Предисловие

Америка:
восстановление
равновесия

 

Век — период, в течение которого происходят мировые события. Десятилетиями же меряют происходящее в жизни людей.

Я написал книгу «Следующие 100 лет», в которой исследовал безличные силы, формирующие историю в долгосрочной перспективе. Но людям не свойственно жить долго. Продолжительность человеческой жизни в целом довольно коротка, и в течение жизненного срока ее формируют не столько могучие исторические тенденции, сколько конкретные решения конкретных людей.

Эта книга посвящена краткосрочной перспективе: следующему десятилетию, реальностям, с которыми предстоит столкнуться, конкретным решениям, которые придется принимать, и вероятным последствиям этих решений. Большинство людей считают, что чем отдаленнее временной горизонт, тем более непредсказуемым становится будущее. Я придерживаюсь противоположного мнения. Самое трудное — предсказать действия индивидуумов. В течение века принимается так много индивидуальных решений, что ни одно из них не становится критическим. Любое решение тонет в бурном потоке суждений, которые и составляют столетие. Но в более короткой перспективе десятилетия решения, принимаемые людьми, в особенности облеченными политической властью, могут иметь огромное значение. То, что я описал в книге «Следующие 100 лет», — канва, позволяющая понять наступающее десятилетие, но не более того.

Предсказание на столетие — это искусство осознания невозможного с последующим устранением из размышлений всех тех событий, которые, рассуждая логически, вряд ли произойдут. Тем не менее, по словам известного персонажа сэра Артура Конан Дойла, «то, что остается после устранения невозможного, сколь невероятным оно бы ни было, должно быть правдой».

Всегда возможно, что какой-нибудь лидер совершит нечто неожиданно нелепое или блистательное. Поэтому-то прогнозировать лучше всего на длительную перспективу, охватывающую срок, на который решения индивидуумов не оказывают особого влияния. Но, имея прогноз на долгосрочную перспективу, можно прокрутить» сценарий обратно и посмотреть, как он же будет разыгрываться в течение, скажем, десятилетия. Что делает временной горизонт интересным, так это то, что десятилетие — достаточный срок для проявления масштабных, безличных сил. Вместе с тем десятилетие — срок, достаточно короткий для того, чтобы индивидуальные решения отдельных лидеров сместили или исказили результаты, которые в противном случае могут казаться неизбежными. Десятилетие — точка, в которой встречаются история и искусство управления государственными делами; срок, в течение которого политика все еще имеет значение.

Я не принадлежу к людям, которые обычно ввязываются в политические дебаты. Меня больше интересует то, что непременно случится, нежели то, что мне хотелось бы увидеть. Но в течение десятилетия события, которые могут и не произойти в долгосрочной перспективе, все-таки могут оказать на каждого из нас сильное и глубокое воздействие. Эти события к тому же могут иметь реальное значение, определяя путь, по которому мы идем в будущее. Таким образом, эта книга — прогноз и обсуждение политических мер, которые должны последовать в ближайшее десятилетие.

Начнем с США — по той же причине, по которой исследование мирового положения в 1910 г. должно начинаться с Великобритании. Что бы ни таило будущее, мировая система сегодня вращается вокруг США, как она вращалась вокруг Великобритании накануне Первой мировой войны. В книге «Следующие 100 лет» я писал о долгосрочной мощи США. В этой книге я намерен вскрыть слабости США; слабости, которые в долгосрочной перспективе не являются проблемами. О большинстве из них позаботится время. Но поскольку и вы, и я проживем не так уж долго, для нас эти проблемы весьма реальны. Большинство этих проблем коренится в структурных нарушениях равновесия. Некоторые из них являются проблемами лидерства, поскольку, как я говорил в самом начале, люди живут десятилетиями.

Это обсуждение проблем и людей ныне становится особенно безотлагательным, актуальным. В первое десятилетие после того, как США стали единственной глобальной державой, мир был сравнительно спокойным по сравнению с тем, как он выглядел в другие эпохи. С точки зрения вопросов безопасности собственно США Багдад и Балканы были неприятностями, но не угрозами. США не нуждались в стратегии в мире, который, по-видимому, без жалоб и возражений признал американское лидерство. Через 10 лет события 11 сентября 2001 г. разбили эту иллюзию. Мир оказался более опасным, чем мы воображали, но и вариантов выбора, по-видимому, стало меньше. К несчастью, США не позаботились разработать глобальную стратегию ответа на происходящее. Вместо этого США использовали ограниченную военно-политическую стратегию, узконаправленную на разгром терроризма и почти исключающую что-либо еще.

