Книга: Удача – это женщина
Назад: Глава 32
Дальше: Глава 34

Часть
IV БАК

Глава 33
1927

Бак Вингейт сидел в своей адвокатской конторе на Уолл-стрит и поджидал Гарри. С момента их последней встречи минуло девять лет. Девять лет назад Бак отказался представлять интересы Гарри в суде, когда Хэррисон хотел вчинить иск о клевете своей сестре Франческе после нашумевшего случая с пожаром, при котором погиб ее сын. Все газеты тогда изощрялись в догадках по поводу странного телефонного звонка, который выманил мальчика из дома и заставил отправиться на склад на ночь глядя. Тем более, как установила полиция, поджог был тщательно продуман и организован. Но явные улики отыскать не удалось, поэтому доказать причастность Гарри к пожару оказалось невозможно. Газеты, однако, на все лады повторяли слова Франчески Хэррисон, прямо обвинявшей брата в смерти своего сына. Находясь на безопасном расстоянии от театра боевых действий, Гарри, поселившийся на время в Монте-Карло, где он приобрел себе очередную виллу, выступил в печати с соболезнованиями по поводу случившегося и заявил, что в ночь, когда бушевал пожар, он находился в вагоне поезда, следовавшего в Нью-Йорк, и узнал о разыгравшейся трагедии только из утренних газет.
События трагической ночи в течение недели были в центре внимания прессы и общественности. Во всех ведущих американских изданиях появились фотографии мисс Хэррисон и ее «близкого друга и делового партнера» Мандарина в момент похорон. Лицо Фрэнси закрывала длинная Черная вуаль. Несчастную мать поддерживала под руку ее ближайшая подруга Энни Эйсгарт, которая — это было видно даже на фотографии — сама была близка к обмороку.
Еще тогда Бак решил ни словом, ни делом не участвовать в задуманном Гарри иске о диффамации. Когда тот появился в его конторе, чтобы обсудить иск во всех деталях, Бак заявил ему следующее:

 

— Как только ты передашь свой иск в суд, там начнут копать все с самого начала, и боюсь, что потоки грязи обрушатся не только на твою сестру, но и на тебя. Твое прошлое тоже нельзя назвать безупречным. Поэтому мой тебе совет — не пытайся будить спящую собаку.
— Почему это мое прошлое нельзя назвать безупречным? — вспылил Гарри. — Мне нечего стыдиться. — Однако его рассерженный взгляд напоролся на спокойные и проницательные глаза Бака, и он почувствовал замешательство. — Я хочу сказать, что не имею никакого отношения к пожару, — добавил он уже куда более смиренным тоном.
— Оставь это дело, Гарри, — ровным голосом произнес Бак.
— Черт возьми, я-то считал тебя своим другом, — пробурчал Хэррисон, отодвигая резким движением стул и поднимаясь, чтобы уйти. — Пожалуй, мне стоит поискать себе другого адвоката.
— Пожалуй, Гарри, — холодно ответил Бак, — поскольку я ни под каким видом не собираюсь принимать участие в твоей авантюре.
И вот через девять лет Гарри неожиданно позвонил ему и предложил встретиться. Он заявил, что у него есть к Баку несколько вопросов относительно некоторых распоряжений покойного Гормена Хэррисона, оговоренных в завещании и затрагивающих интересы его наследника.
«Адвокатская контора Вингейт и Вингейт» существовала давно и успела создать себе в деловом мире весьма устойчивую репутацию. Дедушка Бака, бедный иммигрант из Ирландии, положил основание семейному капиталу Вингейтов, торгуя мехами на Аляске, когда ему едва исполнилось двадцать лет. Затем, устав от вечного холода, он переключился на строительство железных дорог и торговлю зерном. Значительно позднее, когда он уже заработал достаточно, чтобы жить, ни в чем себе не отказывая, ему стало скучно, и он неожиданно решил засесть за парту. Дедушка Бака был сиротой и не сумел получить сколько-нибудь систематического образования. И вот, будучи уже зрелым мужем, он поступил в небольшой колледж на Среднем Западе, в котором имелась неплохая библиотека. Впоследствии она значительно расширилась благодаря усилиям и деньгам тридцатидвухлетнего студента, а он сам уже через два года вышел из стен заведения, во многом обязанного ему, дипломированным специалистом. После этого дедушка Вингейт подал документы в Гарвардский университет на факультет правоведения.
