– Мама… мама… смотри… я опять выиграл!

Ги постучал по клеточкам в центре доски, заливаясь радостным смехом. Три партии подряд, и он все их выиграл!

– Хорошо, Ги. Сдаюсь. – Ты – чемпион, – сказала Кэтрин, улыбаясь восторгу сына и понимая, что его успех объясняется ее собственной полной рассеянностью. – Думаю, что одного раза хватит, верно? А теперь беги, займись чем-нибудь другим.

– Ги, я могу сыграть с тобой, – предложила Бриджит, которая только что закончила чистить овощи к обеду. – Посмотрим, сумеешь ли ты обыграть и меня.

Кэтрин взглянула на нее с признательностью и удалилась из комнаты. Она подумала, что не смогла бы сыграть еще одну партию даже в том случае, если бы от этого зависела ее жизнь. И, мрачно рассуждала она, ее жизнь действительно теперь напрямую зависит от ее поведения; поэтому она обязательно должна вести себя естественно. Комедия оказалась необычайно трудной. Кэтрин ужасно беспокоилась о последствиях – и не только этого вечера. Она приходила в ужас от того, что Шарль начинал относиться подозрительно к воспитателю Ги. Она холодела от страха при мысли, что может сделать фон Райнгард в отместку за убийство двух своих солдат. Но вопреки всему, несмотря на кошмары, которые являлись ей, она испытывала также неразумную, переполнявшую ее радость. Та зарождалась где-то глубоко внутри нее – дурацкое предчувствие личного счастья, необъяснимое даже при нормальном течении жизни, а при нынешних обстоятельствах выглядевшее просто совершенно нелепо. Но от него нельзя было отмахнуться, и Кэтрин знала, что связано оно с тем, что возникло между нею и Полом.

Хотя это и казалось безумием и таило в себе неисчислимые опасности, но в душе ее зарождалась любовь. Кэтрин не испытывала ничего подобного со времени первой встречи с Шарлем; она уже забыла, какими сильными могут быть эти чувства, пьянящие так же быстро, как выпитый залпом коньяк ее тестя. Голова Кэтрин пошла кругом. Она вновь чувствовала себя молоденькой девушкой, и перед этим чувством бледнели все невзгоды минувшего года, все огорчения и беспомощность, все страхи за будущее. В ее сердце разрасталась любовь. Истинная. На втором этаже находился мужчина, который затронул ее сердечные струны так сильно, как не затрагивал никто. Очарование этого чувства затмевало все остальное.

После пяти Кэтрин отправилась в комнату Пола. До ужина было еще далеко, но ей хотелось приладить повязку до того, как Шарль вернется из перегонной. Ей не хотелось давать ему повода для подозрений – муж может заинтересоваться, почему так часто она ходит в комнату учителя. Кроме того, ей не терпелось вновь увидеть Пола.

В замке было тихо. Ги пил на кухне чай под присмотром Бриджит, которая одновременно готовила ужин.

Кэтрин почти робко постучала в дверь Пола, ее вдруг охватила застенчивость. – Войдите.

Звук его голоса ускорил биение ее пульса. Она открыла дверь.

Пол стоял возле кровати и, вероятно, начал уже готовиться к ужину. Вместо свитера и джинсов он облачился в темные брюки и белую рубашку, которая все еще не была застегнута у ворота, и один рукав которой был толще от забинтованной руки.

Напряжение, связанное с переодеванием, боль, вызванная этими усилиями, опять заставили кровь отхлынуть от его лица, он снова был очень бледен, но ласково улыбнулся ей. Кэтрин очередной раз подивилась его выносливости.

– Привет.

– Привет. Как вы себя чувствуете?

– И не спрашивайте. Уверен, что мой ответ не поправится вам.

Но я хочу его услышать! – подумала она. Мне хочется знать о вас все. Вслух же она сказала:

– Я принесла вот этот шарф. Могу сделать из него повязку, если вы уверены, что сможете выдержать сегодняшний ужин.

– Обязан выдержать. Подтвердилось ли известие, что мы получим удовольствие оказаться в компании фон Райнгарда?

