Глава 17

— Нет связи, — тихо повторил офицер. – Только обрывочные слова. «Эшелон» немного расчистил небо, но потери все равно огромные. Управление боем потеряно, соединения сражаются по своему усмотрению.

— «Дивизион»? – коротко спросил Константин.

— Начал подъем самолетов, — доложил после короткой паузы другой связист.

Пожаров на соседних судах прибавилось, уже не меньше десятка дымных столбов циклопическими свечками поднимались к небу, одни черные, другие белесые. Сразу было видно, что горит – мазут, бензин или синтетическое топливо сверхвысокой очистки. «Левиафан», что удивительно, пока избегал атак. То ли ему до сих пор везло, то ли противники здраво оценивали свои возможности и стремились поразить более мелкие и уязвимые мишени. Скорее первое. Зато пораженный предыдущим ракетным залпом контейнеровоз получил ещё три попадания, злосчастный корабль быстро терял ход. Из люков и пробоин выбивались темно–красные языки пламени.

Серое марево вокруг заполонили многочисленные инверсионные следы, ПВО непрерывно рассыпала целые гроздья крошечных букетиков противоракетной шрапнели. Трассирующие пунктиры резали сгустившийся воздух сотнями, тысячами очередей. Время от времени в поле зрения мелькал самолет, но их было очень мало, непривычно и неправильно мало.

Фрикке не интересовался морскими сражениями, и разбросанные по штурманской карте значки говорили ему немного. Кроме того, поскольку «Левиафан» не являлся командным кораблём, было сомнительно, что его данные хоть сколь-нибудь адекватно отражают действительность. Но карта все равно притягивала взгляд. Кажется, «красные» пытались охватить «синих»… так, вот это очень похоже на столкновения патрулей и разведки… это — на обнаруженную и уничтоженную диверсионную группу… А прямо к «обозу», в котором, видимо, и везли ягеров, прорывалось что-то, судя по количеству полосок на значке, серьезное.

Хуже всего было то, что нобиль просто не понимал, что происходит. На суше он мог ориентироваться по картам, донесениям, радио, интуиции, наконец. Сейчас вокруг разворачивались события титанического охвата, вовлекающие тысячи людей десятки, если не сотни боевых аппаратов, а Фрикке чувствовал себя слепцом в стране зрячих. Он совершенно не ощущал масштаб происходящего, и от отсутствия привычных ориентиров – терялся.

— Господин капитан, — произнес Томас, старательно подбирая слова и интонации. — Не будете ли Вы любезны, как профессионал, уделить несколько минут случайному сухопутному человеку на мостике и пояснить, что происходит?

— У меня на мостике не бывает случайных людей, — отрезал капитан, улыбнувшись уголком рта. Впрочем, улыбка получилась кривоватой, механической, у капитана явно дрожали губы. — Прошу прощения, я вспылил. При всей моей вере в науку и технику Объединенной Нации, есть силы, которые не стоит… называть вслух. В некоторых случаях.

Он говорил чересчур быстро и почти без интонаций, торопливо, без пауз приставляя слово к слову. Фрикке кивнул.

— Они навалились всей силой, — продолжил капитан. — Мы уже потопили больше подводных лодок, чем в любой из прошлых переходов, а они все не кончаются. Надводные корабли идут в лобовую атаку. Самое большее, что нам грозило раньше — случайная ракета с дирижабля или подводная лодка, прорвавшаяся к ордеру. Сегодня все по дру…

Томас обернулся, туда же, куда расширенными глазами уставился моряк.

Небо, прорезанное багровыми вспышками, иссечённое пунктирами трассеров, опустилось так низко, что, казалось, сейчас оно обрушится на океан, сплющив, раздавив все на поверхности. Из взбаламученных туч вывалился объект, похожий… да, более всего он походил на обкусанный бублик. Не сразу, но Томас вспомнил, что это дирижабль ПВО в виде кольца, с оружием и рабочими модулями, интегрированными прямо в многосоставной несущий корпус. Обкусанным он казался из-за множественных попаданий, «сдувших» большую часть гелиевых контейнеров, несмотря на защиту и протектирование

Все орудия дирижабля непрерывно работали, обстреливая близлежащие корабли. Воздушный аппарат словно притягивался к судам тонкими нитями, пульсирующими огнем. По незваному гостю немедленно открыли огонь, промахнуться было невозможно, от дирижабля отлетали куски обшивки, но не появилось ни одного спасательного баллона. Похоже, экипаж предпочитал погибнуть вместе с аппаратом.

