дому не хватало уюта и некоторой запущенности и хаоса типичного английского жилища. Он весь был выкрашен в бледный кремово-белый цвет, на фоне которого индийские серебряные кресла, португальские комоды, инкрустированные черным деревом и слоновой костью, резко выделялись. На поверхности мебели ничего не было, кроме одного или двух тщательно подобранных предметов – китайской бронзы или персидской вазы. Создавался эффект легкости, пространства и безмятежности всего жилища, что совершенно не сочеталось с импульсивной личностью Натали.

На обеде присутствовали восемнадцать гостей, среди них Ага Хан с женой, посол Саудовской Аравии в Лондоне, несколько деловых партнеров Халида, а также Дэйзи Бьерн Линдстрем, Александра и Нейл, Лючия и Ник и Грэхемы. За исключением посла и его жены, все съехались в Лондон на Ройял-Аскот – пятидневные конные соревнования, которые вместе с выставкой цветов в Челси, Уимблдонским теннисным турниром, регатой в Хенли и парусными гонками в Коуз были основными летними светскими событиями в Лондоне.

Рассеянно беседуя с Ага Ханом, Катринка подумала, что Дэйзи выглядит неважно. Она только что вернулась из Нью-Йорка, куда ездила повидаться со Стивеном, у которого несколько месяцев назад обнаружили СПИД; он заразился им не от Шугар, а от кого-то из своих многочисленных партнеров-гомосексуалистов, к общению с которыми он пришел благодаря Шугар, или из-за его экспериментов с наркотиками. Он жил один в небольшой квартире на Восточной Семьдесят первой улице, которую держал для редких приездов вместе с Шугар в Нью-Йорк. За ним ухаживали добровольцы из общества помощи больным СПИДом. Его часто навещали дети, которые, на удивление, сплотились, узнав, что он заболел, и Дэйзи. Катринка тоже время от времени заходила навестить его. Он был худым и бледным, таким же галантным и любезным, как всегда, но очень грустным, не потому, что он был болен и умирал, а потому, что так мало успел сделать за свою жизнь и столь многим причинил боль.

Обед подавали многочисленные слуги-арабы, которые незаметно, но быстро и тихо сновали между столовой и кухней, принося золотые подносы с бараниной и рисом, а также с приготовленными по-арабски овощами. Спиртных напитков не было, а так как Катринка раньше видела, что Халид их пьет, то решила, что сегодня это было сделано из уважения к Ага Хану. Этот духовный лидер мусульман-исмаилитов был одет вполне по-европейски – в цилиндре и фраке. Общим у всех собравшихся было одно – интерес к деньгам. Поэтому в беседе гости старались избегать опасных тем религии и политики и неизменно говорили о бизнесе. По окончании застолья Натали встала и сделала знак в традиционном английском духе, означавший, что дамам пора удалиться и оставить мужчин наслаждаться бренди и сигарами, хотя в данном случае подразумевались крепкий турецкий кофе и сигареты.

Традиция ухода дам после ужина в другие комнаты имела в своей основе весьма прозаическую причину: мужчин оставляли одних, чтобы они имели возможность облегчиться прямо из окон столовой на кустарник внизу, а дамы удалялись, чтобы поискать в этих же целях удобства в самом доме. Поскольку времена теперь были иными, Халид и его гости по очереди удалялись в ближайший к столовой туалет, в то время как Натали отвела дам наверх в спальни для гостей, где тоже были туалеты. Катринку она затащила в свою комнату, отправила служанку принести совершенно ненужные полотенца и плотно закрыла за ней дверь.

– Дорогая, ты должна мне помочь, – сказала она, как только они с Катринкой остались одни.

– Что тебе на этот раз от меня нужно? – спросила Катринка, улыбаясь и недоумевая, в какие еще проделки Натали хочет ее втянуть.

– Я хочу уйти от Халида.

