Нина Грэхем настояла на небольшом приеме в честь бракосочетания Адама и Катринки, чтобы представить новобрачную родственникам и друзьям, так что в те первые несколько недель после приезда Катринки в Соединенные Штаты она либо посещала вместе с Дэйзи Эллиот фешенебельные рестораны, где ей представляли все новых и новых людей, либо курсировала между Нью-Йорком и Ньюпортом, помогая своей привередливой свекрови в подготовке к приему, которого ни она, ни свекровь особенно и не хотели, и обе они были бы довольны, если бы можно было вовсе не сталкиваться друг с другом. Но если Нина Грэхем не могла прямо приказать Катринке не вмешиваться в приготовления, то Катринка, в свою очередь, не могла позволить Нине Грэхем, чтобы та отодвинула ее в тень во всем, что касалось ее собственного бракосочетания. С одной стороны, она хотела узнать, что за урок собиралась преподать ей ее свекровь, а с другой, она надеялась доказать, что и сама кое-чего да стоит. В конце концов, если она и не очень хорошо ориентировалась в жизни Нью-Йорка и Ньюпорта, то все же работала в одном из самых больших отелей Европы и долгое время успешно вела дела в своей собственной гостинице, она кое-что знала о проектировании и менеджменте, о питании и удобствах для клиентов.

Прием проходил в «Тополях» под огромным полосатым тентом, натянутым в парке. Кухню обеспечивали местные компании, цветы привезли из Нью-Йорка, громадный свадебный торт – из штата Массачусетс, были приглашены ансамбль классической музыки и поп-группа. Кроме ближайших родственников, среди гостей на приеме были представители других ветвей Грэхемов и Лэндоров; друзья – Лючия ди Кампо и Ник Кавалетти, Александра Оуджелви со своими родителями, Стивен и Дэйзи Эллиот, представители от бостонских Эллиотов, Очинклоссов, Морганов, Вандербильтов и Асторов, священник епископальной церкви, включая одного епископа, который был каким-то дальним родственником Грэхемов, ректоры Гарварда и Массачусетского технологического института, представители Тиффани, Ай-Би-Эм, Чейз Манхэттен и колледжей Лазар Фрер и Киддер Пибсуди. Все изрядно выпили, натанцевались, хорошо посмеялись и дружно признали, что Адам и Катринка – просто потрясающая пара и что они не припомнят такого прекрасного званого вечера. Успех этого приема заставил Нину и Катринку если не симпатизировать друг другу, то, по крайней мере, неохотно проявить по отношению друг к другу нечто похожее на уважение, хотя по поводу приема Нина произнесла всего лишь несколько слов.

– По-моему, все получилось не так уж и плохо, не правда ли? Конечно, аранжировки цветов были уж слишком экстравагантными, а музыка временами была слишком… громкой.

– Все чрезмерное вызывает у мамы страшную головную боль, – сказала Клементина.

Во время недельного круиза по Средиземному морю па яхте, заказанной Адамом для их так называемого второго медового месяца, Адам предложил Катринке переехать на другую квартиру. Жилье на Саттон-Плейс, по его мнению, было хорошим для холостяцкого житья-бытья, но совсем не подходило для того образа жизни, который он намеревался вести в будущем. Хотя ему самому прежняя квартира нравилась, он понимал, она не вызовет восхищение или ощущение комфорта у его деловых партнеров, а следовательно, не поможет заключить удачную сделку. Кроме того, она была слишком мала для того, чтобы устраивать такие приемы, какие ему понадобятся в будущем, не говоря уже о большой семье, которую он хотел бы иметь.

– Какую же ты планируешь иметь семью? – спросила Катринка, приподнимаясь, чтобы втереть масло для загара. Они приплыли на яхте «Зодиак» к одному из многочисленных островков Средиземноморья, чтобы побыть на природе и позагорать. После купания они пообедали холодными цыплятами, сыром, паштетом, свежими фруктами и хлебом и теперь лежали на большом стеганом одеяле, загорая до черноты.