Закончив университет со степенью доктора права, он отошел от коммерции и посвятил себя исключительно вновь обретенной специальности. Он женился на дочери богатого спекулянта недвижимостью в надежде на то, что жена подарит ему достаточное количество сыновей, чтобы он в будущем смог укомплектовать созданную им адвокатскую контору. Миссис Вингейт, однако, родила ему трех дочерей, и лишь четвертый ребенок оказался мальчиком, которому дали имя Джейсон. Сын уродился в отца и, повзрослев, сумел расширить дело, открыв филиалы конторы «Вингейт и Вингейт» в Сакраменто, Сан-Франциско и Нью-Йорке. Единственный сын Джейсона — Бакленд Олдрич Вингейт унаследовал семейный бизнес. Тем не менее, единственной и всепоглощающей страстью Бака оказалась политика, а не правоведение. Постепенно большая часть его адвокатской практики перешла в руки компаньонов, сам же Бак сделался сенатором от штата Калифорния и занимал ряд высоких должностей в различных сенатских комиссиях. Особенно он преуспел в комиссии Сената по торговле, которую знал великолепно.
Джейсон Вингейт скончался несколько лет назад, но его дух неизменно присутствовал в конторе «Вингейт и Вингейт», стоило только посмотреть на монументальный портрет Джейсона в полный рост, украшавший одну из стен в офисе Бака в Нью-Йорке. Поглядывая на портрет отца, Бак вспоминал, как тот в самых резких выражениях осуждал поведение Гарри Хэррисона, и знал, что старик был совершенно прав. Тем не менее, Вингейты традиционно вели дела семейства Хэррисонов, и Бак считал своим долгом не нарушать традицию.
Как всегда, Гарри запаздывал. Когда же он наконец ввалился в кабинет, Бак невольно отметил по себя, что Гарри здорово обрюзг, хотя по-прежнему выглядел достаточно импозантно в прекрасно сшитом костюме, сидевшем на нем без единой морщинки. Лицо его было покрыто бронзовым загаром, а светлые, уже начавшие редеть волосы, по обыкновению, зачесаны назад. Впрочем, за внешностью и одеждой Гарри следил всегда хорошо вымуштрованный камердинер, а не он сам. Даже подошвы его туфель сверкали от умело нанесенного средства для ухода за обувью, и, вне всякого сомнения, подобная операция осуществлялась ежедневно. Бак усмехнулся — он знал истинное лицо человека, скрывавшееся за безупречной внешностью настоящего джентльмена.
— Привет, Бак, — весело сказал Гарри, протягивая руку и широко улыбаясь, словно между ними не было никакой размолвки и они только вчера расстались. — Извини, что не попал к тебе на свадьбу, но в то время я был в Монте-Карло. Или в Лондоне? — Гарри пожал плечами. — Забыл, знаешь ли. Но все равно, как поживает твоя жена?
— С Марианной все в порядке, спасибо.
Бак наблюдал, как глаза Гарри, рассеянно поблуждав по его столу, остановились на фотографии, заключенной в серебряную рамку, и он с удивлением приподнял брови.
— Я слышал, что твоя жена — очаровательная женщина, а теперь, черт возьми, убедился в этом. Ты должен ею гордиться, Бак. Как тебе удалось подцепить такое сокровище — красива, богата и родом из старинного аристократического семейства? Смею заметить — редчайшая в наши дни комбинация.
— Неужели? А как твои материальные планы?
