ПРОШЛОЕ
1977–1991

– Как она может только писать такое? – В голосе Катринки слышались обида, смятение, гнев.

Адам оторвался от номера «Файненшнл таймс», который он читал, и принял такую позу в широком самолетном кресле, чтобы лучше видеть свою жену. Несмотря на все переживания, подумал Адам, она прекрасно выглядит в костюме «Шанель», который он купил ей вчера. Он был такого же бледно-голубого цвета, как и ее глаза.

– Что же она пишет? – спросил он.

– Посмотри! – Она протянула ему ксерокопию обозрения Сабрины в «Лондон глоуб».

После свадьбы они еще два дня оставались в «Гранд-отеле дю Кап» в Кап-Ферра, а потом отправились на несколько дней в Париж. Пакет с газетными вырезками прибыл срочной почтой из офиса Адама в Нью-Йорке незадолго до их отъезда в аэропорт, откуда они должны были вылететь домой. Адам просмотрел эти вырезки достаточно бегло, лишь бы уловить, о чем там идет речь, затем позвонил в Ньюпорт матери. Ему хотелось самому первым сообщить ей о своей женитьбе.

Матери не оказалось дома, и это означало, что через несколько часов, когда разговор, наконец, состоится, его женитьба уже не будет для нее новостью. Нельзя сказать, чтобы он был этим особенно огорчен. Как все будет, ему хорошо известно. Поскольку единственная возможность избежать ссор с матерью заключалась в том, чтобы поступать всегда так, как ей этого хотелось – что было совершенно неприемлемым для Адама, – он обычно не посвящал ее в свои планы. Преимущество такого поведения заключалось в том, что она узнавала о его замыслах слишком поздно, ей уже ничего не оставалось делать – а она была весьма изобретательной женщиной, – как только высказывать свое неодобрение. Совсем недавно она заявила ему, что если бы она перестала читать газеты, то не имела бы никакого представления о том, что происходит в его жизни. После некоторой паузы она добавила, что это и к лучшему. Но, безусловно, появление невестки, в отличие от сомнительных подружек или рискованных деловых операций, едва ли могло ускользнуть от ее внимания.

Адам стал бегло просматривать статью Сабрины. Она была выдержана в ее обычном стиле: сенсационна, достаточно цинична и исполнена грубого юмора. Она была озаглавлена «Плейбой и модель», Катринка именовалась в ней «бывшей подружкой Франты Донала», которая, как сообщалось далее, покинула Франту после несчастного случая, почти перечеркнувшего его карьеру. Затем она увела Адама от Александры Оуджелви, его «давней подруги», которая вынуждена была отменить свой заказ на свадебное платье от Диора, потеряв при этом значительную сумму залога. Далее Сабрина выражала надежду, что Адам возместит ущерб, поскольку всем было известно, что от состояния Оуджелви не осталось ни доллара. Здесь же был помещен снимок Адама и Александры, а фотографии Катринки не было.

Закончив читать, Адам вернул ей ксерокопию и произнес:

– Неплохо.

– Ни слова правды, – гневно сказала Катринка.

– Ну, почему же, – усмехнулся Адам. – Оуджелви и в самом деле разорены.

– Она изображает меня какой-то проституткой.

– Но я действительно без памяти в тебя влюбился, практически с первого взгляда.

– Как ты можешь смеяться! – сказала Катринка, и в голосе ее послышались раздражение и отвращение.

– Нас будут часто упоминать в прессе, Катринка, и тебе надо научиться ничего всерьез не принимать из того, что напишут, иначе ты будешь чувствовать себя несчастной. Обозреватели пишут обо всем, что им захочется, независимо от того, правда это или нет, честно или нечестно.

– Еще шампанского? – спросила стюардесса, молодая женщина с пепельного цвета волосами, собранными на затылке в хвост.

– Да, пожалуйста, – сказал Адам.

Катринка до этого никогда не летала первым классом, и ей здесь очень нравилось, но все же меньше, чем в специальном самолете, который Адам заказывал для их полета из Мюнхена в Кап-Ферра и Париж. Что это была за роскошь, когда не надо было проходить контроль, ожидать у заграждения или отыскивать свободное место на полке, чтобы положить ручную кладь. Она с наслаждением потянулась в широком кресле, потом повернулась к Адаму и спросила:

– А почему на них не подают в суд?

– Это пустая трата времени и денег, конечно, если речь не идет о чем-нибудь, наносящем уж слишком большой ущерб. Но так бывает редко. Чаще – это просто чтиво, и всегда – с помоями. А как насчет других газет? Что в них пишут?

Катринка стала перебирать кипу ксерокопий, просматривая обозрения в «Интернейшнл геральд трибюн», в лондонских «Мэйл» «Сан», в нью-йоркских «Пост» и «Дейли ньюс».

– Такой гадости, как у Сабрины, больше нигде нет, – сказала она. – Есть пара даже довольно милых публикаций: Лиз Смит в «Ньюс», Сьюзи в «Пост». – И удивленно покачав головой, она добавила: – Этот Рик Колинз из «Кроникл» описывает весь наш маршрут в ночь перед свадьбой: обед в «Замке», игру в казино, танцы в ресторане. И мой свадебный костюм, он и его точно описывает. Откуда он все это знает?