Сегодня заканчивается и это десятилетие, и США ищут путь ухода из Ирака, Афганистана и практически из мира, начавшегося в момент, когда захваченные террористами самолеты врезались в здания в Нью-Йорке и Вашингтоне. В США всегда существовало побуждение к уходу с мировой арены, особая тяга к прелестям безопасной родины, с обеих сторон защищенной широкими океанскими просторами. Но родина — место небезопасное. Ей угрожают и террористы, и другие национальные государства, которые считают США опасной и непредсказуемой державой.

И при президенте Буше-младшем, и при президенте Обаме Америка утратила дальнее стратегическое видение, которое хорошо ей служило на протяжении большей части прошлого века. Вместо этого президенты недавнего прошлого пускались в импровизации и авантюры. Они ставили недостижимые цели, рассматривая вопросы в ошибочной рамке. В результате США перенапрягли свою способность проецировать мощь во всем мире, что позволило даже незначительным игрокам становиться «хвостом, который виляет собакой».

Для американской политики первостепенной необходимостью в наступающем десятилетии станет возвращение к сбалансированной глобальной стратегии, которой США научились на примерах Древнего Рима и Великобритании столетней давности. Эти империалисты старой школы правили не одной силой и не силой в первую очередь. Они поддерживали свое господство, сталкивая между собой региональных игроков и удерживая их в положении противостояния тем, кто был способен подстрекать к сопротивлению. Иначе говоря, эти «зубры» былых времен поддерживали баланс сил, используя региональных игроков для их же взаимной нейтрализации, одновременно обеспечивая более обширные интересы своих империй. Государства-клиенты были также привязаны к империям экономическими интересами и дипломатией, а это далеко не обычная вежливость, принятая между государствами. Это — тонкое манипулирование, заставляющее соседей и клиентов не доверять не только своим повелителям, но в еще большей степени друг другу. Прямое вмешательство с использованием армий империи было отдаленным, крайним средством.

Следуя подобной стратегии, США вмешались в Первую мировую войну только в тот момент; когда баланс сил между европейскими державами должен был вот-вот развалиться — и только тогда, когда стало казаться, что немцы благодаря развалу на Восточном, российском фронте смогут одолеть англичан и французов на Западном фронте. Когда вооруженная борьба прекратилась, США помогли создать мирный договор, который не предотвратил господство Франции в послевоенной Европе.

В начале Второй мировой войны США воздерживались от прямого участия в боевых действиях до тех пор. пока это было возможно, поддерживая англичан в их усилиях по отражению немцев на западе, а на востоке поощряя СССР обескровливать немцев. Впоследствии США изобрели стратегию поддержания равновесия сил, чтобы предотвратить советское господство в Западной Европе, на Среднем Востоке и. наконец, в Китае. На протяжении долгого времени (с появления «железного занавеса» и до конца холодной войны) проводимая США стратегия отвлечения, построения треугольников и манипулирования была рациональной, внутренне непротиворечивой и весьма изощренной.

Однако после развала СССР США, сами того не сознавая, перешли от стратегии, точно направленной на сдерживание крупных держав, к неконцентрированным попыткам сдерживания потенциальных региональных гегемонов в случаях, когда их поведение оскорбляло чувства американцев. В период 1991-2001 гг. США вторгались в пять стран (или вмешивались в их дела) — в Кувейт, Сомали, Гаити, Боснию и Югославию (Сербию), что было необычайно высоким темпом военных операций. Временами казалось, что в основе американской стратегии лежат гуманитарные соображения, хотя цели применения военной силы не всегда были ясны. Например, в каком смысле соответствовало национальным интересам США вторжение на Гаити в 1994 г.?

Но в 90-х годах США обладали огромным запасом мощи, что давало Америке достаточное пространство для маневра, а также для потакания своим идеологическим капризам. Если вы обладаете подавляющим господством, вам не нужно действовать с хирургической точностью. И США при разборках с потенциальным гегемоном не надо было побеждать, а вместе с тем громить вражескую армию и оккупировать страну. С военной точки зрения набеги, которые устраивали США в 90-х годах, были неудачными. Их непосредственной целью было внезапное низвержение держав, стремившихся к региональной гегемонии, в хаос. Эти державы вынуждали заниматься региональными и внутренними угрозами в моменты и в местах, выбранных американцами. Этим странам не позволяли развиваться и вступать в конфликт с США по их собственным планам и графикам.

