Глава 20

Начало светать, и уже можно было хорошо рассмотреть, находящиеся по обеим сторонам нашей лыжни, оборонительные сооружения этого предполья. И это чудо инженерной мысли, предназначенное для успешной борьбы с превосходящим тебя противником — бросили без всякого сопротивления. Я уверенно шагал вдоль него на лыжах и думал:

— Да! Если бы я со своей ротой сидел в обороне в этом предполье, то спокойно бы отбился от целого батальона егерей. Они бы целый год пытались нас выдавить с этих позиций, но, в конечном итоге, с разбитой сопаткой и в большой печали были бы вынуждены удалиться в свою Лапландию — гонять оленей, и, там, забившись в чум, впали бы в полную тоску, опустившись в беспробудное финское пьянство. А как финны любят горячительное, я знал. По сравнению с ними — нашего самого горького пьяницу запросто можно было назначать председателем общества трезвенников. Финские власти об этом прекрасно знали и поэтому всячески боролись с пьянством, ведущим к деградации нации. Раньше, в обычной мирной жизни, в отличие от Финляндии, дешёвую водку в наших магазинах можно было кушать хоть попой — её было полно. Но народ эту заразу практически не употреблял, так, если только на праздники, или на дни рождения. Правда сейчас, когда смерть подстерегала красноармейца за каждым углом, да и быт был неимоверно тяжёл, никто не отказывался от водки. Чтобы хоть как-то облегчить душевные переживания, народ начал употреблять это чудодейственное зелье. К тому же, практически официально, каждому бойцу полагалось по сто грамм водки. Любому человеку под давлением пресса военных невзгод было трудно удержаться от употребления этой гадости. Принял на душу сто грамм, и все трудности сразу как-то притушёвывались, становилось не так страшно. Я замечал, что некоторые бойцы, быстро привыкнув к этой гадости, уже сами выискивали любые возможности, чтобы раздобыть дополнительную дозу водки. Если бы мне дали волю, я бы за Можай загнал этих любителей горячительного. Они бы у меня, вместо принятия стакана, побегали бы лучше лишний раз в полной боевой выкладке по полосе препятствий. Я бы, вообще, любое употребление водки в армии запретил. Этот допинг только мешал нам воевать. После употребления алкоголя, организм бойца уже не мог адекватно оценивать надвигающуюся опасность и правильно на неё реагировать. Так что, я искренне считал, что водка — это зло, но бороться против линии партии было невозможно.

Когда я начал размышлять о том, как же, привыкшие ежедневно употреблять не мене ста грамм водки, будут жить в мирной жизни, вернувшиеся с войны солдаты — наша колонна остановилась. Оказывается, мы уже миновали предполье, и вышли к тому месту, где ребята Рябы, захватили пленного. Я посмотрел на часы, с момента нашего отправления прошло меньше тридцати минут. Время было 6-10. Уже можно было разглядеть в бинокль окружающую местность. Я выехал вперёд и, встав за толстую сосну, минут пятнадцать разглядывал, представший во всей своей грозной красе — Хотиненский укрепрайон.

Чем больше я рассматривал эти укрепления, тем тяжелее становилось у меня на душе. Чтобы преодолеть хотя бы несколько километров этих сплошных, проволочных заграждений, рвов, минных полей и многочисленных дзотов и дотов, нужно положить не одну тысячу жизней русских солдат. Кроме этого, требовалось засыпать эту местность несколькими эшелонами тяжёлых снарядов и авиабомб. Финны, строя этот укрепрайон, явно поработали на совесть. Самое плохое, что при штурме этих укреплений не поможет никакой военный гений — любые маневры здесь бесполезны. Только тупой штурм в лоб — на пулемёты и орудия, спрятанные под толстым слоем железобетона. Если в предполье и можно было исхитриться и достать финна с тыла, то здесь это было невозможно.