Мгновение, и огонь всех автопушек дирижабля сошелся на корабле, идущем в колонне справа и впереди. То был авианесущий рейдер, последний оставшийся корабль из своей серии, реликт тех времён, когда Евгеника начала пробовать на прочность американские торговые пути. Рейдер только–только притушил начинающийся пожар и, несмотря на ещё работающие фонтаны пожарных команд, начал подъем истребителей. Орудийные башни заворочались, нащупывая воздушную угрозу, но дирижабль успел раньше. Огненные бичи прошлись по взлётной палубе, высекая крошечные метёлки искр, и хлестнули по высокой надстройке. Удар оказался точен и безошибочен — рейдер был очень слабо защищён, поскольку не предназначался для артиллерийского боя. Пушки нужны были ему для экономного добивания «торговцев», а не дуэлей с врагом.

Огонь почти двух десятков скорострельных орудий сосредоточился на надстройке. Несколько бесконечных секунд дирижабль расстреливал мостик, перемалывая вдребезги тонкую броню, стекло… и командный состав. Сразу несколько попаданий крупнокалиберных снарядов разорвали летательный аппарат на десятки частей, разметали над строем в клочья. Рейдер ещё с полминуты двигался прежним курсом, а затем начал ощутимо сдавать влево, определенно намереваясь пересечься курсом с «Левиафаном».

— Сделайте что-нибудь, — прошептал Томас, растеряв хладнокровный снобизм, что так отличал его на суше.

— Вспомогательным носовым — стоп! — прокричал капитан в одну из переговорных труб. — Аварийной партии носовых отсеков — готовность!

Все происходило медленно, плавно, можно сказать даже величаво. Рейдер, кажущийся игрушкой на фоне «Левиафана», все больше уклонялся от общего курса, движимый винтами и рукой убитого рулевого. По стометровой взлётной палубе побежал самолетик, кажущийся совсем крошечным – отчаянный пилот все-таки рискнул испытать судьбу. Удачи и разбега не хватило, истребитель вылетел за край трамплина и по короткой параболе канул вниз. Сквозь пробоины в разбитой, искорёженной попаданиями надстройке пробивалось пламя, словно некое чудище расположилось в сердце гибнущего корабля и теперь осторожно пробовало воздух на ощупь красно–черными щупальцами. Ещё минута. Другая… Рейдер окончательно вышел из колонны, встав на пути «Левиафана». Расстояние стремительно сокращалось и, наконец, заострённый форштевень врезался в борт дедушки современных авианосцев.

Томас рефлекторно ухватился за штурманский столик, но гипертранспорт лишь чуть вздрогнул, почти незаметно – повело палубу и заколебались непонятные нобилю указатели на приборной стене. Покрытый особо прочной, закалённой сталью бульб на носу «Левиафана» одним проходом вскрыл борт рейдера почти на половину всей длины, как тесак жестянку, и отшвырнул в сторону. Боевой корабль с устрашающей быстротой накренился на бок, каждую секунду забирая в корпус десятки тонн воды, с взлётной палубы в воду посыпались обломки и куски обшивки.

— Неудачный был проект, — промолвил капитан, стараясь скрыть ужас за пустыми словами. – Не надо было переделывать крейсер в авианосец…

— «Дивизион» завершил дозаправку, ложится на боевой курс, ушел в режим радиомолчания. Теперь – только ждать.

Константин сцепил пальцы в замок. Действительно, оставалось только ждать… И надеяться, вопреки двум годам неудач и провалов, когда самые продуманные и подготовленные операции раз за разом проваливались, принося лишь потери и позор.

Это самое трудное – вверять свою судьбу в чужие руки и ждать, будучи бессильным чем-либо помочь. Сердце болело все сильнее, но император усилием воли загонял страдание на задворки сознания, всматриваясь в изменение диспозиции, стараясь прочитать ход сражения в разрозненных и обрывочных радиоволнах, что изредка пробивались сквозь эфир.

Однообразие происходящего утомляло, длительность сражения была совершенно непривычна. Конечно, и на суше случались продолжительные баталии, но там все время что-нибудь происходило. Здесь же, после ярких событий первых двух часов все потянулось тоскливо и достаточно занудно. Наверное, на командных кораблях, получающих больше информации и управляющих сражением, все виделось по–иному, однако здесь и сейчас – парадоксально, но факт — Фрикке заскучал.