Бак был достаточно наслышан об интрижках Гарри с начинающими киноактрисами и певичками кабаре, но надеялся, что тот уже не даст себя втянуть в очередной дорогостоящий мезальянс. Сегодня Гарри не мог себе это позволить, хотя бы по финансовым соображениям.
— К черту всех женщин, — с брезгливой миной произнес Хэррисон. — Я пришел к тебе, потому что нуждаюсь в твоей помощи. У меня небольшие денежные затруднения, и мне бы хотелось получить определенную сумму из «чрезвычайного фонда», оставленного мне отцом. Ты же знаешь, что творится сейчас на рынке, — быстро добавил он. — Мы понесли значительные убытки по части поставок какао и решили создать своего рода резервный фонд, чтобы иметь возможность в случае непредвиденных обстоятельств нести дополнительные расходы, не опасаясь банкротства. — Тут Гарри вновь продемонстрировал свою неотразимую улыбку. — Ведь ты знаешь, в бизнесе всякое случается.
— Насколько я знаю, деньги из «чрезвычайного фонда», завещанного тебе отцом, могут быть выплачены только по достижении тобой сорокалетнего возраста, а до этого, — Бак развел руками, — как ты понимаешь, тебе остается прожить еще года четыре.
Гарри театрально вздохнул. Затем он закурил сигарету и в расслабленной позе откинулся на спинку кресла.
— Но ты же не захочешь, чтобы я влезал в долги? Да и какой смысл ждать четыре года, чтобы получить свои же собственные деньги, когда они нужны мне прямо сейчас? А ведь они действительно мне нужны, Бак.
— Деньги фонда связаны волей завещавшего их, то есть твоего отца, Гарри. Таково было его желание. Боюсь, что я ничем не смогу тебе помочь, Гарри, пока тебе не исполнится сорок.
Гарри снова вздохнул, пристально разглядывая кончик тлеющей египетской сигареты.
— Что ж, примерно на такой ответ я и рассчитывал, — сказал он, взглянув на Бака. — Но ведь ты не можешь запретить мне сделать заем, не так ли?
— Заем сейчас можно получить только под очень высокие проценты.
Гарри глубоко затянулся и выпустил к потолку чрезвычайно красивое голубое колечко дыма.
— Уверен, что банк Хэррисона с радостью предложит мне заем в несколько миллионов под весьма скромные проценты.
Бак всем телом подался вперед, сложив на столе руки.
— Послушай, Гарри, банковские операции осуществляется по определенным правилам. Поскольку ты являешься владельцем Торгового и сберегательного банка Хэррисонов, я вовсе не уверен в законности подобной финансовой махинации. Прошу тебя очень внимательно следить за каждым своим шагом в этой области.
Гарри рассмеялся, правда, на этот раз без особого веселья.
— Что ж, большое спасибо за совет, парень, Точно такие же советы я уже успел получить от всех адвокатов, связанных с нашим семейным бизнесом. Но все-таки, почему бы нам не решить этот вопрос полюбовно, как старым друзьям?
В конце концов, мы знаем друг друга с детства. А помнишь Париж? Кажется, с тех пор минула целая вечность, но все равно — это была чудная поездка, разве нет? Помнишь этих ужасно сексуальных француженок в знаменитых борделях?
— Более всего я запомнил твои парижские эскапады, Гарри. Гарри поднялся и направился к выходу, но у дверей задержался, словно вдруг вспомнил о чем-то.
— Слушай, — небрежно спросил он, — а что это за разговоры ходят по поводу твоей персоны как возможного кандидата в президенты от республиканской партии? В принципе, звучит неплохо. Ты можешь рассчитывать на успех.
Прошлое у тебя безупречное — школа, привилегированный колледж, университет. Жена из семьи, в которой все только и делали, что занимались политикой… Короче говоря, уважаемый человек и прекрасный семьянин. Если дело выгорит, я первый приду тебя поздравить… — Тут Гарри помолчал немного, улыбаясь своим мыслям, и добавил: — Жаль, что мы не договорились сегодня, Бак. Может быть, в другой раз, а? Почему бы тебе не пригласить меня в гости на ближайший уик-энд?