Потрясенная, Катринка опустилась в одно из белых кресел и уставилась на Натали.

– Вот это да, – сказала она тихо, скорее, изумленно, чем неодобрительно. До этого момента казалось, что Натали сияет не только драгоценностями, которые украшали ее шею, волосы, запястья и пальцы, но и от счастья.

– Ты же знаешь, что это такое, дорогая, – Натали села на краешек кровати, сцепила руки на коленях и наклонилась к Катринке, умоляя понять ее. – Если бы мы могли все время жить здесь в Лондоне или Париже, все было бы по-другому. Но у Халида дела в Саудовской Аравии, и он стал проводить там все больше и больше времени. На этот раз я не смогу вернуться туда. Я не вернусь туда. – Слезы покатились по ее щекам. Она нетерпеливо смахнула их.

– А ты сказала Халиду?

Натали покачала головой.

– Я просила его оставить меня в Лондоне с Азизом, но он не согласился. Мы поссорились. Мы ссоримся уже несколько месяцев, но мои слова не имеют никакого значения. Никакого.

То, что казалось Натали экзотичным и интересным в течение нескольких первых лет ее замужней жизни, теперь стало невыносимым: замкнутая жизнь в гареме, необходимость носить паранджу на людях, невозможность пойти куда-либо одной, водить машину, заняться каким-нибудь делом. В Саудовской Аравии она была лишена всех тех свобод, к которым так привыкла за свою жизнь. И вдобавок ко всему унижение от сознания, что она – вторая жена Халида, и оттого, что она должна вежливо и даже мило общаться с его первой женой, когда они оказывались вместе на семейных торжествах или свадьбах друзей. Халиду казалось, что несколько месяцев жизни в уединении было малой ценой за любовь и роскошь, которыми он осыпал Натали. Сначала и Натали считала так же. Она любила Халида, если и не глубоко, то, по крайней мере, искренно. И продолжала любить. Она просто больше не могла жить с ним.

– Давай встретимся завтра за обедом, – умоляла Натали, – ты должна помочь мне выработать план.

– Скажи Халиду, что хочешь уйти от него. Составьте контракт о разделе семейной собственности. Получи развод.

– Я не могу.

– Если ты убежишь, то ничего не получишь. На что ты будешь жить?

– Если я скажу ему, он никогда не разрешит мне оставить у себя Азиза, – сказала Натали. – Он заберет его в Эр-Рияд, и я никогда его больше не увижу.

– Халид никогда этого не сделает, – сказала Катринка, которая всегда относилась к нему с большой симпатией. Он был интеллигентным, цивилизованным человеком. Трудно было себе представить, что он может вести себя как средневековый тиран. – Конечно, он не хочет потерять сына. Ни один мужчина этого не хочет. Но он не отберет его у тебя. Он будет принадлежать вам обоим.

– Он сам сказал мне это, – продолжала Натали, – и я ему верю. Я не могу отдать Азиза, Катринка. Однажды я уже отказалась от ребенка и не могу этого сделать снова. – Катринка знала, что она имеет в виду аборт, который так решительно сделала несколько лет назад. Хотя Натали, в общем, никогда не жалела о своем решении, которое в свое время считала необходимым, позже она так и не смогла полностью примириться с этой потерей. – Ты понимаешь это.

– Да, – сказала Катринка.

– Ты поможешь?

– Конечно.

Натали заставила ее пообещать это.

В дверь постучали, и на пороге появилась горничная с охапкой полотенец, а через минуту Дэйзи, которая выглядела, по мнению Катринки, усталой и очень расстроенной.

– Как дела? – спросила Катринка. Дэйзи пожала плечами.

– Единственное, чему в этой жизни можно научиться, – сказала она, – так это смириться с ней.

