Когда наступило лето, Томаш и Жужка, которым не хотелось надолго разлучаться, вместе навестили свои семьи и отправились путешествовать через Словакию в Венгрию. Катринка, у которой были две свободные недели, побывала в Свитове, работала в саду с бабушкой и дедушкой, навещала мать Томаша, с которой пила кофе, а затем вместе с родителями отправилась навестить тетю Зденку и двоюродных братьев. После смерти родителей и отъезда мужа в Брно Зденка вела хозяйство на ферме вместе с сыновьями. Она была всего на два года старше Милены, но выглядела намного солиднее ее и полнее.

Многое здесь изменилось, но это место оставалось для Катринки по-прежнему волшебным. Как бы ни были заняты ее братья, они всегда находили время, чтобы пойти с ней на рыбалку, как прежде, их сопровождали две собаки, конечно, уже другие. Куры клевали зерно у ее ног, когда она помогала Милене в курятнике, каждый день она плавала с отцом в пруду. По ночам все так же жужжали насекомые, а над головой ярко сверкали звезды. Каждый раз, когда она уезжала отсюда, на нее находила грусть, но в этот раз расставание было особенно печальным, как будто она навсегда прощалась со своим детством.

«Дом на улице Чоткова» снимался на студии «Баррандов», и когда Катринка вернулась в Прагу, она переехала (поскольку общежитие было закрыто на лето) в маленький недорогой отель на соседней с Вацлавской площадью улице. Вацлавская площадь не была вовсе площадью – скорее, прямоугольник с гостиницами и магазинами, который находился недалеко от Национального театра и ФАМУ. Почти вся съемочная группа жила в городе Баррандов в гостиницах или у друзей. Катринка была единственной, кто жил в Праге. Одна из гардеробщиц предложила ей место в своей квартире, но Катринка вежливо отказалась. Ей очень хотелось пожить самостоятельно, это придавало всему происходящему характер какого-то приключения. Дни на съемочной площадке тянулись медленно. Часы вынужденного совместного пребывания и напряженная работа сплотили всю съемочную группу в своего рода семью: любящую и сложную, разумную и вздорную. Всегда было с кем поговорить между съемками, вместе провести свободное время, перекусить.

Бартош на два дня пригласил Катринку на съемочную площадку для того, чтобы она «почувствовала атмосферу фильма», как он кратко объяснил. Затем он нарочито не обращал на нее внимания. Он был осторожен и старался, чтобы она не заметила, что он наблюдает за ней каждое мгновение. Он привычно руководил съемками, но стремился произвести на Катринку впечатление, дать ей почувствовать свою власть. И она это почувствовала. Сидела ли она тихо в углу, пытаясь читать, или пила в буфете кофе и шутила с кем-либо, ее глаза всегда были устремлены на него, в надежде поймать его взгляд, увидеть его улыбку. Теперь, когда он не обращал на нее внимания, она чувствовала себя удивительно одинокой. Она стала думать о Власте Мач, и во время обеда она с интересом слушала сплетни о ней, с трудом сдерживаясь, чтобы не задавать вопросов. Узнала она немного: и Мирека, и Власту подозревали в том, что у них есть любовники, но никто имен не называл, и все признавали, что люди их круга всегда являются объектом для пересудов. На людях же они являли собой счастливую супружескую пару.

По причинам, ей непонятным, Катринка вскоре почувствовала, что утрачивает жизнерадостность и энергию. Что-то портило ее нормальное хорошее настроение. Она пришла к выводу, что это скука, и решила для себя в будущем не иметь дело с кино.

Как и тогда, когда ей было пять лет, Катринка считала эту работу скучной. Бесконечное ожидание было для нее пыткой. А ждать надо было всегда: пока установят свет и заправят камеры пленкой, пока установят декорации и загримируют актеров. Единственным, кто был постоянно занят, был Мирек Бартош, и поэтому она сделала вывод, что он был единственным, кому здесь действительно не скучно. Когда Вендулка Габриэл, ведущая актриса, сказала ей однажды, что ничто, абсолютно ничто – ни секс, ни деньги, ни даже ребенок – не приносит ей такого удовольствия, как игра перед камерой, Катринка сочла ее неврастеником.