– Все они подкупают официантов, метрдотелей, друзей.

– Друзей? – Мысль была неприятной.

– Так называемых. А некоторые даже сообщают кое-что о себе сами. У известности есть и свои плюсы. Ты в этом убедишься.

Катринка собрала газеты, положила их обратно в конверт, а затем в кейс Адама. Ей больше не хотелось думать о газетах и журналистах, которые для них пишут. Сама мысль, что она будет являться для них объектом постоянного внимания, была неприятна ей. И вовсе не потому, что она была застенчивой или не привыкла к вниманию. С шести лет, когда она впервые победила в состязаниях, она более или менее всегда была на виду, а с годами ее известность и как лыжницы и как модели все возрастала. После съемок в эпизодах фильмов она сама, ее внешность и ее имя стали достаточно популярными и в Чехословакии, и в Германии. Она искренне радовалась этой известности. Удачливая и общительная, она любила теплые, даже нежные приветствия, которые ей адресовали, когда узнавали. Но такое узнавание, чаще всего доброжелательное, было связано только с той частью ее жизни, которая была открыта всем. Но она сталкивалась и с критическими словами в свой адрес, когда проигрывала соревнование, что, впрочем, воспринималось ею как вполне заслуженное и поэтому не вызывало у нее протеста.

Но свадьба, думала Катринка, – это совсем другое дело, это что-то очень частное и интимное, что не должно быть выставлено на всеобщее обозрение. Когда же это произошло, она почувствовала себя оскорбленной. Вздохнув, она взглянула на Адама, который сидел с закрытыми глазами и ровно дышал, как будто спал. Она улыбнулась. Она будет его женой в горе и в радости, и если уж она готова начать роскошную жизнь, то – и в этом Адам был прав – она должна привыкнуть и к циничным обозревателям, и к неприятной свекрови.

В салоне убавили свет, на окнах задернули шторки – началась демонстрация фильма. Показывали «О, Господи» с Джорджем Бернсом в главной роли. Собираясь, как и Адам, немного поспать, она подложила под голову подушку и закрыла глаза. И тут же она почувствовала, как его рука скользнула под тонкое шерстяное покрывало и замерла на ее бедре. Открыв глаза, она повернулась к нему, но он, казалось, продолжал спать. Она снова сомкнула веки, но тут же его рука заскользила по ее ноге к подолу юбки, на мгновение задержалась на колене, затем раздвинула ее ноги и начала медленно продвигаться вверх по внутренней стороне бедра. На этот раз, взглянув на него, она увидела, что он открыл свои сонные глаза и улыбался. Едва она собралась что-то сказать, как он покачал головой, призывая ее молчать. Убрав руку, он поднял подлокотник кресла, придвинулся к ней и повернул ее к себе. Через его плечо она окинула взглядом затемненный салон, боясь, что кто-то может их увидеть. Но места через проход от них были свободны, а высокие спинки кресел скрывали их от тех, кто находился впереди и сзади. Стюардесса, покормив пассажиров, удалилась из салона. Катринка приободрилась. Руки Адама снова оказались на ее бедрах, слегка приподняли ее с сиденья, чтобы она смогла – под прикрытием одеяла – завернуть юбку и приспустить вниз трусики и колготки. Она сняла их совсем и бросила на покрытый ковром пол салона. Руки Адама стали гладить ее грудь, живот и лоно. Когда их губы встретились, она принялась расстегивать пояс и «молнию» на его брюках.

– Ты просто сумасшедший, – прошептала, она, лаская рукой его петушок и наслаждаясь этой напрягшейся шелковистой плотью. Ее пальцы скользили по нежной поверхности, поднимаясь к похожей на шляпку гриба верхушке. – Сумасшедший.

– Я люблю тебя, я люблю тебя, – шептал он, ласками подводя ее к вершине возбуждения. Когда она уже была готова, он закрыл своими губами ее рот, чтобы она не вскрикнула, и одним быстрым движением вошел в нее.

Они кончили единым мощным безмолвным содроганием. Потом еще какое-то мгновение они неподвижно, губы к губам, со сплетенными руками и ногами, ожидали, когда успокоится дыхание. Наконец, Адам оторвался от нее и стал под покрывалом приводить себя в порядок. Катринка поправила юбку и сунула в сумочку трусики и колготки. Взглянув на Адама, она заметила его довольную улыбку. Катринка почувствовала, что краснеет. Он потянулся к ней, взял ее руку, поцеловал и, не выпуская ее, закрыл глаза и уснул.

Когда Адам и Катринка вышли из зала таможни, их встретил одетый в форму шофер, низенький коренастый мужчина лет сорока пяти, с волосами песочного цвета и в веснушках.

– Катринка, знакомься, это Дэйв, – сказал Адам, когда Катринка протянула руку для приветствия. – Дэйв, это миссис Грэхем, – продолжил Адам.

