Через два часа после разговора с Джеком Рэйкрофтом у Макэвоя и Тремберг уже сложился довольно исчерпывающий портрет человека, чью гибель они расследовали. Неопрятный, эгоистичный, раздражительный и жестокий – желтая пресса с готовностью навесила бы на него ярлык «воплощение зла». Впрочем, Тремберг выразилась еще удачнее, заявив, что «грязный ублюдок» куда лучше подойдет для дорогого усопшего, чем любой из психологических терминов, предложенных Макэвоем, который успел занести в свою базу данных скудные заметки по делу.

Тремберг щелкнула мышкой, и монитор заполнили снимки обожженных, обугленных трупов. Оба полицейских с трудом подавили желание отвернуться. Почерневшие, истерзанные пламенем тела явно принадлежали детям.

От дверей донеслась зычная отрыжка, и напарники резко обернулись. Мясистые ладони сержанта Лайнуса сжимали исходящую паром кружку. Сержант перекрыл своим массивным телом льющийся из кордиора свет, и в комнате тотчас сгустились тени. Протяжно зевнув, толстяк глотнул пойла, от которого шел манящий мясной дух. Макэвой сообразил, что хозяин кабинета решил порадовать свое объемистое брюхо не кофе, а разогретой мясной подливой.

– Та еще история была, – сказал Лайнус, отирая рот тыльной стороной ладони. – В жизни не видел ничего подобного. Дым рассеялся, а там прямо вылитые Помпеи. На лице младшего пацана даже выражение читалось. Хотел бы я сказать, что оно казалось мирным, вроде как он уснул. Ничего подобного. Такое лицо, точно он умер в страшных муках.

– Хреново тебе пришлось, – посочувствовала Тремберг.

– Не то слово.

Тремберг обвела взглядом кабинет Лайнуса: сырые стены, давно пожелтевшие плакаты и до дыр истертый ковер.

– А я гляжу, ты не скучаешь по уголовному отделу. Такой у тебя здесь уют.

Не замечая сарказма, Лайнус согласился:

– Двадцати лет вполне достаточно, родная моя.

– Найдется время, чтобы ввести нас в курс дела? – спросил Макэвой, старательно изображая, что следствие обречено зайти в тупик, если только Лайнус не уделит им пары минут своего драгоценного времени. – Краткого обзора хватит.

– Я ж и по телефону сказал, рад буду помочь.

Изучая материалы старого дела, Макэвой не мог избавиться от ощущения, что расследование велось кое-как. Как тут не винить стоящего перед ним ленивого неряху? Макэвою чудилось, будто обугленные детишки укоризненно таращатся ему в затылок.

– Да там с самого начала было ясно, что папаша, так сказать, и надавил на курок. Ни единой отметины на уроде. Прямо руки чесались самому их наставить.

Макэвой ткнул пальцем за спину, на монитор:

– В отчете экспертов сказано, что поджигатель использовал горючее. Бензин для зажигалок. Первые выводы показывают, что то же вещество пустили в ход и на вчерашнем пожаре в Королевской больнице Гулля. И в том доме, накануне. Ты вот считаешь, что Джефферсон виновен, так? А что, если нет? Что, если убийца, на чьей совести гибель его жены и детей, вернулся, чтобы расправиться и с ним?

Лайнус обдумал эту версию.

– Все возможно, дружище. Но лично я не сомневаюсь, что Джефферсон сам устроил тот пожар. И, похоже, кто-то решил, что око за око – подходящая расплата.

В кабинете стало тихо. Макэвой подумал, что настала, черт возьми, пора отбросить учтивость.

– Но ты не предъявил Джефферсону обвинение, верно? И кто-то учинил над ним самосуд только потому, что убийца ушел от наказания. Как я погляжу, никто тут и пальцем не шевельнул, чтобы упечь его за решетку.

Побагровевший Лайнус шагнул вперед:

– А ну, погоди-ка… Мы провели тщательное расследование. Просто не смогли доказать вину!

– «Тщательное»? – презрительно фыркнул Макэвой. – Да репортеры «Дейли мейл» перетряхнули прошлое этого парня куда тщательнее. Восемь пожаров! Восемь пожаров по прежним адресам. И это не показалось странным?