– Пока нет, но похоже на то. Обычно он не пропускает возможности поужинать с нами. Он воспитанный человек, что выгодно выделяет его среди некоторых его друзей. Мне кажется, ему нравится наше общество.

– Несомненно, он получает удовольствие от вашего присутствия, – сухо заметил Пол. – Я видел, как он посматривает на вас.

– Не смешите! Я ненавижу этого человека, и он знает это.

– Может быть, сознание того, что вы его ненавидите, добавляет к его чувству некоторую остроту. Ведь вы очень привлекательная женщина.

Она почувствовала, как зарделись ее щеки, и резко изменила тему разговора.

– Но что же делать с вашей рукой?

– Во-первых, помогите мне надеть пиджак, особенно на забинтованную руку. Самому мне это не удается. Если рукав будет слишком жать, придумаем что-нибудь. – Пиджак лежал в изножье кровати. Кэтрин взяла его, подавив в себе дурацкое желание зарыться в него лицом.

– Тогда разрешите помочь вам. Сначала просовывайте левую руку.

Она направила его руку в рукав, стараясь при этом не причинять ему боли, но рука не проходила. От боли и разочарования он выругался.

– Придется руку частично разбинтовать.

– А если опять начнется кровотечение?

– Этого не произойдет, если рука будет на перевязи. Во всяком случае, вряд ли удобно спускаться к ужину в свитере.

– Хорошо. Я принесу ножницы. Но только не делайте ничего сами. Предоставьте это мне.

Через несколько минут она возвратилась со своими портняжными ножницами, закатала рукав его рубашки, вынула заколки, которыми закрепили бинт, и начала разбинтовывать повязку. Вскоре та стала заметно тоньше, а перевязочный тампон еще не открылся.

– Давайте еще раз попробуем просунуть руку в рукав.

Кэтрин нагнулась, чтобы заколоть английскими булавками конец бинта, когда вдруг почувствовала, что другой рукой он обнял ее за талию. На мгновение она замерла, сердце ее сильно колотилось, потом продела булавку в бинт и закрепила ее.

– Попробуем так.

Она подняла глаза, прямо посмотрела на него. Он пожирал ее взглядом, не двигаясь, не говоря ни слова, но его глаза были красноречивее слов. – Пол… – начала она, по голос ее пресекся. Он крепче сжал ее талию и очень медленно наклонился к ней. Ей стало трудно дышать, в горле запершило. Его лицо приблизилось, стало расплывчатым, но несмотря на это Кэтрин видела более четко, чем прежде, каждую его черточку, каждую тень. Она понимала, что ей надо отстраниться, сейчас же прекратить это наваждение, но не могла. Она стояла, зачарованная, осторожно придерживая забинтованную руку, и почувствовала первое нежное прикосновение его губ к своим. Легкое скольжение, нежнейшая ласка, которая охватила ее пламенем. Кэтрин стояла, не двигаясь, наслаждаясь сладостью единения и в потоке нарастающих эмоций чувствуя себя так, как будто летит в межзвездном пространстве, а ужасы последних суток превратились лишь в темное пятнышко где-то там внизу, на земле. Он тут же отнял свои губы, и она едва не вскрикнула от острого чувства утраты. Потом он опять поцеловал ее более крепко, страстно, и она ответила ему долгим поцелуем, бесстрашно раскрыв губы навстречу его страсти.

Когда Пол отпустил ее, Кэтрин задыхалась, у нее кружилась голова, и она болезненно сознавала нереальность происходящего.

– Я ждал этого поцелуя много дней. Значительно дольше. Я ждал его с того самого момента, когда впервые увидел вас.

– Правда?

– Да. Я хочу вас, Кэтрин.

– А я вас.

Ее слова прозвучали еле слышно.

– Но сейчас не время. У меня важное дело, и у вас тоже.

– Да.