– Не знаю, – ответил Адам. – Трое детей, а может быть, четверо. – Он открыл глаза и посмотрел на нее. – А ты как думаешь?

– О, меня тоже изволили спросить? Я думала, ты уже все решил.

Его губы сложились в ту самую искривляющую их улыбку, которая теперь показалась ей невыносимой.

– Я немного хозяйничаю, да?

– Чуть-чуть.

– Значит, немного, – продолжил он, не поняв, что она имела в виду, и заулыбался еще сильнее, как это было всегда, когда он сталкивался с этими восхитительными, по его мнению, пробелами в ее понимании английского, и он привычно переделал фразу для того, чтобы она могла уловить ее смысл.

– Я знаю, что это означает, – ответила она, не сумев скрыть своего раздражения.

Он сел и взял у нее флакончик с маслом для загара.

– Давай я помогу, – сказал он. Начав со ступней, он стал втирать масло в кожу, медленно поднимаясь все выше по ее ногам. – Я так долго работал один, Катринка, – продолжал он. – И жил тоже один. С тех пор как я помню себя подростком, я ни с кем ни о чем не советовался. У меня нет такой привычки. Ты должна мне помочь. Я еще не привык к мысли о том, что я женат.

– Это все произошло так быстро, – согласилась она, готовая взглянуть на вещи и с его точки зрения. – И она могла понять, насколько ей было легче, чем Адаму, приспособиться к их браку. Она, по крайней мере, знала, что такое доверие, хотя за долгие годы уже отвыкла доверяться другим. Со своими родителями она обсуждала все, они полагались на совет друг друга, они вместе принимали решения. Но, конечно, с родителями Адама такое было невозможно!

– Ты, должно быть, был очень одинок, – сказала она, внезапно ощутив к нему жалость, вернее, к тому одинокому маленькому мальчику, каким она представляла его в детстве. Он посмотрел на нее с удивлением, не совсем понимая, что она имела в виду. – Когда ты был ребенком, – добавила она.

– В общем-то нет. – Он вспомнил о многочисленных друзьях, о вечеринках, о том бурном времени, о развлечениях, которым он предавался, когда повзрослел, и, конечно, это было вовсе не то, что имела в виду Катринка. – Но брак с тобой оказался гораздо лучше моих прежних представлений о том, каково это – быть женатым, – сказал он.

Протянув загорелую руку, она коснулась его лица.

– И моих тоже.

– Ну, так сколько ты хочешь детей?

– Четверых. Пятерых, – сказала она, ощутив знакомую боль. – Как можно больше. – Она все еще вглядывалась в лица детей на улицах, в отелях, ресторанах, универмагах. Иногда она бродила по отделам игрушек в магазинах Шварца, надеясь узнать его среди мальчишек, которые играли с железной дорогой и моделями автомобилей. Она не знала, что еще могла бы она сделать, чтобы найти своего сына, даже имея в своем распоряжении деньги Адама. – Я ужасно люблю детей, – добавила она, надеясь, что Адам не заметил ее внезапной печали.

И он ее не заметил. Он налил в ладонь немного масла, поставил на землю флакончик, потер ладони друг о друга и стал похлопывать ее по ногам, продвигаясь все выше, к коленям, к нежно разводя ее ноги.

– Тебе не кажется, что мы могли бы уже положить начало? – сказал он, и его пальцы проникли под узкую полоску ее бикини.

Что толку грустить, когда ничего хорошего из этого все равно не выйдет? Катринка задала самой себе этот вопрос и отбросила все печальные мысли.

– А нас не видно будет с судна? – спросила она, прежде чем полностью отдаться наслаждению. На пульте яхты был телескоп, а экипажу сейчас особенно нечем было заняться.

– Нет, если они не будут смотреть.