Дэйв, по-видимому уже знавший эту новость, ничуть не удивился, пожал Катринке руку и пробормотал, что очень рад с ней познакомиться и что, если ей понадобится его помощь, пусть она даст ему об этом знать. Он говорил по-английски с каким-то странным акцентом, который Катринка еще никогда не слышала.

– Дэйв был моим водителем в течение… скольких уже лет, Дэйв?

– Пяти, сэр. Машина здесь рядом. – Он повел их и носильщика через здание аэровокзала к черному закрытому «мерседесу», припаркованному у самого тротуара. Катринка, откинувшись на сиденье, прислонилась к Адаму и принялась рассматривать через дымчатое стекло автомобиля здания из стекла и стали, бетонные бортики, скопления машин на дороге, стоянки автомобилей, желтые багажные тележки. Она пыталась осознать, что находится в Нью-Йорке.

– Здесь так же, как и везде, – сказала она.

– В аэропорту – да.

– А откуда Дэйв?

– Откуда? – Адама, казалось, удивил этот вопрос. – Из Бронкса, – добавил он, увидев вопрошающее лицо Катринки. – Это один из районов Нью-Йорка. Я дам тебе карту, – сказал он, опуская стекло, отделяющее их от Дэйва. – Миссис Грэхем нужна карта города. Ты не мог бы предложить ей одну, Дэйв? Хорошо бы две: одну большую с планом всего Нью-Йорка и другую поменьше, такую, чтобы она могла носить ее с собой во время прогулок по городу.

– Хорошо, сэр, – ответил Дэйв.

Катринка испытывала странное ощущение оттого, что у нее не просто был теперь муж, но и потому, что так неожиданно ее вырвали из привычной жизни и без всякой подготовки бросили в самую гущу шумного мира Адама, где ей придется иметь дело с его водителем, секретаршей, домоправителем, с его отцом и матерью, с семьей и друзьями.

– Устала? – спросил Адам.

– Нет, – ответила Катринка. – Я просто взволнована. Даже слишком взволнована.

Большая часть пути из аэропорта показалась Катринке неинтересной: унылый ландшафт, где почти в шахматном порядке чередовались бесконечные вереницы однообразных магазинов, заправочных станций, заводов, жилых домов, кладбищ и пустырей.

– Дальше будет лучше, – подбодрил ее Адам. И вскоре его слова подтвердились. Когда они подъехали к мосту около Пятьдесят девятой улицы, она увидела небоскребы из стекла и стали, которые сверкали в лучах солнца, как гигантские кристаллы горного хрусталя. Затем последовали переполненные улицы, рев автомобильных гудков, тротуары, запруженные разгоряченными и усталыми людьми, здания, поднимающиеся на невероятную высоту, потоки электрических огней в воздухе. Когда же черный «мерседес» оказался на Саттон-Плейс, где жили Вандербильты и Морганы, Катринка увидела относительно спокойный район, имевший неожиданно элегантный облик.

Адам жил в одном из больших зданий, в шестикомнатных апартаментах. Квартира была обставлена с предельным аскетизмом, светлые гладкие черные кожаные диваны, хромированная стеклянная фурнитура и черный полированный музыкальный блок, сверкающий новейшей аудио– и видеоаппаратурой. Стереоколонки поднимались выше человеческого роста и занимали почетное место в гостиной. Здесь не было ни фикусов, ни вьющихся растений. Над камином, отделанным черным гранитом, висела ничем не примечательная, написанная маслом картина Эда Руша. Из других произведений искусства в этой комнате были полотна Туомбли и Серра, литография Уорхола с изображением Мика Джаггера и металлическая скульптура Джона Чемберлена. Остальная часть квартиры, включая хромированную, отделанную гранитом кухню, была выполнена в том же стиле, который разительно отличался от дизайна фамильного дома Грэхемов.

Адам представил ее Картеру, высокому стройному мужчине с узким, как у борзой, лицом, который, по словам Адама, делал все: готовил, убирал, занимался стиркой. Катринка пожала ему руку и уловила в словах его приветствия более знакомый акцент, который она часто слышала в Кицбюэле: определенно британский, подумала она. Картер принял у водителя багаж и исчез с ним в длинном коридоре, а Адам, указывая рукой на апартаменты, произнес:

– Ну, вот мы и дома. Как тебе?

Квартира, показавшаяся Катринке неуютной, была весьма элегантной.

– Пока не знаю, – сказала она. Потом села на один из диванов. – Удобно. – Она оглядела комнату. – Спокойно. – Литография Уорхола напомнила ей о вечеринках, которые устраивали лыжники после соревнований. – Она не похожа на те, что я видела прежде, но, надеюсь, я смогу ее полюбить.

– Ну, что же, отлично, – сказал он, беря ее за руку и поднимая с дивана. – Пойдем. Давай примем душ.

Пытаясь вздремнуть на невероятной величины кровати среди светлых и темных простыней от Билла Бласса, Катринка услышала из соседней комнаты тихий голос Адама, который разговаривал по телефону с матерью. Прежде она никогда не слышала, чтобы он говорил таким тоном: в его голосе слышались раздражение, нетерпение, желание спорить. Наконец, он вошел в спальню.

– Она очень сердится? – спросила Катринка.