Мощная, очень мощная ракетная атака пошла уже ближе к вечеру. Словно чья-то невидимая рука переключила тумблер из положения «игнорировать» в «потопить любой ценой». Даже сам воздух вокруг транспорта светился и горел, пронизываемый нитями трассирующих снарядов, противоракетная шрапнель дробно молотила по броневым заслонкам. Обломки РС падали в море ежесекундно, но отдельные крылатые хищники прорывались сквозь огненный щит, вонзаясь в палубу и покатые борта «Левиафана». С мостика, на большом расстоянии это казалось очень безобидным – дымный след, огонек реактивного выхлопа и новая вспышка на палубе с фонтанчиком крошечных обломков. Боеголовки с сотнями килограммов взрывчатки, страшные для обычного судна, не могли сколь-нибудь серьезно повредить «Левиафану». Пять, может быть шесть таких безобидных хлопушек приучили Томаса к мысли, что гипертранспорт и экипаж в полной безопасности. А затем очередная ракета попала в рубку.

Вспышка за броней показалась тусклой после ослепительно ярких всполохов атомного огня. И почти одновременно раздался хлопок, вроде бы несильный, но отдавшийся во всем теле. Томас оказался на полу мостика вторично и не мог вспомнить, как это получилось. В ушах звенело, но не очень сильно. Приборные панели светились нервически мигающими указателями, капитан опять орал в переговорник. Похоже, ракета попала уровнем ниже и полностью уничтожила какой-то очень важный отсек, со всей аппаратурой и персоналом. Невыработанное до конца ракетное топливо довершило начатое – начался пожар, запах гари и жжёного масла просочился на мостик через вентиляцию.

— Под обстрелом! Под обстрелом! – кричал какой-то моряк, тыча пальцем в большой круглый экран, закрытый картонным тубусом

Палуба вздрагивала, мелко, неритмично, словно по «Левиафану» гвоздили невидимым молотом. Снова что-то загрохотало, за обзорными щелями взлетели куски чего-то угловатого и серого, транспорт дрогнул, будто наскочил на мель и теперь с трудом преодолевал её, надрывно, до сорванных машин, пропихивая по песку огромную тушу. Снаружи промелькнуло звено винтовых машин – с двухбалочными хвостами и соосными пропеллерами на каждой стороне куцего корпуса. Они сбрасывали непонятные бомбы, похожие на световые шашки – концентрированные сгустки ультрамаринового света – стараясь попасть на палубу самых крупных кораблей. Видимо маркёры для управляемых снарядов теленаведения, чтобы оператор мог лучше ориентироваться.

Неверными шагами, зажимая правое ухо, отзывающееся острой болью, Томас пошел к боковой лестнице, ведущей вниз, к основному транспортному отсеку. Он наделся, что не заблудится в многочисленных переходах, похожих как близнецы, одинаково низких и темных. Каждый шаг давался с трудом, тело действовало так, словно каждый нервный сигнал передавался через множество телеграфных станций.

Нобиль твердо решил, что сегодня он вдоволь насмотрелся морских баталий и предпочитает сушу. Там можно увидеть врага вживую, убить его и попрать труп, не беспокоясь, что кто-то за сотню–другую километров уже выследил тебя сквозь путаницу электронных сигналов.

Дверь была задраена. Томас несколько секунд дёргал её, когда до него дошли чьи-то слова: «Отсек внизу уничтожен. Обход снаружи»

Батареи ПВО вокруг рубки выглядели завораживающе, особенно ближайшая. Стасорокамиллиметровый ствол уперся в помятую броню рубки на уровне колена – секцию палубы вместе с фундаментом и тумбой орудийной установки загнуло, как крышку консервной банки.