Однако, сделав такие печальные выводы, мой мозг не успокоился, а упорно продолжал искать выход из сложившегося тупика. Я понимал, что, скорее всего, первыми на приступ этих укреплений пойдём именно мы. И первым, кто останется висеть замёрзшим трупом на этих проволочных заграждениях, буду я, а вместе со мной и мои ребята. Чтобы как-то избежать такого будущего, оставалось одно — пытаясь проникнуть вглубь укрепрайона, хоть как-то обезопасить себя, воспользовавшись информацией, полученной от пленных егерей. Я понимал, что ниточка эта очень ненадёжная, информация не проверена. А, с большим трудом выпытанное у пленного финна слово «Кондопога», это, возможно, никакой вовсе и не пароль для прохода через укрепрайон. Это, вполне вероятно, мои личные измышления и подгонка случайно полученной информации под желаемый результат. Вполне можно было ожидать, что, даже найдя в дупле телефон и позвонив с него финнам, можно дождаться не проводника, а несколько неприятельских снарядов, или мин на свою самоуверенную голову. Но в такой ситуации приходилось хвататься даже и за такую тоненькую соломинку, как непроверенная информация. Она давала хоть и призрачную, но, всё-таки, надежду.

Решив попытаться воспользоваться этой соломинкой, мне захотелось немедленно обнаружить злополучное дерево с телефоном в дупле. Все приметы, подсказывающие, где оно находится, я хорошо помнил. И одну из них уже увидел. Это был, лежащий километрах в трёх, громадный гранитный валун. Как раз напротив него и должно было находиться дерево, в дупле которого и есть тот заветный телефонный аппарат. В сторону валуна вели и лыжни оставивших эти места финнов. Наверное, в этом месте был оборудованный проход в минных полях и проволочных заграждениях.

Правда я не знал, покинули ли финны предполье в том месте, или ещё продолжают стоять в обороне. Здесь уже была зона ответственности роты Сомова, а, значит, тем более нужно было узнать, что творится у нас на флангах. Как ни крути, а прокатиться до того дерева стóило, чтобы разведать обстановку и убедится, что телефон там действительно имеется. Хотя, если этот полевой телефон установлен, и имеется связь с финнами, то вызывать проводника прямо сейчас я не хотел. Если уж и забираться в пасть финского льва, то только ночью, всё был хоть какой-то вариант отбиться, если нас разоблачат. К тому же, нужно было серьёзно подготовиться и морально настроиться на проведение этого, смертельно опасного трюка.

Окончательно все, обдумав, я направился к своим ребятам, терпеливо ожидавших меня за темнеющим нагромождением множества спиленных деревьев. Только отъехав от своего наблюдательного пункта, я ощутил, какой сегодня морозный день. Когда мы передвигались на лыжах, это, довольно резкое понижение температуры было как-то незаметно. Только простояв четверть часа неподвижно возле дерева, я понял, насколько же стало холодно, наверное, не выше — 20 градусов. Но, делать было нечего, перемирия из-за понижения температуры никто объявлять не собирался. Генералам и политикам, сидевшим в тиши тёплых кабинетов, было глубоко наплевать на то, что в данный момент чувствует простой солдат. Главное, нужно было, чтобы начерченные ими на военных картах планы, были выполнены, а высокие амбиции удовлетворены. А что замёрзнет или погибнет при этом на одну-две тысячи человек больше, то, подумаешь, какая мелочь.

Что касается меня, то пронизывающий до самых костей холод, заставил пересмотреть своё первоначальное намерение, оставить вдоль всей полосы нашего будущего расположения всех снайперов. Зачем зря морозить людей? Для обозначения нашего присутствия, хватит и двух человек. Когда я этот вопрос начал обсуждать с Курочкиным, тот полностью поддержал моё новое решение. При этом заметил:

— Всё правильно, товарищ старший лейтенант, на хрен тут всем морозить свои задницы. Всё равно, в такой мороз ни один финн не высунет носа из тёплого бункера. Так что, снайперам, по большому счёту, ловить здесь нечего. Скорее всего, за целый день они не увидят ни одной цели. Обратно финны тоже, вряд ли, полезут. Не для этого они здесь всё бросили. Этот участок предполья для них теперь — проклятое место.

