Весна пришла в Шаранту как-то вдруг. Чуть ли не за ночь маленькие побеги превратились в настоящие листочки, поля покрылись зелеными коврами, а деревья обратились в цветущие шары под чистым голубым небом. Раздувшиеся от зимних дождей реки бурно шумели средь берегов, заросших камышом, воздух становился мягче и теплее, даже после захода солнца.

По прошествии нескольких недель в замке сложилась более менее нормальная обстановка. В деревне больше не возникало тревог и происшествий, если не считать неожиданного появления антинацистских лозунгов, написанных на стенах булочной. Гийом собрал местную молодежь и довольно сурово отчитал ее за ошибочное поведение. Лозунги закрасили новым слоем краски, полосы которой остались единственным напоминанием.

Пол продолжал расширять свою сеть, но поступал теперь с повышенной осторожностью. Сеть имела кодовое название «Моряк», известное и в Лондоне; она состояла из пяти отдельных ячеек, руководители которых через Кристиана, который выполнял роль связного, выходили на Пола. Кристиан имел возможность свободно, без всяких подозрений, передвигаться в округе.

Из Лондона прислали нового шифровальщика на замену прежнего, так бесславно пойманного и трагически погибшего сразу после прибытия; и хотя Пол все еще винил себя за провал, он пытался не вспоминать об этом. Во время войны, на территории страны, оккупированной врагом, такое случалось. Бессмысленно тратить время и душевные силы на бесполезные переживания. Самое лучшее заключалось в том, чтобы из допущенных ошибок сделать нужные выводы и продолжать борьбу. Новый агент оказался отличным специалистом, проворным, умным и скользким, как угорь. В мирное время он был музыкантом, и его пальцы, когда-то ловко бегавшие по струнам гитары, теперь отправляли радиопередачи в Лондон с такой же легкой грациозностью. Его кодовое имя было Ален. В общем-то Полу он не очень нравился, но никому от этого не было ни жарко, пи холодно. Он отлично выполнял свои обязанности, а это было главное.

Что же касается руки Пола, то она неплохо заживала благодаря стараниям доктора в Периге, а также Кэтрин, которая часто меняла бинты, чтобы не допустить нагноения.

Пол знал, что ему повезло. В лучшем случае при ранении он мог бы попросить, чтобы его эвакуировали, в худшем – такой провал привел бы его к гибели. Пол считал, что успех зависел целиком от удачи, как это нередко бывает в судьбе каждого агента. Пока что ему везло. Он, правда, надеялся, что еще не до конца использовал везенье, уготованное ему судьбой: он готовил в ближайшее время операцию, которая, если удастся, причинит фрицам значительные неприятности, но будет очень трудной и опасной.

Однажды после обеда в мае, когда Ги гулял на улице с Бриджит, Кэтрин зашла в комнату Пола по его просьбе. Ему надо было поговорить с ней.

– Я кое-что запланировал и думаю, что будет лучше, если я на некоторое время уеду, – сказал он ей.

Кэтрин не просила объяснений. Она знала, что Пол, как обычно, старался отдалить деятельность своей сети «Моряк» от замка. Если что-то сорвется, то он не хотел бы, чтобы замешанной оказалась и она. Эта забота о ней согревала ее сердце, но не могла облегчить тяжесть предстоящей разлуки. Кэтрин уже знала, что будет чувствовать она, когда Пол уедет – то же беспокойство, то же ожидание, которые она переживала всегда в таких случаях. Будет гадать, чем он занимается, со страхом и напряжением ждать его возвращения, тревожиться, не схватят ли его на этот раз. А если Пол уедет на длительное время, она будет чувствовать себя во сто раз хуже, потому что ждать придется дольше, и у нее не будет возможности узнать, прошла ли операция успешно и не попал ли он в руки бошей. Но она знала, что возражать бесполезно. Кэтрин, которая препиралась с Шарлем из-за каждого пустяка, принимала решения Пола как не подлежащие обсуждению.

– Что мне сказать, если спросят, куда вы уехали? – поинтересовалась она.

– В Бордо навестить коллегу, с которым мы вместе учительствовали. У меня все спланировано. Я сяду на поезд, если заподозрю, что кто-то следит за мной. Потом, когда увижу, что слежки нет, вернусь. Не беспокойтесь. Постараюсь замаскироваться… чтобы меня не узнали. Вам надо лишь прикрыть меня.