– Мы знали, что у него вечно что-то горело, там и сям, – Лайнус взмахнул толстыми руками, едва не расплескав содержимое кружки. – Он извещал о них городской совет, а не полицию. У нас ничего на него не было, кроме пары приговоров по делам о жульничестве в юности да пьяного нападения на констебля за год до последнего пожара.

– Но ты ведь утверждаешь, что с самого начала не сомневался в его виновности. – Макэвой развернулся к Тремберг: – Не знаю насчет вас, детектив-констебль, но уверься я в том, что какой-то тип убил троих детей и жену, я бы постарался отыскать способ упрятать подонка за решетку.

Лайнус крутил головой, переводя взгляд с одного следователя на другого, его рыхлые подбородки так и тряслись в пароксизме праведного негодования.

– Слушайте, я ведь не долбаный Шерлок…

Вновь тишина. Макэвой вытер лоб, пощипал переносицу. Он чувствовал, как подкрадывается головная боль. Похоже, большинство фрагментов этого пазла пока разложены картинкой вниз.

– Я понимаю, сержант, – медленно заговорил он. – У каждого бывают подобные дни. Недели и даже месяцы, чего уж там. Все мы сталкивались с делами, когда сразу понятно: все усилия напрасны. Роупер попросту спихнул следствие на тебя. Понял, что привлечь кого-то по этому делу будет непросто, и отошел в сторонку. Едва ли это стало для тебя стимулом рыть землю, так?

Лайнус тяжело дышал, но губы его кривились в неуверенной улыбке. Во взгляде отчетливо читалось облегчение. Явно доволен, что этот лицемерный, уверенный в своем превосходстве шотландский ублюдок понимает, каково это – карабкаться в гору, когда тебе на плечи давит весь сраный мир.

– А что я мог поделать? В рапорте говорилось, что у нас однозначный поджог с использованием горючего. Прекрасно. Но Джефферсон заявил, будто виноват его старший мальчишка, мол, он и прежде, случалось, заставал его балующимся с огнем. Он обвинил того, кто ответить уже не мог. Конечно, Джефферсон имел отношение к другим подозрительным пожарам, но ведь и пацан там тоже присутствовал. Быть в чем-то уверенным и суметь это доказать – две разные вещи.

– Ты припер его к стене? Пробовал как следует надавить?

– Еще как давил, черт подери. Мы часами его допрашивали, я и Пит Мэй. По очереди. Пытались заставить его почувствовать вину. А он просто сидел там, мотал башкой и повторял, что пожар устроил его сын, и точка. Мы ничего не могли предъявить. Не протащили бы обвинение через прокуратуру.

– Но газетчики все равно устроили тебе веселую жизнь, да?

– Работа такая! Те же газеты, что поносили нас за круглосуточные допросы бедного скорбящего отца, сразу завопили о некомпетентности, стоило им узнать про восемь долбаных пожаров за пару прошлых лет и что все соседи считали Джефферсона пиро-хреновым-маньяком. Мы не смогли ничего добиться. Как думаете, это было просто – дать ему уйти?

– А что соседи? Люди, говорившие с журналистами? Не вспомнишь, может, кому-то из них не терпелось поквитаться с поджигателем?

Лайнус развел руками:

– Сами знаете, как там живется. Да в этой дыре люди по любому поводу бросаются на тебя. Но мне не верится, чтобы кому-то из тамошних хватило пороху зайти в Королевскую больницу, пробраться в ожоговое отделение и спалить человека. Да еще и преспокойно уйти после. Думаю, тут ты забрел в тупик, сынок.

Макэвой подошел к окну, пальцами раздвинул пожеванные металлические жалюзи. Оглядел заоконный пейзаж, серый и тоскливый – как картофельное пюре в школьной столовке. Пара мальчишек лет семи, визжа от восторга, резвились на карусели, каким-что чудом еще не павшей от рук хулиганья. Жизнерадостную картину несколько смазывало то обстоятельство, что оба сопляка вовсю дымили сигаретами.

– Не Тенерифе, верно? – ухмыльнулся Лайнус, когда Макэвой снова повернулся к нему. – Порой уже и не знаешь, может, эти сгоревшие мальцы еще легко отделались.

Макэвой не ответил.