У Мирека Бартоша была связь с Вендулкой Габриэл, но это было очень давно, актриса была сейчас замужем, брак был счастливым, а своего двухлетнего сына она обожала. Когда она заметила, как Мирек тайком наблюдает за Катринкой, она решила предупредить девушку, но передумала. Все мы должны когда-нибудь повзрослеть, думала она. Ее прямо-таки изумляло, что Катринка еще невинна. Она была уверена, что все равно кто-нибудь займется ею, а в мире полно ублюдков, и Бартош не самый худший из них.

На третий день, когда Катринка разговаривала в буфете с Лудой, красивым молодым актером, который в фильме играл ее друга, к ним подошел Мирек Бартош и нежно положил ей руку на плечо.

– Ну, – спросил он, – ты готова к своей большой роли?

У нее было такое чувство, что от его руки в ее тело пошел электрический ток. Чувствует ли он, что я дрожу, спрашивала она себя. Она не хотела, чтобы он заметил ее волнение.

– Да, – ответила она.

Луда попытался скрыть свое недовольство. Последние два дня он пытался привлечь внимание Катринки, и вот теперь, когда он почти этого добился, ему помешал Бартош.

– Мы сначала порепетируем, разметим съемочную площадку, установим свет, затем отснимем.

Она кивнула.

– Проглотила язык? – пошутил он.

– Нет, – ответила она как-то нервно. После того как много дней он ее не замечал, сейчас от его присутствия волнение душило Катринку.

– Боязнь сцены, – сочувственно сказал Луда. – Не волнуйся. У всех так было.

– Не цепляйся к ней, Мирек, – вмешалась Вендулка, переставая наливать чай из большого самовара на столе. – Она новичок.

– Глупости, – ответил Бартош, который прекрасно понял, что Вендулка имела в виду. Он подчеркнуто по-дружески обнял Катринку. – Она старичок. Первый раз она снялась в моем фильме в возрасте… – он взглянул на Катринку и улыбнулся. – Сколько тебе было тогда лет?

Они были почти одного роста, его лицо было обращено к ней, их губы были на расстоянии всего нескольких дюймов. Она сглотнула.

– Пять, – выдавила она.

– Пять, – повторил он.

– А сколько тебе было лет? – елейным голосом спросила Вендулка.

– Я был достаточно взрослым, чтобы стать осмотрительным, – смеясь, ответил он. – Но я никогда им не стал.

Вендулка улыбнулась и ушла со своей чашкой чаю.

– Если бы у тебя была косичка, – нежным голосом промолвил Бартош, – я подергал бы ее на счастье, как я это делал раньше. Ну, начнем, – сказал он, собирая группу. Он снял с плеча Катринки руку и пошел в сторону съемочной площадки.

Когда его рука обнимала ее, Катринка чувствовала себя неловко. Но теперь ей ее не хватало. Она поспешила вслед за Бартошем, не желая откладывать съемку и быть без него дольше, чем это необходимо.

Первый эпизод был с Вендулкой и Лудой. Его по-разному толковали, и во время репетиций Бартош менял реплики, стараясь вдохнуть в них жизнь. Катринке было тяжело следить за постоянными изменениями и запоминать бесконечные вариации: что сказать, где стоять, что делать, но сейчас ей это нравилось. Но к тому времени, когда эпизод отрепетировали, стало слишком темно, чтобы снимать. Поэтому Бартош отложил съемку до следующего дня. Когда все ушли со съемочной площадки, к Катринке подошел Луда.

– Мирек прав. У тебя чувствуется профессионализм. Трудно поверить, что это твоя первая настоящая роль. Я потрясен, – сказал он.

– Спасибо, – отозвалась Катринка, польщенная комплиментом.