– Ты еще не спишь?

– Я слишком взволнована, чтобы уснуть. Так она сердится?

– Не больше, чем обычно, – сказал Адам, снимая шелковый халат и надевая шорты, которые он вынул из ящика большого, покрытого черным лаком комода. – Мы отправимся к ней на уик-энд. Она успокоится, как только увидит тебя.

– А отец?

– Он славный. Он тебе понравится.

– А твоя сестра?

– Клементина будет во всем поддерживать мать. Я не уверен, что она приедет. Если, конечно, мать не прикажет ей.

– Знаешь, Адам, ты представил ее очень… – Катринка подыскивала нужное слово.

– Неприятной?

Катринка пожала плечами. Это было не совсем то слово, но она согласилась с ним.

– На самом деле это не так. Она даже очень милая женщина. Не успеешь оглянуться, как она уже приучит тебя есть прямо с руки.

– Есть как? – Катринка не слышала раньше этого выражения.

Адам засмеялся – как всегда, его забавляли ее проблемы в знании английского – и показал ей ладонь.

– Понимаешь, так кормят любимое животное. Она тебе понравится.

Но Катринка не была в этом уж очень уверена.

– С того момента, как мы поженились в Кап-Ферра, я чувствую себя все более и более счастливой, – сказала она ему.

– Я тоже, – он надел белую рубашку, повязал галстук в горошек, затем облачился в летний костюм от Ланвана из легкой шерсти в полоску, склонился над лежащей Катринкой и поцеловал ее. – Мне нужно на некоторое время зайти в офис, чтобы посмотреть кое-какие бумаги и сделать несколько телефонных звонков. Попытайся уснуть. Около девяти мы пойдем обедать.

Как только Адам вышел из комнаты, Катринку охватило чувство одиночества: они расстались впервые за более чем недельный срок. Как ей проводить время, когда его с ней не будет? – размышляла она. Чем заняться? Она вовсе не была домоседкой. Знал ли об этом Адам? Имея в доме Картера, Адам, конечно, не ожидал от нее, что она будет готовить или заниматься уборкой – с этим и так все было в порядке. Хотя она могла бы все это делать, если понадобится, и делать, на ее взгляд, очень неплохо, она все же предпочитала платить за эту работу, зарабатывая на это деньги тем, что ей нравится. Но чем ей занять себя в Нью-Йорке, по крайней мере пока у них с Адамом не было детей? Ее папка с материалами по моделированию одежды была в багаже, отправленном из Мюнхена. Возможно, когда прибудет багаж, она начнет обходить с ней агентства, пытаясь начать новую карьеру. Получить место фотомодели в двадцать восемь лет будет трудно, но ее опыт может пригодиться при организации показов одежды. Не будет ли Адам возражать? – размышляла Катринка, отправляясь спать.

В этот вечер они обедали в ресторане «21» с Лючией и Ником Кавалетти, которые после нескольких дней пребывания в своем доме во Флоренции вернулись в Нью-Йорк. Когда метрдотель сопровождал Катринку к столу, она заметила, что окружающие поворачивали головы ей вслед, и скорее почувствовала, чем услышала, шепоток за своей спиной. На какое-то мучительное мгновение она подумала, что, может быть, не все в порядке с ее одеждой, но потом отогнала эту мысль как совершенно нелепую. На ней было короткое белое платье фирмы «Шанель», одно из ее парижских приобретений, безукоризненно скроенное и столь же безукоризненно простое. В нем можно было появиться в любом приличном ресторане в любой стране мира. Лючия в коротком платье из шелка персикового цвета, который оттенял ее густые золотисто-каштановые волосы и нежный цвет лица, была, безусловно, великолепна.

Нет, конечно, не ее гардероб вызывал это оживление, поняла Катринка, а ее брак, вернее, неожиданность этого брака, причем любопытство окружающих раздражало ее больше, чем публикации в прессе.

Катринка, которая привыкла проходить во время демонстрации моделей сквозь строй журналистов и избалованных покупателей, распрямила плечи, высоко подняла голову и держалась с непринужденной улыбкой на лице. Казалось, она не замечала того внимания, которое привлекали они с Адамом. Когда метрдотель остановился у столика возле бара и спросил Адама, подойдет ли он ему, Катринка тайком посмотрела в конец зала и подумала, что там, подальше от входа и от всех этих шепотков и повернутых в их сторону голов, наверное, было бы поспокойнее. Но Адам сказал:

– Да, здесь вполне подойдет. Благодарю вас.

Как только они сели. Ник, улыбаясь, наклонился к ней и сказал:

– Вы хотите, чтобы все решили, что Адам разорился?

Катринка непонимающе посмотрела на него, и Ник жестом показал в ту сторону, где предполагала сесть Катринка.

– Это все равно что быть сосланным в Сибирь, – пояснил он.

– Сидеть надо именно здесь, – добавила Лючия, которая испытывала колебания между аристократическим презрением к известности и пониманием полезности этой известности для деловой женщины. Она пожала плечами и продолжила: – Хотя здесь чувствуешь себя порой зверем, выставленным на всеобщее обозрение в зоопарке, быть на виду очень полезно для деловых контактов.