После 11 сентября 2001 г. США приобрели новую манию в воде борьбы с терроризмом и стали еще более дезориентированными, полностью утратив видение своих долгосрочных стратегических принципов. В качестве альтернативы США поставили новую, но недостижимую стратегическую цепь — уничтожение террористической угрозы. Главный источник этой угрозы, «Аль-Каида» также поставила перед собой недостижимую. но вполне мыслимую цель: воссоздание Исламского халифата — теократии, учрежденной Мухаммедом в VII в. и в той или иной форме просуществовавшей до падения Османской империи в конце Первой мировой войны. Стратегия «Аль-Каиды» заключалась в свержении мусульманских правительств, которые руководители «Аль-Каиды» считали недостаточно мусульманскими. Достичь этой цели «Аль-Каида» стремилась, подстрекая народы таких стран к восстаниям. С точки зрения «Аль-Каиды» причиной, по которой массы мусульман оставались угнетенными, был страх перед правительствами, а этот страх, в свою очередь, был основан на мысли о том, что нельзя бросать вызов США, покровителю таких правительств. Для того, чтобы освободить массы от запугивания, «Аль-Каида» считала необходимым продемонстрировать, что США не так могущественны, какими кажутся, что США уязвимы даже для малой группы мусульман, при условии, что эти мусульмане готовы умереть.

В ответ на удары «Аль-Каиды» США буквально вломились в исламский мир, в частности, в Афганистан и Ирак, чтобы отомстить. Целью вторжения была демонстрация возможностей США и их способности дотянуться до любой точки на земном шаре. Но эти усилия вновь оказались неудачными. Целью нападений был не разгром армии и оккупация территории, а всего лишь разрушение «Аль-Каиды» и создание хаоса в исламском мире. Но создание хаоса — краткосрочная, а отнюдь не долгосрочная стратегия. И США, хотя и продемонстрировали возможность ослабления терроризма и частичного уничтожения террористических организаций, все же не достигли провозглашенной цели — полного устранения угрозы терроризма. Для этого потребовались бы усилия по проверке частной деятельности нескольких сот миллионов людей, рассеянных по всему миру. Даже попытка такого усилия потребовала бы огромных ресурсов. Принимая во внимание то, что успех подобной попытки невозможен, можно считать аксиомой, что США истощили бы свои силы и ресурсы в процессе достижения недостижимого. Что и произошло. Одна лишь желательность достижения цели вроде уничтожения терроризма вовсе не означает, что цель практически достижима или что цена, которую предстоит заплатить за нее, разумна.

В течение следующего десятилетия США будут поглощены восстановлением после истощения и стрессов, вызванных этим усилием. Первый шаг — возвращение к политике поддержания равновесия сил в регионах — должен быть сделан в главной сфере нынешней военной вовлеченности США, на плацдарме, простирающемся от Средиземноморья до Гиндукуша. Большую часть прошлого полувека на этой обширной территории существовало три местных баланса сил: арабов и Израиля, Индии и Пакистана, Ирана и Ирака. В результате по большей части ошибок недавней политики США таковых балансов сил больше нет. Соседние государства более не сдерживают Израиль, который пытается ныне создать на земле новую реальность. Пакистан, серьезно ослабленный войной в Афганистане, более не является эффективным противовесом Индии. И самое важное: после развала иракского государства Иран остался самой мощной военной силой в районе Персидского залива.

Восстановление баланса в этом регионе, а затем в американской политике вообще потребует в течение следующего десятилетия довольно-таки спорных шагов. Как я доказываю в последующих главах, США должны тихо дистанцироваться от Израиля, усилить Пакистан (или, по крайней мере, положить конец ослаблению этой страны). И, действуя в духе рузвельтовского согласия с СССР в годы Второй мировой войны и сближения Никсона с Китаем в 70-х годах XX в., США придется с горечью пойти на урегулирование отношений с Ираном. Эти шаги потребуют большей изощренности в осуществлении власти, чем та, которую демонстрировали последние президенты США. Природа этой изощренности — вторая главная тема наступающего десятилетия, к рассмотрению которой я еще вернусь.

Хотя местом, с которого Америка начнет возвращение к равновесию, является Средний Восток, перегруппировку друзей и врагов необходимо произвести и в Евразии. На протяжении жизни нескольких поколений сохранение изоляции между технологическим совершенством Европы и природными и людскими ресурсами России было одной из главных целей внешней политики США. В начале 90-х годов XX в., когда США обрели неоспоримое превосходство, а Москва утратила контроль не только над бывшим СССР, но и над российским государством, этой целью стали пренебрегать. Почти немедленная несбалансированная переориентация сил США на средиземноморско-гималайский театр после событий 11 сентября 2001 г. открыла перед старой гвардией российского руководства «окно возможностей» для восстановления своего былого влияния. При Путине, еще до войны с Грузией, Россия начала самоутверждаться. Отвлеченные Ираком и Афганистаном и связанные по рукам и ногам в этих странах, США не могут сдержать восстановление влияния Москвы или хотя бы сделать внушающие доверие угрозы, которые сдержали бы российские амбиции. В результате теперь США сталкиваются с сильной региональной державой, цели которой расходятся с целями США и которая готовится к игре за влияние в Европе.