Конечно, он был прав, но все равно Кэтрин почувствовала себя обкраденной. Острое желание интимной близости с ним пробудило все ее тело; каждый нерв трепетал, каждым мускулом она стремилась к нему, как будто ее притягивал мощный магнит. Она страстно желала, чтобы он снова и снова целовал ее, жаждала опять прильнуть к этим упругим губам и еще сильнее хотела, значительно сильнее, – чтобы своей рукой он дотронулся до ее груди и погладил ее, чтобы коснулся меж ее бедер и прижался обнаженным телом к ее телу, трепеща от желания слиться с ней. Она подсознательно понимала, что хотела этого больше, чем чего-либо за всю свою жизнь. И в то же время она понимала, что он прав, – сейчас для любви не время и не место.

И как будто понимая и отвечая на ее страстные желания, Пол приподнял рукой ее подбородок и внимательно заглянул ей в глаза.

– Когда все закончится, Кэтрин. Если только выберемся из всего этого живыми.

Он еще раз поцеловал ее, на этот раз слегка, подавив собственные желания железной волей, присущей его натуре. На короткий миг он позволил страсти взять верх над профессиональными запретами. Этого нельзя больше допускать.

Решительным и резким движением Пол натянул на плечи пиджак, просунув раненую руку в рукав. Кэтрин повязала шарф вокруг его шеи петлей, но как у человека, едва вышедшего из сна, в ее движениях не было уверенности. Собственные руки казались ей неуклюжими и неловкими, а каждое прикосновение к Полу будило ее желание, дергало словно током, поэтому внешне спокойствие являло собой притворство, тонкое покрытие, которое скрывало огнедышащий вулкан ее эмоций.

– Прекрасно, – отрывисто сказал он, когда одевание закончилось. – Увижу вас за ужином.

Он приложил палец к губам, а потом нежно притронулся к ее.

– Мужайтесь, Кэтрин, – напутствовал он.

К ужину нервы Кэтрин напряглись до предела, как слишком натянутые струны скрипки, и она не знала, выдержит ли вечер. Пришедший домой Шарль сообщил, что фон Райнгард еще не подтвердил, явится ли на ужин.

– Не означает ли это, что он не придет? – спросила она с надеждой.

– Не знаю, что это значит, – бросил ей Шарль. Он находился во взвинченном состоянии, и беспокойство портило ему настроение. – Я полагаю, он все еще занимается расследованием убийства, и в этом нет ничего удивительного. Если бы я оказался на его месте, то поступал бы точно так же – то есть все остальное должно отойти на второй план: главное – найти убийцу.

– Совсем наоборот! – вспылила Кэтрин. – Если бы застрелили людей, о которых ты беспокоишься, ты бы стал заботиться о них и об их семьях. В случае с фон Райнгардом дело обстоит иначе. Он рассматривает случившееся как личное оскорбление, как вызов нацистской Германии и дееспособности его войск. Это прежде всего. Отсутствие дееспособности – самое ужасное преступление у бошей, верно?

– Ради Бога, Катрин, – устало произнес Шарль. – Ты абсолютно непреклонна, не так ли? Даже если на карту поставлена жизнь твоей собственной семьи.

Ее как будто обдало холодом.

– Что ты хочешь сказать? Уж не считает ли он, что кто-нибудь из нас виноват в случившемся?

– Не знаю. Но он могущественный человек, и тебе лучше не забывать об этом.

«Разве про это можно забыть?» – с горечью подумала она. Но, по крайней мере, может быть, из-за такой занятости фон Райнгард не придет. Она молилась, чтоб так и было.

К тому времени, когда все собрались внизу на ужин, еще не было ясно, придет он или нет. Первым спустился Кристиан, Он уже находился в салоне с бокалом в руке, когда подошли Кэтрин и Шарль, и ей было приятно сознавать, что среди окружающих у нее появился союзник.

– Как рука мосье Кертиса? – спросил Кристиан с невозмутимым видом, заговорщически взглянув на нее, что осталось незамеченным другими.

– Думаю, болит, – ответила она немногословно.

– А что с рукой мосье Кертиса? – осведомился Гийом, который как раз в это время входил с Луизой и услышал конец разговора.

– Он упал с велосипеда и вывихнул запястье. – Кэтрин произнесла это довольно напряженно, но, к счастью, Гийом почти не слушал.

