Глава двенадцатая
— Спасибо! — Яков Гусман хлопнул по плечу своего второго пилота. Потом схватил Колокольчикова за руку и с чувством сжал его ладонь. — Спасибо, братцы… — повторил, глядя на сидящих спереди Корнеева и Штейнглица.
— Не на чем, — отмахнулся Николай.
Они с Максимилианом уже поменялись местами, а когда ты за рулем машины, мчащейся на пределе мощности, разговаривать не очень удобно. Так что это дело Николай доверил Штейнглицу.
Немец выщелкнул из магазина «Вальтера» оставшиеся два патрона, положил их в карман, а в рукоять вставил полный.
— Вообще-то, ты прав, товарищ Яков… — поворачиваясь вполоборота к летчикам заговорил он. — Украсть такой молодец из рук гестапо, конечно же было непросто. Но нам, как правильно сказать?.. Подфартило! Так что все это уже старая история… Теперь надо думать: что с вами дальше делать?
— В смысле? — нахмурился летчик.
— Да хоть в каком. За линию фронта вы сами не проберетесь. Ибо, как сказал ваш пролетарский поэт Максим Горький: «Рожденный летать — ползать не умеет»
— Наоборот, — уточнил Петька. — И почему «наш». А ты чей?
— Даю справку, — отозвался Корнеев. — Макс немец. И самый настоящий эсесовский офицер.
Сделал паузу и веско прибавил.
— Запомните накрепко и, если придется, твердите это, как строевой устав. на любом допросе. Уяснили?
Летчики переглянулись и с пониманием закивали.
— Так точно.
— Вот и лады. Прошу прощения, господин оберштурмбанфюрер, что перебил вас. Продолжайте пожалуйста.
— Благодарю, — кивнул Штейнглиц. — Я помню, как было написано в книге, но в нашем случае, именно так. А с собою вас тащить почти невозможно… — он посмотрел на Николая. — И нецелесообразно.
— Да, друг Яша, проблема, — подключился Корнеев. — Завезли вы нас, совсем не в ту степь, куда следовало. И до места назначения теперь по немецким тылам добрых полторы сотни километров пылить. А тут — прифронтовая зона другая. Соответственно и с легендой, и с пропусками у нас полный швах. Не говоря уж о парочке в советской форме на заднем сидении автомобиля, которую и вовсе правдоподобно никак не залегендировать.
— Это, если обер-лейтенанту Кринке удастся сохранить нашу эпопею в тайне, — опять отозвался Штейнглиц. — Потому что один звонок и…
Что именно последует за звонком, Максимилиан уточнять не стал. Даже летчики, зато воевавшие не первый год, наверняка хоть раз бывали сбитыми, и прекрасно знали, как сложно уйти от полевой жандармерии и егерей, если преследование идет всерьез.
— Располагайте нами, товарищ командир… — первый пилот выпрямил спину. — Мы выполним любой приказ.
— Решать тебе, — неожиданно изменил мнение Штейнглиц, взглянув в зеркало заднего вида на Якова, и негромко прибавил, обращаясь к Корнееву: — Пропадут парни… Да и с группой у нас пока связи нет. Вчетвером сподручнее.
— Наверное, ты прав, геноссе Макс, — после короткого раздумья согласился Николай. — Чует сердце, что не зря судьба нам этих летчиков навязала. Вот только переодеть бы их…
— Сейчас переоденем, — оберштурмбанфюрер ткнул пальцем в лобовое стекло. — Подъедем ближе, притормози.
Метрах в ста, на обочине стоял мотоцикл с коляской. Один из двух солдат, что-то делал, присев рядом с мотором. Второй — с отчетливо различимой бляхой полевой жандармерии на груди — курил, опираясь на сидение.
Корнеев кивнул, и когда машина поравнялась с жандармами, аккуратно принял вправо и остановился.
— Здорова, парни! Помощь требуется? — дружелюбно поинтересовался Николай.
— Хайль Гитлер! — оба жандарма, солдат и фельдфебель, дружно откозыряли, увидев перед собою подполковника СС.
— Хайль, — поднял руку Корнеев, а Штейнглиц ограничился кивком. — Что случилось?
— Карбюратор, кажется… — безнадежно махнул рукой мотоциклист. — Заправляют всякой дрянью…
Взглянув на старшего офицера СС, он прикусил язык.