На эти слова я поделился с ним своими наблюдениями:

— Так-то оно так, но, знаешь, Ряба, я в глубине позиций финнов заметил какое- то оживление. Там, из-за холма, находящегося километрах в четырёх, выехало несколько тракторов, да и люди около них суетятся. Так что — враг не дремлет. За ним нужен глаз, да глаз. Ты прав только в том, что на расстоянии ружейной доступности нет никакого движения. Вся основная деятельность финнов скрыта за толстыми бетонными стенами и глубокими окопами. А там, даже пуля Якута бесполезна.

В ходе обсуждения, где снайперам лучше залечь, мы пришли к общему выводу — чем ближе к финским позициям, тем лучше. По крайней мере, легче будет попасть в финна, который выглянет из окопа, да и амбразуры ближайших дзотов окажутся более доступными. Обговорив всё с Рябой, я начал отдавать распоряжения двум снайперам, на которых мы оставляли здесь:

— Ну что, ребята, придётся вам тут целый день покуковать одним. Ваша задача — подобраться поближе к проволочным заграждениям и сделать там себе лёжку. Выкопайте по хорошей снежной норе, чтобы не замёрзнуть, и караульте зазевавшихся чухонцев. Мы вам оставляем по два спальных мешка и все продукты, которые у нас с собой есть. До вечера смены не ждите и не дёргайтесь. Как только мы передислоцируемся, то из миномётов и "Бофорсов" сразу же проверим финскую оборону. Тут уж вы не зевайте, финны наверняка ответят на наш огонь, а самые любопытные попытаются рассмотреть, что там творится у русских. По вам они долбить не будут — смысла нет стрелять по открытому со всех сторон месту. Вы сначала засеките все их огневые точки, а уже потом открывайте свою охоту. Если вас засекут и начнут обстреливать — разрешаю покинуть позицию и прятаться в укрытиях, в лесу. Всё ясно?

Дождавшись утвердительных возгласов, я продолжил:

— Остальным снайперам и пулемётчикам возвращаться в расположение роты. За старшего у вас будет Кукин. Ты, Серёга, передашь Шапиро, что мы с Рябой, Якутом и Шерханом остаёмся и продолжаем разведку. Нужно ещё осмотреть, нет ли финнов на наших флангах. И скажи политруку, чтобы готовил роту к передислокации. Нужно будет, как только мы появимся, тут же выступать, чтобы занять новые позиции. Всё, ребята, время пошло — разбежались!

Как только мы остались вчетвером, я приказал Рябе и Якуту произвести разведку нашего правого фланга, а потом сразу же возвращаться в расположение роты. Мы с Шерханом должны были проверить левый фланг. В нашу задачу входила проверка не только полосы ответственности нашей роты, но и участка, который должна будет занять вторая рота нашего батальона. Дополнительно, но я об этом никому не рассказывал, я надеялся найти дерево с секретным телефоном, установленном в дупле.

И действительно, в течение двадцати минут мы с Шерханом доехали до столь интересующего меня дерева. В нём, и, правда, было дупло, и там был установлен обычный полевой телефон, с вертушкой для зарядки аккумулятора. Да! Мой безумный, авантюрный план начинал обрастать необходимыми условиями для начала его реализации. Увидев этот телефон, я возбудился до неимоверности. Чтобы как-то охладить свой пыл и успокоиться, решил внимательно обследовать район предполагаемого прохода через укрепрайон. Нужно было постараться запомнить местность вдоль прохода, чтобы хоть немного ориентироваться ночью.

Буквально минут через пять, после того, как я в бинокль начал всё осматривать, километрах в трех, ну от силы в четырёх от нас я разглядел гаубичную 120-мм четырёхорудийную батарею. Меня снова прошиб холодный пот от предательского, липкого ощущения жуткого страха. Вокруг орудий суетилось довольно много людей. Не очень далеко от пушек стояли тракторные тягачи. Точно такие же я видел недалеко от холма, который находился ближе к нашему правому флангу.