– Скверное дело, – заметил он, наливая херес и передавая бокал Луизе. – Я с ужасом думаю, чем все это закончится.

– Каким же надо быть идиотом, чтобы стрелять в немецких солдат? – вслух задалась вопросом Луиза, пригубив херес. – Пойти на такой риск!

Но, как и всегда, выглядела она удивительно безмятежно. Совсем безмозглая особа, раздраженно подумала Кэтрин. Для нее самое неприятное в войне то, что она не может поехать в Париж и заказать себе новую модную одежду к очередному сезону, как привыкла.

– Могу побиться об заклад, – вспыльчиво заявил Гийом, – что это сделал кто-то посторонний. Думаю, что здешние жители – вполне здравомыслящие люди.

– Особенно если учитывать пример, который им подаете вы, – пробормотала Луиза.

– Видит Бог, я надеюсь, что фон Райнгард схватит виновного. Приехать в наши края и заварить здесь такую кашу! А если виновного не найдут, то может поплатиться невинный.

При этих словах дверь отворилась и в салон вошел Пол. У Кэтрин замерло сердце – при виде его ей сталь не по себе.

– Добрый вечер, – учтиво произнес он. – Надеюсь, я не очень опоздал. Сегодня я немного больше потратил времени на приготовления.

– Я слышал, вы упали с велосипеда, – заметил Гийом. – Как вас угораздило?

Полу не пришлось отвечать, послышался шум машины на дороге. Все посмотрели в окно. Яркие фары пробивали во тьме полосы света. К дому подъехала большая черная штабная машина.

– Фон Райнгард. Значит, он все-таки приехал. – Кристиан высказал вслух то, что уже поняли все.

Отто фон Райнгард, согнув пополам свою высокую фигуру, выбрался из штабной машины, выпрямился, задумчиво посмотрел на замок, как поступал всегда, когда приезжал сюда, словно изучая историю, которую источали сами камни этого многовекового здания.

Что скрывалось в глубине веков, иногда размышлял он, что пробуждало в нем такую страсть? А с другой стороны, его совершенно не занимало то, что волновало других его сограждан. К своим подчиненным он относился как к механическим роботам, безымянным существам, распределенным по рангам, призванным выполнять строго определенную работу; он строго наказывал их, если они хоть в малейшей степени отступали от своих обязанностей. Французы являлись прямыми врагами; впрочем, в большинстве своем, с его точки зрения, были глупцами и слабаками, не заслуживающими ничего, кроме презрения. Если, конечно, они не нарушали установленного порядка. В противном случае он выполнял возложенные на него полномочия с холодной яростью. Даже собственная семья в Германии мало что значила для него. Мать умерла несколько лет назад, а с отцом у него мало что общего. Старший Отто занимался импортом кофе: напиток, который он заказывал и распространял, пили в лучших заведениях Германии и Австрии. Родитель всегда много времени тратил на бизнес, потому не уделял особого внимания установлению близости с сыном, которого он находил надменным и черствым.

Даже женщины не могли расшевелить фон Райнгарда, затрагивая в нем лишь поверхностные эмоции – вызывая иногда страсть или давая чувство удовлетворения и гордости от обладания ими – как красавица Ингрид, невеста Райнгарда, обожавшая его. Он подарил ей кольцо, и она ждала его там, в истерзанной войной Германии, хотя не была в нем уверена: даже любя жениха так сильно, она отдавала себе отчет в его полном равнодушии. Впрочем, она никогда не призналась бы в этом другим и не хотела понять основную истину – фон Райнгард никогда не проявлял ни заботы о людях, ни сострадания к ним.

Всю свою энергию он употреблял на продвижение по службе, и в этом отношении добился удивительных успехов, получая очередные звания в армии третьего рейха за счет своей целеустремленности и усердия, которые даже его начальство находило чрезмерными. Это был твердый, хладнокровный и безжалостный человек. Он расправлялся со своими противниками так, будто они были беспокоившими его мошками: сбивал их с ног и раздавливал сапогом без малейшего сожаления. Он совершенно не обращал внимания – или делал вид, что не обращает, – на тот факт, что никто к нему не испытывал симпатии. Нет, люди совершенно не имели значения для Отто фон Райнгарда. Для него было важно лишь арийское превосходство и его личное место в создававшемся новом порядке.