Так Катринка впервые столкнулась с теми неписаными правилами, которые определяли светскую жизнь Нью-Йорка. Очевидно, комфорт и уединение были здесь неуместны; главное заключалось в том, чтобы быть на виду и поддерживать определенный уровень известности, терять его было не только унизительным, но и опасным. Пока все считают, что дела у него идут успешно, объяснил Адам, его бизнес будет развиваться. Но, если возникнут сомнения относительно его дел, он очень скоро начнет терять деньги.

– Но у тебя дела идут успешно, – сказала Катринка.

– Очень успешно, – заверил Ник, которому хотелось зарабатывать в год столько же, сколько Адам.

– Главное – видимость. – А не факты.

– Я подумала, что, наверное, как только мы скроемся из виду, о нас перестанут говорить.

Лючия улыбнулась и покачала головой.

– Вы даже представить себе не можете, какая вы с Адамом великолепная пара. Высокие, красивые, элегантные и, что важнее всего, богатые. – «Они держатся настолько уверенно, – восхищенно подумала Лючия, – что просто не могут остаться незамеченными». Этот брак, казавшийся поспешным и неравным, как будто был послан самим небом для того, чтобы оживить слухами и сплетнями скучное нью-йоркское лето. – Говорить о вас не перестанут, – добавила Лючия, которая знала это по собственному опыту. Ее собственный брак с Ником, в который она вступила против воли своей матери, тоже привлек в свое время внимание. И продолжал привлекать до сих пор.

Катринка вздохнула, и Адам, протянув руку, положил ее сверху на руку Катринки.

– В горе и в радости, – сказал он.

Катринка засмеялась. Это был искренний и заразительный смех. Адам, Лючия и Ник тоже засмеялись, добившись как раз того, чего Катринка так хотела избежать – все посетители ресторана повернулись в их сторону.

– Именно это я и твердила себе целый день, – сказала она.

Лючия незаметно показала Катринке некоторых из присутствовавших здесь знаменитостей, которых та, конечно же, не знала: Даниела Мойнихена, недавно назначенного представителем при ООН; Рика Колинза, того самого обозревателя, который поразил Катринку своим детальным описанием ее свадьбы; Майкла Беннетта, члена правления компании. Некоторые подходили сами, чтобы поздравить и быть представленными новобрачной: Джон Гутфренд из компании «Соломон бразерс» и Нейл Гудмен, сотрудничавший с ним в компании «Кнэпп Мапнинг», – оба они имели деловые контакты с Адамом; Филипп Джонсон, архитектор, который был другом и матери Лючии, и родителей Адама; Марк ван Холлен, со своей уже разрешившейся от бремени женой, которая радостно сообщила, что у них теперь еще один сын; Дэйзи и Стивен Эллиот, которые принялись вспоминать встречу с Катринкой в Кицбюэле.

– Какая прелестная гостиница, – сказала Дэйзи. – А тот джем, – она облизнула свои безупречной формы губы. – Я его съела сразу же, так что дети не успели и попробовать. – Она повернулась к Адаму: – Вы женились на очень предприимчивой женщине.

– Уж это-то мне известно.

– Надеюсь, вы будете очень счастливы, дорогая! – сказал Стивен, и его туловище, казалось, скорее обрушилось, чем склонилось, над ней, когда он галантно поцеловал ее в щеку.

– Можно пригласить вас завтра на ленч? – спросила Дэйзи Катринку.

– Почему бы и нет, конечно, да. – Она повернулась к Адаму: – Если только ты ничего не запланировал на завтра.

– Абсолютно ничего, – ответил Адам.

– Хорошо. В час. В «Ле Сирке». – Она обернулась к Лючии, которую давно знала: – Не могла бы ты присоединиться к нам, дорогая?

– С удовольствием.

– Мы закажем шампанское, – таинственно произнесла Дэйзи, направляясь к своему столу, и ее маленькая фигурка двигалась так решительно, как будто она собиралась завоевать королевство, а не сделать заказ.

– Шампанское? – спросила Катринка, у которой от непрерывного потока поздравлений уже слегка кружилась голова.

Лючия засмеялась:

– Дэйзи любит руководить. Мы зовем ее «маленький генерал».

– Мне нужно руководство?

– Но ведь ты никого в Нью-Йорке не знаешь, кроме нас, не так ли? – сказал Адам, который раньше как-то не задумывался над тем, что его молодой жене может быть трудно завести друзей в незнакомом городе. Если бы он подумал об этом, он бы попросил Дэйзи, так же как и Лючию, помочь ей сориентироваться в новой обстановке. Он был доволен, что Дэйзи сама вызвалась на это. – А Дэйзи всех знает.

– Этот ваш джем, должно быть, что-то неописуемое, – сказал Ник с оттенком зависти в голосе. Женившись на Лючии ди Кампо, имевшей прекрасные связи, он решил, что ему обеспечено определенное место в обществе, но вскоре убедился, что его просто терпят ради жены, но не любят, несмотря на его внешность и обаяние. В лучшем случае восхищаются его профессиональными успехами, которых он все чаще добивался. Из всех друзей Лючии, казалось, только Адам и Дэйзи испытывали к нему настоящую привязанность.