— Чёрт возьми, — сверкнуло в моей голове, — это же пушки по нашу душу. Их специально пригнали на этот участок фронта, чтобы они с говном смешали весь наш батальон. Эти коварные прощелыги полностью уверены, что мы сломя голову бросимся занимать оставленные позиции, и вот тут- то наступит их звёздный час. Тяжёлыми орудиями финны просто перепохают всё это предполье до состояния огородной грядки. Тем более, все координаты блиндажей, где можно спрятаться от холода, им известны, и всё предполье на расстоянии километров семи от этого места, наверняка, пристреляно.

Было ясно, что орудия были перевезены на эти позиции совершенно недавно и пробудут здесь недолго. Ну не могли в таком серьёзном, как этот укрепрайон, находится орудия без железобетонного колпака над ними. Время жизни таких батарей исчислялось бы часами. То есть, временем, которое было нужно, чтобы подтащить к этому месту наши артиллерийские батареи, или тяжёлые миномёты. А для авиации, это была, вообще, детская цель, в первый бы заход самолётов от этих батарей осталось бы мокрое место. Значит, вывод был один — наш батальон так достал финнов, что они, любым путём, решили его уничтожить. Им необходимо было срочно поднять дух своих войск, продемонстрировав — вот, что, мол, бывает с теми, кто покусился на национального героя Финляндии.

Больше ничего не рассматривая, я сорвался с места и крикнул Шерхану:

— Наиль, ноги — в руки и, быстро сваливаем к себе в роту!

И в темпе покатил по своей же лыжне — обратно в расположение роты. Время было уже 7-55, и я боялся, что финны с минуты на минуту могут начать обстрел наших позиций. Окопы и блиндажи моей роты находились в пределах досягаемости этих крупнокалиберных орудий. Пожалуй, только расположение батальонных служб и обоза можно было назвать относительно безопасным. Всё-таки они отстояли от этих батарей больше, чем на 10 километров. Напрямик я не поехал, хотя из сектора второй роты финны тоже ушли. Посчитал, что, в конечном итоге, можно потерять больше времени, чем, если ехать окружным путём. Во-первых, дорога была неизвестная, и запросто можно было напороться на мины. А во-вторых, если ехать прямо, то мы упрёмся в боевые порядки второй роты, а там никто не знает, что это возвращаются свои. Запросто можно было нарваться на дружественный огонь. Своих снайперов я решил не снимать с места, вряд ли финны будут кидать свои чемоданы так близко, по хорошо просматриваемой территории. К тому же, присмотр за противником был нам жизненно необходим. Кто знает, что начнут делать финны после окончания обстрела? Вдруг решат снова вернуться на оставленные ранее позиции предполья.

В расположение роты я ворвался в 8-25. Не слушая докладов и рапортов, скомандовал тревогу и приказал немедленно отходить в расположение батальона. Шерхана отправил во вторую роту, к Валерке Сомову с предложением срочно отходить в том же направлении. Хорошо, что в моей роте всё уже было подготовлено для передислокации. Даже "Бофорсы" уже стояли в походном положении. Поэтому мы выступили буквально через пять минут, после моего появления в расположения роты. В 9-00 я уже входил с докладом и объяснениями в штаб батальона.

Сипович и Пителин уже знали, что финны бросили свои позиции и ушли под защиту дотов и дзотов Хотиненского укрепрайона. Появление моей роты в тылу было для них, как гром среди ясного неба. Поэтому пришлось подробно рассказать, что я видел на территории укрепрайона. Мой авторитет в глазах командования батальона был уже настолько высок, что это решение никто даже не стал оспаривать. Сипович сразу же поверил, что батальону предстоит выдержать серьёзный артиллерийский обстрел. Поэтому он тут же приказал отойти еще на два километра в тыл, к нашим бывшим позициям. Там имелось в наличии несколько прекрасных блиндажей и даже, оборудованная ещё финнами, бревенчатая баня. Весь батальон всё ещё ею пользовался.