– У тебя есть сейчас какие-нибудь планы? – спросил он. – Может быть, мы пообедаем?

– Катринка, – раздался голос Бартоша, прежде чем она успела ответить. Она обернулась и увидела, что он смотрит в ее сторону. – Пожалуйста, можно тебя на одно слово?

Хотя его фраза и была построена как вопрос, звучала она как приказ.

Катринка снова почувствовала, как ее охватило волнение, и это очень удивило ее. Обычно она волновалась перед соревнованиями, но в остальное время нервы ее не беспокоили, и многие солидные люди, исключая, пожалуй, ужасных сотрудников Спорткомитета, подпадали под ее обаяние быстрее, чем она успевала стушеваться перед ними. Она повернулась к Луде.

– Может быть, в другой раз?

Он кивнул.

– Не пугайся так, – сказал он, подбадривая ее. – Режиссеры всегда так делают. Они обожают маленькие приватные беседы.

Катринка слабо улыбнулась, затем подошла к Бартошу, который сидел в своем высоком кресле у съемочной площадки; на коленях у него лежал раскрытый сценарий.

– Садись, – сказал он мягко, указывая ей на стул возле себя.

– Я была ужасна?

– Да нет. Все было хорошо. – Он улыбнулся. – Откровенно говоря, ты справилась намного лучше, чем я ожидал. Ты быстро учишься.

– Я стараюсь. – Она не понимала, почему так нервничает рядом с ним. Она была не похожа на себя.

– Ты не должна меня бояться.

– Я и не боюсь, – твердо сказала она.

– Вот и хорошо. Есть несколько моментов, которые я хотел бы обговорить с тобой, прежде чем мы начнем завтра утром снимать. Хорошо?

– Да.

– Доброй ночи, – громко попрощалась Вендулка.

– Доброй ночи, – ответил Бартош, не глядя на нее.

Работники съемочной группы и актеры один за другим уходили, но он ни на что не обращал внимания, кроме сценария, который теперь лежал на коленях у Катринки.

Он обсуждал с ней сцену, ее цель, предлагая различные варианты поведения ее героини, проговаривал с ней реплики, пробуя то одно, то другое. Наконец, часа через два он закрыл сценарий, потянулся, посмотрел на часы и сказал:

– О Боже, посмотри сколько времени. Пойдем, я угощу тебя обедом, а затем отправлю домой спать. Утром надо рано вставать.

Мирек Бартош, как правило, не отдавал прямых приказов, но мог уверенно склонить людей делать то, что хотел. Зная его решительность и обаяние, все считали, что проще сказать ему «да», чем «нет». Катринка в этом отношении, по крайней мере, не была исключением. Ей даже не пришло в голову, что она может отказаться пообедать с ним. Да она и не хотела отказываться.

Он привел ее в маленький дорогой ресторан на площади Старого города, где его хорошо знали, и с его появлением официанты сразу же засуетились вокруг него. В зале можно было заметить антикварные мейсенские канделябры, а чешская кухня в ресторане была просто великолепная. Катринка заказала «свичоква», бифштекс в сметанном соусе с клецками и клюквой. Бартош с восхищением смотрел на нее, пока она ела.

– Вижу, тебе нравится еда. Это хорошо, – заметил он одобрительно. – Его глаза оценивающе смотрели на ее фигуру.

– Тем не менее ты остаешься стройной.

Катринка опять почувствовала, что краснеет, ей оставалось только надеяться, что это не войдет в привычку, когда она будет общаться с ним.

Она обнаружила, что разговаривать с ним легко. Катринка рассказала ему про лето на ферме, про кур и фруктовые деревья, про Франтишека и Олдржича. И слушала его рассказы о фильмах, которые он снимал, о людях, которых знал, о кинофестивале в Каннах, о своей «хате» в Богемии, где он проводит долгие недели, гуляя в лесу и сочиняя сюжеты будущих фильмов. Его жена уехала туда на лето. Они уже давно женаты, и у каждого из них свои интересы, он пояснил, какие, добавив только, что они оба довольны тем, что каждый живет своей жизнью.