Болезнь Стивена глубоко повлияла на Дэйзи, беспокоила и угнетала ее. Из-за этого она никак не могла порвать с Бьерном, хотя давно уже не получала никакого удовольствия от этой связи. Она не смогла бы перенести потерю двоих мужчин сразу, сказала она Катринке, признав, что Стивен все еще не безразличен ей. Несмотря на то, кто или что встало между ними, их связывали прошлая жизнь, дети и непроходящая привязанность.

Будут ли Натали и Халид чувствовать то же самое, спрашивала себя Катринка. Она в этом сомневалась.

Вскоре женщины опять собрались вместе, и Натали, наскоро поправив потекший грим, привела их опять в гостиную на первом этаже, где к ним присоединились мужчины. Она предложила поиграть в шарады, и Катринка сразу поддержала ее, лишь бы ни о чем не разговаривать. Они играли до тех пор, пока Ага Хан не заявил, что ему пора уходить, и вскоре после этого разошлись и остальные.

Была еще только полночь, и Катринка предложила поехать в «Аннабель». Ник, который только три дня назад закончил защиту одного из своих мафиозных клиентов и сумел помешать суду присяжных вынести свой вердикт, был в возбужденном состоянии и все равно не смог бы заснуть. Нейл, который гордился своим умением танцевать, с удовольствием согласился. Вся компания уселась в лимузин Грэхемов, и Адам попросил шофера отвезти их на Беркли-сквер.

Был уже третий час, когда Катринка и Адам, наконец, вернулись в отель, но вместо того, чтобы сразу отправиться в свой номер, они сделали крюк и зашли в казино, чтобы Катринка могла проверить, как там идут дела; она делала это каждую ночь, если могла, когда была в Лондоне. Они поднялись в маленьком старинном лифте с гравированными стеклами и латунной отделкой на самый верхний этаж и попали в просторное помещение, напоминавшее бальный зал в лондонском особняке восемнадцатого века. Стены помещения были обиты панелями и увешаны зеркалами, обрамленными декоративным бакетом. Зал украшали также коринфские колонны, позолота, занавеси на окнах с фестонами и кисточками и свисающие с золоченого потолка хрустальные люстры. Деревянные полы были устланы роскошным уилтонским ковром, на котором стояли столы для игры в блэк-джек, рулетку, железную дорогу и кости. Посетители были одеты по-разному: в вечерние и повседневные костюмы, а официанты в смокингах курсировали по залу, предлагая за счет казино кофе, чай и прохладительные напитки, поскольку спиртные напитки подавать в игорных заведениях Лондона запрещалось законом. Голоса звучали приглушенно и неразборчиво, время от времени раздавались возгласы крупье: «Дамы и господа, делайте ваши ставки, пожалуйста». Заведение практически ничем не отличалось от казино Лас-Вегаса или от шумных казино на теплоходах Адама.

Их появление не прошло незамеченным, так же как и в «Аннабель», поскольку их лица были знакомы по фотографиям на страницах лондонских бульварных газет, а истории о невероятных финансовых успехах четы Грэхемов в сочетании с преувеличенными данными об их авуарах в различных частях света снискали им широкую известность. Но притягательная сила азартных игр оказалась больше, чем привлекательность Адама и Катринки, и внимание игроков вскоре снова сосредоточилось на столах.

Экономический спад, наличие которого никто не хотел признавать, казалось, обошел лондонский «Грэхем» стороной. На первый взгляд дела шли хорошо, и эту оценку подтвердил управляющий Алистер Кодрон, стройный темноволосый человек с мягкими манерами и благородным акцентом, который поспешил поприветствовать Грэхемов, как только ему сообщили об их прибытии.

– Ну, Алистер, как сегодня идет дело? – спросила Катринка, улыбаясь и протягивая ему руку.

– Замечательно, – ответил управляющий тоже с улыбкой и взял ее за руку, как бы собираясь поцеловать ее, но ограничился рукопожатием. – Просто великолепно.