— Разрешите посмотреть, господин оберштурмбанфюрер? — Николай привстал. — Не ночевать же парням в лесу. Не Россия, но все же и партизан, и диверсантов… — он кивнул на прижавшихся друг к дружке летчиков, — хватает…
— Посмотри, — даже не поворачивая головы проворчал Штейнглиц. — Проводят потом. А то охрана наша совсем отстала…
— Ну, что у вас там, показывайте? — Николай ловко выпрыгнул из машины и пару раз присел, словно разминался. — Ох, хорошо. Совсем задеревенел… Господин оберштурмбанфюрер, вы не желаете?
— Желаю… — проворчал Штейнглиц и с кряхтением тоже полез наружу. — Хорошо быть молодым… — прибавил словно самому себе, но так что услышали все.
Услышали и усмехнулись. Подполковник если и был старше остальных, то лет на пять, не больше. И негнущуюся жесткость поясница офицера приобрела не от возраста, а от кабинетных кресел. Или — автомобильных сидений. Как сейчас…
Штейнглиц картинно прогнулся пару раз, расставляя руки. Потом выровнялся и поманил фельдфебеля.
— Дружище, проверьте хорошо ли связаны эти русские свиньи. А то от них так разит, что задохнуться можно.
— Как прикажете, господин оберштурмбанфюрер… — жандарм щелкнул каблуками. — Позволю себе заметить, что от свиней и должно вонять по-свински. Это ж не красотки с Сен-Дени или плац Пигаль.
— О, приходилось бывать в Париже? — притворно удивился Штейнглиц. — И как тебе француженки?
— Благодаря нашему фюреру, господин оберштурмбанфюрер, мы поимели всю Европу, — хохотнул тот. — А что до француженок, то на мой вкус, они слишком костлявы, излишне говорливы и чересчур много о себе мнят. Как по мне, женщина должна лучше знать свое место. Кирха, кухня и дети…
— Это ты хорошо сказал, дружище… — Штейнглиц поощрительно похлопал фельдфебеля по плечу. — Только я не о женщинах спрашивал, а о блудницах…
Секунду жандарм непонимающе хлопал белесыми глазками, а потом оглушительно захохотал.
— Это парням понравиться. Надо обязательно…
Что именно надо фельдфебель договорить не успел. Штейнглиц коротко рубанул его ребром ладони по шее и чуть придержал падающее тело.
Почти одновременно раздался глухой удар за спиной и спокойный голос Корнеева возвестил.
— Готово, товарищ летчики. Прошу переодеваться. Выбор небольшой, но чем богаты…
— И побыстрее, — прибавил Штейнглиц. — Кстати, жандармы крупнее вас, так что натягивайте форму поверх комбинезонов. На мотоцикле не взопреете. Николай, а его вообще, починить можно?
— Откуда мне знать? — развел руками тот. — Водить обучен, а в ремонте не силен. Максимум колесо накачать могу.
— Не волнуйтесь, товарищи командиры! — уверенно объявил Петруха. — Нет такой техники, которую Яша не заставил бы ехать.
— Правда?
— Смотреть надо, — пожал плечами тот.
— Скромничает капитан, — Петруха уже волочил фельдфебеля в придорожные кусты. — Он до армии мотористом в МТС работал. Хотел в танкисты, но получил комсомольскую путевку в летное.
— Эй, болтун находка для шпиона! Забыл, — одернул товарища первый пилот. — Звонков ты, брат, а не Колокольчиков.
— Тоже сравнил, — обиделся Петруха. — Товарищи не шпионы, а наши — разведчики. Но могу и помолчать… Больно надо.
Штейнглиц посмотрел на Корнеева и вздохнул.
— Не была старая женщина ничем озабочена — купила себе козу. Так у вас говорят?
— Не совсем, но по существу, — Николай подмигнул немцу. — Ничего, Максимилиан. Это пройдет. Считай парни на тот свет заглянули, вот и прет из них понос словесный. Успокоятся, клещами слова не добудешь…
* * *
Руки у Якова Гусмана росли из правильного места. Не прошло и десяти минут, как капризный двигатель несколько раз оглушительно стрельнул черным дымом, откашлялся и размеренно затарахтел.
— Добро, — оценил мастерство капитана Корнеев. — Раз так, тогда по коням. Следуйте за нами. Дистанция пять метров. И никакой инициативы! Вперед батьки не высовываться. Не геройствовать. Действовать исключительно по принципу «делай как я». Приказ ясен?
— Так точно, товарищ командир… — ответил за обоих плотов Яша. — Эта команда каждому курсанту известна.