Опасность возрождения России и ее сосредоточения на целях, лежащих на Западе, станет еще более очевидной, если изучить поведение Европейского Союза, другого игрока в этом втором регионе американских интересов. Некогда мыслившийся как сверхгосударство вроде США, Европейский Союз (ЕС) начал обнаруживать свою структурную слабость во время финансового кризиса 2008 г., вызвавшего серию кризисов в экономиках стран Южной Европы (Италии, Испании, Португалии и Греции). Как только Германия, самый мощный локомотив экономики ЕС, столкнулась с перспективой списания за ее счет ошибок и эксцессов, допущенных партнерами по ЕС, она начала пересматривать свои приоритеты. Сколь много выгод ни извлекала Германия из экономических союзов в Европе, она остается в абсолютной зависимости от поставок огромных объемов природного газа из России. Россия, в свою очередь, нуждается в технологиях, которые в Германии имеются в изобилии. Сходным образом. Германия нуждается в притоке человеческих ресурсов, которые не создавали бы социальные стрессы при иммиграции в Германию. Одно из очевидных решений этой проблемы — создание немецких заводов в России. Тем временем обращение Америки к Германии за помощью в Афганистане создало огромные трения между США и Германией, некогда бывшей одной из самых верных союзниц США, и еще теснее связало германские интересы с Россией.

Все это помогает объяснить, почему возврат США к равновесию потребует в наступающем десятилетии огромных усилий, направленных на блокирование германо-российского сближения. Как мы увидим, подход США будет включать культивирование новых отношений с Польшей, являющейся географическим «разводным ключом» для германо-российского союза.

Разумеется, требует внимания и Китай. Даже нынешняя озабоченность американцев китайской экспансией будет уменьшаться по мере того, как китайское экономическое чудо начнет достигать зрелости. Темпы роста китайской экономики (страны с населением свыше миллиарда человек, живущих в крайней нищете) замедлятся до темпов, характерных для развития стран с более зрелой экономикой. Точка сосредоточения усилий США будет смещаться на реальную державу Юго-Восточной Азии, на Японию. Эта страна обладает третьей по мощи экономикой в мире и самым крупным военно-морским флотом в регионе.

Как уже можно понять из данного краткого обзора, следующее десятилетие будет необычайно сложным: слишком много движущихся деталей и слишком много непредсказуемых сил. Президентам наступающего десятилетия предстоит примирить американские традиции и моральные принципы с реалиями, которых большинство американцев предпочитают не замечать. Это потребует выполнения сложных маневров, в том числе заключения союзов с противниками и сплочения общественности, которая верит (и желает верить) в то, что внешняя политика совпадает с идеалами. Общественность не ошибается, однако люди не готовы признавать моральные оттенки, возникающие по ходу процесса. Президент должен следовать добродетелям, как это делали все великие президенты США, действуя при этом с должной степенью двуличия.

Но вся мудрость мира не может восполнить фундаментальную слабость. США обладают тем, что я называю «глубокой мощью», а такая мощь должна быть прежде всего сбалансированной. В данном случае баланс означает надлежащее сочетание экономической, военной и политической сил, причем в данном сочетании все три компонента должны поддерживать друг друга. Могущество Америки является глубоким и во втором смысле: оно зиждется на фундаменте культурных и этических норм, определяющих, как применять силу, и образующих систему, в рамках которой предпринимаются конкретные действия. Европа, например, тоже обладает экономической мощью, но она слаба в военном отношении и опирается на очень неглубокое основание. В Европе очень мало общего согласия по политическим вопросам, в особенности по вопросам рамочных обязательств, налагаемых на членов Европейского сообщества.

Имеющая глубокие корни и хорошо сбалансированная мощь — явление редкое для страны. Я покажу, что в наступающем десятилетии США обладают уникальным положением для консолидации и осуществления подобной мощи. К тому же немаловажно, что у США нет особого выбора при решении данного вопроса. И среди левых, и среди правых сохраняется убежденность, что у США есть выбор, заключающийся в уходе от сложностей управления глобальной мощью. Проще говоря, бытует мнение, что, если США прекратят беспардонно вмешиваться в дела других стран, мир более не будет ненавидеть Америку и бояться ее, а американцы смогут наслаждаться жизнью, не опасаясь нападения. Такое убеждение — проявление ностальгии по временам, когда США преследовали лишь собственные интересы на своей же территории, предоставляя остальному миру идти своим путем.