– Моя жена свободно говорит на нескольких языках, включая английский, – сказал Адам со снисходительной улыбкой, пожимая руку Кодрона, – но иногда у нее возникают сложности с глаголами.

– Госпожа Грэхем говорит по-английски очень мило, – ответил галантно Алистер.

Катринка удержалась от комментария, что Адам по-прежнему не говорит ни на одном языке, кроме английского, и удовольствовалась безобидной репликой.

– Я говорю по-чешски без грамматических ошибок.

– Но не по-английски, – он сказал это с той же снисходительной, даже ласковой улыбкой, обняв ее за талию и притянув к себе.

Именно это всегда казалось Катринке таким непонятным в поведении Адама. Он как бы пытался оттолкнуть и притянуть ее к себе в одно и то же время. И она не обижалась на него только потому, что верила, что его враждебность была мимолетной, возникающей в результате стресса, а привязанность – глубокой и постоянной. Ей никогда не приходило в голову, что то, что она принимала за любовь, могло быть просто гордостью обладания.

Адам начал беседовать с Алистером, задавая ему вопросы, обмениваясь какими-то данными, сравнивая показатели игорного бизнеса в отеле и его плавучих казино. У Адама был такой вид, как будто Катринка была здесь ни при чем и вообще не присутствовала при разговоре. Такое пренебрежение ею было несправедливо и даже оскорбительно, поскольку именно она собрала большую часть этой информации в результате многочасового изучения финансовых отчетов лондонского «Грэхема».

Алистер, надо отдать ему должное, отвечая Адаму, постоянно взглядывал на Катринку, как бы ища у нее подтверждения своим словам, что она отметила для себя с одобрением и даже некоторым удовольствием. По крайней мере, он помнил, кто ему платит.

Удовлетворив свое любопытство, Адам закончил беседу с Алистером и провел еще несколько минут с Катринкой в зале, играя роль «посла доброй воли», смешиваясь с толпой посетителей и как бы пытаясь соблазнить их почаще посещать казино. Когда Грэхемы уже собирались уходить, открылась дверь лифта, и в зал вплыла Шугар Бенсон Эллиот с высоким, аристократического вида седовласым мужчиной лет пятидесяти. На нем был смокинг с черной «бабочкой», а Шугар выглядела на редкость степенно и даже элегантно в черном платье от Армани, которое только слегка намекало на соблазнительные изгибы ее тела. Медового цвета волосы были зачесаны наверх, а несколько кокетливых прядей падали на лоб, подчеркивая ее выступающие скулы. Только ее рот, тщательно очерченный и накрашенный яркой блестящей помадой, намекал на ее репутацию сексуальной атлетки.

– О Боже, только не это, – простонал тихо Адам. Хотя он не раз задумывался о том, какова Шугар в постели, она была слишком явной авантюристкой и интриганкой, чтобы показаться ему привлекательной. Осыпать любовницу, даже жену, подарками – это одно, платить же за секс – совсем другое. Для него разница между этими двумя вещами была слишком велика.

– Хорошо, что Дэйзи не пошла с нами, – прошептала Катринка, пытаясь изобразить на лице улыбку.

– Ба, Катринка, Адам, рада вас видеть, – протянула Шугар со своим южным певучим акцентом и, поменяв направление, подвела своего спутника к ним. Она расцеловалась с ними и сказала:

– Хочу представить вам своего друга Найджела Бевендена, герцога Кембрийского.

Катринка заметила, что Алистер наблюдает за ними с противоположного конца зала с изумлением. Пожимая руку герцогу, она задумалась, как нужно к нему обратиться. Они постояли несколько минут, разговаривая. Шугар казалась расслабленной и счастливой, рассказывая во всех подробностях о своих путешествиях за последние несколько месяцев, в то время как все остальные жаждали скорей уйти. Наконец Адам, сказав, что у него на следующий день рано утром важное совещание, извинился, и все распрощались, обменявшись явно фальшивыми пожеланиями в скором времени вновь встретиться.