– Когда вы уезжаете?

– В понедельник. Поэтому надо сегодня же сообщить всем, что я уезжаю. Мне не хочется, чтобы этот мой шаг выглядел слишком неожиданным.

Она кивнула. До понедельника оставалось еще четыре дня.

– Надеюсь, будете осторожны.

– Конечно. – Он стоял возле окна. Солнечные лучи, пробивавшиеся между полосками жалюзи, отбрасывали полоски теней на его лицо и белую рубашку с незастегнутым воротом и высвечивали темные волоски, покрывавшие кисти его рук. Ее сердце сжалось даже еще сильнее, чем прежде, как это часто происходило теперь, когда она смотрела не него: к ее страстному тяготению примешивался страх за него.

– Не знаю, что я сделаю, если с вами что-то случится, – произнесла она хриплым голосом, и это было сущей правдой.

Она увидела, что его лицо смягчилось, а маска железного контроля над собой как будто немного сдвинулась, показав живого человека за личиной полуавтомата, которым он порой представлялся. За истекшие недели случались моменты нежности и взаимного понимания, моменты, когда их близость становилась настолько реальной, чуть ли не осязаемой, а их души, казалось, сливались воедино, обнажая глубину чувств, которые они оба испытывали, особенно когда случайно вскользь прикасались друг к другу или обменивались рукопожатием. Но страстных поцелуев больше не было – со взаимного согласия они отложили их до будущих времен, которые, – и они об этом знали, – могут не наступить никогда.

– Я говорю серьезно, – продолжала она. – Я на самом деле не перенесу этого, Пол.

– Перенесете, – возразил он низким, отрешенным голосом. Только глаза выдавали его. – Если со мной что-то случится, то надо будет стать вдвойне сильной, чтобы избежать подозрений в отношении семьи.

Она сложила руки на груди. Нащупала пальцами через тонкую хлопчатобумажную ткань платья свои ребра, выступавшие как прутья в рыбацкой корзине. В последнее время она сильно похудела и знала, что это объясняется не только нехватками в питании. Главным образом это вызвано ее взвинченностью.

– Не знаю, смогу ли я, говорю искренне. Даже теперь иногда я не знаю, что делать дальше. Напряжение, похоже, непрерывно нарастает. Вместо того, чтобы привыкнуть, всякий раз, когда появляются основания для беспокойства или страха, нервное состояние захватывает меня все сильнее и сильнее.

Он слегка нахмурился.

– Вы не сломаетесь, Кэтрин. Но если вы чувствуете себя так скверно, то, может быть, мне лучше уехать отсюда навсегда.

– Нет! – живо воскликнула она. – Не надо!

– Но если вам так трудно, именно это мне и надо сделать. Все зависит от того, как вы исполните свою роль в этой комедии. Вы знаете это так же хорошо, как и я. Если нервы у вас сдадут, это будет начало конца – для всех нас.

Она глубоко дышала, стараясь взять себя в руки. Но мысль об его отъезде и какая-то странная уверенность, что она его больше не увидит, – была страшнее постоянного беспокойства.

– Я справлюсь с собой, – пообещала она. – Думаю, что на деле я крепче, чем мне кажется. Я просто ужасно боюсь того, что с вами что-то может случиться.

– Подойдите ко мне, – попросил он.

Она взглянула на него почти испуганно – несмотря на силу возникших между ними чувств, привычка к сдержанности стала настолько устоявшейся, что се почти невозможно было нарушить.

– Подойдите сюда, – снова позвал он ее. Страстное желание оказаться в его объятиях преодолело всякую сдержанность. Она подошла к нему.

Он нежно привлек ее к себе, гладил ее плечи, пока не почувствовал, что нервозность и страхи уходят, потом, когда их обоих стало охватывать возбуждение, он крепче прижал се к себе. Вдыхая сладкий запах ее волос, он зарылся в них лицом, ощущая щекой их шелковистую мягкость. Нежная упругость ее грудей, плотно прижавшихся к нему, раздула в нем пламя. Он погладил ее спину, прошелся по талии, такой изящной, что, казалось, сожми он ее слегка сильнее, она без труда переломится в его руках. В ней была какая-то необыкновенная мягкость: податливые бедра, говорившие о необычайной женственности, теплота и обещание страсти – все это заставило его забыть свои благие зароки.