Ничего, подумал Фрикке, ещё несколько десятков часов — и он будет на суше. Его волчата будут рвать на куски оборону врагов Нации, веселиться и приносить жертвы после боя. А там, впереди, после победы — остров где-нибудь на Тихом Океане, свой протекторат. Вот только добраться бы…

Воздушная разведка нацистов потеряла ударное соединение имперского флота, единственное, прорвавшееся из Норвежского моря. В какофонии взбесившегося эфира и неразберихе схватки командование конвойного прикрытия не получило своевременного оповещения и сосредоточилось на «Эшелоне», который охватил армаду серпом и сжимал хватку, не считаясь с потерями. Поэтому, когда с противоположной стороны возникла компактная группа целей, идущая наперерез конвою, её несколько минут принимали за подкрепление. После чего, заподозрив неладное, отправили на перехват линкор «Пауль Шмитц». Выбор корабля, заслуженного, но считавшегося седым ветераном уже во времена Отца Астера, стал второй и последней ошибкой. Неизвестная группа утопила линкор за пять минут и пошла в атаку на транспорты, прикрываясь щитом собственной ПВО.

— Она пробилась! Пробилась!!! – орал в голос оператор. – «Ольга» прорвалась к ордеру!!!

Константин резко встал, опираясь на подлокотник, буквально бросив погрузневшее тело вперёд, как пловец с трамплина.

— «Ольга»? – отрывисто переспросил он.

Единственный линкор Империи, носивший «женское» имя, в честь самой славной императрицы России, был единственным же кораблём «нулевой» серии. Всего планировалось построить четыре единицы за восемь лет. Это был венец развития имперской школы тяжелых артиллерийских кораблей, уже готовых уйти в историю под давлением ракетоносцев и носителей летательных аппаратов. Из-за войны программу свернули, достроив уже заложенный и законченный на три четверти линкор. Никто не возлагал на него особых надежд и, как оказалось, напрасно.

Погибли корабли сопровождения, опустошив ракетные кассеты. Канули в море сбитые гиропланы–корректировщики. «Ольга» горела по всей длине, сотрясаясь от множества попаданий. Корабль казался очень маленьким на фоне гипертранспортов и даже в сравнении с оставшимися на плаву линкорами Евгеники. Благодаря огромному опыту и развитым технологиям морского строительства имперские конструкторы уложились менее чем в пятьдесят килотонн водоизмещения. Вся оставшаяся в воздухе авиация Евгеники кружилась вокруг линкора, осыпая его бомбами и реактивными снарядами. Само море, казалось, сошло с ума, кипя от осколков и взрывов, вздымаясь десятками водяных столбов, сверкающих пламенным хрусталем в отсветах заходящего солнца и огня. Линкор уже нельзя было рассмотреть – он полностью скрылся за шлейфом чернейшего дыма. Сквозь эту завесу не пробивались даже языки пламени и «Ольга» казалась воплощением вечной тьмы, явившимся из самой темной бездны преисподней. Но из дымной завесы к вражеским самолетам продолжали тянуться пунктиры зенитных автоматов и с устрашающей периодичностью вырывались снопы дульного пламени. Две башни главного калибра на носу корабля непрерывно извергали огонь, расстреливая ближайшую колонну конвоя с расстояния чуть более десяти километров. Для восьми гладкоствольных орудий калибра 490 мм на жидкой взрывчатке – считай, в упор.

«Торговцы» заметались, окончательно ломая и без того нарушенный строй, рассыпаясь как овцы пред ворвавшимся в отару волком. Прямое попадание в главную топливную цистерну превратило в исполинский погребальный костёр один из «Левиафанов», огонь перекинулся на контейнеры с боеприпасами, взрывы один за другим взламывали уровни и палубы гипертранспорта, разбрасывая перекрученные обломки на километры вокруг.

И все же, есть предел всему – под шквальным огнем Евгеники исчерпывались прочность брони, ресурс внутренних систем корабля и пожарных магистралей, подъемников артиллерийских погребов. И гибли люди, на несколько бесконечных и бесценных минут превратившие свой корабль в неуязвимого демона мщения.

Несмотря на тысячи свидетелей, фото и киносъёмку, никто так и не увидел гибели «Ольги». Изрешечённый множеством попаданий линкор ушел под воду, скрытый непроглядной дымной завесой.

Безлунная, холодная ночь накатывалась на страну и ставку. Тьма царила везде – под небом, в душах обывателей, с замирающими сердцами ждущих сведений с морского фронта. И в сводках Морского штаба. «Эшелон», отступал, израсходовав весь боезапас, и потеряв три четверти состава. А имперский флот…

— Есть ли у нас подтвержденные данные по потерям конвоя? – спросил в телефонную трубку Константин, нервически и неосознанно растирая левую сторону груди.