Я на минуту выбежал из штаба, чтобы передать этот приказ Шапиро. Пока ходил, пришло чёткое понимание — нужно ковать железо, пока оно горячо, пока у начальства сохраняется обо мне очень лестное мнение. Нужно было выбить разрешение на рейд в самое нутро Хотиненского укрепрайона. Историю про телефон я решил так и не рассказывать, просто объяснить, что финны ещё не успели полностью закрыть проходы в минных полях и в проволочных заграждениях, и этой ночью есть реальная возможность, проникнуть к передовым дзотам, а, может быть, даже получится и к дотам.

Войдя обратно в штабной вагончик, я застал Сиповича, что-то горячо доказывающим в телефонную трубку. Немного послушав разговор, я понял, что наш командир батальона вызывает поддержку с воздуха. Когда он начал диктовать координаты обнаруженных мной батарей, стало ясно, самолёты будут. После телефонного разговора, настроение у Сиповича заметно улучшилось. Я воспользовался этим и доложил о своём предложении. При этом добавил, что возможность прорваться сквозь минные поля и проволочные заграждения имеется только сегодня ночью. Потом будет поздно, и придётся большей части батальона лечь замертво перед этим грозным укрепрайоном. Других вариантов просто не будет. Обсуждали это предложение мы очень недолго, все были как на иголках, нужно было, как можно быстрей отходить от возможного артиллерийского обстрела. Поэтому, когда Сипович спросил:

— А ты уверен, что получиться пролезть в это осиное гнездо? Не выйдет ли так, что тебя заманят на открытое, простреливаемое место и там разделают под орех?

Я бодро ответил:

— Уверен, товарищ капитан! Тем более, мы будем действовать ночью и, в случае чего, сможем отползти за укрытие. Всё лучше, чем под огнём, преодолевать проволочные заграждения. Тут финны, вполне вероятно, не ожидают нашего нападения, и можно будет проскочить по-тихому. А при всеобщей атаке, они будут гвоздить по переднему краю из всех стволов, и выжить при этом — весьма проблематично.

Капитан после минутного размышления принял нужное решение:

— Ладно, старлей, согласен! Ты уже всем доказал, что парень ловкий и пронырливый. Поэтому, давай, действуй! Только роту целиком в этот рейд не бери — не больше половины. Понял! Фронт оголять я не имею права. И так уже от батальона остались рожки, да ножки, а пополнения всё ещё не шлют. Всё обещают, а обещанного — три года ждут.

Чтобы моё тайное задание не обременили ещё каким-нибудь условием, я решил поскорее скрыться от глаз начальства. Поэтому вытянулся, отдал честь, и произнёс:

— Разрешите идти!

В ответ получил молчаливый кивок Сиповича, и напутственное слово Пителина:

— Давай, Юра, действуй! Ты парень везучий, может быть, действительно, из твоей затеи что-нибудь получится.

Ещё раз козырнув, я вполне довольный вышел из штабного вагончика.

Никого из моей роты уже рядом не было. Шапиро увёл людей дальше в тыл. В расположении штаба батальона творился сущий бедлам. Все суетились, бегали, что-то кричали. Чувствовалось, что вот-вот этот табор тронется с места. Шерхан ещё не прибыл из второй роты. Ждать его я не стал — не маленький, как-нибудь найдет наше расположение. В этом месте, меня уже ничто не задерживало и я, особо не торопясь, отправился в новое расположение своей роты.

В 11–00, когда я уже приблизился, к нашему лагерю, раздались первые звуки отдалённых взрывов. Это финны, как я и предполагал, начали артиллерийский обстрел. Было приятно осознавать, что эти звуки являются теперь для нас уже лишь простым сотрясением воздуха. Я просто упивался, когда представлял, сколько финнам пришлось потратить энергии, чтобы организовать для нас этот шумовой концерт. Сколько десятков тонн смертоносного металла сейчас расходуется ими для того, чтобы уничтожить укрепления, созданные своими же руками. И при этом, наибольший кайф у меня вызывало то обстоятельство, что в результате всей этой вакханалии не прольётся ни капли русской крови.

