Глава 2
Республика, империя
и президент-макиавелист

 

Самой серьезной проблемой управления империей в следующем десятилетии будет та, с которой когда-то столкнулся Рим: как сохранить республику в государстве, превратившемся в империю? Основатели США были антиимпериалистами по нравственным убеждениям. Они посвятили свою жизнь, свои состояния и свою честь священному делу освобождения от Британской империи и основали республику, основанную на принципах народного самоопределения и естественных прав. Имперские отношения с другими странами, независимо от того, возникли ли они по умыслу или непреднамеренно, бросают вызов принципам, на которых были основаны США.

Если вы верите, что универсальные принципы имеют смысл, то из этой уверенности следует, что антиимпериалистическая республика не может быть империей, сохраняя при этом свою нравственную природу. Эго довод, который в США приводят со времен американо-мексиканской войны XIX в. Сегодня оба полюса политического спектра выдвигают данный аргумент против авантюр за рубежом. У американских левых есть многолетняя антиимпериалистическая традиция. Если же посмотреть на некоторую риторику, исходящую от американских правых, начиная с либертарианцев и заканчивая представителями «чайной партии», видишь такую же оппозицию военным вмешательствам в дела других стран. Страх перед военным вмешательством связан с предупреждением Дуайта Эйзенхауэра, который призвал опасаться «военно-промышленного комплекса». Если уж подобное опасение мог высказать такой кадровый военный и герой войны, как Айк, становится понятным, насколько глубокие корни пустил этот страх в американской политической культуре. Подозреваю, что в следующем десятилетии таковые настроения станут мощной тенденцией в американской политике. По всей стране граждане всех политических убеждений устали от вовлеченности во внешнюю политику.

Страх, который вызывают имперские устремления, совершенно оправдан. Империя подавила Римскую республику. Империя породила страсть к деньгам и власти, страсть, которая уничтожила республиканские добродетели, бывшие предметом величайшей гордости римских граждан. Даже если эта гордость не была вполне оправданной, нет сомнений, что республика была уничтожена не только соперничеством военных лидеров, которое привело к переворотам, но и огромным количеством денег, стекавшихся в столицу империи от граждан и иностранцев, которые пытались купить милости.

Та же опасность грозит ныне и США. Американское мировое могущество постоянно генерирует угрозы и того большие соблазны. Есть наблюдение, согласно которому со времен Второй мировой войны США создали аппарат национальной безопасности, который окутан столь плотной завесой официальной секретности, что за ним нелегко не только следить, но даже понимать суть его функционирования. Этот крайне дорогой и неуклюжий аппарат наряду с огромными объемами внешнеэкономической деятельности, объемлющей все (от невероятно большой торговли до зарубежных инвестиций, которые движут глобальные рынки), образует систему, которой нелегко управлять с помощью демократических институтов. Более того, эту систему не всегда легко примирить с нравственными принципами Америки. Вполне можно представить, что эти силы, действуя заодно, могут сделать американскую демократию бессмысленной.

Проблема состоит в том, что США, подобно Риму времен Цезаря, достигли точки, в которой утратили возможность выбирать, быть ли Америке империей или нет. Масштабы американской экономики, ее вовлеченность в дела стран, разбросанных по всему миру, мощь американских вооруженных сил и их глобальное присутствие сами по себе имеют имперские масштабы. Выход США из этой мировой системы почти невозможен, и если попытка к такому выходу будет предпринята, она дестабилизирует не только американскую экономику, но и мировую систему. Если цена анти империализма понятна, поддержка этого движения будет слабой. Действительно, многие страны настроены не столько против американского присутствия как такового, сколько против способа его демонстрации. Принимая власть Америки, они просто хотят, чтобы эта власть служила их собственным узким интересам.

Опасности имперской власти велики. Они будут вызывать все большие споры в американской политике, точно так, как уже стали предметом жарких споров во всем мире. Задним числом достоинство республики и отцов-основателей заключалось в том, что созданная ими республика была слабой, а не в том, что она была добродетельна. США, состоявшие из 13 бывших колоний, не могли ввязываться в авантюры за рубежом, не рискуя самим своим существованием. США, население которых составляет 300 млн человек и которые имеют обширное экономическое влияние, не могут избежать вовлечения в дела других стран.