Она почти не шевелилась в его руках, изогнув шею и все плотнее прижимаясь к нему. Он нежно покрывал ее мелкими поцелуями. В возбуждении их трясло от так долго сдерживаемых страстных желаний последних недель и месяцев.

– Кэтрин – успел шепнуть он, приникнув к ее губам своими губами. Она еще теснее прижалась к нему. Рукой он нащупал ее грудь, глади ее, сжимая, нашел пуговицы, стал расстегивать их, потом запустил ладонь под платье. От полуденной жары ее кожа слегка увлажнилась, а сосочки на ощупь были твердые и надувшиеся.

Сейчас он так страстно хотел близости с нею, что готов был забыть о всех предосторожностях. Жар страсти сжигал в нем все, кроме ощущения ее близости и желания ею овладеть. Гери, его жена, которую он так обожал; дочка Беатрис; ненависть к нацистам; дело, ради которого он прибыл сюда, во Францию; опасное, но нужное задание, стоящее перед ним, – все это померкло и отошло в его сознании на задний план. Единственной реальностью для него осталась Кэтрин. Единственное значение имела лишь его необузданная страсть к ней.

Ее платье не было подпоясано ремешком. Он скользнул ладонью вниз, к ее животу и дальше – к нежному холмику между бедер. Несмотря на жаркую погоду, на ней были чулки – в этом замке дама не могла поступать иначе, – и застежка от пояса с резинками оставила заметный след на ее животе. Он погладил ее бедра, потом скользнул по мягким волоскам между ними и потихоньку начал склонять ее па кровать.

И тут неожиданно он почувствовал, как она вся одеревенела.

– Нет!

Пол слегка повернул голову, удивленно взглянув на нее. Лицо Кэтрин как-то страдальчески напряглось, и казалось: она вот-вот заплачет.

– Мы ведь оба хотим близости, Кэтрин, – тихо произнес он.

– Знаю, но мы не должны. Мы же договорились. Вы знаете об этом. – Она высвободилась из его объятий. – Мы же условились! – упрямо твердила она.

– Ладно, условились, – хрипло выговорил он. Неисполненное желание жгло его. Было непонятно, как это только что она горела желанием, была такой податливой и вдруг так охладела, став недоступной, как будто кто-то щелкнул выключателем и свет погас. Минуту назад, казалось, все было иначе.

– Пол, не будьте таким, пожалуйста…

– Я – вообще никакой.

– Нет, какой. Вы рассердилась. Простите. Действительно, простите…

Он вздохнул, пригладил свои волосы и отвернулся от нее.

– Ради Бога… вам нечего извиняться. Это я спятил, нарушив уговор.

Она застегнула платье и шагнула к нему. Он чувствовал ее присутствие рядом, каждым нервом ощущая прикосновение ее руки, но продолжал смотреть в окно, не потому, что не хотел видеть ее, притронуться к ней, а, напротив, потому что слишком сильно хотел близости с ней.

– Я пойду? – сказала она негромко после некоторого молчания.

– Да, конечно. Увидимся за ужином.

Пол слышал, как за ней закрылась дверь, и выругался. Что его дернуло, черт подери? Конечно, она права. Они же договорились. Но он так страстно захотел близости с ней, что померк любой уговор… любые иные соображения. Он думал, что и она загорелась так же. Ясно, что не так. Ладно, черт с ним. Надо скорее забыть этот эпизод и сосредоточить свои мысли на предстоящем деле.

Но он знал, что перестроиться будет нелегко. Пока что пламя несколько ослабело, но внутренний жар еще весьма силен.

Он хотел интимной близости с Кэтрин, хотел с такой свирепостью, что всякое благоразумие было бессильно охладить его пыл. И ничто не в силах изменить этого.

Кэтрин закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и так простояла некоторое время. Ее всю трясло, она готова была заплакать. Боже мой! Как же она полюбила его! Было бы легко, очень легко позволить ему овладеть собой. Она сама этого хотела каждой частицей своей души, как хотела близости все последние недели всякий раз, когда смотрела на него. Так привязаться к нему и в то же время не иметь возможности выразить свои чувства кроме как взглядом; быть с ним рядом и не сметь дотронуться до него – все это сводило ее с ума. Любовь и желание страсти становились просто невыносимыми. А в течение нескольких великолепных, радостных минут в его комнате все – абсолютно все! – казалось возможным.