– Как нужно обращаться к герцогу? – спросила Катринка Адама, когда они направились к лифту.

– Задница, – сказал Адам. – По крайней мере, я назвал бы так каждого, кто появляется с Шугар.

Катринка засмеялась и повторила вопрос Алистеру, который перехватил их у лифта.

– Ваша светлость, – сказал Алистер, на лице которого все еще сохранялось странное выражение.

– Что, с этим герцогом что-то не в порядке? – спросила Катринка.

– Нет-нет, – сказал быстро Алистер. – Он абсолютно нормальный. Для герцога, – добавил он, рассмешив этим Адама.

– Вот уж не думал, что вы социалист.

Алистер ужаснулся:

– Пет. Совсем нет.

– Тогда что-то подозрительное связано с Шугар Бенсон? – спросила Катринка, решив все-таки выведать у Алистера, что его так взволновало.

– Она ваша приятельница?

– Нет.

– Знакомая, – добавил Адам.

– А что? – спросила Катринка.

Зная, что она не спустит его с крючка, пока он не расскажет, что у него на уме, Алистер неохотно сказал:

– Ну, это только слухи, конечно, госпожа Грэхем, но вы ведь знаете, как часто слухи оказываются правдой? Видите ли, я слышал, что Шугар Бенсон владеет борделем.

– Что? – воскликнула Катринка, которая действительно не могла поверить своим ушам. Ей было известно, так же как и всем, благодаря ядовитому перу Сабрины, что граф Паоло ди Кортина умер, не успев жениться на Шугар. Он не оставил ей ничего, кроме некоторых драгоценностей, которые его дети пытались отсудить у нее. Но она все еще получала алименты от Стивена и благодаря своей внешности и сексуальным талантам имела неограниченные возможности выйти замуж за какого-нибудь богача, молодого или старого. Зачем ей нужно было заниматься таким бизнесом?

– Очень высокого класса бордель. Никаких дешевых шлюшек с Шепердс-маркет, ничего такого.

– Тогда понятно, почему на ней такое изысканное платье, – сказал Адам. – Теперь, когда она стала профессиональной шлюхой, ей нужно одеваться как порядочной женщине.

– Это чепуха. Этого не может быть, – запротестовала Катринка, но все же начала подозревать, что это именно так и есть.

– Как я сказал, госпожа Грэхем, это только слухи.

– Значит, уличных проституток вы сюда не пускаете, – сказал Адам, оглядывая элегантных дам в зале, – а для высококлассных шлюх двери открыты.

– Уличные проститутки, – сказал, покривившись, Алистер, – не в состоянии заплатить членский взнос.

– Ты веришь этому? – спросила Катринка Адама, как только двери лифта закрылись и они остались наедине.

– А ты нет?

Она утвердительно кивнула головой.

– Зачем она это нужно?

– Зачем ей это нужно, – автоматически исправил ее Адам. – Зная Шугар, думаю, что просто ради хохмы. И ради денег.

– Ты считаешь, что она привлекательная?

– Я вижу ее обаяние, но не хотел бы лечь с ней в постель, если ты это имеешь в виду. – Он придвинулся к Катринке и обнял ее. – Мне никогда не хочется лечь в постель с кем-нибудь, кроме тебя, – сказал он, целуя ее в шею. Мысль о Шугар и ее борделе возбудила его.

– Этот лифт со стеклянными дверьми, – сказала Катринка, вздрогнув от прикосновения его губ и напоминая себе и Адаму, что они на виду у публики.

– Ты же любишь это делать на виду у всех, – сказал Адам. – Ты эксгибиционистка. Помнишь наши путешествия на самолете?

Дверь лифта открылась на их этаже, и это избавило Катринку от необходимости отвечать. Но она улыбалась. Было только три часа, впереди была еще целая ночь любви.

По сравнению с Натали и Дэйзи у нее не было никаких проблем.