Дорога из Мюнхена в Кицбюэль протяженностью около ста двадцати километров была в хорошем состоянии, а вот горные дороги не мешало бы расчистить после последнего снегопада. Смеркалось, и видимость была плохая. Катринка старалась вести машину очень осторожно, отгоняя все мысли о Франте и их отношениях, сосредоточившись только на том, чтобы благополучно добраться на своем новом белом «фиате» 1977 года до места назначения.

Она включила радио, чтобы послушать новости. Диктор разъяснял, что означает для Европы избрание президентом Соединенных Штатов Джимми Картера. Ассошиэйтед Пресс объявила Надю Каманечи спортсменкой года. «Спортсменка года» – это звучит неплохо. Что было бы, если бы она осталась и выиграла золотую медаль на Олимпийских играх? Сожалела ли она о том, что уехала, спрашивала она себя. Нет, Франта был прав – об этом она никогда не жалела.

Через два часа она доехала до маленькой гостиницы «Золотой рог» из двадцати восьми комнат, которую купила год назад. Это была расположенная в горах среди сосновых деревьев прелестная двухэтажная гостиница с оштукатуренным нижним этажом и деревянным верхним с заостренной крышей, украшенной резьбой. Летом на переднем плане поднимались нежно-зеленые склоны Альп, за ними – массивы с гранитными вершинами на фоне ярко-голубого неба. Сейчас все было покрыто искрящимся снегом.

Катринка обнаружила эту гостиницу вскоре после приезда в Мюнхен, когда ездила кататься на лыжах с Франтой в Кицбюэль. Она просто влюбилась в очаровательную недорогую гостиницу, принадлежавшую пожилой чете на седьмом десятке, которая унаследовала ее сорок лет назад от родителей госпожи Хюбнер. Катринка и Франта всегда останавливались здесь. Катринка часто предлагала свои услуги Хюбнерам, не потому, что она не могла оплатить проживание в гостинице, а потому, что хотела отложить деньги, чтобы начать свое дело, когда не сможет больше работать манекенщицей. Хюбнеры были рады этому, а для Катринки это было необременительно. По сути, ей даже нравилось это. Выходя на склоны в девять, она каталась до полудня, затем остаток дня работала, убирая комнаты, расселяя приезжих, подтверждая бронирование. Вскоре Катринка стала помогать Хюбнерам производить расчеты. Оба их сына погибли на войне, и они очень полюбили Катринку. Когда Катринка приезжала, вся гостиница наполнялась жизнью и энергией. Она стала им необходима, а Катринка тоже полюбила их.

В конце 1975 года, когда старик Хюбнер перенес инфаркт, супруги решили продать гостиницу. Катринка предложила им продать гостиницу ей. Сначала им не очень понравилась эта идея.

– Мы бы ее и так отдали тебе, – сказала госпожа Хюбнер. Катринка была им почти как дочь.

– Чепуха, – возразила Катринка. – Вам нужны деньги, а у меня они есть. Я хочу купить ее.

Гостиница казалась ей идеальным местом для вложения той скромной суммы, которая у нее была. Она знала финансовое положение гостиницы, состояние здания, мебели: для нее не могло быть никаких неожиданностей. Катринка была убеждена, что добьется успеха. Гостиница станет приносить ей доход, который не будет уже зависеть от свежести ее лица или очертаний фигуры.

Употребив все доводы, Катринка вскоре убедила Хюбнеров. Они, в свою очередь, заверили банк в надежности Катринки. Сделка состоялась, и Катринка стала владелицей гостиницы. И вот год спустя, благодаря нововведениям, умелой рекламе и неутомимости новой хозяйки, гостиница стала пользоваться успехом, который превзошел даже самые смелые ожидания Катринки. Но она все еще продолжала работать манекенщицей, хотя и была уверена в доходах от гостиницы.

Когда Катринка подъезжала к «Золотому рогу», она обратила внимание на то, что Бруно расчистил от снега все дорожки и место для парковки машин. Она была рада отметить, что стоянка была занята машинами: «мерседесы» и «БМВ», «фольксвагены» и «рено». Из трубы в темнеющее небо поднимался светло-серый дымок. За маленькими окнами весело светили лампы. Все выглядело уютно и гостеприимно.

Катринка взяла сумку и вошла через служебный вход. Оставив вещи в маленькой комнате на мансарде, она спустилась вниз, разыскивая Бруно и Хильду. Мимоходом замечала решительно все: пыль, трещину, пятно на дорожке, мебель, стоящую не на месте. «Золотой рог» был в хорошем состоянии, когда она его купила. Теперь, после года упорной работы, слишком маленькая, чтобы стать грандиозной, гостиница тем не менее была роскошной. Катринка отделывала комнату за комнатой, от потолка до пола. Панели были отполированы, внутри все было покрашено. Полотенца и салфетки были лучшего качества. Местные швеи сшили новые занавески, покрывала для кроватей, чехлы для стульев. В комнатах было чудесное мыло, маленькие бутылочки шампуня и крема, коробочки с бумажными салфетками. Все это производило впечатление на гостей, которые превращались в постоянных клиентов. Каждая комната тщательно убиралась дважды в месяц, пылесосилась ежедневно, каждый день менялись полотенца. Обслуживали быстро и вежливо. Постояльцы говорили Катринке, что их так не обслуживали даже в очень дорогих отелях, рекомендовали открыть ресторан. Пока Катринка могла предложить только завтрак и вечерний чай, на который собирались лыжники из соседних гостиниц. В дополнение к чаю подавали кофе со сливками, домашние клецки с земляникой, пирожные, джем, который Катринка готовила сама по рецептам бабушки. В этом году Катринка ожидала небольшую прибыль.