Управление империей, которая возникла непреднамеренно, при одновременном сохранении республиканских добродетелей станет постоянной особенностью США на очень долгое время, но несомненно, что после джихадистских войн эта особенность в следующем десятилетии превратится в особенно сильный вызов. В дискуссиях по большей части желаемое будут выдавать за действительное. Пути назад нет, как нет и легких элегантных решений. Парадокс заключается в том, что наилучшей возможностью сохранения республики будут не институциональные, а личностные меры, и таковые меры будут зависеть от нового определения добродетели, которое вступает в противоречие с нашими представлениями о том, что такое добродетель. Спасение республики я ищу не в балансе сил, а в изобретательности и мудрости президента. Очевидно, что у президента имеется огромный бюрократический аппарат, которым он управляет и который, в свою очередь, управляет им, но в конце концов правят, как мы помним, линкольны, рузвельты и рейганы, а не бюрократы, сенаторы или судьи. Причина проста. Наряду с властью президенты осуществляют лидерство. В условиях следующих 10 лет или меньшего срока это лидерство может иметь решающее значение.

Личность может казаться слишком уж зыбкой основой для строительства будущего страны. В то же время основатели Америки создали пост президента не без причины, и в сердцевине этой причины было лидерство. Институт президентства уникален в том отношении, что это единственная структура, в которой институт и личность идентичны. Конгресс и Верховный Суд — совокупности людей, которые редко бывают единодушны. А президентство — это один президент, единственное должностное лицо, избранное представителями всего народа. Вот почему нам следует рассматривать его как единственное вместилище всех надежд на управление отношениями между империей и республикой в течение следующих 10 лет.

Давайте начнем с размышлений об особенностях президентского характера в целом. Президент (любой страны) отличается от других людей тем, что он, по определению, получает удовольствие от власти. Обретение власти и ее использование он ставит превыше всего остального и отдает погоне за властью изрядную часть своей жизни. Знания и инстинкты президента настолько нацелены на власть, что президент понимает власть так, как, по мнению многих простых людей, ее никогда нельзя понимать. Самый плохой президент по природе своей ближе к самому лучшему президенту, чем к кому бы то ни было из людей, не прошедших через горнило испытаний, необходимых для того, чтобы стать президентом.

Степень и масштабы власти таковы, что современные американские президенты неизбежно достигают состояния, в котором они видят мир иначе, даже по сравнению с другими руководителями государств. Ни одному другому лидеру не приходится сталкиваться с миром столь разными образами. В американской демократии президент должен достигать поста, претендуя на то, что он не отличается от других граждан. Если эта мысль верна, то ее последствия страшны. Опасность заключается в том, что по мере нарастания вызовов и потенциальных угроз, связанных с имперским статутам, будут появляться лидеры, требующие такой меры власти, которая незаметно, сама собой выходит за рамки ограничений, установленных конституцией.

В том, что отцы-основатели, создавая антиимпериалистическую систему правления, предусмотрели возможную дорожную карту к имперскому лидерству с республиканскими ограничениями, таятся одновременно и везение, и ирония. Отцы-основатели создали институт американского президентства как альтернативу диктатуре и аристократии. Президент США слаб во внутренней политике, но обладает огромным могуществом в политике внешней. Во внутренней политике конституция окружает исполнительную власть конгрессом, по природе своей неуправляемым, и Верховным судом, действия которого непостижимы. Экономика находится в руках инвесторов, управляющих и потребителей, а также людей из Федеральной резервной системы (этот порядок управления экономикой если и не установлен конституцией, то определенно установлен законодательством и практикой). Штаты обладают существенной властью, а значительная часть гражданского общества (религия, пресса, поп-культура, искусство) находится вне президентского контроля. Такое положение является именно тем, чего и хотели основатели, положения, при котором есть человек, который председательствует в стране, но не правит ею. И все же, когда США соприкасаются с миром во внешней политике, нет более могущественной фигуры, чем человек, занимающий Белый дом.

2-й раздел статьи II конституции гласит: «Президент является главнокомандующим армией, военно-морским флотом США и ополчения нескольких штатов, когда оно призывается на действительную службу США». Это — единственное полномочие президента, которое он осуществляет не совместно с конгрессом. Заключение договоров, назначения на должности, бюджет и фактическое объявление войны требуют одобрения конгресса, но командование вооруженными силами единолично осуществляет президент.

Со временем конституционные ограничения дипломатических прерогатив, ложившиеся на первых президентов, отпали. Договоры должны утверждаться конгрессом, но сегодня договоры заключают редко, внешняя политика осуществляется на основании соглашений и договоренностей, многие из которых секретны. Таким образом, управление внешней политикой теперь тоже, в сущности, перешло в руки президента. Сходным образом, хотя конгресс объявлял войну только 5 раз, президенты США направляли войска воевать по всему миру во много раз больше. Реальность американского режима во 2-м десятилетии XXI в. такова: власть президента на мировой арене не имеет сдержек и противовесов и ограничена только его искусством осуществления этой власти.