В расположении моей роты происходила примерно такая же суета, которую я видел и возле штаба батальона. Только было одно отличие — сразу ощутимый, сильный запах дыма. Это вовсю дымили полевая кухня и труба находящейся неподалёку финской бани. Бульба, пользуясь таким случаем, решил устроить банный день. Кроме этого, красноармейцы второго и третьего взвода подготавливали место для установки палаток. Это дело я сразу же прекратил, приказав им — всё, что вытащили, укладывать обратно в сани, поскольку здесь мы будем находиться очень недолго и скоро тронемся обратно. Всем командирам я предложил срочно собраться у меня в штабе. Кстати, Курочкин уже был давно в роте, они с Якутом прибыли в расположение роты ещё раньше, чем я с Шерханом. Результат их разведки был тот же, что и у нас — финнов они тоже не встретили.

Когда командиры взводов — старшина и политрук, собрались у меня в теплушке, я не стал тянуть и сразу же рассказал, что нам предстоит этой ночью. Потом предложил:

— Давайте подумаем, кого нужно взять в этот смертельно опасный рейд. От каждого из участвующих в нём будет напрямую зависеть жизнь других. Малейшая ошибка, и пули финнов буквально порвут наши тела. Нужно отобрать самых лучших и надёжных бойцов. Командир батальона разрешил задействовать для участия в этом рейде не больше половины активных штыков роты. Это 26 человек, ну, на всякий случай, возьмём ещё двух саперов. Командиры взводов идут в рейд все. За старшего, вместо меня, в роте остаётся политрук.

Шапиро обиженно вскрикнул. Я, посмотрев в его сторону, строго заявил:

— Всё, Осип, успокойся, — это решение не обсуждается.

Потом посмотрел на старшину и произнёс:

— А тебе, Бульба, опять нужно будет пошарить по своим сусекам. Так же, как в прошлый дальний рейд, нужно будет одеть людей в финское обмундирование.

Старшина, даже не думая, ответил:

— Товарищ старший лейтенант, тут, хоть убейте, но столько комплектов финского обмундирования я не найду. В наличии только 22 штуки.

— Хорошо, двадцать два, так двадцать два. Остальные шесть бойцов пойдут под видом пленных. Тарас, ну, хоть шесть пистолетов, чтобы их можно было спрятать под маскхалат, найти сможешь?

— А то! Уж этого добра — полно. Даже у красноармейцев, если посмотреть что они таскают в своих "сидорах", точно можно откопать какой-нибудь "Вальтер" с парой обойм.

Посчитав, что этот вопрос закрыт, я обратился к взводным, давать свои предложения, кто из красноармейцев идёт с нами в этот рейд. Минут десять мы утрясали список, а потом я объявил:

— Ну, всё, мужики, вопрос решён. Теперь нужно до вечера отдыхать. И, как говорится — с Богом!

На этом наше совещание закончилось. Все командиры, изрядно озабоченные предстоящими хлопотами, разошлись по своим делам. Я тоже вышел из теплушки. На улице, возле полевой кухни, заметил Шерхана. Он, как обычно, одним из первых наполнял свой котелок.

— Вот же, зараза, подумал я, — в первую очередь думает о своей утробе. Даже не дождался, когда закончится совещание, чтобы доложить о выполнении своего задания. Сразу же, как только начали выдавать пайку, побежал наполнять свой бездонный котелок. И, наверняка, намерен повторить этот заход, когда я сяду обедать. Как же в него столько влезает. Не желудок, а просто бездонная бочка какая-то. Странно, что он до сих пор не разжирел? Но обо всём этом я думал безо всякой злости и досады. Наоборот, я, где то, даже весело восхищался этими способностями Шерхана, что называется — "в здоровом теле — здоровый дух".