Тишину нарушила трель мобильника в его кармане. Макэвой был не против отвлечься, хотя и опасался услышать голос Фарао, желающей знать, как продвигается расследование. Но номер был незнакомый.

– Макэвой.

– Это Расс Чандлер, сержант. Вы приезжали навестить меня…

– Мистер Чандлер. Да, здравствуйте.

– Полагаю, тот визит был упреждающим ударом. Когда состоится арест?

– Мистер Чандлер, боюсь, я не…

– Я не тупица, сержант. Знаю, как все это работает. Вы пришлете машину или…

– Мистер Чандлер, давайте-ка с начала. Но разговор окончен, если вы не вспомнили еще что-нибудь насчет Фреда Стейна.

– Стейна? – удивился Чандлер. В голосе досада. – Сержант, какую бы игру вы ни затеяли, это вовсе не обязательно. Я готов сотрудничать.

Тремберг беззвучно прошептала: «Что происходит?» Вместо ответа он зажмурился.

– С кем сотрудничать, мистер Чандлер?

На другом конце линии молчали. Должно быть, Чандлер собирался с мыслями.

– Мистер Чандлер?

– Вы же должны были проверить звонки.

– Чьи звонки?

– Господи, парень. Джефферсона. Того мужика, которого сожгли заживо. Я говорил с ним, сознаюсь. И на этом конец. Меня и близко не было в Гулле, когда это случилось. Если вы помните…

– Вы говорили с ним? Зачем?

– Книга, припоминаете? Про чудом спасшихся. Я вам рассказывал. Он был в моем списке возможных героев, с которыми я связывался, пока разрабатывал идею. Прощупывал почву, и только. Но совсем недавно Джефферсон позвонил мне, хотел знать, я все еще заинтересован или как. Сказал, у него денежные проблемы…

– Он связывался с вами? Когда конкретно?

– Точно не могу сказать. Вскоре после того, как я очутился в этой распроклятой клинике. Выпал из жизни на первые дни, но потом взялся прослушать сообщения, и среди прочих было от Джефферсона. Он с чего-то решил, будто я сам ему звонил, но это неправда. Ну, как та женщина из Гримсби. Сами понимаете, я был не в форме…

– Какая еще женщина, мистер Чандлер? Из Гримсби? Еще один объект ваших изысканий?

– Да-да, – раздраженно проговорил Чандлер, словно все важное и интересное уже рассказал. – Энжел… как-то там. Единственная, кого не удалось прикончить Мяснику-из-Бара.

Макэвой ходил по комнате, пытаясь удержать в узде скачущие мысли. Происходило нечто значительное. Он чуял преступление. Кровь.

– Тот маньяк? Много лет назад?

– Точно, и скорее в вашем медвежьем углу, чем в моем. Вы должны помнить.

Макэвой помнил. Более десяти лет назад на границе Шотландии водитель грузовой фуры по имени Иен Джарвис подкарауливал жертву в общественных туалетах, а затем вспарывал ножом и насиловал. И всегда вырезал свои инициалы на их половых органах. Он убил четверых, прежде чем оставил четкий след с ДНК на четвертом месте преступления; его взяли, когда он напал на пятую жертву в уборной блошиного рынка в Дамфрисе, в каких-то пяти минутах ходу от чистенького домика на две семьи, где обитал с женой и тремя маленькими детьми. Последней жертве удалось выжить. Свои показания против него она давала из-за ширмы. Помогла засадить мерзавца за решетку и, вне сомнений, порадовалась, когда его нашли повешенным в камере спустя три недели из первого его пожизненного срока. К тому моменту женщину включили в муниципальную программу обмена жилья, и она приняла первое же предложение: три комнаты с видом на глухую стену, седьмой этаж многоквартирной бетонной башни на окраине Гримсби.

– С нею вы тоже связывались? Вы разговаривали с ней?

– Да нет же! – взорвался Чандлер. – Она оставила мне сообщение. Сказала, что звонит по моей просьбе. Только я что-то ни хрена не припомню, чтобы я ей звонил.

Макэвой потряс головой. Лицо его стало таким же безжизненно-серым, что и пейзаж за окном.

Он знал, он совершенно точно знал, что Энжел Мартиндейл будет следующей.