Но, конечно, этого допустить нельзя. Безумием было бы хоть на мгновение предположить обратное, и не только потому, что это помешало бы его делу. Кэтрин, со своей прирожденной порядочностью и сильно развитым чувством справедливости, относилась исключительно серьезно к супружеским клятвам. Как бы она теперь ни относилась к Полу, как бы страстно она ни желала близости с ним – она оставалась женой Шарля. Возможно, их супружеская жизнь выродилась в нечто жалкое, возможно, Шарль не является и никогда не был мужчиной ее мечты, но она не могла нарушить своих обетов. Она поклялась в верности, и ей казалось, что эта клятва распространялась не только на Шарля, но и па Ги. Он был ее сыном, а Шарль – его отцом. Его наследие здесь, в Савиньи. Ее долг перед ним – хранить святость семейных уз.

Кэтрин мучилась, считая, что в душе она уже предала их обоих в течение этих последних недель и месяцев. Нельзя так же поступить и со своим телом.

Она выпрямилась, поправила прическу, еще раз проверила, хорошо ли застегнуто платье, потом пошла в свою комнату и открыла дверь.

– Так, – произнес голос изнутри комнаты. – Ты решила все-таки вернуться.

Она вздрогнула, как будто ее подстрелили. На пороге смежной комнаты стоял Шарль. На нем был легкий твидовый костюм, который он надевал на работу, но пиджак он снял. Всклокоченные волосы говорили о том, что он часто ерошил свою шевелюру, а его лицо было искажено гримасой еле сдерживаемого бешенства.

– Что ты хочешь сказать? – строго спросила она. Но ее опять затрясло.

– Не прикидывайся святой невинностью. Ты ведь была с ним, не так ли? С Полом Кертисом – в его комнате? Он трахнул тебя?

Ее щеки вспыхнули от этого обвинения.

– Нет! – протестующе вскрикнула она. – Этого не было!

– Врешь! – выпалил он. Он словно стегнул ее кнутом. – Это написано на твоей физиономии. Давно ли ты ставишь мне рога с ним, Катрин? Уже давно, да?

– Говорю тебе, этого нет!

– А я не верю. Может быть, он был твоим любовником еще в Швейцарии, до нашей встречи. Так оно и было, не правда ли? Вот почему он оказался здесь. Вы не могли жить друг без друга.

– Неправда! – Но несмотря на свой испуг и страх перед непривычно возбужденным Шарлем, у нее слегка отлегло от сердца. Лучше пусть он подозревает ее в этом, чем докопается до истины.

– Неудивительно, что ты не позволяешь мне притронуться к себе! – горько произнес он. – По-моему, ты ведешь себя как распутная древнеримская весталка, корчащая из себя девственницу. А любовник все время торчит где-то рядом. Какой же я был дурак! Уходил в перегоночную, оставляя тебя с ним… ты как раз хотела именно этого, не так ли?

– Говорю последний раз, Шарль, он мне не любовник!

– Ха! – яростно фыркнул он.

– Ну, что же, если ты мне не веришь, не верь! – произнесла она, пытаясь урезонить его и взять контроль над ситуацией. – Полагаю, ты теперь прогонишь его?

– Чтобы все в семье узнали, что меня оставили в дураках? Я этого делать не стану. Пусть остается. Но теперь мы здесь кое-что изменим.

– Ах, вот как? – она презрительно ухмыльнулась. Как это похоже на Шарля, прежде всего беспокоиться о мнении отца. Любой другой мужчина, узнав, что жена завела шашни, набьет любовнику морду и учинит скандал всем, кто об этом знал. Но не Шарль. Для него главное – внешняя благопристойность, прежде всего – спасти лицо семьи. Другой бы вытурил пинками Пола из дома и выкинул вслед за ним его вещички. Но Шарль не был любым другим мужчиной. Более того, Катрин начинала задумываться, а мужчина ли он вообще?

– Итак, что же теперь здесь изменится? – спросила она. – Скажи мне.

Он уловил насмешку в ее голосе и все понял – уж чем-чем, а глупостью он не отличался. Он нахмурил брови, сжал губы.