Натянув форму жандармов поверх собственной, оба щуплых летчика смотрелись гораздо внушительнее.
Ростом летуны, конечно, подкачали — совсем не гренадеры, зато в плечах раздались и теперь напоминали штангистов среднего веса. А если с мотоцикла не слезать, так и вообще — Геракл и Геркулес. Впрочем, немцы в последние годы войны стали не столь требовательными к антропологическим параметрам при наборе личного состава. Не до жиру. Даже в элитных частях СС голубоглазых и рослых блондинов изрядно разбавили брюнетами и шатенами. Не сосунок и не древний старец — вот и ладно.
— Будем надеяться… — проворчал разведчик себе под нос, не желая зря обижать парней. — Потому что в нашем случае, за нарушение нарядом вне очереди не обойдется.
Машина тронулась плавно и ровно гудя мотором понеслась совершенно пустой трассой. Даже странно, что за пятнадцать минут ни одного автомобиля не проехало.
— Прав наш недавний знакомец Оскар, — хмыкнул Корнеев. — Самое настоящее задупье. До войны даже по проселочным дорогам и то насыщеннее движение было.
— До войны многое было иначе, — с ноткой грусти ответил Штейнглиц. — И после нее, тоже очень многое, если не все изменится.
— Факт… — кивнул Николай, но втягиваться в общий разговор не стал. — Макс, что дальше делать будем?
— У тебя есть предложение? — в свою очередь поинтересовался немец.
— Пока нет. Но уповать на везение до бесконечности нельзя. Сам знаешь… Глушь, не глушь, а переть по трассе напрямик глупо. Времени у нас немного, но пока терпит. Думаю, десяток-другой километров проскочим и баста… В леса уходить надо.
— И что дальше? Связи с центром нет. О изменившихся обстоятельствах не доложить…
— Ну, об этом я бы в последнюю очередь стал беспокоиться. Разберутся. Как только узнают о том, что наш самолет не вернулся. Хуже, что с группой не связаться. Я Андрюху Малышева не первый год знаю, он на точку по любому выйдет. А нас — там не будет. И задачу поставить кроме тебя тоже некому. Даже из центра. Зря, значит, все получается?
— Вот ты, Николай, сам и ответил на свой вопрос. Нельзя нам в лес. Во-первых, — времени много потеряем. А во-вторых, — из лесу нам в замок не войти.
— Не понял?
— То есть, там, конечно же, и потайной ход найдется… — поправился немец. — В прежние времена иначе не строили, но я о его расположении ничего не знаю. Так что у нас с тобой, товарищ Корнеев, только один путь — на белом коне и через главные ворота. А чтоб все прошло гладко, мы должны легенде соответствовать. К тому же те, кто выползает из болот в рванине и изгвазданные с ног до головы, вызывают на порядок больше вопросов. Понимаешь?
— Макс, — покосился на него Корнеев. — Даже если слухи о немецком педантизме значительно преувеличены, то все равно мы на секретный объект попасть намерены. И что? Охрана нас встретит с распростертыми объятиями? Даже не взглянув на документы? Не связавшись с…
— Обязательно и непременно, — Штейнглиц утвердительно кивнул. — Если только мы сами не представимся надлежащим образом. Сразу. И чтобы больше никаких вопросов не возникало.
— Хорошо бы. Рассказывай, что придумал?
— Для начала мне нужен телефон. Поэтому, придется рискнуть и ехать дальше.
— Макс, — Корнеев немного сбросил газ, чтоб иметь возможность сосредоточиться на разговоре. — Давай откровенно. Учитывая обстоятельства нашего второго знакомства, я не могу тебе не верить, но для полного доверия всего лишь слов мало. Даже, если они сказаны заместителем наркома обороны и начальником Главного управления контрразведки…
— Я понимаю, Николай. Тем более что если бы в нашу первую встречу ты не придержал руку, вообще никакого разговора могло б и не быть* (*эти события описаны в романе «Операция „Прикрытие“»).
— Это все в прошлом, — отмахнулся Корнеев. — Давай о деле насущном…
— Я был там, если помнишь. Поэтому, знаю: как и кому позвонить, что сказать и от чьего имени. Причем так, чтоб звонку поверили и не стали перепроверять. И это, геноссе Николай, единственный наш шанс попасть внутрь объекта вовремя. Сохраняя мобильность и свободу действий.