Спустившись по узкой лестнице с деревянными перилами в холл, Катринка увидела Бруно, регистрирующего позднего гостя. Хильда была, в столовой, убирая со столов после чая. Поздоровавшись с Бруно, Катринка прошла через открытое французское окно, чтобы пожать руку Хильде.

– Я уже начала беспокоиться, – сказала Хильда. – У Франты все в порядке?

– Лучше. Намного лучше. Я сегодня с трудом вырвалась.

– Бедняжка, – посочувствовала она, но было непонятно, кого она имеет в виду, Франту или Катринку.

– Как дела? Постояльцев много? Озабоченность сменилась на лице Хильды улыбкой.

– Всего одна комната не занята, – с гордостью сказала она. – Не считая комнаты Натали.

Бруно и Хильда были супружеской парой. Им было за пятьдесят, обоих отличало трудолюбие и чувство ответственности. Бруно был итальянцем, невысоким, с округлой фигурой, обветренным лицом и открытой улыбкой. Хильда была из Австрии, высокая блондинка на два дюйма выше мужа. Они ответили на объявление, которое Катринка поместила в местной газете. Вместе с двумя девушками из деревни они обслуживали всю гостиницу. Они следили за приездом и отъездом постояльцев, убирали комнаты, работали в прачечной, накрывали столы, готовили завтрак и чай. Работы было очень много, но они как-то справлялись с ней, и она им большей частью нравилась. Оплата была высокой, окрестности красивыми, а неприятные гости надолго не останавливались.

Катринка вернулась в свою комнату после позднего ужина с Бруно и Хильдой на кухне. Теперь она могла подумать о Франте, разобраться в чувствах, которые она испытала сегодня утром в больничной палате.

– Я не хочу расставаться с тобой. Правда, – говорила она ему. – Но сейчас разгар сезона. Я боюсь, что Бруно и Хильда одни не справятся.

Франта улыбнулся, что подчеркнуло худобу его лица.

– Не беспокойся, – сказал он. – Все будет хорошо.

Он был бледен, как подушки, положенные под его голову, но ему было уже лучше. Сначала Катринка не верила, что он выживет после несчастного случая, но теперь, даже без ежедневных уверений докторов, она видела, что его состояние постоянно улучшается.

– Хорошо. По крайней мере, я знаю, что ты не будешь один, – сказала Катринка.

– Нет. Я никогда не бываю один. – Его комната всегда была полна друзей, которые просто сводили с ума персонал шумом и шутками. – Но я все равно буду скучать.

– Я вернусь, как только смогу.

– Не гони на машине, – посоветовал он, когда она нагнулась, чтобы поцеловать его.

Она засмеялась.

– Кто бы говорил. – Она поцеловала его в щеку, потом в губы.

– Я хочу, чтобы ты любила меня, – сказал он.

– Франта, я люблю, – он был ее другом, ее любовником. Когда она думала об этом, она чувствовала неудовлетворенность и нетерпение, потом жалость к нему и свое предательство.

– Я хочу, чтобы ты верил мне, – добавила она.

– Я постараюсь, – ответил он.

Через несколько недель после того, как началась их любовная связь, сбылась мечта Франты: он стал автогонщиком. Его успехи в любительских гонках привлекли внимание команды «Формула-3». Ни он, ни Катринка тогда не подозревали, что это означает начало конца их отношений.

Достаточно смелая и понимавшая необходимость автомашин, Катринка все еще боялась их. Они вызывали у нее ужасные воспоминания, постоянно напоминали о смерти. То, что Франта добровольно обрекал себя на такой риск, казалось ей сумасшествием. Она очень боялась, что он погибнет, поэтому не разрешала себе полюбить его в полную силу. Она страховалась от потери.

Невзирая на свои страхи, Катринка часто сопровождала Франту на соревнованиях. Путешествуя с ним по Европе, она пыталась отыскать своего сына. Из команды «Формула-3» Франта перешел в команду «Формула-1». Катринка ездила с ним в Монцу и Эсторил, в Гогенгейм и Монте-Карло. Толпа, шум, яркие цвета, волнение – все это пугало ее. Она бывала рада, когда что-то мешало ей поехать с Франтой, хотя ожидать результатов соревнований издалека было так же тяжело, как наблюдать за ними.

Несчастный случай произошел три месяца назад, на обратной дороге из «Золотого рога». Ирония судьбы. Франта не разбился в Монте-Карло, Сузуске или Аделаиде, а произошло это на дороге из Кицбюэля в Мюнхен.