– Хорошо, Катрин, я скажу тебе. – Во-первых, моя дорогая, ты опять станешь для меня женой – как положено; ты понимаешь, что я имею в виду.

У нее вспотели руки, она так сжала кулаки, что ногти впились в ладони.

– А если я откажусь?

– Не откажешься, Катрин. Я не позволю.

– Ты будешь глупо выглядеть, если я начну кричать.

– Напротив, дурехой в таком случае окажешься ты. Разве может жена отказать мужу в супружеских обязанностях? К тому же ты лишь напугаешь Ги. Уверен, ты не захочешь делать этого.

– Ты не посмеешь принуждать меня! – выпалила она с большей бравадой, чем на самом деле чувствовала. Она не смотрела в лицо Шарлю.

– Почему бы и нет, Катрин? – Он улыбнулся, но улыбка вышла кривая – невеселое движение одних губ, она не затронула даже щеки, не говоря уже о глазах. – Я долго проявлял терпение – слишком долго, но оно кончается. И действительно, нам пора попрактиковаться.

– Сейчас? Ты не можешь серьезно предлагать заняться этим прямо сейчас. – Она невольно отступила.

Он сорвал с себя рубашку. Грудь его тяжело вздымалась.

– Почему бы и нет? Чем это время хуже другого. Ну, конечно, тебе этого не хочется – ведь ты только что побывала в постели у любовника, а мне так очень хочется. Я представлял себе, как ты кувыркаешься с ним, и меня это возбудило. Да, возбудило.

Шарль подошел к ней, схватил ее за плечи, одним рывком расстегнул платье. – Не смей! – Она попыталась собрать платье на груди. Ей стало противно от одной мысли, что руки Шарля дотронутся до нее, коснутся тех мест, которые только что с такой нежностью ласкал Пол. И в то же время она словно боялась, что муж каким-то образом заметит следы этих прикосновений.

– Снимай платье!

– Нет!

– Если не снимешь сама, то стащу я. – Он схватился за платье, дернул так, что оно порвалось, и бросил Кэтрин на кровать.

– Шарль, пожалуйста!.. – Она пыталась сесть, но он силой придавил ее, она даже не подозревала, что у него столько силы, одной рукой зажал ей горло, а другой срывал и с нее и с себя остатки одежды.

– Ты моя жена, Катрин! – хрипел он. – Не забывай об этом!

Она беззвучно рыдала, ей хотелось бы вопить, но она не решалась. Она запомнила, что он сказал относительно Ги. Кэтрин боялась так же, что если начнет кричать, то услышит Пол и прибежит узнать, в чем дело. Если он увидит, что Шарль насилует се, это может кончиться несчастьем для всех. Но она все равно отчаянно сопротивлялась, царапая ему спину, пиная ногами, крутя головой из стороны в сторону.

Не помогло. Для нее он был слишком силен. Шарль поймал ее мечущиеся руки, прижал их над ее головой, раздвинул ноги своим коленом. Гнев усилил его возбуждение и крепостью, значительно большей обычной, он вонзился в ее протестующее тело. От такого зверского напора, она вскрикнула. Но ее крик он заглушил своим ртом. Он кусал ее лицо и губы. Кэтрин показалось, что он был в ней невероятно долго, чуть ли не целый час, хотя на самом деле все кончилось в считанные минуты, и он скатился с нее, тяжело дыша.

Она была так потрясена, что даже не могла плакать, ей не верилось, что он мог так поступить с ней.

Но остались безошибочные свидетельства – шея горела от его захватов; в самом интимном месте, которое он натер своим бешеным напором, она чувствовала ноющую боль, пах залила клейкая жидкость.

Теперь он сел, этот новый Шарль, которого она не знала, поглядывая на нее с выражением триумфа и ненависти.

– Неплохая практика для одного раза, – язвительно произнес он, застегивая брюки.

Кэтрин тоже села, стараясь прикрыть себя остатками одежды.

– Теперь ты доволен?! – В ее голосе звучала горечь.

– Пока что – да. Но тебе следует учесть, что отныне я буду поступать таким образом, если ты станешь уклоняться от своих супружеских обязанностей.