И все ж, несмотря на свое видимое бессердечие, красота, культура, история затрагивали его сильнее, чем что-либо другое. Он любил свой дом не за воспоминания о счастливом детстве, которое провел в нем, а за эстетические достоинства. И Шато де Савиньи тронуло его по тем же мотивам. Древнее величие замка нравилось Отто – квадратное здание с башенками, двор и колодезь, фонтан, ров, который останавливал других завоевателей, но не его. А в самих помещениях он постоянно обнаруживал все новые вещи, которые восхищали его. Когда фон Райнгард не посещал замок, он пожирал глазами накопленные сокровища, чувствуя, как у него поднимается настроение при виде красоты сияющих картин, произведений искусства, посуды из серебра, тускло поблескивавшей в мягком освещении, изящных фарфоровых изделий, тяжелых бронзовых фигур. Он любовался ими, жаждал их приобрести, давая себе слово, что в один прекрасный день, когда закончит воинскую службу и заведет свой собственный дом, он наполнит его такими же сокровищами.

Он редко когда отказывался от приглашения в замок и даже старался найти предлог, чтобы еще раз побывать в этом оазисе культуры в чужой стране. Сегодня он думал, что не сможет принять приглашение барона – двух его людей пристрелили прошлой ночью, вследствие чего выдался тяжелый день поисков виновника этого возмутительного проступка, который фон Райнгард больше рассматривал как угрозу своему контролю над округом, чем трагедию погибших людей. Но благодаря его усилиям вопрос, кажется, будет разрешен успешно, и он счел возможным не нарушать договоренности.

Легкая зловещая усмешка играла на губах фон Райнгарда. Он поправил китель и зашагал к замку.

Когда Гийом провел фон Райнгарда в салон, Кэтрин невольно приблизилась к Полу. «Мужайся, – сказал ей этот отважный человек. – Сохраняй спокойствие и все будет в порядке». Хотелось бы ей чувствовать такую уверенность.

– Выпьете что-нибудь? – спросил Гийом.

– Да, спасибо. – Высокая фигура фон Райнгарда царила в зале. Он был в центре внимания, но каждый смотревший на него думал о чем-то своем.

– Мы не были уверены, что вы сможете приехать, – заметил Гийом. – Не сомневаюсь, что вы были ужасно заняты.

– Да, очень. – Фон Райнгард сделал порядочный глоток из своего бокала. – Но должен с удовольствием сообщить, есть успехи. Благодаря рвению моих офицеров, нам удалось задержать вражеского агента, которого, полагаю, сбросили прошлой ночью. Его застукали в доме фермера, примерно в двадцати километрах отсюда.

Кэтрин взглянула на Пола. Его лицо ничего не выражало, и она могла лишь гадать, о чем тот думает.

– А как вы узнали, что он вражеский агент? – спросил Гийом.

Фон Райнгард рассмеялся. Смех у него был неприятный, что-то среднее между презрительным хмыканьем и чмоканьем.

– У него оказалось два набора документов – понятно, что фальшивых. А в вещах запрятан радиопередатчик. Довольно убедительные доказательства, не правда ли?

– Как же вы с ним поступили? – спросил Кристиан.

– Естественно, арестовали. Вместе с глупым фермером, который укрыл его. Они дорого заплатят за свое безрассудство. Но перед тем, как казнить их, мы попытаемся выявить, не замешан ли тут кто-либо еще. Нам надо знать – мне нужно знать – действовали они одни или вместе с другими.

– Наверное, одни, – предположил Гийом. – Не думаю, что многие решатся вести себя так безответственно.

Фон Райнгард допил свой бокал.

– Надеюсь, что немногие. Пока что я относился к здешнему народу неплохо. Но если они поведут себя как взбунтовавшиеся дети, боюсь, придется снять лайковые перчатки, – небрежно заявил он, но за благообразной внешностью нельзя было не почувствовать безжалостную жестокость. Кэтрин всю передернуло.