Как он и обещал, сразу после ужина Мирек отвез ее в отель, около которого она оставила свой маленький «фиат». Он наклонился, чтобы помочь ей открыть дверь, поцеловал ее нежно в щеку и пожелал приятных снов.

– Я думаю, что завтра у тебя все получится, – сказал он.

Катринка неохотно стала выбираться из машины. Она сознавала, что не хочет, чтобы этим кончился их вечер.

– Доброй ночи, – сказала она. – Спасибо.

Он улыбнулся.

– Не стоит благодарности. Беги. Пока я не передумал, – мягко добавил он, когда она выходила. Его удерживала не совесть, а опыт. Он знал, что торопливость может все разрушить.

В эту ночь Катринка вообще не спала. Вместо этого она снова и снова перебирала в уме детали этого вечера. Она не могла вспомнить, когда ей еще было так же хорошо с мужчиной. Мирек Бартош был интересным, волнующим, как никто из ее знакомых. Она не могла дождаться, когда увидит его вновь. Но утром она чувствовала себя отдохнувшей и полной энергии. Чтобы понравится ему, она пересмотрела весь свой скудный гардероб и выбрала юбку и гофрированную блузку, которая открывала ее шею и плечи. Сев в «фиат», она быстро поехала в Баррандов. Она даже не задумалась над возможными последствиями этих новых и неожиданных для нее чувств.

На студии в то утро были неполадки с освещением. Занятый техническими вопросами, Бартош не замечал актеров. Выискивая главного инженера, его глаза миновали Катринку, но не увидели ее. Опять она почувствовала себя непривычно одинокой.

– Теперь мы совсем выбились из расписания, – сказал Луда. – Он будет в отвратительном настроении весь день.

Катринка старалась чем-нибудь заняться. Она читала, болтала с актерами, полировала ногти, повторяла роль, но чувствовала себя беспокойно. На нее нашла какая-то вялость. Скука, думала она. Вендулка Габриэл, от природы лишенная темперамента, спокойно сидела на стуле и вышивала. Катринка даже пожалела, что не научилась вышивать у своей матери. Вышивание по канве показалось ей сейчас превосходным способом снять напряжение.

В конце концов, проблему с освещением решили, и Катринка опять оказалась на съемочной площадке с Вендулкой и Лудой, только теперь перед работающей камерой. Вопреки предсказаниям Луды, Бартош был весел. Катринка чувствовала, что напряжение ее спадает и все начинает ей нравиться.

В этот вечер Бартош знаком руки отпустил ее, а сам сел в кресло побеседовать с Вендулкой. Луда снова пригласил ее пообедать с ним. Она согласилась, и они по отдельности поехали в Прагу, договорившись встретиться в очаровательном маленьком ресторане в «Злате Хрушку», который располагался в доме восемнадцатого века недалеко от «Замка». И хотя она видела, как красавец Луда отчаянно кокетничает с ней, она никак не могла сосредоточиться. Она думала о Миреке Бартоше и Вендулке Габриэл, о том, что видела, как они прижимались друг к другу в сумраке студии. Это, конечно же, была ревность, хотя она и не понимала этого. Она еще никогда в жизни не знала этого чувства.

Луда проводил ее до машины, обнял, хотел поцеловать в щеку, но Катринка отстранилась и, дружески улыбнувшись ему, пожелала спокойной ночи.

– У тебя есть приятель? – спросил он, удерживая ее руку, чтобы она не ушла, не ответив.

– Нет, – ответила она, удивившись вопросу. – А что?

– Я просто интересуюсь. Доброй ночи, Катринка, – попрощался он.

Бартош как-то попросил ее вечером задержаться, затем еще, потом уже два вечера подряд, и каждый раз они репетировали на пустынной сцене – два человека в безбрежном космосе, всего два человека во всем мире. После репетиции он возил ее ужинать каждый раз в другой ресторан, но всегда маленький и романтичный, с прекрасной едой, какую только можно было найти в Праге. Он заказывал самые дорогие блюда, лучшие вина, а на четвертый вечер русскую икру и шампанское.

