Глава десятая
Путешествуя пешком, обычный человек шагает со средней скоростью четыре-пять километров в час. Особенно если туфли не жмут, руки и плечи не оттягивает кладь, а небо над головой чистое и прозрачное аж до самого донышка. А если солнце прикрылось от летнего зноя облачным флером, и совсем не жарко, двигать можно еще быстрее. Дышится легко, привольно. Закроешь глаза и будто плывешь над землей в легком мареве дурманящих запахов, стрекотанья кузнечиков и высокого перезвона простодушных жаворонков. Благостно на душе, и в радость такая дорога… Даже не скатертью стелется она, а самодвижущимся эскалатором. Ноги сами выбирают шаг, и уже никакое расстояние не страшит путника, тем более что идти-то ему всего ничего — вот он, горизонт, рукой подать.
Разведгруппа могла бы двигаться гораздо быстрее обычного путника, но не получается. И не потому, что на ногах у диверсантов вместо удобных туфель тяжелые сапоги, или у бойцов плохая физическая подготовка. Они вынуждены таиться, выбирать самые неприметные, а значит — непроторенные тропки. Молниеносные броски и перебежки чередуются с длительной, порой — многочасовой неподвижностью. А время поджимает! За спиной непрерывно грохочет, словно там растянулась на многие километры переполненная товарняками железная дорога, и в небе, вместо беззаботного щебетанья птиц, слышится нарастающий гул авиационных двигателей.
Наши… «пешки». Идут неторопливо, уверенно, целеустремленно. Но вот к их ровному гудению примешивается другой, более хриплый и хищный рев. Со стороны солнца на стайку бомбардировщиков бросаются четыре сухопарые, быстрокрылые тени. Надсадно кашляют авиационные пушки, захлебываются скороговоркой пулеметы. Мимо!..
«Худые» проскакивают вниз и начинают спешно разворачиваться, пытаясь зайти ставшим вдруг такими неповоротливыми и медлительными «пешкам» в хвост. Но им навстречу скользит чуть отставшая шестерка «мигов» из группы прикрытия. Это уже не беззащитная добыча. Эти остроклювые «птички» и сами готовы выдрать хвост зазевавшемуся стервятнику.
Героям люфтваффе возможности краснозвездных истребителей очень хорошо известны, и четверка «мессеров» торопливо, ревя моторами на форсаже, уходит прочь, уклоняясь от неравного боя, бессильно ругаясь в эфир и скрипя зубами. Наверняка вспоминая свою былую безнаказанность и полное господство в небе первых лет войны. Но сейчас не сорок первый. Улетай, ощипанное воронье, недолго вам каркать осталось. Уж недалече треклятое гнездовье…
И словно нет больше тяжести вещмешка и автомата за спиной, словно не сапоги, а балетки на ногах. Шаг у разведчиков становится упругим, широким, по-волчьи скользящим. Хотя куда там серому. Нет, так идет не зверь, а охотник за волчьей шкурой. Ловкий, бесстрашный и удачливый.
Большой поселок или маленький городок Дубовицы возник перед группой ближе к вечеру.
Поднимающийся на поросшую молодыми елками возвышенность, в ста шагах впереди основной группы, капитан Пивоваренко, взобравшись на вершину, раздвинул ветки и тут же резко присел. Потом развернулся лицом к остальным и просигналил жестами: «Внимание! Всем стоп! Командир ко мне!»
Десантник не поднимал тревоги, поэтому Корнеев, не теряя времени на предосторожность, быстро взбежал на холм.
Низкорослые, вровень с человеком, пушистые зеленые деревца давали отличное прикрытие, и в то же время не загораживали обзор. Поселок в низине, распоротой по диагонали неширокой речкой, лежал перед глазами, как тренировочный макет. Отличаясь от учебного ящика исключительно самодвижущимися фигурками людей, животных и жилым гомоном. Среди которого больше всего выделялся сварливый гогот плещущихся в реке множества гусиных стаек.