– Означает ли это, что вы удовлетворились, найдя убийцу, – предположил Гийом, – и не станете карать невинных жителей деревни?

– Пока не буду. Но если что-либо подобное повторится, тогда уж подумаю, как преподать им урок, которого они не забудут. Но не будем говорить сейчас об этом, хорошо? Надеюсь, что случившееся прошлой ночью – исключение. Я не хочу неприятностей. Вы это знаете.

– Конечно, – подтвердил Гийом с заискивающей улыбкой. – Пойдемте же ужинать – чем Бог послал.

Он проводил фон Райнгарда к столу, за ними последовали остальные, группу замыкали Кэтрин и Пол.

– Пора начинать молиться – шепнул Пол ей на ухо.

Она вопросительно посмотрела па него.

– Чтобы они покончили с собой до того, как им пытками развяжут язык, – прошептал он.

Для Кэтрин этот вечер прошел, как в тумане. Особый ужас в ней вызвали слова, которые прошептал Пол. А что, если арестованный фермер начнет говорить? Что тогда станет со всеми остальными? Как это отразится на Ги? Она еле сдерживала себя, чтоб не выскочить из-за стола и не помчаться на второй этаж к Ги, прижать к груди, оградить от всех опасностей. Кэтрин знала, что делать этого нельзя. Ради него – ради всех остальных – она должна не обнаруживать охвативший ее ужас и продолжать вести себя естественно.

Однако позже, когда она уже лежала в постели рядом с Шарлем, к ней вернулись некоторые ее переживания, память ярко осветила их, как будто то были освещенные проектором слайды. Она видела фон Райнгарда, красивого, заметно выделявшегося среди других, при свете свечей его коротко подстриженные светлые волосы казались почти белыми, а в пронзительно голубых глазах светилось самодовольное торжество. Гийом, хлебосольный хозяин, почти комичный, от радости, что несчастья удалось, как он полагал, избежать. Луиза, жеманно заигрывающая с фон Райнгардом. Кристиан, как всегда, изображающий «доброго малого». И Пол – главное, Пол – поразительно хладнокровный, бестрепетно парирующий вопросы о своей руке, скрывающий эмоции под непроницаемой внешностью. Она могла лишь догадываться о его чувствах: уныние в связи с потерей радиста, который даже ни разу не вышел в эфир; беспокойство не только за судьбу второго незнакомого ему агента, но и за свою собственную; думы о том, что же делать дальше. Она знала, что все эти заботы вытеснили мысли, которые вполне у него могли появиться при иных обстоятельствах, – мысли о ней и о том, что произошло между ними. Было непохоже, что он вообще станет смотреть на нее и вспоминать поцелуи, когда пришло столько других чрезвычайно важных забот. Для нее же оставалось очень важным, чтобы, несмотря ни на что, он не забывал о зарождающейся меж ними любви.

Кэтрин смотрела на него через стол и чувствовала, как сердце тает в ее груди. Она передала ему хлеб, коснувшись вскользь его руки, и подумала, что будто притронулась к оголенным проводам. Конечно, Пол еще не полюбил ее, слишком мало для этого прошло времени. Скорее, меж ними возникло взаимное влечение, рожденное во многом сознанием опасности. И все-таки сердце надеялось на другое – что это значительно более глубокое чувство, чем просто влечение.

– Когда все закончится, Кэтрин, – сказал Пол, и хотя свою мысль он не закончил, она понимала, что он хотел сказать, адресуя ей эти слова. – Когда все это закончится…

Недосказанное обещание стало для нее путеводной звездой, ярко осветившей мрачный мир. И хотя оно не могло затмить ее страхов перед будущим, перед тем, что придется пережить, прежде чем придет это время, но, освещая ее мир, обещание согревало ее и делало более отважной.