— Заманчиво…
Разведчик задумался. Идея Штейнглица была понятна и, несмотря на авантюрность, вполне осуществима. Ну, а что до риска и возможных нестыковок, так и в болоте можно утонуть, не дойдя до конечной цели… Или еще на какую-то непредсказуемую, зато смертельную случайность нарваться.
— Хорошо. Поддерживаю. Действуем по твоему плану… А вот, кстати, и первая проверка показалась, — Корнеев указал подбородком вперед.
«Опель» как раз выскочил на небольшой подъем, внизу которого, метрах в трехстах, там где от главного шоссе ответвлялась боковая дорога, был виден опущенный шлагбаум, караульная будка, оборудованная из мешков пулеметная точка и, съехавший на обочину, бронетранспортер.
— Тормозить и разворачиваться в любом случае поздно. Нас уже заметили…
— Отлично, — оживился Штейнглиц. — То что нужно. Вряд ли здесь командует кто-то званием старше унтер-офицера. А если пост поддерживает связь с комендатурой не по рации, так и вовсе замечательно.
— Мы какие, добрые или суровые? — утонил еще Корнеев.
— По обстоятельствам…
При виде приближающейся легковушки, из будки, как и предполагал Штейнглиц, вышел унтер-офицер и встал рядом со шлагбаумом.
— Хальт!
Уверенный голос, властный жест постового сменился суетливой растерянностью, как только он смог разглядеть знаки различия пассажира «Опеля». Унтер-офицер нервно посмотрел себе за спину, где в легковушку целились из пулемета. Потом бросил взгляд на будку и, приняв собственное решение, вскинул руку в приветствии.
— Хайль, Гитлер!
— Хайль! — Николай ответил как положено, потом оглянулся на припавшего к прикладу пулемета Петруху и громко скомандовал: — Отставить!
А Штейнглиц, продолжая изображать большое начальство, только пальцем поманил.
— Унтер-офицер, ко мне!
Погоны старшего офицера СС и в этот раз произвели гипнотическое воздействие. С виду не слишком молодой унтер, позабыв основы караульной службы, строевым шагом приблизился к машине и замер рядом по стойке смирно.
— А доложи мне, дружок, — словно с трудом сдерживая ярость, негромко произнес Штейнглиц. — Что у вас тут, черт побери, происходит? Пост или курорт для дефективных инвалидов?!
— Унтер-офицер Ганс Бюргер. Все в порядке, господин оберштурмбанфюрер! За время моего дежурства никаких происшествий не…
— Да? А высадка красного десанта всего лишь десятке километров отсюда — это что, пасхальный хоровод?.. — Штейнглиц махнул перчаткой себе за спину.
— Десант? — искренне удивился унтер-офицер.
— У вас что нет связи? — теперь удивление изображал Штейнглиц. — Или пост не оповестили?
— Так точно! Не оповестили…
— Безобразие… — Штейнглиц полез наружу. — Проведите меня к телефону. Где он у вас? В будке?.. Обер-лейтенант, мотор не глушить, я быстро. Только разбужу это сонное болото… — бросил через плечо Корнееву Штейнглиц и прибавил, уже обращаясь к постовому. — Поднять шлагбаум. Я не собираюсь зря терять время…
— Так точно. Прошу за мной, господин оберштурмбанфюрер, — Ганс угодливо придержал дверцу, дернулся было показать дорогу, но сунуться вперед незнакомого подполковника не осмелился. При этом поскользнулся на мокрой траве и, чтоб удержаться на ногах, нелепо взмахнул руками.
Он еще выравнивался, когда с бронетранспортера застрекотал двумя длинными очередями пулемет. К счастью, над головами…
— Отставить! — заорал во все горло унтер-офицер! — Прекратить огонь! Не стрелять!
Но пулеметчик уже, похоже, сам понял свою оплошность и больше выстрелов не последовало.
— Идиот! — погрозил ему кулаком Бюргер. — Господин оберштурмбанфюрер, прошу…
— Не стоит извиняться, дружище. Все нормально, — Штейнглиц одобрительно похлопал постового по плечу. — Благодарю за службу. Бдительность прежде всего. Молодец… На таких парнях армия и держится. А теперь веди к телефону. У меня и в самом деле времени мало.
* * *
Гауптман Бользен осторожно положил на рычаги телефонную трубку, облегченно вздохнул и вытер вспотевший лоб. Но тут ему показалось, что он поторопился, не дослушал до конца, и на другом конце провода группенфюрер СС Вилли Шварцкопф раздраженно вслушивается в неожиданно наступившую тишину. От такого видения гауптмана бросило в озноб.