Как всегда, Катринка старалась забыться в работе, но чем больше она старалась, тем больше они с Франтой отдалялись друг от друга. В тот день, сидя в своем кабинете, она занималась подсчетами, а Франта пил, как всегда, когда скучал или чувствовал себя несчастливым. По дороге домой она заметила его раздражение, решила, что причиной тому явилось ее невнимание к нему в тот вечер. Когда она извинилась, он бросился в атаку, проклиная гостиницу и обвиняя ее в том, что она не уделяет ему внимания, не ездит с ним на соревнования, не ходит с ним в гости, а каждую свободную минуту бежит в оперу. Когда она перестала оправдываться, то заметила нетвердость его речи.

– Ты пьян, – сказала Катринка.

– Да. А ты не оправдывайся. Нападай сама.

– Франта, давай я поведу машину.

– Нет.

– Пожалуйста, Франта. Ты же знаешь, как я нервничаю из-за этого.

– Я нормально веду машину.

– Ну, сделай мне одолжение.

– Одолжение? Не смеши. Почему я должен сделать тебе одолжение? Что ты сделала для меня? Ты меня больше не любишь. Если вообще когда-нибудь любила.

Когда он лежал при смерти в больничной палате и потом, в период его медленного выздоровления, Катринка гнала от себя мысли о тех обвинениях. Первые недели она была около него днем и ночью, заходя домой, только чтобы уснуть на несколько часов, принять душ и переодеться. Она бросила гостиницу на Хильду и Бруно и сидела рядом с Франтой, молча, если ему так хотелось, разговаривая, играя с ним в шахматы, читая ему газеты, журналы, романы Кундеры, даже Кафку. Она делала все это, не пытаясь объяснить мотивы своего поведения, просто потому, что она должна была это делать, потому что у него никого больше не было. Как она может сомневаться, что любит его?

Сейчас Франта почти поправился, через несколько дней его выписывали из больницы, нужно было взглянуть правде в глаза.

В своей комнате в «Золотом роге», готовясь ко сну, Катринка поняла, наконец, что Франта одновременно и прав, и неправ. Так же, как и она. Ей было ясно, что она любит его, но не так, как ему хочется. Если бы не несчастный случай, их отношения, наверное, уже кончились. Именно из-за этого и возникла ссора, и неизвестно, к чему бы она привела, если бы машина не выехала на лед и не потеряла управление. У Франты было сломано несколько ребер, раздроблена ключица, задета поджелудочная железа, было сильнейшее сотрясение мозга. Он неподвижно пролежал много недель. У Катринки, каким-то чудом, не было серьезных повреждений: всего лишь несколько ушибов. К счастью, она была пристегнута ремнем.

Катринка перестала причесываться и посмотрела на себя в зеркало. Ее лицо без косметики казалось бледным. Под глазами были темные круги, а в их уголках – маленькие морщинки. Ей было двадцать восемь лет, и мысль о том, что она не любит Франту, наполнила ее отчаянием. Ей нравилась жизнь с ним, хотя в их отношениях не хватало страсти. Катринка выросла в маленькой, но любящей семье, частью которой привыкла себя считать. Она всегда думала, что когда-нибудь они с Франтой поженятся, у них будут дети, а ее сын – которого она продолжала неустанно разыскивать – присоединится к этой счастливой семье. Она никогда не говорила о своем сыне Франте. Это не страх и не стыд, просто привычка к скрытности, даже в отношениях со своим любовником. Объяснять ему, что она была беременна, когда они познакомились, было глупо, и все это не имело смысла, пока ребенок не найдется.

Сдержанность Катринки объяснялась еще и отношением Франты к детям. Не то чтобы он не любил их, но он считал свою жизнь слишком опасной, чтобы иметь детей.

А в ее воображении рисовалось, что Франта бросит гонки, женится на ней и у него проснется отцовское чувство, как у Томаша.

Катринка спрашивала себя: может быть, отношение Франты к семье создало такой непреодолимый барьер между ними? Может быть, она позволила бы себе любить его больше, если бы он хотел детей?

Но Катринка не хотела углубляться в эти мысли. Какой смысл? Конечно, ее чувства не удовлетворяют ни его, ни ее. Катринка не была мечтательницей, она понимала, что бессмысленно налаживать отношения с Франтой. Им не оставалось ничего другого, как расстаться.

Глаза ее наполнились слезами. Ей было жаль, что никогда их отношения с Франтой не перерастут в страсть, потом в любовь и не закончатся счастливым браком и детьми.

Надо будет сказать ему все как можно скорее, думала Катринка, продолжая плакать. Она ему скажет, когда его выпишут из больницы, когда он окрепнет. Она страшилась этого разговора, боясь причинить боль и ему, и себе. Она будет ужасно скучать по нему, по его обществу, поддержке, по звуку его голоса, распевающего чешские песни, по его худому лицу, которое она привыкла чувствовать рядом. Он придавал ей устойчивость и спокойную уверенность с тех пор, как она покинула Чехословакию. Ей будет очень одиноко без него.