Гарри помахал Баку рукой и ушел, оставив дверь открытой. Бак вздохнул. Гарри Хэррисон совершенно не изменился.
Марианна Вингейт использовала свой дом в Вашингтоне только для ответственных приемов с участием важных государственных деятелей, крупных чиновников и политиков. Местом же своего повседневного обитания она избрала Нью-Йорк — там жили ее друзья, там ее дети ходили в школу. Именно в Нью-Йорке она спасалась от скуки, когда «провинциализм» Вашингтона начинал действовать ей на нервы — а такое обычно происходило в течение четырех дней в неделю.
Квартира Вингейтов на Парк-авеню занимала три этажа роскошного дома. Правда, однажды Марианна решила принести второй этаж в жертву и устроила в его центральной части огромный холл, как в английских средневековых замках, в который с нижнего зала вела огромная мраморная лестница. Стены были выложены плитами французского известняка и украшены портретами аристократических предков Марианны в дорогих рамах и массивными серебряными подсвечниками. Кроме того, ей нравилось, чтобы огонь в двадцатифутовом мраморном камине горел постоянно — с первого прохладного дня осени до первого теплого дуновения весны. Недалеко от камина всегда можно было обнаружить двух-трех породистых английских спаниелей, нежившихся в исходившем от него тепле. Марианна со смехом говорила гостям, что в душе она — простая деревенская девчонка, и уж коли ей пришлось остаться в городе, чтобы помогать мужу в его многотрудной деятельности, то она, по крайней мере, может позволить себе роскошь и перестроить квартиру таким образом, чтобы она хоть отчасти напоминала деревенский дом, где прошло ее детство. Оставалось только сожалеть, что она не в силах перевезти из поместья и разместить на Парк-авеню столь любимых ею лошадей.
От дворецкого Марианна отказалась. Она говорила, что дворецких в доме имеют или слишком старомодные люди, или нувориши. Хорошенькая горничная в белом переднике и наколке приняла из рук Бака пальто и сообщила, что «мадам скоро будет».
Три собачки, лежавшие у камина, подняли мордочки и лениво завиляли хвостами, когда Бак проходил мимо, но не бросились приветствовать его звонким лаем, как делали всякий раз, завидев Марианну, — собаки принадлежали только ей, и никому больше, и отлично об этом знали.
За огромным холлом скрывались роскошно убранная парадная гостиная и библиотека, хранившая бесценную коллекцию старинных фолиантов и древних географических карт, следом располагалась кухня. На первом этаже находились личные апартаменты Марианны и Бака с отдельными ванными комнатами, а далее по коридору можно было пройти в небольшую уютную гостиную Марианны и в кабинет Бака.
Бак, словно школьник, прыгая через две ступени, легко взбежал на третий этаж, где находилась детская. Шестилетняя Грейс Джульетта Маргарет Брэттл Вингейт, которую домашние звали просто Миффи, услышав шаги отца, без улыбки взглянула на него и произнесла обычное:
— Здравствуй, папочка.
В ее голосе прозвучали знакомые Баку нотки недовольства, позаимствованные у матери, и он, улыбнувшись, сказал:
— Здравствуй, Миффи. Так-то ты, значит, приветствуешь своего бедного старого отца!
Раскинув широко руки, он направился к ней, и девочка после некоторого колебания позволила отцу обнять себя и поцеловать.
— Уж слишком ты шумный, папочка, — укоризненно проговорила Миффи, снова повторив слова и интонацию Марианны. Бак не выдержал и расхохотался:
— А ты такая же зануда, как твоя мамочка. Ну, говори, что случилось и отчего ты такая сердитая?