Фредерик поспешно схватил трубку и снова приложил к уху.
— Алло?! Господин группенфюрер?! Алло?…
Но телефон, к счастью, молчал.
— Дьявол меня побери вместе со всем своим адом!
Гауптман Бользен тяжело опустился в кресло и потянулся за сигаретой. Вытащил одну из коробки, помял в пальцах и бросил на стол. Посмотрел на часы, уверенно показывающие десятый час, и еще раз крепко выругался.
— К черту зарок…
Фредерик встал и подошел к окну. Пейзаж за стеклом, мутноватым от старости, оставался неизменным… Двадцать шагов брусчатки и невысокая каменная стена, местами расцвеченная буро-зелеными пятнами мха и лишайника, уцепившимися за пустоты в стыках — словно на нее набросили маскировочную сеть. Над обрезом стены верхушки деревьев и небо — блеклое, словно на дворе уже как минимум декабрь.
Гауптман прижался лбом к стеклу, но не ощутил прохлады. Еще раз ругнулся, ослабил узел галстука, расстегнул воротник рубашки и решительно шагнул к сейфу. Выудил из него бутылку «Мартеля» и, не теряя времени на поиски стакана, жадно отхлебнул прямо из горлышка. Ароматная, густая влага очистительным огнем прокатилась по пищеводу, возвращая телу тепло и жизнь.
Бользен постоял немного с закрытыми глазами, наслаждаясь этим ощущением, а потом, не выпуская из рук бутылки коньяка, снова уселся в кресло.
— Ну как их заставишь шевелиться?.. — пробормотал вслух то, что не осмелился сказать генералу. — К примеру, позавчера я всего лишь из вежливости поинтересовался: как продвигается эксперимент, — и чертов профессор словно взбесился… Топал ногами, брызгал слюной, орал как сумасшедший. Впрочем, почему как? Сумасшедший и есть. Вместе со всей своей группой…
Гауптман сделал еще глоток. Поменьше…
— «Я не обязан отчитываться перед каждым солдафоном! Хотите выслужиться?! Не спешите! Будет о чем доложить, я сам позвоню рейхсфюреру!»… - намеренно картавя, передразнил он профессора. — А чего докладывать? Слепому ежу понятно, что у них ничего не получается. Почти год эти яйцеголовые умники ругаются и спорят, а результат прежний. Установка привезенная из экспедиции сбивает самолеты и насквозь прожигает три танка поставленные в колону. А убожества, созданные в лаборатории замка, в состоянии только сухой хворост поджечь. Да и то не всегда и не с первого раза.
Бользен сделал третий глоток.
— Их не охранять надо, а расстреливать… По одному, в конце каждой недели. И чтоб мне с этого места не встать, если через пару месяцев, а то и раньше не был бы получен нужный результат. Нет лучшего стимула для работы ученых, чем их собственная жизнь. А если они незаменимые — привезти сюда всех родственников и запереть в подвале. На тюремном пайке. Объяснив умникам, что кормить их жен, родителей и детей будут в зависимости от хода исследований…
Фредерик даже губами причмокнул от удовольствия, представив себе эту картину.
— Хотя… — гауптман отставил бутылку и закурил. — Если быть до конца откровенным, в достижении быстрого результата тоже ничего хорошего нет. Объект немедленно получил бы статус «А». И охранять его прислали бы какого-нибудь полковника, из имеющих допуск и связи. Еще быстрее, чем теперь с проверкой…
Фредерик с сожалением посмотрел на коньяк и отодвинул его в сторону. День только начинался, а бутылка опустела почти на треть. И хоть в замке ему никто не указ, гауптман Бользен не вчера надел мундир и прекрасно знал, чем заканчиваются такие шалости комендантов в отдаленных и захолустных гарнизонах или объектах.
Это сейчас лично к нему нет претензий, поскольку результаты исследований спецов из Аненербе от караульной службы не зависят. Но, когда придет время искать крайних, припомнят все промахи. В том числе и постоянный запах коньяка от коменданта. А доложить найдется кому… Тот же профессор Гольдштофф, когда гестапо возьмет его за жабры, придумает сотню отговорок, чтобы спасти свой тощий зад от крепкого пинка…
И все!