– Когда-нибудь я вам приготовлю такой же, – предложила Катринка, задумавшись о том, где в Нью-Йорке можно купить красную смородину и малину и не будет ли Картер против, если она вторгнется в его безупречно отлаженное хозяйство. Как много еще оставалось такого, чему ей придется учиться.

На следующий день Катринка вместе с Адамом отправилась в его нью-йоркский офис, представлявший собой анфиладу комнат в «Сигрем-Билдинг», главная привлекательность которого заключалась для Адама в том, что поблизости находились Теннисный клуб и еще несколько мест, где можно было развлечься. Она встретилась с его личной секретаршей, Дэбби Ингерсолл, длинноногой блондинкой, которая казалась достаточно компетентной, чтобы не предположить, что ее взяли только за привлекательную внешность, с Джоном Макинтайром или просто Маком, который был на несколько лет старше Адама и являлся его правой рукой, и еще с ошеломляюще большим количеством других людей – руководителями групп дизайнеров, с агентами по рекламе, маркетингу и информации, с юристами, проектировщиками, младшим персоналом, рядовыми клерками, секретарями, курьерами. Их было около восьмидесяти человек, и все они жаждали поздравить молодоженов и быть представленными миссис Грэхем. Мак достал несколько бутылок шампанского, зазвучали тосты, и Дэбби преподнесла Адаму и Катринке свадебный подарок. Настроение у всех было праздничное. Катринка быстро развязала белую ленту, развернула серебристую бумагу, сняла с коробки крышку и извлекла из нее высокую вазу из дымчатого хрусталя.

– О, какая она изумительная. Просто прелесть. – На глазах у Катринки показались слезы. Она пожимала руки, целовала всех в щеку и благодарила так искренно, доброжелательно и откровенно, была такой непохожей на всех тех холодноватых надменных красавиц, с которыми привыкли видеть Адама, что мгновенно завоевала их сердца, за исключением разве что Мака, у которого, по слухам, сердца вообще не было.

– Ну, а теперь не мешало бы немного и поработать, – добродушно произнес Адам, положив тем самым конец торжеству, но не хорошему настроению. Он проводил Катринку к лифту и поцеловал ее на прощание. – Желаю тебе приятного ленча, – сказал он. – Я буду дома около семи.

Это был обычный для летнего Нью-Йорка жаркий и влажный день. Выйдя из здания офиса и дойдя до ожидающей ее у тротуара машины, Катринка благодарно нырнула в охлаждаемый кондиционером салон и опустилась на прохладное кожаное сиденье.

Дэйв закрыл дверь, обошел машину и сел за руль.

– Сегодня довольно мерзко, надо сказать. А теперь куда, миссис Грэхем?

– В «Ле Сирк». Вы знаете, где это?

– Да, мадам.

Дэйзи и Лючия уже были там, и Катринке показали их столик, который находился сразу же от входной двери налево.

«Это тоже именно то место, где следует сидеть?» – подумала Катринка, расцеловавшись со своими новыми подругами и усаживаясь в кресло, которое заботливо пододвинул для нее метрдотель.

– Катринка, это Сирио, – сказала Дэйзи. – Он владелец этого замечательного места. Сирио, это миссис Адам Грэхем.

Пока они деликатно пробовали салаты, Катринке представляли все новых людей, которые останавливались, чтобы поздороваться с Дэйзи и Лючией: Элеонор Ламберт, которая составляла список наиболее хорошо одевающихся женщин мира (в него часто входила Дэйзи); Михаила Барышникова, новую звезду американского балета; Марио Буатта, дизайнера по интерьерам, и Марго Йенсен, хорошую подругу Дэйзи. Марго, автор статей о моде в журнале «Шик», с кудрявыми угольно-черными волосами, бледной белой кожей и ярко накрашенными губами, показалась Катринке одной из наиболее интересных женщин, которых ей доводилось встречать – эффектная, оригинальная, почти красивая. Она смотрела на Катринку внимательным, оценивающим взглядом.

– Ну, вы, безусловно, вызвали сенсацию, – сказала она, и ее ярко-красные губы раздвинулись в привлекательной улыбке. – Явилась неизвестно откуда и увела одного из наших самых завидных холостяков. – Она держалась так открыто и дружелюбно, что трудно было обидеться на то, что она сказала.

– Бывшему холостяку я рада, – ответила Катринка, улыбнувшись Марго в ответ. – А вот без сенсаций вполне бы могла обойтись.

Марго засмеялась.

– А я нет, – сказала она. – Моя жизнь зависит от того, найду ли я новые лица, новые индивидуальности, чтобы удовлетворить толпу. Вы модель?

– Как вы узнали? – спросила изумленная Катринка. Улыбка Марго стала еще шире.

– У меня есть свои секреты, – ответила она. – Могу я вам позвонить? Можно как-нибудь пригласить вас на ленч? – Она предвидела много деловых и личных преимуществ в общении с новоявленной миссис Грэхем, у которой была ошеломляюще красивая внешность и прелестный акцент. Все эти ошибки в порядке слов, замена одних звуков другими дадут прекрасный материал для публикации.