Когда они вернулись в Нью-Йорк, Адам с головой погрузился в дела, которым со времени его ухаживания за Катринкой он уделял внимания меньше, чем обычно. В прошлом году на судостроительном заводе Грэхема в Ларчмонте была спущена парусная яхта новой конструкции, изготовленная из стекловолокна, с длиной корпуса в двадцать девять футов. Благодаря скорости, простоте управления и приемлемой цене, она мгновенно завоевала рынок малых судов. За этим успехом последовал еще один: яхта с длиной корпуса в тридцать три фута, той же конструкции, которая тоже хорошо раскупалась, способствовала росту цен на яхты большей величины, так что верфь получила приличную прибыль за последние два года. Судостроительный завод Грэхема в Бриджпорте тоже действовал вполне успешно, спустив на воду несколько траулеров, спортивных рыбачьих шхун, маленьких моторных лодок. Верфь в Майами продолжала получать заказы на роскошные моторные яхты. Теперь Адам хотел использовать в качестве рекламы предстоящий спуск на воду яхты Халида ибн Хассана, чтобы расширить бизнес в области создания самых роскошных судов, а пока он работал с группой дизайнеров над новой парусной яхтой около двадцати футов длиной, надеясь привлечь первых покупателей тем, что новый парусник обладал многими характеристиками известной двадцатидевятифутовой модели, а цена его была ниже. Кроме того, он конструировал новую гоночную яхту для себя.

Так как Адам постоянно курсировал между Бриджпортом, Ларчмонтом, Майами и Бременом, а находясь в Нью-Йорке, проводил в своем офисе не менее десяти-двенадцати часов в день, Катринка, хотя и сопровождала его, когда удавалось, часто оставалась в Манхэттене одна. Тоскуя по привычному комфорту своей прежней жизни и по своим старым друзьям, она иногда звонила Натали в Париж или Эрике в Мюнхен. Она писала Томашу и Жужке, своей тете, своим кузинам и иногда даже Оте Черни. Но, поддерживая контакты со своим прошлым, она не желала поддаться тем волнам одиночества, которые грозили иногда захлестнуть ее, и принялась строить свою новую жизнь в Нью-Йорке.

Картер занимался хозяйством и приготовлением пищи, так что обязанности Катринки по дому сводились лишь к тому, чтобы давать Картеру кое-какие неожиданные поручения, предупреждать о том, кто может зайти и что нужно приготовить, или сообщать о приглашении гостей и обсуждать с ним меню. Потом она звонила Хильде и Бруно в Кицбюэль, чтобы узнать, как идут дела в «Золотом роге», прочитывала газеты, занималась корреспонденцией, писала кое-какие благодарственные письма, которые передавали адресатам через Дэйва, потом одевалась к ленчу в «Ле Сирке», «Ла Гренвиле» или в еще какой-нибудь фешенебельный ресторан, где она встречалась с Дэйзи или Лючией, с Марго Йенсен из журнала «Шик» или с Риком Колинзом из «Кроникл», с другими людьми, которым Дэйзи ее представила и которые теперь засыпали ее приглашениями, из любопытства или потому, что хотели, чтобы их увидели с красивой молодой женой бывшего самого завидного нью-йоркского холостяка. Иногда по утрам она ходила с Лючией ди Кампо на занятия гимнастикой у Лотты Берк, и скоро так в это втянулась, что стала ходить туда, даже когда Лючии не было в городе. Дважды в неделю она делала прическу у Кеннета или маникюр у Динмара, а к торжественным событиям она прибегала к кое-каким дополнительным процедурам.

Приглашения на приемы стремительно увеличивались, так как Дэйзи и Стивен Эллиот, казалось, входили в комитеты всех благотворительных обществ Нью-Йорка. Адам, который рассматривал эти события как возможность расширения своих деловых контактов, настаивал, чтобы они происходили как можно чаще (с учетом, конечно, графика его работы), и он покупал либо билеты, либо заказывал столы, хотя и не самые лучшие, но все же вполне приличные для того, чтобы Грэхемов могли заметить.