Генерал–адмирал, командующий флотом, несколько секунд молчал. То ли он обдумывал вопрос, то ли просто собирался с силами для нерадостного ответа.

— Какова минимальная оценка аналитиков? – произнес император, прерывая затянувшуюся паузу.

— Минимум один супертранспорт серьезно поврежден. Общие потери конвоя — не менее десяти процентов, но точно сказать нельзя… — адмирал снова помолчал и почти виновато промолвил. – Простите, Ваше Величество… Мы сделали все, что могли. Флот исполнил долг до конца. И флота больше нет.

— Я понимаю, — механическим голосом, без всякого выражения ответил монарх. – Мне не в чем упрекнуть вас. Постарайтесь уточнить наши и вражеские потери как можно скорее.

Он положил трубку. Склонился вперёд, обхватывая больную голову неестественно сухими ладонями. От черного, беспросветного отчаяния отупила даже сердечная боль.

«Мы разменяли наш флот и «Эшелон» на десять процентов их конвоя… Десять процентов и поврежденный «Левиафан».

— Ваше величество… Ваше Величество!

Константин поднял голову и посмотрел на связиста мутным взглядом воспалённых глаз.

— Ваше величество, — неуверенно повторил офицер в третий раз. – Сообщение со стратосферных термопланов…

— Что? – тяжело произнес император. – Что ещё… Налёт «демонов»?

— Серия вспышек… ну, там, где они и должны быть. Не везде, но на фоне континентального затемнения две удалось засечь точно. И радиоперехват…

— Да? – промолвил Константин, зажмурившись. Он боялся поверить в то, что слышит.

— Полное молчание в четырех точках. И в разы увеличилась интенсивность передач в окружающих районах. Полная воздушная тревога, все их самолеты вновь подняты в воздух, без исключения.

— Неужели получилось? — прошептал император.

— Громче, — скомандовал Координатор.

Блеющий за его спиной референт пробормотал что-то совсем неразборчивое и умолк. Вид молчаливой и недвижимой фигуры лидера навевал суеверный ужас.

Вождь Нации устремил пустой взор в снежную даль. За прозрачной стеной бесновалась настоящая полярная вьюга, ветер пригоршнями бросал в армостекло снег, царапал прозрачную поверхность ледяными кристаллами. Казалось, мерзкий и угрожающий скрип проникает даже уютный, теплый кабинет.

Координатор старался удержать под контролем, обуздать бешеную ярость, рвущуюся из глубин души. Ярость и… растерянность.

— Громче! – нетерпеливо повторил он. – Я не слышу.

Референт справился с дрожью и скороговоркой выпалил, что не так давно англичане предприняли попытку договориться с Империей, предложив той капитулировать «на приемлемых для всех сторон конфликта условиях». И теперь на предложение Британской Короны последовал ответ лично русского императора.

— Не много ли берет на себя этот британский клоун в горностаевой мантии? – спросил в пустоту Вождь. – Вести переговоры у меня за спиной?

Референт так же быстро, глотая слова, объяснил, что Великобритания формально все-таки суверенное государство, которое имеет право вести самостоятельную внешнюю политику и организовывать соответствующие сношения. Тем более, что акция была согласована с евгенической администрацией на месте, просто прохождение уведомлений по бюрократической системе заняло определенное время…

— Англичане, — сухо констатировал Координатор, не уточняя, что имел в виду. По–прежнему не оборачиваясь, он шевельнул кистью, и референт осторожно вложил в нетерпеливые пальцы простой белый конверт без каких-либо реквизитов, аккуратно вскрытый и проверенный всеми мыслимыми способами на бомбы, яды, радиацию и так далее. Вождь достал лист хорошей кремовой бумаги и прочитал короткий, в две фразы, текст. Неспешно скомкал лист и бросил на пол.

— Вон, — тихо сказал он, и референта как ветром сдуло.

Лидер Нации подошел вплотную к стеклу, его расширенные глаза с огромными, бездонными зрачками смотрели вдаль. Если бы ненависть могла убивать, русский император и американский президент тотчас упали бы мёртвыми.