Как работает система, гауптман Бользен знал не понаслышке. Достаточно дать утвердительный ответ хотя бы на один вопрос следователя, — остальное припишется само. А попытка отрицать очевидное, уже доказанное десятком свидетелей, сделает ситуацию только хуже. Потому что, если один раз соврал органам, значит и в остальном тебе веры нет. Будь ты хоть членом НСДАП с момента ее основания.
Фредерик еще немного ослабил узел галстука, подумал и вынул из тумбы стола стакан. Налил в него на два пальца янтарной жидкости, а бутылку отнес в сейф и запер на ключ. От самого себя, конечно же, не спрячешь, но — лишние пару мгновений на обдумывание, если опять прижмет, все-таки будут. Глядишь, и успеет справиться с секундной слабостью.
— А ведь хорошо, что проверяющего присылают… — мелькнула неожиданно мысль. — Да еще с неограниченными полномочиями. Ведь в дальнейшем весь спрос автоматически будет с этого подполковника. Как там его?.. Штейнглиц, кажется.
Бользен затянулся покрепче и выпустил дым в потолок.
— Вот пусть оберштурмбанфюрер и покажет, как надо работать. А я погляжу, кто кого забодает… И конечно же, всеми силами постараюсь помочь победителю. Группенфюрер Шварцкопф птица высокого полета, но если профессор действительно вхож в кабинет рейхсфюрера — еще неизвестно, чья карта сверху окажется. Особенно, если изделие, все-таки пройдет испытание. А это, кстати, вполне возможно… Уж больно довольная морда у Карла Гольдштоффа последние пару суток. Либо победа близка, либо профессор каверзу какую-то придумал…
Мысль о каверзе заставила Фредерика разжать пальцы уже вцепившиеся в стакан.
— Ладно, нечего умирать раньше смерти. Пойду-ка, пройдусь. Глоток свежего воздуха не хуже алкоголя успокаивает. Хотя, какой воздух в этих болотах? Никогда не поверю, что здесь граф жил. Разве что ссыльный? Или самозваный?.. С пшеков станется. У них каждый второй шляхтич, а каждый первый — сын королевский. О котором венценосный фатер, естественно, никогда не слышал… Да и не делал, скорее всего.
Гауптман ухмыльнулся.
— Интересно, а все те байстрюки, что четвертый год плодятся по всему Генерал-губернаторству чьи будут? Неужто, самого фюрера?… Га-га-га!
От удачной, хоть и не слишком безопасной шутки, настроение Бользена стремительно улучшилось. Настолько, что дышать стало легче, и гауптман, прежде чем выйти из кабинета, привел форму в порядок. Офицер не имеет права на расхлябанность, если хочет чтобы и подчиненные несли службу исправно.
— Кстати, о байстрюках… — под воздействием французского алкоголя мысли немца приобрели более фривольное направление. — Пора, наверно, Мольтке опять в рейд отправлять. А то с равноапостольных Петра и Павла никаких развлечений… Хоть за ассистентками профессора ухлестывать начинай. И умеет же, сучий сын… — прибавил с неприкрытым восхищением гауптман. — С виду, пентюх пентюхом, на десятки верст вокруг топи да болота, а роттенфюрер каждый раз откуда-то новых девок притащить умудряется… И прехорошеньких к тому же. Не зря поговаривают, что рыжим везет. Носом он их чует, что ли? — и Фредерик шумно вдохнул.
Зря. Собственный нос гауптмана еще помнил запах «Мартеля», и Бользену пришлось сделать грандиозное усилие, чтобы не вернуться в кабинет.
— Господин гауптман, — тот самый упомянутый рыжий роттенфюрер Мольтке, подбежал к командиру и козырнул.
— Что случилось?
— Разрешите доложить. Они только что потащили свой аппарат на подворье.
— Опять?..
— Так точно. Вы приказывали предупреждать, если начнется подготовка к испытаниям. Вот я и…
— Я помню. Свободен…
— Есть.
— Впрочем, постой! — алкоголь уже во всю веселился в крови гауптмана. — Бери своих парней и сходи на охоту. К нам из Берлина инспектор приезжает… В общем, сам понимаешь. Как мы его примем, таким и отзыв будет. Так что не подведи.
Роттенфюрер ухмыльнулся и щелкнул каблуками.
— Не волнуйтесь, господин комендант. «Дичь» будет наилучшая. Господину инспектору понравится.
— Смотри, Питер, — гауптман вспомнил имя роттенфюрера. — Я тебя за язык не тянул.