По сравнению с тем, что ей раньше приходилось успевать делать за день, такой распорядок был для Катринки не очень напряженным, и она обнаружила, что у нее остается более чем достаточно времени, чтобы потратить его на единственное дело, которым Адам просил заняться именно ее – подыскать для них новый дом. Хотя вначале ее несколько пугала перспектива поисков по всему Манхэттену, который она еще не очень хорошо знала. Но когда Александра Оуджелви сообщила ей, что есть очень немного приемлемых районов, в которых можно жить, задача Катринки значительно облегчилась.

Оуджелви, как давние знакомые семьи Грэхемов, конечно же, были приглашены па прием в честь Адама и Катринки и еще на одну-две встречи летом в «Тополях», но Катринке долгое время удавалось избегать попыток Александры к установлению с ней дружеских отношений, а также под тем или иным предлогом увиливать от совместных обедов в городе. Хотя их общение на разных вечеринках было достаточно сердечным, все же Катринка чувствовала в Александре и враждебность, и обиду. Хотя она и не допускала мысли о том, что Адам солгал ей о своих отношениях с рыжеволосой красавицей, Катринка подозревала, что он мог просто недооценивать глубины ее чувства к нему. Так что Катринка, понимая отношение Александры к ней как к коварной «другой», предпочитала не сближаться с ней больше, чем этого требовали светские приличия. Стремление Александры добиться более тесного общения удивляло Катринку. Но настал такой день, когда Катринке ничего не оставалось, как согласиться на ее приглашение.

В один из четвергов в начале сентября они встретились за ленчем в ресторане «Плаза». Это было одно из любимых мест Катринки, напоминавшее ей некоторые самые любимые европейские рестораны: обшитые панелями стены и роскошные шелковые портьеры, торжественное и спокойное изящество обстановки, перекрытые балками потолки и люстры, стилизованные под старинные газовые светильники.

Заняв места у окна, выходящего на Центральный парк, они заказали салат и полбутылки белого вина. Катринка заметила, что неподалеку от них сидит Марк ван Холлен, а с ним какая-то женщина, намного меньшего роста и гораздо более грузная, чем его жена. Он внезапно поднял глаза, заметил ее взгляд и улыбнулся. Женщина, которая была с ним, оглянулась, чтобы посмотреть, что или кто привлек его внимание, и Катринка узнала ее: это была Сабрина, обозреватель. Хотя Сабрина тоже улыбнулась и приветствовала ее кивком головы, взгляд ее был далеко не дружелюбным. Он был холодным, оценивающим и явно враждебным.

– Что я такого сделала, чтобы так ее разозлить? – прошептала Катринка и быстро добавила, увидев, как изумленная Александра собиралась обернуться, чтобы понять, о ком идет речь. – Не смотрите. Это Сабрина. – Это имя, очевидно, ничего не говорило Александре, и Катринка пояснила: – Она обозреватель газеты. В Англии. Пишет для «Глоуб». – Александра вспомнила, что кто-то, возможно, Дэйзи, сказал ей, что «Глоуб» – одна из газет Марка ван Холлена.

– Сплетни?

– Да.

– Грязная работа, – Александра состроила гримаску.

– Рик Колинз кажется, вполне приятным, – сказала Катринка не столько для того, чтобы высказать собственное мнение, сколько выведать отношение к нему Александры. Таким образом она всегда расширяла свои познания в любой области.

– О, да, – согласилась Александра. – Он всем нравится.

Начало ленча они провели за обсуждением того, как Катринка адаптировалась к жизни в Соединенных Штатах. Наконец, Александра спросила Катринку, не будет ли та возражать, если она закурит, вынула из сумочки красивый золотой портсигар и, не дожидаясь, пока официант поднесет огонек, сама зажгла сигарету золотой зажигалкой. И портсигар, и зажигалка были рождественскими подарками Адама.

– Я пытаюсь бросить, но у меня ничего не получается, – сказала она.

Катринка сочувственно кивнула:

– Мне повезло. Я никогда не начинала. – Это была одна из тех привычек, которую тренеры лыжных команд активно порицали.