Действительно, было время, когда Томас Джефферсон мог предупреждать о нежелательности вступления в союзы, но тогда США ежегодно не производили 25% мировых богатств. Уже один этот факт вовлекает США в мировые проблемы. То, что США потребляют и производят, формирует жизнь людей в глобальном масштабе. Проводимая США экономическая политика формирует мировые экономические реальности.

Установленный ВМС США контроль над океанами гарантирует Америке экономический доступ практически к любому государству и дает ей потенциальную возможность отказывать в таком доступе другим странам. Даже если бы США захотели сжать свою экономику до менее экспансионистских масштабов, неясно, как это сделать, не говоря уже о том, что американцам пришлось бы платить по счету, предъявленному за этот эксперимент.

Но сказанное не означает, что США могут распоряжаться своей мощью по собственному капризу и произволу. Дела слишком быстро зашли дальше, чем следовало бы. Вот почему возвращение равновесия в политике потребует от США также и осознания их подлинного и реального места в мировой системе. Мы уже отмечали, что падение Советского Союза лишило США соперника в борьбе за мировое господство. Теперь надо посмотреть в лицо фактам; нравится американцам это или нет, произошло это умышленно или нет, но США вышли из холодной войны не только мировым гегемоном, но и мировой империей.

Реальность состоит в том, что американский народ не желает империи. Это не значит, что американцы не желают экономических и стратегических выгод. Это означает всего лишь, что американцы не хотят платить за эти выгоды. В экономическом отношении американцы хотят роста возможностей открытых рынков, но желают избежать соответствующих усилий. В политическом отношении американцы хотят обладать огромным влиянием, но не навлекать на себя обид в мире. В военном отношении американцы хотят быть защищенными от опасностей, но не желают нести бремя, которое налагает долгосрочная стратегия.

Империи редко возникают по плану или замыслу. Возникшие же подобным образом — обычно недолговечны, как например, империи Наполеона или Гитлера. Долговечными были империи, выросшие органически, естественно. Их имперский статус часто остается незамеченным вплоть до момента, когда он становится очевидным и подавляющим. Так произошло и с Римом, и с Британией. И все же эти государства добились успеха, потому что не только подчинились своему имперскому статусу, но и научились управлять им.

В отличие от Древнего Рима или Британской империи, структура американского господства неформальна, что не делает его менее реальным. США господствуют над океанами, а американская экономика производит более четверти того, что производят во всем мире. Если американцы принимают iPod или у них появляется новая модная диета, заводы и фермы в Китае и Латинской Америке реорганизуются для того, чтобы обслуживать эти новые потребности. Именно так европейские державы управляли Китаем в XIX в.: их господство там никогда не было формальным, но оно формировало Китай и эксплуатировало его до такой степени, что различие между формальным и неформальным господством становилось несущественным.

Американцам трудно осознать, что масштабы и мощь американской империи по природе своей внутренне разрушительны и побуждают США к экспансии, а это значит, что США редко могут сделать хоть шаг, предоставляя выгоды одной стране и одновременно не создав угрозы другой. Хотя подобная сила дает ее обладателю огромные экономические преимущества, она естественным образом порождает враждебность. США — коммерческая республика, а это значит, что США живут торговлей. Огромное процветание США — результат использования американских активов и достоинств, но Америка не может поддерживать это процветание, будучи изолированной от мира. Следовательно, если США намереваются сохранить свои масштабы, богатства и мощь, у них есть один вариант действий: Америка должна научиться управлять своей разрушительной силой — и делать это без стеснений.

До тех пор, пока империю не признают империей, трудно вести осмысленную общественную дискуссию о полезности империи, болезненности данного положения и, прежде всего, неизбежности имперского статуса. Никем не оспариваемая мощь достаточно опасна, но мощь, страдающая забывчивостью, подобна взбесившемуся слону.

Далее я докажу, что следующее десятилетие должно стать временем, когда США перейдут от осознанного пренебрежения реальностью к ее неохотному признанию. С этим признанием придет более изощренная внешняя политика. Никакого провозглашения империи, никакого общественного признания этого факта в течение следующего десятилетия не будет. Просто наступит эпоха более эффективного управления, основанного на понимании истинной сущности положения США в мире.

Отправить