– Мне очень нравится ваше предложение, – ответила Катринка.

– Вы пользуетесь успехом, – сказала Дэйзи, наблюдая за удаляющейся Марго, потом добавила: – Вы встречались? – так как, направляясь к своему столу, возле них на минуту задержался Рик Колинз.

– Да, вчера вечером, – ответил он. Необычайно высокий, около шести футов и пяти дюймов и до такой степени худощавый, что казался долговязым, Рик Колинз, хотя его возраст уже приближался к тридцати, все еще казался нескладным подростком. Эта особенность нравилась окружающим, и в сочетании с приятной внешностью – светло-каштановые волосы, карие глаза, довольно большой нос, ямочка на подбородке – и изысканными манерами вызывала симпатию и доверие, что было необычно, если учесть, что он был хроникером светских сплетен. Он носил большой яркий галстук как свой отличительный знак.

Катринка обнаружила, что он ей нравится.

– Приятно снова вас увидеть, – сказала она.

– Его родители очень опечалены его судьбой, – сообщила Дэйзи, как только Рик отошел. Как и Дэйзи, Рик Колинз принадлежал к старинной аристократической Новой Англии, его семья была состоятельной, но не богатой. Выпускник Чоата и Принстона, он предназначался для чего-то респектабельного, ну, скажем, быть банкиром, управляющим корпорацией или преподавателем университета, но он сначала увлекся театром, а потом начал писать. Остроумные журнальные публикации о слабостях богатых создали ему репутацию, и в конце концов он получил рубрику в «Кроникл». – Но писать всякую чепуху, мне кажется, ужасная трата времени для такого очень неглупого человека, как он. А с другой стороны, он совершенно счастлив, а ведь это главное, не так ли? Завтра вы будете в его рубрике, моя милая. «Ленч в «Ле Сирке» с Дэйзи Эллиот из рода бостонских Эллиотов, Лючией ди Кампо, талантливым дизайнером яхт, и божественно прекрасной Катринкой Грэхем, женой предпринимателя Адама Грэхема». – Когда Катринка не высказала особого удовольствия от такой перспективы, Дэйзи добавила: – Если вы хотите, чтобы ваша жизнь в Нью-Йорке была интересной, вы должны заставить людей желать знакомства с вами. И люди вроде Рика могут вам помочь в этом.

Поскольку на своем скромном опыте Катринка убедилась, что все эти слухи и сплетни, опубликованные в печати, лживы, ей трудно понять, почему люди, которые прекрасно знали истинную цену этим публикациям, все же продолжали проявлять к ним интерес. Но когда Катринка сказала об этом, Дэйзи только снисходительно улыбнулась:

– Что пишут в газетах, совершенно неважно, главное – чтобы что-нибудь говорилось. Понимаете, здесь о людях говорят не потому, что они интересны. Как раз наоборот. Они интересны потому, что о них говорят.

– Дэйзи немного преувеличивает, – вмешалась в разговор Лючия, чья мать принадлежала к известной в Нью-Йорке семье, известной своим отвращением к паблисити. Ее отец, талантливый художник, эмигрировавший из Рима перед началом второй мировой войны, приводил в неистовство своих родственников тем, что выкидывал один фокус за другим. В результате он потерял жену и во многом дочь, но как художник добился большего успеха, чем это мог обеспечить его талант. – Старые деньги стремятся избежать света рампы. А новые деньги находят в этом развлечение. Известность помогает бизнесу.

– Старые деньги такие чванливые, – сказала Дэйзи, чье состояние, так же как и состояние ее мужа, имело своим истоком удачи купцов в колониальной Америке. – Мне нравится не известность, а возможность развлечься.

Даже когда Катринка жила в коммунистической стране, она всегда чувствовала пропасть между богатыми и бедными, а изучение истории сделало для нее очевидным, что одни люди владеют богатством дольше, чем другие. Но никогда раньше она не осознавала, что обстоятельства – такие же случайные, как и время, – могут в действительности делить самих богачей на отдельные классы.

– А Грэхемы, семья Адама – это старые деньги или новые?

– Старые, – сказала Лючия.

– Очень старые, – добавила Дэйзи. – По крайней мере, со стороны старика Грэхема. Они строили различные суда еще с 1760 года. Мать Адама, Нина, была из семьи Лэндоров. Их капитал – железные дороги. Тоже достаточно старый.

– Но Адам вовсе не испытывает отвращения к популярности.

– Вовсе нет, – сухо подтвердила Лючия.