Когда президент Клинтон в 1999 г. принял решение о бомбардировках Сербии, а президент Рейган в 1983 г. принял решение о вторжении на Гренаду, конгресс не мог остановить их, даже если бы захотел это сделать. Американские президенты налагают санкции на страны и формируют экономические отношения по всему миру. В практическом смысле это означает, что американский президент обладает властью опустошать страны, которые вызвали его недовольство, и вознаграждать страны, к которым он благоволит. Принято законодательство о военных полномочиях, но многие президенты утверждали, что как главнокомандующие вооруженными силами в военное время и в силу этого положения они обладают такими полномочиями независимо от принятых законов. На практике президенты всегда добиваются того, что конгресс поддерживает их политику. И это положение вряд ли изменится в следующем десятилетии.

Именно в осуществлении внешней политики американский президент более всего напоминает «макиавеллевского государя», и это неудивительно, если принять во внимание, что отцы-основатели изучали современную им политическую философию, основоположником которой был Н. Макиавелли. Точно так же. как мы должны безоговорочно признать существование американской империи, мы должны признать, что эти великие интуитивные прозрения и рекомендации имеют ценность в нашей нынешней ситуации. То, что внешняя политика и осуществление сопряженных с нею полномочий являются главным предметом забот президента, соответствует учению Макиавелли: «Следовательно, государь не должен иметь ни других помыслов, ни других забот, ни другого дела, кроме войны, военных установлений и военной науки; ибо война есть единственная обязанность, которую правитель не может возложить на другого. Военное искусство наделено такой силой, что позволяет не только удержать власть тому, кто родился государем, но и достичь власти тому, кто родился простым смертным. И наоборот, когда государи помышляли больше об удовольствиях, чем о военных упражнениях, они теряли и ту власть, что имели. Небрежение этим искусством является главной причиной утраты власти, как владение им является главной причиной обретения власти».

Фундаментальное отличие американской внешней политики и осуществления полномочий президентами США (рассмотренное Макиавелли) сводится к различию между идеализмом и реализмом, различию, заложенному в природу американской внешней политики. США были основаны на принципе самоопределения народов, что предполагает демократический процесс избрания лидеров. Это и отражено в конституции. Кроме того, США построены на принципах свободы человека, торжественно провозглашенных в «Билле о правах». Империализм, казалось бы, должен подрывать принцип самоопределения, как формально, так и неформально. Более того, проведение внешней политики поддерживает режимы, которые благоприятствуют национальным интересам, но не реализуют и не любят американские принципы прав человека. Примирение американской внешней политики с американскими принципами — трудное дело, создающее угрозу моральным основам американского режима.

Сторонники идеализма утверждают, что США должны руководствоваться в своих действиях моральными принципами, вытекающими из намерений, элегантно сформулированных отцами-основателями. США рассматриваются как нравственный проект, возникший из идей, выдвинутых Джоном Локком и другими мыслителями. Целью американской внешней политики должно быть применение этих моральных принципов к действиям США и, что еще важнее, к целям США. Исходя из этого. ОНА должны поддерживать только те режимы, которые воспринимают и усваивают американские ценности, и выступать против режимов, противящихся этим ценностям.

Сторонники реализма утверждают, что США — это страна, подобная всем прочим странам, и как таковая должна защищать свои национальные интересы. Эти прагматичные интересы включают безопасность США, преследование экономических преимуществ США и поддержку режимов, которые полезны с точки зрения достижения этих целей, независимо от нравственной сущности этих режимов. В соответствии с этой теорией американская внешняя политика должна быть не более и не менее нравственной, чем внешняя политика любой другой страны.

Идеалисты доказывают, что отрицание уникального американского нравственного императива является не только предательством американских идеалов, но и предательством всего видения американской истории. Реалисты доказывают, что мы живем в опасном мире и что, сосредотачиваясь на нравственных целях, американцы отвлекаются от преследования собственных истинных интересов, что ставит под угрозу самое существование республики, являющейся воплощением американских идеалов. Важно помнить о том, что идеализм — это превосходящая границы идеологий основа американской политики. Левый вариант идеализма построен вокруг прав человека и предотвращения войн. Правый вариант идеализма построен вокруг стремления неоконсерваторов распространять американские ценности и разновидности демократии. Следует обратить внимание на общий знаменатель этих двух вариантов американского идеализма, заключающийся в идее того, что американская внешняя политика должна прежде всего быть сосредоточена на моральных принципах.