Сражение за конвой закончилось, флотские собирали сведения о потерях, и данные не внушали оптимизма. По предварительным, переданным со срочным курьером, данным, флот потерял не менее двадцати процентов транспортов, в том числе один гипертранспорт — безвозвратно. С учетом тоннажа, неизбежного занижения неудобных чисел и прочих факторов, можно было смело накидывать ещё процентов пять–десять, самое меньшее. Почти четверть армады, которая должна была укрепить атакующую группировку в Европе, нуждающуюся в подкреплениях и новой технике, как в воздухе. Впервые за все время морской войны в чужом мире, после боя у флота Евгеники не хватило сил, чтобы преследовать отступающего противника. Следующих новостей и сводок придется ждать не менее недели – раньше не задействовать выжатый «досуха» портал дифазера.

Но конвойные потери были не главной проблемой.

Воспользовавшись тем, что все внимание Евгеники и Британии оказалось приковано к Атлантике и проводке изрядно потрепанного конвоя, Империя нанесла подлый удар исподтишка. Под покровом ночи около двадцати русских самолетов проникли в Северное море и подвергли атомной бомбардировке крупнейшие порты Северной Германии и Нидерландов. Противовоздушная оборона перехватила часть нападавших, но пять звеньев все же сумели прорваться к целям и успешно отбомбились. Все воздушные аппараты были уничтожены, но запоздавшее возмездие не восстановило из радиоактивных развалин и пожарищ портовые комплексы. Вот это стало настоящим, сокрушительным ударом, нанесённым буквально под дых.

Евгеника могла пережить лишение части подкреплений для сухопутных войск, могла компенсировать серьезные потери в кораблях. Порты подлежали восстановлению и вводу в строй ещё до окончания года. Но все ближайшие конвои, включая нынешнюю армаду, теперь придется экстренно распределять по побережью Бельгии и Франции, может быть даже Испании, которой давно пора забить в глотку её «нейтралитет». Из-за этого неизбежно рухнет долго и кропотливо выстраиваемая система снабжения армии на востоке.

Войска, технику, топливо, снаряжение — все придется выгружать в неподготовленных портах, перекраивая на ходу логистические цепочки и транзит. Даже внеплановые реквизиции не помогут — у обывателей нет многоосных трейлеров для тяжелой техники, артиллерийских тягачей, а типичную городскую бензоколонку танковый батальон выпьет одним глотком… И наверняка, вопреки строжайшим приказам, некоторые части в спешке были загружены «россыпью», отдельными подразделениями на несколько транспортов, то есть часть войск придется в буквальном смысле собирать как головоломку, по отдельным осколкам.

И в этом тоже не было бы ничего непоправимо–ужасного, не случись такая коллизия перед запланированным наступлением, которое должно состояться и завершиться безоговорочной победой до осени, любой ценой. Теперь придется либо бросать в бой некомплектные группировки при дефиците техники, либо откладывать операцию, даруя Империи ещё сколько-то драгоценного времени для подготовки.

Из этих соображений следовал неприятный и нелицеприятный вывод — «водные» поставили на карту все, и этот раунд остался за ними. Их потери снова кратно превзошли евгенические, но, фактически лишившись флотов, аборигены отыграли важнейшее очко в большой стратегической игре, пошатнув замысел и планы решающей кампании текущего года и всей войны.

Но хуже всего было не это.

Мужество противников было для Евгеники не в новинку, равно как и периодические поражения. Конечный итог все равно никогда не подвергался сомнениям, а сопротивление всегда отмечалось печатью безнадёжного отчаяния. Не стал исключением и «мир воды$1 — низшие формы разума могли сколько угодно сражаться, но их участь была давно измерена, взвешена и предопределена.

Однако сегодня Нация встретилась с чем-то совершенно иным. Неожиданно аборигены проявили настоящее стратегическое мышление, способность организовывать и проводить операции на разных театрах во имя единой цели. За их действиями прослеживалось четкое, хладнокровное планирование, жёсткая готовность ставить глобальные задачи и добиваться их любыми средствами. В этот момент Вождь чувствовал растерянность от того, что воля Нации с грохотом и лязгом столкнулась с чужой, чуждой, но не менее твердой волей.

Молчаливо и страшно скрипя зубами, Координатор ударил кулаками по прозрачной стене, буквально впился в толстое стекло скрюченными пальцами. Казалось, нажми он чуть сильнее – ногти прочертят в прозрачной пластине глубокие борозды. От резкого движения порыв воздуха качнул брошенный на пол скомканный лист, перевернул его, открыв две фразы, написанные от руки. Два слова – ответ Империи на предложение сдаться: «Приди и возьми.»