«Если хозяева их не загоняют на ночь, скрытно форсировать речку будет очень затруднительно. Эта сволочная птица не только римлян охранять берется…» — мимолетом подумал Корнеев, но задерживаться на этой мысли не стал. Прежде предстояло решать другие проблемы. И майор продолжил осмотр поселка.
Немногим больше двух сотен добротных, выбеленных известью одно- и полутораэтажных домов под черепицей, просторные дворы с хозяйственными строениями и пристройками. С южной стороны к подворьям, в обязательном порядке огражденные низким штакетником, примыкали сады в дюжину-полторы стволов и небольшие виноградники.
Две главные улицы, достаточно широкие, чтоб разминуться груженым машинам или телегам, пересекались на противоположной стороне реки, образуя в месте скрещения небольшую площадь с обязательным памятником. И только одна улица, добравшись до воды, длинным щупальцем перекидывалась через каменный мост на восточный берег, превращаясь в широкую магистраль, пересекающую поселок с востока на запад. Не забыв прихватить с собой еще полсотни домов и построек. Растыкав их главным образом вдоль подножья нависающей над дорогой скалы. Той самой, на вершине которой вечным часовым застыла каменная сторожевая башня. «Объект № 1»…
У моста из мешков с песком оборудованы пулеметные гнезда, а чуть в стороне указательными пальцами целились в небо замаскированные под кусты ивняка 37-миллиметровые спаренные зенитные пушки. По две с каждой стороны. Вдоль полотна моста, поглаживая рукой высокие перила и сплевывая в воду, лениво прохаживался часовой.
Прожекторных установок Корнеев не заметил, но если были зенитки, то и без освещения мост немцы не могли оставить. «Ordnung über Alles!»
От того холма, куда вышла разведгруппа, до башни оставалось примерно около двух километров. И при еще по-летнему ярком солнечном свете старинное блекло-серое здание можно было разглядывать в мельчайших подробностях, даже без бинокля. Особенно хорошо выделялась на фоне зеленовато-желтых холмов ведущая к ней новая дорога. Черная, как не запылившийся эсэсовский мундир. Она показывалась из-за противоположного склона, в половине высоты холма, охватывала его пологим полукольцом и исчезала под створкой закрытых наглухо ворот каменной ограды. Более всего напоминая сейчас Корнееву жирного ужа, выползающего из трещины в боку разбитого кувшина.
— Словно в сказке о прекрасной принцессе и злом драконе, — хмыкнул Пивоваренко. — Плачет красна девица у окошка, доброго молодца дожидаясь. И стережет ее…
— Охраны-то как раз и не видать совсем… — проворчал Корнеев. — Странно это… Олег, распорядись: всем отдыхать. А сюда давай наших саперов. Пусть поглядят капитаны… Авось присоветуют что дельное? Надеюсь, они не только ломать, но и строить умеют.
Пивоваренко улыбнулся, давая понять, что оценил командирскую шутку, и стал спускаться вниз. Корнеев тем временем продолжил разглядывать поселок.
Даже если б он специально выбирал место для рекогносцировки, то более удачную позицию для скрытного наблюдения отыскать было бы затруднительно. Странно, что здешний комендант оставил близлежащую к поселку возвышенность без присмотра. Что это? Бездарность старшего офицера, тыловое легкомыслие или очередной штрих в сложной игре, затеянной немецкой контрразведкой? М-да, товарищ майор, верно говорят: «Знал бы прикуп — жил бы в Сочи…»
— Товарищ командир, по вашему приказанию…
— Тихо, — приложил палец к губам Корнеев. — В предвечернее время звуки далеко слышны… — потом протянул бинокль Петрову. — Ну-ка, товарищи саперы, взгляните на эту башенку со всей внимательностью, пока окончательно не стемнело. Может, что интересное заметите? Меня интересуют ваши соображения как специалистов-строителей.
— Извини, командир, — не принял бинокль Петров. — Я в саперы после Ленинградского химико-технологического института попал. Если что взорвать или разминировать надо, сделаю. Не будет чем, из навоза взрывчатку сооружу. А по строительной части — это не ко мне.