По моему мнению, в своих спорах реалисты и идеалисты в корне неправильно ставят проблему, и в следующем десятилетии эта неверная постановка сыграет решающую роль. Либо проблема будет сформулирована правильно, либо отсутствие равновесия в американской внешней политике еще более усилится, делая эту политику еще менее управляемой. Доводы идеалистов все время наталкиваются на прежний конфликт между правом на самоопределение народов и правами человека. Американская революция опиралась на оба принципа, но ныне, более чем через два века после революции, что делать, если страна вроде Германии абсолютно конституционным образом решает упразднить права человека? Что важнее — право на самоопределение народов или права человека? Что делать с режимами, которые не проводят выборы, как в США, но явным образом воплощают основанную на долгой культурной практике волю народов? Главным примером здесь является Саудовская Аравия. Как могут США проповедовать мультикультурализм, а затем требовать, чтобы другие народы избирали своих лидеров так, как это делается в Айове?

Столь же противоречива и позиция реалистов. Реализм предполагает, что национальные интересы империи XXI в. столь же очевидны, как и национальные интересы расположенной на атлантическом побережье Северной Америки маленькой республики XVIII в. Малые, слабые государства имеют четкие определения национального интереса, который заключается прежде всего в том, чтобы выжить в условиях максимально возможной безопасности и процветания. Но определение национального интереса страны, пользующейся такой безопасностью и процветанием, какими пользуются США, и имеющей беспрецедентную сферу притяжения, — дело намного более сложное. Реалисты полагают, что в краткосрочной перспективе возможностей выбора будет меньше, чем сейчас, а опасности всегда будут одинаково велики. Концепцию реализма нельзя оспаривать как абстрактную: кому же хочется не быть реалистом?

Постижение точного определения того, из чего состоит реальность, — дело и того более мудреное. В XVI в. Никколо Макиавелли писал: «Основой же власти во всех государствах — как унаследованных, так и смешанных и новых — служат хорошие законы и хорошее войско. Но хороших законов не бывает там, где нет хорошего войска, и наоборот, где есть хорошее войско, там хороши и законы» . Это определение реализма лучше того, которое ныне предлагают нам реалисты.

Я полагаю, что спор между реалистами и идеалистами вызван, в сущности, наивным представлением о мире, которое в последние десятилетия приобрело слишком большое влияние.

Идеалы и реальность — это две стороны одной и той же медали, именуемой властью. Власть как самоцель — это монстр, который не способен к чему-то продолжительному и неизбежно будет деформировать американский режим. Идеалы без власти становятся просто словами: они могут оживать, только если подкреплены способностью действовать. Реализм — это понимание того, как властвовать, но сам по себе реализм не дает указаний о том, к достижению каких целей следует прилагать власть. Реализм, лишенный понимания целей власти, зачастую оказывается синонимом слова «душегубство», а душегубство в конечном счете нереалистично. Сходным образом идеализм зачастую оказывается синонимом выражения «помраченность собственной праведностью», а с этим заболеванием можно справиться единственным способом: страдальцам надо дать глубокое понимание власти в полном смысле этого слова. Тогда как реализм, оторванный от принципов, часто означает некомпетентность, замаскированную под непреклонность и решительность Реализм и идеализм — не альтернативы, а необходимые дополнения друг к другу. Ни реализм, ни идеализм сами по себе не могут служить принципом внешней политики.

Идеализм и реализм разрешают себя в борьбе за власть, и такая борьба превращается в войну. Обратимся снова к Н. Макиавелли: «Поэтому государь должен даже в мыслях не оставлять военных упражнений и в мирное время предаваться этому еще больше, чем в военное».

В XX в. США воевали 17% времени, и это были не мелкие военные операции, а крупные войны, в которых участвовали сотни тысяч военнослужащих. В XXI в. США придется воевать почти постоянно. Основатели США сделали президента главнокомандующим не без причины: они внимательно читали Макиавелли и знали его слова: «Войны нельзя избежать; можно лишь оттянуть ее — к выгоде противника».

Величайшая добродетель, какой может обладать президент, — понимание власти. Президенты не философы, а осуществление власти — не абстрактное, а прикладное искусство. Попытки быть добродетельным принесут огорчение не только президенту, но и всей стране. Во время войны понимание власти означает, что быстрое сокрушение врага — более доброе дело, чем затягивание военных действий из-за угрызений совести или проигрыш войны из-за сентиментальных соображений. Вот почему традиционная добродетель, добродетель искреннего, доброго человека не подходит президенту. И снова читаем великого итальянца: «Желая исповедовать добро во всех случаях жизни, он (государь) неминуемо погибнет, сталкиваясь со множеством людей, чуждых добру» .