– Ну, нет, – решительно произнесла она. – Ты обошелся со мной так в первый и последний раз, уничтожив остатки любви, которые у меня еще сохранялись к тебе, Шарль. Я тебе не изменяла, хочешь ты этому верить или нет. Тот факт, что я твоя жена, что-то еще значил для меня. Отныне все кончено.

Он уставился на псе, пораженный глубиной ее тона и чувствами, которые выразились в словах, впервые ощутив что-то близкое к страху.

– О чем ты говоришь?

– Если ты хоть раз… хоть один раз… еще дотронешься до меня хоть пальцем, я уеду от тебя и заберу с собой Ги. И я не постесняюсь громкого скандала. Я расскажу твоему отцу, что ты за человек и почему я больше не смогу жить с тобой. Говорю это серьезно, Шарль, – только одним пальцем! Поверь, мне не до шуток!

И неожиданно сомнения у него пропали. Кэтрин действительно говорила серьезно. Ситуация резко изменилась. Шарль опять почувствовал страх, такой сильный страх, что у него зашлось дыхание и его охватил жгучий стыд.

В то мгновение он опять превратился в маленького мальчика, представшего перед суровым отцом за плохое поведение, читая в мудрых старых глазах свое обвинение или еще хуже – разочарование. Шарль знает, что всегда расстраивал отца, и это сознание лишало его покоя. Но если Гийом узнает об этом его поступке, он не только расстроится, а проникнется чувством омерзения. Недостойное поведение Шарля как мужчины и как мужа станет известно всем, кому пожелает рассказать об этом Кэтрин. Его презирать начнут все. Но самым неприятным для него было то, что его станет презирать Гийом.

– Ради Бога, женщина, одевайся же.

Но когда он повернулся и ушел от нее, ему казалось, будто голым был он сам.

– Что-то не так, Кэтрин? – мягко спросил Пол. Разговор произошел на следующий вечер, когда со своей чашкой кофе Кэтрин вышла на улицу, чувствуя, что больше ни минуты не сможет вынести нудного разговора в столовой. Она присела на чугунную лавочку на краю лужайки, глядя на парк, залитый лунным светом. Она не услышала его приближения, пока Пол не заговорил.

Кэтрин посмотрела на мужчину. В лунном свете его лицо казалось очень мужественным, сплошные линии и углы. Всей душой она потянулась к нему.

– Все нормально.

– Вы стали чересчур тихой. Весь день не проронили ни слова, и вчера тоже. Это не из-за того, что произошло между нами?

– Ну конечно нет.

– Я не хотел расстраивать вас. Просто мне невероятно захотелось близости с вамп.

– Знаю. Мне тоже захотелось. Близости с вами я хочу больше всего на свете.

В этом заключалась вся суть. Лежа в ванной, пытаясь смыть с себя постыдные следы ласк Шарля после его скотского нападения, она поставила под вопрос свою верность к нему; верность, из-за которой ее любовь к Полу не была доведена до логического завершения. Возможно, она была и не такой хорошей женой для Шарля, но видит Бог, она старалась и, во всяком случае, хранила ему верность. А ради чего? Чтобы он пользовался ею, как обычной потаскухой, требуя своих прав и насилуя ее столь диким образом, что это выглядело просто издевательством над любовью и заботой?

Негодование нарастало, разъедая словно кислотой верность к нему, порождая желание изменить. По-своему она боролась за то, что считала правильным, даже когда любовь и уважение к мужу потускнели. А теперь она горько сетовала, зачем ей было надо идти на такие жертвы.

Она сказала Шарлю, что он погубил остатки ее чувства к нему. Но это еще не все. Он уничтожил также ее обет верности. Теперь она чувствовала, что ничем ему не обязана, поскольку он потребовал и взял то, что она не хотела ему дать.

Он думает, что Пол мой любовник – тогда почему бы ей и на самом деле не сделать его своим любовником? – сердито размышляла Кэтрин, и даже сами эти мысли возбудили ее, будоража и доставляя беспокойство. Почему бы ей не вступить в интимную близость с Полом? Таким образом она сотрет унижение, которое причинил ее душе и телу звериный наскок Шарля, страстью она смоет с себя следы его гнусных ласк. Она полюбила Пола и хотела с ним близости. Через три дня он уедет, столкнется с множеством неизвестных опасностей, которые, может быть, и не переживет. Она просто не могла перенести мысли о том, что у нее с ним еще ничего не было.