– Лючия права, – добавила Дэйзи. – Помимо всего прочего, популярность полезна для бизнеса, – она бы могла высказать еще несколько своих наблюдений, касающихся Адама Грэхема, но решила, что еще недостаточно хорошо знакома с его женой, чтобы вовлекать Катринку в любительские психологические экскурсы. Но Дэйзи действительно считала Адама весьма интересным экземпляром. Сначала она думала, что он привлекает внимание прессы только для того, чтобы досадить своим родителям. Потом решила, что с детства он привык к большим деньгам и не привык ни к какой ответственности. И наконец, поняла, что мотивация была гораздо сложнее и не сводилась к упомянутым. Единственный сын, избалованный, даже в какой-то мере этим испорченный, он воспитывался – по крайней мере своей матерью – в гордом сознании как общественного, так и финансового значения, которое имел он сам и его семья. Гордый, даже несколько надменный, Адам, должно быть, был просто шокирован, когда осознал, что знаменитое состояние его семьи фактически истаяло, что поколения Грэхемов, как, впрочем, и Лэндоров, проживали быстро таявший капитал и что власть и престиж их имени исчезали еще быстрее, чем деньги. И в то время как звезда семейства Грэхемов меркла, чья же звезда восходила? Поп-музыкантов и телевизионных актеров, постановщиков фильмов и создателей компьютеров, агентов по продаже земельных участков и специалистов по рекламе, разного рода мелких торговцев – то есть тех, на кого его всегда учили смотреть свысока. Но он был против. Он уважал успех и ценил тех, кто его добился. Но он не собирался уступать им первенство, сдавать хоть на дюйм свое положение в обществе или расставаться хотя бы с общим лучиком славы. Если Адам добьется своего, а Дэйзи считала это вполне вероятным, то состояние Грэхемов будет восстановлено, и с избытком. Но ничего этого она Катринке не сказала, спросив только:

– Вы еще не встречались с семейством Грэхемов?

– Мы собираемся в Ньюпорт в конце этой недели.

– Кеннет, отец Адама, просто прелесть. Вы его полюбите. А вот Нина несколько сурова.

– Мне кажется, она недовольна тем, что мы поженились без ее согласия.

– Это у нее пройдет, – любезно успокоила ее Лючия, хотя она знала Нину Грэхем слишком хорошо, чтобы надеяться на то, что та быстро капитулирует. – Как только она встретится с вами и увидит, как прекрасно вы подходите друг другу. – «Любой женщине было бы нелегко жить с Адамом Грэхемом, – думала Лючия, – и испытывать силу его характера, мощь его собственного «я». Но в Катринке, как ей казалось, была какая-то уверенность в себе, какая-то уравновешенность и внутренняя сила, позволявшие противостоять его давлению.

Катринка благодарно улыбнулась.

– Вы давно знаете Адама? – спросила она.

– Мы вместе учились в Массачусетсом технологическом институте, – ответила Лючия. Некоторое время они были любовниками, но отношения их не сложились – Адаму тогда нравилось иметь дело одновременно с несколькими женщинами. Если бы не деловые интересы, они, пожалуй, никогда бы не остались друзьями. – А когда он купил свою первую судоверфь, я стала проектировать для него яхты.

– Она очень талантлива, – сказала Дэйзи.

– Я знаю, – ответила Катринка. – Я видела ее проекты яхты для Халида ибн Хассана.

– Правда? – спросила Дэйзи, на которую это явно произвело впечатление. Эта яхта должна была стать самой большой – и самой дорогой на сегодняшний день. – Это чудесно. Ну что ж, сегодняшний ленч был славным и очень эффективным, – сказала она, и в ее голосе прозвучало удовлетворение. Она взяла со стола сумочку, готовясь уходить.

– Благодарю вас, – искренно сказала Катринка, тронутая доброжелательностью и великодушием своей старшей собеседницы. – Мне было очень приятно.

– Мне тоже. На следующей неделе мы это повторим. Может быть, в «Ла Гренвиле»? Это подходящее место. И конечно, я приглашу вас на обед, чтобы официально представить вас своим гостям.

– Но мне бы не хотелось доставлять вам столько хлопот.

– Ну что за глупости, дорогая. Мне это даже приятно. Не так уж часто я встречаю людей, которые мне по-настоящему нравятся. А вы мне нравитесь – и с того самого момента, когда я вас впервые увидела. – Она поднялась, то же сделала и Лючия, и они уже собирались направиться к выходу, но остановились, заметив, что Катринка с решительным видом продолжает сидеть на своем месте.

– Счет, – тихо сказала она. – Он еще не пришел. Дэйзи улыбнулась.

– О, они его пришлют рано или поздно. Не беспокойтесь, – весело добавила она. – Ленч был очень приятным, Сирио. До встречи, – попрощалась она.

Все здесь не так, как в Европе, подумала Катринка, сознавая, как много еще ей нужно узнать об обычаях этой странной страны.

– Лючия, я подброшу тебя, если ты собираешься домой, – сказала Дэйзи, когда они вышли на улицу, потом она повернулась к Катринке и добавила: – Не хотели бы вы поехать с нами, дорогая? Или вы на машине? – Катринка отказалась от совместной поездки, увидев, что в нескольких футах отсюда ее ожидает Дэйв. – Я вам позвоню в понедельник, – продолжила Дэйзи, идя за своим шофером и садясь вслед за Лючией в автомобиль, – чтобы узнать, как прошел уик-энд. Помните, что нельзя позволить Нине запугать вас. С другими у нее это часто получалось.

– Я не позволю, – ответила Катринка, уверенно и с надеждой.