– Мы с Адамом были друзьями очень давно, с самого детства. – Катринка кивнула, признав этот факт, и Александра продолжала: – Поэтому я решила, что было бы хорошо, если бы мы с вами узнали друг друга. – Она нетерпеливо откинула рукой упавшие на изысканно бледное лицо рыжие волосы. – Откровенно говоря, мне бы ужасно не хотелось потерять дружбу Адама. Она много для меня значит. И я не вижу возможности сохранить ее, если мы с вами не поладим. – И это было правдой. Александра не захотела лишь объяснить, почему она стремилась сохранить дружбу с Адамом: не потому, как подозревала Катринка, что она когда-то была – или еще до сих пор – влюблена в него, а потому, что Адам и его семья обеспечивали ей доступ в тот мир, к которому она принадлежала по происхождению, но из которого ее выталкивало отсутствие серьезных средств.

Нельзя сказать, чтобы Адам был ей безразличен. Конечно, нет. Но эта затянувшаяся привязанность, безусловно, не была главной причиной того, что она хотела удержать его в своей жизни: главным было ее желание остаться в Нью-Йорке в списке избранных. Без Грэхемов Александру гораздо реже бы приглашали на разного рода нужные приемы, к нужным людям, а возможно, эти приглашения и вовсе бы свелись к нулю. Поэтому Александра и намеревалась преодолеть нежелание Катринки подружиться с ней, нежелание, которое она ошибочно приписала ревности по отношению к ней.

Восхищаясь несомненной откровенностью Александры, Катринка решила ответить тем же.

– А я думала, что вы будете презирать меня за то, что я вышла за него замуж, – сказала она.

Александра стряхнула пепел в стоящую на столе пепельницу.

– О, сначала я рассердилась. Но попробуйте поставить себя на мое место. Вы бы тоже так себя почувствовали. Но скоро я поняла, что Адам на мне никогда бы не женился. Он меня никогда не любил, во всяком случае, любил недостаточно, и, конечно, теперь я понимаю, что и я никогда его по-настоящему не любила. То, что я испытывала к нему, было просто детским увлечением. – Катринка не смогла скрыть скептического выражения лица, которое не осталось незамеченным. – Не потому, что Адам того не стоит, – сказала она дипломатично. – Но теперь, когда я влюблена, по-настоящему влюблена, я понимаю разницу.

– Вы влюблены? – спросила Катринка, освобождаясь от смутного ощущения вины, которое она – помимо воли – испытывала, хотя едва ли она могла отвечать за поведение Адама. – Как замечательно.

К удивлению Катринки, глаза Александры наполнились слезами. Она повела плечами.

– Ничего из этого не получится.

Как это может быть, чтобы такая красавица, как Александра, была так не уверена в себе? – удивилась Катринка. И зачем так говорить? И зачем так думать? Нужно быть оптимисткой. Поставь перед собой цель, учили ее, работай, как черт, чтобы ее достигнуть, и всегда верь, что это тебе удастся.

Пока официант наливал им кофе, Александра вытащила из портсигара еще одну сигарету, зажгла ее, глубоко вздохнула и, выпустив облачко светло-сизого дыма, произнесла, как только они снова остались одни. – Он женат.

При этих словах они обе почувствовали себя несколько неловко: Катринка потому, что она была очень скрытна в том, что касалось ее личной жизни, а Александра – потому, что не собиралась заходить столь далеко в своих попытках обезоружить Катринку и завоевать ее симпатии. Но, столкнувшись с человеком, которому, как она инстинктивно почувствовала, можно доверять и который мог ее понять, она не смогла устоять перед искушением рассказать о своей новой любовной связи.

Его зовут Нейл Гудмен, сказала она Катринке, которая с трудом скрыла удивление. Даже ей, после всего лишь трех месяцев пребывания в Нью-Йорке, было известно это имя. Он недавно получил новое назначение в компании «Кнэпп Маннинг», в одной из самых больших в стране брокерских контор.