Но несмотря на такую резкую смену настроения, добровольно принятые запреты все еще оставались в силе. Разве она могла подойти к нему и сказать: – Пол, я передумала. – Это так нелегко сделать. Кэтрин стояла на краю пропасти и знала об этом. Один шаг – и возврата не будет. Никогда.

Но кое в чем она уже приняла окончательное решение. Пол не должен знать, что выкинул Шарль. Есть вещи, которые касаются только мужа и жены и никого больше; даже мужчины, к которому она питала самые глубокие чувства. Не заметны ли следы от нападения Шарля на всем ее теле? Если она окажется в объятиях Пола, разве она сможет сокрыть эти следы?

Однако теперь, сидя рядом с ним в лунном свете, все эти соображения показались ей неважными, не имеющими значения. Она хотела близости с ним, а он жаждал ее. А через три дня он уедет, может быть, навсегда. Она дотронулась пальцами до его бедра, почувствовав под грубой материей упругие мышцы.

– Я очень опасаюсь за вас, Пол, – сказала она.

– Не стоит. Я делаю лишь то, ради чего приехал сюда.

– Знаю. Они должны благодарить вас за это. В один прекрасный день так, возможно, и будет. То есть я уверена в этом. Но я подумала, Пол, если вы не вернетесь…

– Не надо говорить так, я вернусь.

Но если не вернетесь… вы и я… мы никогда…

– Вот это верно, – произнес он с мрачным юмором. – Вы настоящая мыслительница, Кэтрин.

– Не шутите! – резко сказала она. – Я лишь хочу сказать…

На гравии послышались шаги. К ним шел Кристиан.

– Ждите меня сегодня ночью, – шепнула она. – Я приду к вам в комнату.

Она увидела его изумленный взгляд, но ответить ей он ничего не успел, к ним подошел Кристиан.

Кэтрин опасалась, что, как и в предыдущий вечер, Шарль может учинить скандал, домогаясь своих супружеских прав, но этого не случилось. Шарль вел себя робко, как мальчишка, который напроказил и хочет загладить вину, но она держалась с ним исключительно холодно, и вскоре он уже храпел так громко, как будто выпил много вина и бренди. Теперь в течение нескольких часов он вряд ли пошевелится, подумала Кэтрин.

Она тихо открыла дверь и оглянулась. Муж не пошевелился, и тогда она выскользнула в прихожую. Ночь стояла мягкая и теплая, вечерние запахи врывались в открытые настежь окна, мешаясь со слабым чесночным запахом соусов сегодняшнего ужина. Она беззвучно пошла по коридору босыми ногами, взялась за ручку двери Пола. Дверь была незаперта. Она тихонько отворила ее и вошла.

– Значит, вы пришли.

Он стоял возле окна, все еще одетый, если не считать снятого пиджака.

– Да, – сказала она шепотом.

Пол подошел к ней, обнял, поцеловал ее волосы, лицо, губы. Она прильнула лицом к его груди, чувствуя, как щекочут ее волоски у открытого ворота его рубашки, вдыхая исходящий от него запах мужчины, смешавшийся с запахом туалетного мыла.

– Почему вы передумали? – мягко спросил он ее. Кэтрин подавила в себе желание рассказать ему все.

– Разве это имеет значение? Я – здесь.

– И на этот раз вы мне не откажете?

– Нет.

– Вы мне не скажете «нет»?

– Да… нет… Пол, я хочу тебя.

– Тогда, пойдем к кровати.

Он расстегнул ее кимоно и снял его. В лунном свете ее гладкое тело отливало белизной. Он держал ее от себя на расстоянии вытянутых рук, смотрел на нее, любовался ею. – Ты прекрасна, Кэтрин.

Ладонями Пол медленно гладил ее груди, бедра, лобок.