Девочка исподлобья посмотрела на отца, и тот на мгновение залюбовался ею. У Миффи были такие же, как у матери, прямые темно-русые волосы, такой же, как у Марианны, довольно большой рот и зеленые, оттененные длинными темными ресницами глаза. Она была довольно высокой для своего возраста, длинноногой и в течение одной секунды умела превращаться из злючки в полное очарования существо, если ей, по какой-то причине, хотелось настоять на своем. Но сейчас Миффи было не до того — она принялась жаловаться Баку на мать, которая потребовала, чтобы она сегодня вечером оделась как следует и вышла поздороваться с гостями, которых родители ждали к обеду вечером.
— А я не хочу, — капризно растягивая рот, хныкала девочка, — потому что все они — чертовски скучные тети и дяди.
— Подумать только, какому изысканному английскому языку тебя обучают в чрезвычайно дорогом и модном детском садике, мисс Билли! — с иронией в голосе произнес Бак.
— А я все равно не хочу, — упрямо повторила Миффи. Бак нахмурился. Он прекрасно понимал, что Марианне пришло на ум похвастаться своей крохотной дочерью перед гостями. Подобная участь постигла бы и пятилетнего Джейми, но Джеймсон Александр Бакленд заболел совершенно не аристократической болезнью — свинкой и был отправлен в сопровождении няньки в загородное поместье Вингейтов в Нью-Джерси. Ничего не поделаешь — детям тоже приходилось участвовать в избирательной кампании своего отца. Сегодня, например, требовалось вкусно накормить и развлечь несколько влиятельных политиков и деловых людей, дабы они после сытного обеда могли высказаться в пользу Бака как кандидата от республиканской партии и объявить с своей лояльности к его особе в большом и торжественном зале библиотеки.
Во время последних президентских выборов Баку пришлось основательно потрудиться, участвуя в избирательной кампании на стороне республиканцев. Не меньше его трудилась во время выборов и Марианна, разыгрывая перед широкими слоями общественности роль истинной помощницы и друга многообещающего политического деятеля. В каком-то смысле Марианна и на самом деле была безупречной женой для политика — в ее прошлом не было ни одного сомнительного пятна, и ее жизнь, впрочем, как и жизнь любого из Брэттлов, являла собой для окружающих открытую книгу, где все страницы были исписаны четким и красивым почерком и не содержали ничего тайного и неприглядного — читать эту книгу можно было с любой главы. К тому же Брэттлы всегда занимали высокие должности в Конгрессе и Сенате Соединенных Штатов, и теперь их известное в политическом мире имя работало на Бака. Более того, все родственники жены соединили свои усилия, чтобы помочь Баку переместиться из сенаторского кресла на пост кандидата в президенты от республиканской партии.
Бак постарался убедить свою хорошенькую избалованную дочку, что для нее не составит большого труда переодеться в очень милое платьице, которое недавно купила ей мать, и поприветствовать его гостей.
— А что ты мне дашь, если я все-таки выйду к этим противным дядям и тетям и скажу им «здравствуйте, господа»?
— Что я тебе дам? Хочешь, я подарю тебе луну и звезды?
— Знаешь, папочка, я предпочла бы маленькую, но настоящую лодочку, которая ходит под парусом!
Бак вздохнул.
— Нет в твоей душе романтики, дочь моя, — грустно произнес он, покидая детскую, и в который раз подумал о том, что Миффи — копия матери.
Спустившись на первый этаж, он заглянул в комнату Марианны, чтобы узнать, вернулась она домой или еще нет. С тех пор как родился первый ребенок Вингейтов, муж и жена жили отдельно. Инициатива исходила от Марианны: «В конце концов, мы ведь будем приходить друг к другу, ведь так?» — спросила она тогда с очаровательной улыбкой. Точно такая же улыбка стала все чаще появляться на губах дочери, когда ей было что-нибудь нужно. В комнате Марианны горел свет и суетилась горничная, подбирая с пола и аккуратно укладывая на свои места предметы дамского туалета — жена имела обыкновение, направляясь в ванную комнату, срывать с себя на ходу одежду и разбрасывать ее где попало. Дверь в ванную комнату была приоткрыта, и оттуда доносился аромат экзотических благовоний. Кивнув горничной, Бак подошел к двери ванной и, постучавшись, спросил:
— Мне можно войти?