– Ты малость пьяна, – сказал он одобрительно, когда они покидали ресторан. Он обвил ее рукой, чтобы поддержать.

– Совсем немножко, – призналась она. Она чувствовала себя чудесно, бодрой и сильной, хотя у нее слегка кружилась голова.

– Я отвезу тебя домой, – предложил он.

Когда они приехали в отель, то вместо того, чтобы открыть изнутри дверцу, как он делал это обычно, Бартош вышел из машины и обошел ее. Помог Катринке выйти, провел ее через холл мимо уютно спавшего портье и поднялся с ней по лестнице к ее комнате. Несколько раз ей казалось, что она должна что-то сказать ему, например, что она прекрасно дойдет сама, и попрощаться с ним, но она не могла сделать этого. Еще раз его полная уверенность подавила ее, и она не могла сказать ему, что он не должен этого делать. Но чего этого? Она только чувствовала, что задыхается от волнения. Это было не из-за шампанского. Ее разум был абсолютно ясен.

Катринка почувствовала его руку на пояснице, когда поворачивала ключ в замочной скважине.

– Я прихватил шампанское, – сказал он.

– Вы зайдете? – спросила она, не зная, что еще сказать.

– Если ты мне позволишь, – ответил он.

Она открыла дверь и вошла: включив свет, быстро оглядела комнату, проверив, все ли в порядке. Комната была маленькой, даже без санузла, стены недавно покрашены в жизнерадостные тона. Вешалку скрывала цветастая ситцевая занавеска. Мебель была начала 50-х годов: потертое кресло, круглый стол с единственным стулом, комод, ночной столик и низкая кровать под простеньким покрывалом.

– Неплохо, – сказал Бартош, закончив осмотр комнаты и поворачиваясь к ней. – Итак, я здесь, – добавил он, – и что ты собираешься со мной делать?

Его присутствие ощущалось так сильно, что казалось, он заполнил собой всю комнату.

– Я не знаю, – честно призналась она.

– Не знаешь? – сократил он расстояние между ними, и когда обнял ее, она с трудом могла сдерживать дыхание. Он закрыл ей рот поцелуем, а потом она почувствовала его трепетный язык, вызвавший у нее маленькие взрывы чувств. Его руки ласкали ее тело сначала через тонкий слой одежды, а затем, скользнув под ткань, гладили ее кожу. Он трогал ее там, где прежде никто ее не трогал, но вместо того, чтобы остановить его, она обвила его руками и прижалась к нему, желая быть ближе и ближе, насколько это возможно.

Он отстранился от нее и спросил:

– Ты хочешь, чтобы я ушел?

И его улыбка сама ответила на этот глупый вопрос. Волосы ее разлетелись, блузка сбилась, она чувствовала, что вся горит.

– Нет, – ответила она и подумала, что просто умрет, если он уйдет сейчас, если перестанет дотрагиваться до нее, если тот огонь, который она чувствует внутри себя, уйдет из ее тела.

Он снял ее блузку и юбку, расстегнул бюстгальтер и начал нежно ласкать ее груди, сначала пальцами, потом ртом. Потом положил ее руки на свой пояс.

– Помоги мне, – прошептал он, и она почувствовала его горячее дыхание около уха. Она неловко расстегнула его ремень, потом «молнию» на брюках, а он продолжал обнимать ее тело, лаская бедра через тонкую ткань трусиков.

Уже обнаженный, он медленно, продлевая мгновения, раздевал ее.

– Покажись, – попросил он, когда она осталась нагой. Она медленно повернулась вокруг, не испытывая смущения.

– Ты удивительно красива, – сказал он. – Твое тело великолепно.

Он крепко обнял ее и перенес на кровать.

– Ты никогда не занималась этим прежде?

Она покачала головой.

– Не бойся. Тебе понравится.