Никколо Макиавелли ввел новое определение добродетели. По его мнению, добродетель заключается не в личной благостности, а в коварстве, изобретательности. Добродетель для государей заключается в способности преодолевать судьбу, что известно также под названием «удача». Мир таков, каков он есть, и как таковой он непредсказуем и непостоянен. Государь должен использовать свои полномочия и свою власть для преодоления неожиданностей, которые будет являть мир. Его задача — защитить республику от мира, полного людей, которые в обычном смысле слова не являются добродетельными.

Президенты могут баллотироваться на идеологических платформах и обещать проведение определенных мер, но период их президентских полномочий реально определяется столкновением судьбы и добродетели, невероятного и неожиданного, того, к чеку оказались не готовы ни их идеология, ни предложения, с их реакцией на такие события. Дело президента — предвидеть то, что произойдет, минимизировать непредсказуемость и затем отреагировать на неожиданное точным и быстрым интуитивным озарением.

С точки зрения Н. Макиавелли, идеология незначительна, а характер — это все. Добродетель президента, его интуиция, быстрота мышления, изобретательность, безжалостность и понимание последствий — вот что имеет значение. В конечном счете наследие, которое он оставит, будет определяться его инстинктами, которые, в свою очередь, отражают особенности его личности.

Великие президенты никогда не забывают принципы республики и стремятся сохранять и укреплять их в долгосрочной перспективе без ущерба для потребностей момента. Плохие президенты просто делают то, что целесообразно, независимо от принципов. Но самые плохие президенты — те, что твердо придерживаются принципов независимо от требований момента.

США не могут действовать в мире, сторонясь стран, в которых существуют другие ценности или жесткие режимы, и постоянно совершая исключительно благородные деяния. Как мы увидим, преследование нравственных целей требует готовности общаться с дьяволом.

Я начал эту главу постановкой проблемы кризиса, вызванного сочетанием американской республики с империей. Эта проблема возникнет в следующем десятилетии. Каковы бы ни были моральные сомнения и колебания американцев относительно империи, эту роль США предназначила сама история. Если опасность состоит в том, что при превращении США в империю американцы потеряют республику, к этому непреднамеренно, но верно может привести внешнеполитический реализм, лишь просто вследствие безразличия к моральным проблемам. В то же время идеалисты способны обрушить республику, поставив страну под угрозу, пусть непреднамеренно, но вследствие враждебности или безразличия к власти. Разумеется, падение республики произойдет не в следующем десятилетии. Но принятые в настоящем десятилетии решения предопределят долгосрочный результат.

В наступающем десятилетии у президента не будет возможности пренебрегать идеалами или реальностью. Вместо этого ему придется сделать выбор в пользу неудобного синтеза идеалов и реальности; синтеза, который рекомендовал Н. Макиавелли. Президент должен будет сосредоточиться не только на накоплении и использовании власти, но и на ее пределах. Хороший режим, поддерживаемый мощью и лидерами, которые понимают достоинства режима и власти, — вот в чем нуждается Америка. Это не аккуратно составленный идеологический пакет, содержание которого все объясняет и низводит все к упрощенным формулам. Скорее, это экзистенциальное отношение к политике, утверждающее политические моральные истины, но не превращающее исповедующих его людей в своих простодушных пленников. Это отношение предполагает использование власти и мощи, но не их обожествление.

В предотвращении разрушения республики непреднамеренно возникшей империей решающим фактором будет не баланс сил различных ветвей власти, а скорее президент, верный этому конституционному балансу, но стремящийся осуществлять власть самостоятельно. Для того, чтобы сделать это, президент должен понять недостаточность идеализма и реализма. Идеалисты как неоконсервативных, так и либеральных убеждений не понимают необходимости обладания властью как непременным условием действий в соответствии с моральными принципами. А реалисты не понимают тщету власти, лишенной морального стержня.

Как писал Никколо Макиавелли, «...сохраняют благополучие те, чей образ действий отвечает особенностям времени, и утрачивают благополучие те, чей образ действий не отвечает своему времени». Мораль во внешней политике может быть вечной, но она тоже должна соответствовать требованиям времени. Применение этой морали в течение следующего десятилетия будет особенно трудным делом, поскольку это десятилетие бросит вызов непреднамеренно возникшей империи.

Отправить