"В пересчете на наше" было самое обеденное время. Краснов спустился на эскалаторе, вышел из пирамиды и увидел то, что ожидал — оживленное движение людей. Одетые разнообразно, но с обязательной спортивностью, они отличались от любой знакомой ему городской публики только модой: все в узких брюках и в легкой обуви, расцветка материалов — яркая. С некоторым усилием он разглядел еще одно отличие: ни значков, ни орденов, ни украшений. В большинстве они шли так же, как и он, налегке. У некоторых были сумки через плечо. Ни одного портфеля, ни одной кошелки или авоськи. Будь у Краснова побольше фантазии, он по виду прохожих вывел бы для всех общую черту — презрение к суете. Никто ничего не тащил, никто не занимал очередь. Кто-то в спешке толкнул Краснова, но успел приобнять на бегу: "Прости, хозяин!". Кому-то он наступил на ногу, и его опередили извиняющей улыбкой. У кого-то он спросил, который нынче день, и ему со смехом ответили: "Осенний!" Из этого Краснов вывел, что о понедельниках и вторниках у них какое-то другое представление. Но о том, что день выходной, догадался по праздному виду детей, которых, впрочем, было совсем немного.

После стычки со Светкой он чувствовал себя так, будто получил сапогом по морде. По небритой морде, ярко начищенным сапогом.

Однако некоторое утешение доставляло как раз отсутствие сапог в реальности. Его собственные сапоги не гремели подковами по здешним дорожкам, а валялись в прозрачном мешке где-то под терминалом в 137-й квартире, то есть блоке. И было Краснову без сапог непривычно. И без галифе — тоже. Но было ему удобно и легко, будто он на физкультурном параде 7 ноября в Москве, в молодежной колонне общества "Динамо".

Кстати, о здешних дорожках. Все они были проложены как попало, ни одного прямого угла. Непривычно, но удобно. Краснов, задумавшись, побрел по одной, где не было ни людей, ни асфальта, и скоро уперся в небольшую машину. Сооружение на толстеньких колесиках ползло ему навстречу и дымилось. Дымил кузов, а из кабины махал паренек: отойди, мол, на травку. Краснов сошел на травку и увидел, что за машиной тянется узкий дымящийся слой свежего асфальта. До него дошло: дорожки здесь не планируют заранее, а просто дожидаются, пока народ протопчет, где ему удобно, и там защищают землю асфальтом. Он понял это сразу, потому что в детдоме злился на соседского дворника, который постоянно перекапывал народную тропинку через газон. И опять у него возникло чувство сапога на небритой морде, потому что у себя в лагере он уже сам заставлял зеков перекапывать такую же тропинку и ругался перед строем: "Порядка не понимаете".

Они здесь были, наверно, правы с их дорожками, их улыбками, с их подчеркнутым отвращением к форменной одежде, но Краснову хотелось курить, а стрельнуть было не у кого. Может быть, у них запрещено курить на улице? Он присел на край скамьи и заглянул в урну. Ни одного окурка. Краснов понял, что их спортивная одежда — не мода, а образ жизни. У них запрещено курить! Вот это да… Вот это закрутили гайки… Не вздохнешь… Он зло сощурился, откинулся на спинку скамьи, разбросал руки, вытянул ноги на дорожку и, для полной уверенности, пощупал сквозь куртку свой ТТ. Будь в кармане "Беломор", он не задумываясь закурил бы сейчас, он показал бы им, как ограничивать права свободной личности.

Парк, посреди которого сидел на лавке капитан Краснов, был частью весьма уютной зеленой зоны, которая ветвилась между "грибами", "кубами" и "пирамидами". Не слишком просторно, однако и не тесно. Из-за группы ближайших березок слышались возгласы и удары по мячу. Две девицы в очень легкой одежде пробежали по дорожке, прыгнули через вытянутые ноги Краснова и успели хихикнуть его новорожденной бороде. "Вот так будем бегать со Светкой по выходным, — неприязненно пробормотал Краснов. И добавил, чуть подумав: — Благость хренова".

Посидев еще, он встал и двинулся в сторону ближайшего стеклянного куба, намереваясь разыскать продуктовый магазин и раздражаясь этим светлым будущим, которое только что превозносил перед Светкой. Он понимал, конечно, что это сосет его та самая железа, которая должна вырабатывать необходимую организму никотиновую кислоту. Должна, но разучилась. Вот и сосет. Это из давнишней лекции о вреде курения. Еще до войны. Он тогда почти поддался: с трубки перешел на папиросы. А теперь — хоть заварку закуривай.

Он нарочно замаячил перед пожилым бегуном, будто неудачно уступая ему дорогу. Тот схватил его за плечи, улыбнулся: "Прости, хозяин!" — и потрусил дальше. Бодряк чертов!

Перед стеклянным кубом стояло на площадке несколько одинаковых белых машин с красными полосами крест-накрест, будто обвязанные ленточкой, чтобы дарить. По виду они были гораздо мощнее той, на которой вчера катали Краснова. Он подумал: "Что-то похожее на "скорую помощь". И тут же увидел на фасаде куба красные горящие буквы: "Лечебня". Молодец, угадал. Но здесь, конечно, куревом не разживешься, и он пошел было дальше, но остановился как раз напротив входа, едва успев отскочить от падающей с неба красно-белой машины.

— Что, хозяин, к нам захотел? — Из машины выскочили четверо в белом, откинули заднюю стенку и потащили наружу носилки.

Из куба выбежали еще двое, один крикнул: — Можно было на крышу, там уже починили. — Ему ответили: — Дверь подержи. Скорее. Очень плох. — И носилки помчали к "лечебне".

Краснов стоял в ошеломлении и смотрел на дверь, за которой все это исчезло.

— Если и это не сон… — Капитан присел на каменную ступеньку и не почувствовал холода. Он своими глазами только что видел зековскую робу и небритое лицо с закрытыми глазами. Такое же небритое, как у Краснова. И знакомое…

— Хозяин! — Его тронули за плечи. — Тебе помочь?

Краснов сильно вздрогнул, но мигом пришел в себя.

— Нормально. Благодарю.

Он мельком взглянул на заботливого в белом и поспешил прочь. Отойдя на несколько шагов, он вспомнил, что сказал не так, не по-ихнему. Оглянулся и увидел вопрос на лице. Но хитрое чужое слово забылось, и он просто улыбнулся кое-как и помахал рукой. Белый тоже помахал и неуверенно улыбнулся. Краснов выругался про себя и решил, что на сегодня хватит. Даже курить перехотелось.

Напролом через березняк он двинулся к своей пирамиде. Пришлось огибать площадку, на которой полтора десятка пожилых молодцов гоняли небольшой мяч ногами и деревянными лопатками. Зрителей не было. Несколько голосов с площадки позвали его принять участие, но он развел руками и заспешил прочь. Прочь, прочь!

Говорить ли Светке об этой встрече?

Возможна ли ошибка?

Что делать, если это действительно ОН?

У самой пирамиды Краснов сел на скамейку и просидел, глядя перед собой, пока не вспыхнула над ним стеклянная труба на услужливо изогнутом столбе. Равнодушно сравнил с торшером, встал, оглядел исполосованные светом непривычные дома и медленно двинулся в свою пирамиду.

— Забегал Такэси, — сообщила Светлана. — Хлеба мягкого принес. Помидоры… Сметана… Поешь?

Краснов, кивая, сбросил ботинки и куртку, сел и уставился на нее.

— Что с тобой, Вась?

— Ничего.

— Какая там погода?

Краснов подумал и ответил:

— Откуда я знаю?