Она стояла, слегка дрожа, держа руки на его плечах, ощущая под мягкой тканью его могучие мышцы. Кэтрин молчала: ей не хотелось нарушать очарование момента. Потом она нашарила руками пуговицы его рубашки, расстегнула их, провела пальцами по его голой груди, слегка прижалась к нему, наслаждаясь прикосновением тела к телу – к теплой и слегка влажной плоти. Неторопливо скользнула руками к его брюкам и тоже расстегнула их. Они стояли рядом, совершенно нагие, она чувствовала его мускулистое тело, где-то глубоко в ней зародившееся желание начало стремительно нарастать, но они еще пока сдерживали себя. Они так давно ждали этого момента, что хотелось замереть и остановиться, а торопливость только могла испортить все очарование. Все это было первый раз и, возможно, этот раз останется единственным. Даже если бы этот акт любви длился целую вечность, то и тогда для них он закончился бы слишком скоро.

Только когда стало совсем нестерпимо, они разомкнули объятия. Он нежно поднял ее, взяв на руки, и отнес на кровать, а положив ее, всю покрыл поцелуями. В неге она изогнула на подушке шею, чувствуя, как все ее тело горит под его жаркими поцелуями, как будто от каждого места, к которому он притрагивался, протянулись огненные ленты к самому центру ее существа. Кэтрин чувствовала острое покалывание в грудях, бедра пронизывали чувствительные нервы, все напряглось в томительном ожидании восторга. Только когда его губы коснулись самого сокровенного места, она непроизвольно негромко вскрикнула и тут же заторопилась ответить своими движениями на прикосновение его губ.

Теперь она желала его так страстно, что была уже как в лихорадке. Она протянула к нему руки, притянула его к себе, обвила его шею руками, радуясь ощущению его тела, горячего и твердого. Он поцеловал ее, коснувшись своим языком ее языка и одновременно погружаясь в нее. Ее охватил такой восторг, что ей показалось, что мир замер. Потом начались их возвратно-поступательные движения в унисон, сначала медленные, подобные волнам, накатывающимся на берег, потом все более убыстряющиеся. Эти волны подхватили ее, она плыла, крутилась, взлетая все выше и выше, пока не почувствовала, что тонет в блаженстве. Она больше не в силах, ей хочется закричать. Это невыносимо прекрасно. Можно умереть от счастья. Но в то же время ей хотелось бесконечно продолжать это, приближаться, отступать, лететь в бездну, забыть про все, кроме их охваченных экстазом тел, слившихся в предельной близости, когда друг к другу тянутся души, потому что сознают, что созданы друг для друга.

Наконец она вскрикнула; где-то в глубине ее дыхания раздалось рыдание, сухое рыдание от невыносимого горько-сладкого экстаза. Рыдание, потому что момент счастья заканчивался, ускользая, может быть, навечно.

Потом они лежали в объятиях друг друга, тесно прижавшись разгоряченными, влажными телами, соприкасаясь головами. Они долго молчали. Пол первый нарушил молчание:

– Ты рада, что пришла ко мне? Она засмеялась.

– А как ты думаешь?

– Думаю, рада. Я тоже рад.

– М-м. – Ее стало клонить ко сну. Ей хотелось забыть о предосторожностях и остаться спать здесь, рядом с ним, но она знала, что не должна этого делать. – Хочу остаться с тобой, – прошептала она, – но не могу. Надо уходить.

– Да, – отозвался он. – Надо. Но я хочу сказать кое-что тебе, Кэтрин де Савиньи. Когда все закончится, я вернусь за тобой. Я приеду, и тогда ничто и никто не разлучит нас.

– Люблю тебя, – прошептала Кэтрин.

– А я тебя. Но теперь тебе надо уйти прежде, чем проснулся и хватился тебя муж.

– Знаю.

Пол помог ей подняться, смотрел, как она набросила на себя кимоно, завязала пояс. Потом поцеловал ее еще раз, нежно снял ее руки со своей шеи. Как ей не хотелось расставаться с ним!

– Спокойной ночи, дорогая. Приятных тебе снов, и помни – хотя ты и спишь в одной постели с ним, но и я, и ты, мы оба знаем: ты моя.

Она улыбнулась, щеки ее зарделись от переполнявших ее чувств.

У двери она оглянулась последний раз. Пол стоял все еще нагой, в лунном сиянии. Он казался молодым, сильным и непобедимым, как греческий бог. Она послала ему воздушный поцелуй и вышла из комнаты.

Шарль все еще спал. Он слегка пошевелился во сне, когда она скользнула в кровать. Кэтрин повернулась к нему спиной, обвила руками свое тело, которое Пол всего несколько мгновений назад ласкал, и утонула в мире сладостных грез.