Тем временем, этот, как-то уже полюбившийся мне прощелыга, наполнив свой котелок, повернулся и, наконец, заметил своего командира роты. Ничуть не смутившись, он с полным котелком направился ко мне. Подойдя, вмиг изобразил на своей лукавой физиономии подобострастную улыбку и произнёс:

— Смотрите, товарищ старший лейтенант, как я угадал. Только вы закончили ваше совещание, а тут вам сразу и горячий борщок. Я чуток его отхлебнул — вещь потрясающая.

— Вот, жулик, — про себя усмехнулся я, — думаешь, я не возьму этот котелок, побрезгую тем, что ты оттуда отхлебнул. Ну, уж нет, не побрезгую, специально возьму и всё сожру. И посмеюсь над тем, как ты будешь выкручиваться. Во что ты, интересно, наберёшь себе этого супчику, мой-то котелок лежит в теплушке. Ха-ха-ха!

Представляя, с весёлым злорадством, дальнейшее развитие этой ситуации, я протянул руку и взял котелок. Сказал: — Спасибо тебе, мой верный Санчо Пансо, — повернулся и прошёл в свою теплушку. У самой двери крикнул Наилю:

— Минут через десять зайди, доложишь мне результаты своей поездки во вторую роту.

Попав внутрь помещения и закрыв дверь, я от души рассмеялся, представив себе, какая сейчас должна быть физиономия у Шерхана. Потом уселся за стол, достал ложку и начал с наслаждением поглощать горячий, наваристый борщ, про себя нахваливая поваров, приготовивших такую вкуснятину. После того, как я полностью подчистил котелок, мой взгляд, остановился на инициалах, выцарапанных на боковине этой жестянки. Там отчётливо читалось ЮЧ — это были мои инициалы. Вот если бы Шерхан сейчас увидел мою физиономию, он бы неделю смеялся до упаду.

Мои, последовавшие за этим, самобичевание и досаду за недоверие к людям прервал сам виновник этого фиаско — Шерхан. Он, смешно отдуваясь от только что усвоенной, судя по всему, весьма изрядной доли борща, зашел доложить мне о результатах посещении второй роты. Я, под впечатлением от всех тех, не совсем чистых мыслей про этого прекрасного парня, которые только что пролетели в моей голове, внимательно его выслушал. И, против обыкновения, не вставил ни одного язвительного замечания. Потом посвятил его в подробности нашего очередное задания и предложил помочь ему подготовить к боевым действиям его автомат. Закончив профилактические работы с обоими автоматами, продолжая осыпать Шерхана любезностями, теперь уже предложил ему пойти в первый, командирский заход в баню. Когда в ней самый хороший, сухой пар. Перед этим, как раз, зашёл Бульба и доложил, что баня прогрета, и можно идти мыться.

После бани я ещё раз обошел, все подразделения и узнал, как идёт подготовка к рейду. Всё шло вроде бы по плану, никаких сбоев не было. Для ребят, которые уходили в рейд, были уже подготовлены места для отдыха в трёх финских блиндажах. Остальные, всё, то время, пока мы отсыпаемся, должны были тесниться в одном тёплом блиндаже и охранять наш сон. Со мной в этот рейд шли самые лучшие бойцы из всех трёх взводов. Кроме этого, из огневого взвода я брал двух наводчиков "Бофорсов". У меня была идея, если всё пойдёт хорошо, то тогда можно будет захватить какой-нибудь дот и его орудием немножко пострелять по позициям финнов. Не всё же этим гадам, сидеть под бетонными колпаками и безнаказанно расстреливать беззащитную русскую пехоту.

Убедившись, что в роте всё нормально, я со спокойным сердцем пошёл в свою теплушку. Там Шерхан уже подготовил постели и вскипятил чайник. Попив с ним чаю, мы завалились спать. Продолжающиеся раздаваться в отдалении взрывы снарядов, нисколько не мешали нашему хорошему настроению и спокойному сну