Родственники Александры наскребли все вместе достаточно денег, чтобы отправить ее в лучшие учебные заведения, возможно, для того, чтобы сохранить престиж, а возможно, руководствуясь и более практическими соображениями и желая удачно выдать ее замуж. И если бы не Адам Грэхем, исподволь и постоянно присутствовавший в ее жизни, она, вероятно бы, заинтересовалась кем-нибудь из подходящих молодых людей, которые всегда были рядом.

Окончив школу мисс Портер, Александра продолжила обучение в Беннингтоне, получила степень бакалавра истории искусств, а потом, не представляя, чем бы ей заняться помимо попыток выйти замуж за Адама Грэхема, работала в ряде картинных галерей Нью-Йорка. Она ждала, что он сделает ей предложение, и это ожидание было постоянным, потому что со сколькими бы девушками он ни встречался все это время, он неизменно возвращался к ней. Даже когда мечте о его предложении не удалось осуществиться в Кицбюэле, она не оставляла надежды. Хотя в том, что касалось Адама, она предавалась фантазиям, в остальном она была достаточно практичной. Когда в начале февраля она услышала о работе «Сотби», где платили больше, она обратилась в эту фирму и благодаря некоторым блестящим рекомендациям была принята. Если оставить в стороне личную жизнь Александры, то надо было признать, что она была действительно не глупа и хорошо знала свою специальность – она занималась голландским искусством семнадцатого века.

Видимо, семья Нейла Гудмена по материнской линии восходила к голландским евреям, и это незначительное обстоятельство питало его интерес к искусству Нидерландов. Как только у него появились кое-какие средства, он занялся коллекционированием пейзажей, марин и жанровых полотен. В апреле, во время предварительного просмотра предназначенных для аукциона картин голландских художников, он встретил Александру и был поражен, что такая красавица знает еще так много о том, что было его самым любимым увлечением. Ей удалось помочь ему купить прелестное полотно Яна Стена за предложенную им цену, и в благодарность он пригласил ее на ленч. Когда он затем предложил обед, она ответила согласием. А почему бы и нет, подумала она, поскольку Адам проводил все больше и больше времени в Европе, ухаживая за Катринкой, хотя Александра этого тогда не знала, и в ее светском календаре обнаружилось удручающе большое количество незанятых вечеров. Это хорошо для бизнеса, сказала она самой себе. Нейл Гудмен был богат, и он покупал произведения искусства. И что плохого в том, если один-два совместных обеда будут способствовать тому, что он купит что-нибудь еще и в то же время спасет ее от скуки.

Она не учла только одного – что она может в него влюбиться. «Он некрасив, – сказала она Катринке. – Во всяком случае, не похож на Адама. Он немного ниже меня ростом и лысый, но у него удивительно приятное лицо, темные глаза, идеальный нос и пышные усы. Обычно я терпеть не могу мужчин с усами, а вы? Но его еще больше выделяют полные, чувственные губы. Он самый чувственный мужчина из всех, которых я знала. Ну, вернее, один из самых…» – тут же поправилась она, не желая, чтобы Катринка восприняла это как выпад в адрес Адама.

Нейл Гудмен был женат на своей бывшей однокурснице и считал этот брак если и не счастливым, то все же вполне благополучным. У них было четверо детей, самому младшему из которых – дочери – было шестнадцать.

– Он говорит, что любит меня, но не может оставить жену. Что это было бы несправедливо по отношению к ней и детям. Но разве для него самого оставаться с нелюбимой женой справедливо? Ему пятьдесят четыре года. Много ли у него еще будет шансов, чтобы стать счастливым? По-настоящему счастливым?