— Стоит ли, Бак? Боюсь, ты не успеешь переодеться к обеду. Они будут здесь через сорок минут.
Однако Бак не послушался и вошел. Марианна, словно Афродита, лежала в мраморном бассейне, окутанная облаком душистой пены. Она всегда пользовалась только самыми дорогими ароматическими веществами для купания, которые специально для нее составляли по особому рецепту французские парфюмеры в Грасе.
— Не понимаю причины твоего вторжения, Бак, — строго сказала она. — Ты же видишь, времени до прихода гостей осталось совсем мало, а мне еще предстоит переделать уйму всяких дел. — Приподнявшись и протянув в его сторону руку, с которой на мраморный пол стекали вода и пена, Марианна попросила; — Будь любезен, передай мне полотенце.
Бак, не говоря ни слова, исполнил ее просьбу, думая о том, что обнаженное тело Марианны явилось для него одним из самых больших разочарований в жизни. Она относилась к тому редкому типу женщин, которые великолепно выглядят в дорогих нарядах, зато избавившись от них, кажутся самыми что ни есть ординарными и даже вульгарными. Марианна была на редкость плоскогруда и мускулиста, словно какая-нибудь фермерша с Дикого Запада. Впрочем, она обладала способностью блистать в любом обществе, всегда одевалась с большим вкусом и умела направлять беседу в нужное ей русло без всяких видимых усилий. В определенном смысле она оказалась неплохой матерью, хотя и держалась несколько отстранение от своих детей. Время от времени они с Баком были близки в постели, но любви к ней он не чувствовал уже очень давно, хотя поначалу испытывал сильную страсть. Он был в восторге от ее манер и внешности и догадывался, что за безупречной оболочкой светской дамы скрывается сильная личность. Пожалуй, даже слишком сильная. Многие за глаза называли ее деспотичной. Но тогда ему нравилось, что Марианна уверенно ездит верхом и входит в любой дом с таким видом, словно это ее собственность. Несколько поколений предков, воспитанных в лучших аристократических традициях, без сомнения, давали о себе знать.
Внимательно разглядывая жену, которая, не обращая на него ни малейшего внимания, тщательно вытирала полотенцем свое холеное тело, Бак решил, что принял за любовь то чувство восхищения и уважения, которое общество питало к Марианне и которое отчасти передалось и ему. Впрочем, ему не за что было себя винить. В течение семи лет он хранил жене абсолютную верность и знал, что она отвечает ему тем же. Марианна не унизилась бы до интимной близости с малознакомым человеком, более того, даже в самом начале их совместной жизни она не проявила особого интереса к сексуальной стороне супружества. Зато все свои таланты, знания и энергию она направила на то, чтобы помочь мужу в достижении заветной цели — в один прекрасный день, если, конечно, на то будет Божья воля, перебраться из квартиры на Парк-авеню в Белый дом в качестве его полноправного хозяина.
— Мне кажется, тебе давно пора одеваться, — прервала Марианна размышления Бака. Сама она уже надевала белое шелковое платье с широкими рукавами. — Думаю, сегодня не стоит подавать к столу что-нибудь уж слишком изысканное. Ты ведь знаешь политиканов, все, что им надо — это хороший кусок мяса. Иногда я думаю, что только одни наши политики своей неумеренной тягой к бифштексам в состоянии обеспечить постоянной работой знаменитые чикагские бойни. Что же касается вина, то я решила подать «Шато Леовиль Лас Касас», неплохой кларет, этим господам он понравится. Да и запас портвейна 1870 года у нас иссяк… Боже мой, ты только взгляни на часы! Бак, тебе давно пора принять ванну и переодеваться…
— Сегодня ко мне приходил Гарри Хэррисон, — перебил ее Бак.