Только через несколько дней они узнали о судьбе двух арестованных. Несколько дней ожиданий в условиях немыслимого ужаса, когда они гадали, удалось ли немцам заставить тех заговорить. Если удалось – то вся ячейка, а может быть, и вся сеть, будут уничтожены, и, накрывая по цепочке одного участника за другим, немцы в конце концов обязательно доберутся до Пола, а возможно, и до Кэтрин. Теперь у нее не оставалось иллюзий. Она не сможет прикинуться, будто Пол ее провел. С фон Райнгардом такой номер не пройдет. Немец знал, что она неистово ненавидит нацистов, никогда не утруждая себя скрывать это от него. А что еще хуже, по рождению она была англичанка. Кэтрин знала, что единственным объяснением того, почему у нее до сих пор не возникли неприятности, является ее брак с Шарлем, сделавшим ее невесткой Гийома. Но если с Пола сорвут маску, то и эти обстоятельства не спасут. Ничто не спасет ее.

Поэтому она ждала, напряжение нарастало с каждым проходившим днем. В ту первую ночь опьянение от того, что произошло между ней и Полом, ослепило ее. Теперь, когда первое радостное возбуждение прошло, – хотя она отчаянно цеплялась за него, – к ней начал подкрадываться холодный и расслабляющий страх.

Но если их заставили говорить, рассуждала она, то Пола уже давно б арестовали, или, во всяком случае, некоторых других членов ячейки.

Через три дня, когда Кристиан рискнул еще раз отвезти Пола в Периге на перевязку, доктор сообщил им некоторые подробности. Когда допрашивали деревенских жителей, то кто-то донес, что мимо его дома проехал грузовичок фермера – вскоре после гула пролетевшего самолета. Обыск на ферме привел к аресту агента вместе с уличающими его документами, а наличие радиопередатчика развеяло всякие сомнения. Агента и фермера увезли, с тех пор о них ничего не было слышно.

– Не можем ли мы что-нибудь для них сделать? – спросила Кэтрин, когда Пол рассказал ей об этом, мучаясь мыслями о пытках, которым, по всей видимости, подвергаются эти люди.

– Сделать ничего нельзя, – ответил Пол. – Они вне пределов нашей досягаемости. Штаб фон Райнгарда так же надежно охраняется, как форт Нокс. Единственное, на что можно надеяться, – что они покончат с собой прежде, чем испытают величайшие страдания. Любое наше действие поставит под угрозу всю сеть.

– Думаю, что не помочь им не менее опасно.

– Мы ничего не можем сделать, – повторил Пол глухим голосом. – Что касается нас самих, мы можем лишь сидеть и трястись от страха.

И ожидание продолжалось, расслабляющее и, казалось, нескончаемое.

Новости принес сам фон Райнгард.

Он заехал в замок в воскресенье утром в своем большом штабном автомобиле. Семья побывала уже на обедне в церкви, как было заведено, и Кэтрин, которая раньше не отличалась религиозным рвением, – хотя она приняла католицизм, выйдя за Шарля, – молилась теперь с небывалым усердием.

Фон Райнгард вошел в салон, где все собрались после обедни, подхватил Ги и покрутил его в воздухе, отчего мальчик звонко засмеялся, а Кэтрин ужасно захотелось вырвать сына из рук человека, которого она считала чудовищем.

– Кстати сказать, – заметил он между прочим, опустив, наконец, Ги на пол. – Думаю, что можно считать эпизод с вражеским агентом исчерпанным.

– Почему? В каком смысле? – спросил Гийом.

– Он отравился в ту же ночь, когда мы его арестовали. Похоже, у него была спрятана капсула с ядом.

– А фермер? – спросил Кристиан.

– К несчастью, охранники обошлись с ним слишком круто. Он умер до того, как у него развязался язык.

– Значит, вам не удалось выяснить, были ли замешаны другие?

– К сожалению, не удалось. Но если и замешан кто-то еще, то, думаю, он сделает соответствующие выводы, – произнес Райнгард ровным голосом.

– Не думаю, что у нас повторились неприятности, вы согласны?

Чувство облегчения, которое испытала Кэтрин, охладил страх. Ей показалось, что, сообщая им новости, фон Райнгард смотрел прямо не нее.