Катринка думала о Миреке Бартоше, о том, как она, сама того не осознавая, влюбилась в него, о тех временах, когда она задавала себе такие же вопросы относительно него и Власты. Но она знала, что обстоятельства были совсем другими: Александра и не так молода, и не так наивна, как тогда она, и последствия ее романа не так опасны, но чувства – те же – желание, смятение, ужасное одиночество и боль. И если у Катринки и мелькнула мысль о том, что деньги Нейла Гудмена были еще более мощным и соблазнительным фактором, чем обаяние и искушенность Мирека, она благородно отогнала ее прочь. Кто она такая, чтобы судить? И вместо этого Катринка произносила какие-то утешающие и сочувственные слова, убеждала ее в том, что она просто уверена, что Нейл ее любит, что для некоторых людей счастье – не главное, что для них важен прежде всего долг.

Катринка оплатила чек и, все еще во власти воспоминаний о Миреке, а значит, как это неизбежно случалось, и об их пропавшем сыне, рассеянно кивнула Марку ван Холлену и Сабрине и вместе с Александрой вышла из ресторана.

– Она выглядит не очень счастливой, не так ли? – сказала Сабрина, не спуская с Катринки своих маленьких оценивающих глаз, пока та шла к выходу. – Для новобрачной.

– Разве вы не слышали о том, что влюбленные тоже ссорятся? – спросил Марк, и на его красивом загорелом лице появилась улыбка, но глаза его не улыбались, они оставались такими же холодными, оценивающими, как и у знаменитой обозревательницы. Какая сука, подумал он, хотя эта мысль никак не отразилась па его лице. Сабрина была одним из самых ценных приобретений «Лондон глоуб», и он не намеревался ее терять. Он вызвал ее в Нью-Йорк, чтобы попытаться найти способы сделать ее еще более полезной для себя.

– И вы тоже? – спросила она. Вопросами такого рода она гордилась, когда задавала их людям, которых должна была бы бояться.

– Постоянно, – ответил Марк и громко рассмеялся. – Он не мог не восхищаться ее характером. – Но это не для печати.

– Конечно, нет, – сказала Сабрина, чуть приподняв бровь. – Само собой разумеется.

Когда Катринка рассказала Адаму, как удачно прошел ленч, он был очень доволен. Он поощрял общение Александры со своей женой, и вовсе не потому, что ему уж так нравилось удерживать вокруг себя своих старых подруг, просто у него было правило никогда не давать исчезнуть потенциально полезным людям. И Александра, действуя по тому же принципу, исполнив свою миссию, ощутила огромное удовлетворение и была вполне довольна своим успехом. Начиная с этого ленча она не только часто встречалась с Катринкой, но и вместе с ней, Дэйзи, Лючией и Марго проводила теперь время за долгими разговорами и сплетнями в самых модных ресторанах. Хотя она часто делала попытки заплатить, но ее быстро опережали другие, которые не позволяли ей этого, зная, что у нее нет денег. В ответ она оказывала им небольшие любезности, дарила скромные подарки, информировала о том, что происходит на аукционах «Сотби», заранее предупреждала о наиболее интересных драгоценностях, которые должны выставляться на торгах. Именно здесь можно было совершить самую удачную покупку, приобрести идеальный подарок ко дню рождения или к Рождеству для близких друзей или для себя – ожерелье королевы Румынии из жемчуга с бриллиантами, розовую брошь герцогини Виндзорской, и все это по гораздо меньшей цене, чем драгоценности того же качества стоили бы у Уинстона или Буччелати. И Александра не только помогала Катринке, которая всегда была способной ученицей, научиться оценивать живопись и драгоценности, она подсказала Катринке те районы города, которые Адам счел бы приемлемыми для проживания, и представила ее председателю секции недвижимости аукциона «Сотби», уверив ее, что она получит право выбрать самое лучшее из того, что будет предложено к продаже.

Именно благодаря этой связи Катринка нашла идеальный вариант – шестнадцатикомнатные апартаменты, расположенные на двух этажах и окруженные широкой террасой, под крышей здания довоенной постройки на пересечении Шестьдесят четвертой улицы и Пятой авеню.

Их окна выходили на Центральный парк. Как только Катринка увидела эту квартиру, она поняла, что это было именно то место, где ей хотелось бы провести с Адамом всю оставшуюся жизнь.