Она быстро вскинула на него глаза:
— Что-нибудь случилось?
— С тех пор как умер его отец, Гарри превратился в полное ничтожество, но, я думаю, он и раньше был таким. Он хотел наложить лапу на «чрезвычайный фонд», который завещал ему отец, но мне пришлось ему отказать.
— Разумно, — кивнула Марианна. — То, что я читала о нем в газетах, говорит далеко не в его пользу. Похоже, он спускает деньги на весьма сомнительных женщин.
Тут Бак отправился переодеваться, оставив жену в весьма ответственный момент, когда ей предстояло решить, какое ювелирное украшение будет наиболее уместно сегодня вечером — бриллиантовое ожерелье или просто нитка дорогого жемчуга. Бак же, направляясь в свои апартаменты, лениво размышлял о том, стоит ли вообще так суетиться ради благосклонного взгляда какого-нибудь дурака.
Тем не менее, ровно в семь тридцать он был готов к приему гостей, камин в гостиной пылал, а многочисленные спаниели живописно расположились вокруг него. Марианна выглядела как принцесса крови, затянутая в шелковое платье с треугольным вырезом на груди, который предоставлял всем желающим возможность полюбоваться на родовые бриллианты Брэттлов.
— Я решила напомнить этим господам, с кем они имеют дело, — прошептала она на ухо мужу, поправляя черный галстук, украшавший его крахмальную манишку. — Слушай, а ведь мы очень привлекательная пара, — добавила она с удовольствием.
На обеде присутствовало около дюжины весьма важных господ с женами, последним приехал спикер Палаты представителей с супругой. Целуя Марианну в щеку, он добродушно объявил:
— Я привез вам приветствия из Белого дома. Президент Кулидж сообщил, что его дедушка хорошо знал вашего.
— Это действительно так, — с готовностью согласилась Марианна. — Насколько я помню, они вместе учились в школе.
Затем Марианна проследила, чтобы каждый гость мужского пола получил добрую порцию виски, хотя в глубине души она не одобряла выпивку до обеда. Дамам было предложено шампанское. Тогда же состоялся торжественный выход Миффи, которую представили присутствующим. Девочка с притворной стеснительностью присела в реверансе перед каждым из гостей, а потом, инстинктивно выбрав самого важного из приглашенных, забралась к нему на колени, улыбаясь самой очаровательной улыбкой, позаимствованной из арсенала матери. Бак даже подумал, что Миффи избрала почтенного спикера своей жертвой по настоянию Марианны, но потом отогнал от себя эту мысль.
В меню обеда Марианна превосходно реализовала свою идею о простой и сытной пище. На стол подали суп, рыбу, говядину, шоколадный десерт и сыр. Все блюда были безупречно приготовлены и сервированы и сопровождались лучшими французскими винами. Как только с угощением было покончено, Марианна увела дам в парадную гостиную, где они, привольно раскинувшись в удобных креслах, принялись всласть болтать о детях, своих загородных виллах и яхтах, а также о карьере мужей. Бак же в сопровождении мужчин проследовал в библиотеку, где джентльмены, расположившись на кожаных диванах перед жарко натопленным камином и потягивая действительно великолепный кларет, предались рассуждениям о политике и перспективах республиканской партии на будущих выборах. Ближе к одиннадцати часам некоторые из крупных промышленников уже высказывали свое согласие поддержать республиканцев имеющимися в их распоряжении средствами, а сенатор Бакленд Олдрич Вингейт-третий предложил, в обмен на финансовую поддержку, защищать их интересы в Сенате. Про себя же Бак думал, что настанет такой день, когда они окажут ему помощь в борьбе за президентское кресло. Для этого, разумеется, придется затратить еще много усилий, но первый раунд так или иначе выигран. Они с Марианной добились того, что хотели. По крайней мере, сегодня.
Назад: Глава 32
Дальше: Глава 34