— Зато ко мне… — протянул руку Вартан. — Давай полюбопытствуем, что тут у нас образовалось? Так-так-так… Интересно. Очень интересно.
— А точнее? — напомнил саперу о своем присутствии Корнеев.
Ованесян опустил бинокль и повернулся к командиру.
— Сторожевая башня, примерно шестнадцатый век. Длительное время использовалась как водонапорная башня. С недавних пор она переоборудована под хранилище либо ядохимикатов, либо взрывчатых веществ.
— Из чего сие умозаключение следует? — усомнился Корнеев.
— Прошлое — из местоположения башни и куска обрезанной трубы. Вон она, блестит… — объяснил Вартан. — Нынешнее — я предполагаю, глядя на новенькие решетки в бойницах, расширенных для лучшего освещения. Плюс — реставрированная каменная ограда. А еще — специально перестроенный, с целью усиления вентиляции, дымоход.
— Неужели склад? — потер переносицу Николай. — Вот так, сразу, прямиком на него вышли?
— Сомневаюсь… — отрицательно помотал головой сапер. — Гляди сам, командир. Стена вокруг башни мощная, но невысокая. Ее не то что перелезть — перепрыгнуть можно, а фрицы поверху даже проволоку протянуть не озаботились. Асфальт не вчера уложили, а он все еще чернее антрацита. Значит, пользуются этой дорогой очень редко. Пыль колесами не взбита. Но даже не это главное — почему после проведения ремонтных работ и всех реконструкций арка ворот старинная осталась? А у нее же высота специально рассчитана средневековыми зодчими на то, чтобы всаднику пригибаться приходилось. По одной теории: волей-неволей склоняя голову перед хозяевами, по другой — чтоб защитникам удобнее врага по шее рубить было. Впрочем, важен не исторический ракурс, а то, что под ней грузовая машина во двор никак не проедет.
— Выходит, что никаких габаритных грузов фрицы здесь хранить не планировали? Так, по-твоему, что ли?
— Я могу только предполагать… — пожал плечами сапер. — Но так складываются факты.
— Интересно, — задумчиво потер подбородок Корнеев. — Думаешь, что и дорога, и все прочее лишь бутафория? Обманка?
— Уверенности стопроцентной нет, но опираясь на логику… — еще раз пожал плечами Вартан. — И даже если бы не эти мелочи, все равно ни один грамотный строитель не стал бы использовать здание средневековой башни в каких-либо действительно важных целях.
— Не понял? — заинтересовался Николай.
— Условия эксплуатации изменились. В давние времена какая главная задача ставилась перед фортификационными сооружениями? Господство над местностью. Хоть на песке, но повыше… А почему? — И не дожидаясь ответа, объяснил: — Мощной взрывчатки не было. А сегодня любая бомбежка, даже не слишком прицельная, уничтожит такое сооружение в пух и прах. Вон пусть Виктор скажет, сколько ему понадобится зарядов, чтоб все это средневековое великолепие с горки спустить?
— Разрушить или сохранить в целости? — деловито уточнил Петров, приставляя к глазам бинокль.
— Чтоб камня на камне не осталось.
— Ерунда. Два заряда. Горка сплошь известняк да сланец. Там, кстати, уже и трещина подходящая виднеется. Кувыркнется башня как миленькая. Никто и выскочить не успеет.
— Годится, — одобрил Корнеев. — Как окончательно стемнеет, заложите заряды. На всякий пожарный случай. Возможно, перед уходом нам понадобится громко дверью хлопнуть. И все-таки странно, что в башне совсем никакой охраны не видно.
— Может, солдаты внутри сидят? И за периметром из окон наблюдают. Чего зря по двору мотаться, коль у них вся округа как на ладони. Любого проверяющего издали заметят. Башня не зря сторожевой названа. Да и не опасаются особо. Здешние тыловики о партизанах, наверно, только из рассказов побывавших на Восточном фронте знают. Ага, а вот и подтверждение.
— Возможно, возможно… — не дал себя окончательно убедить Корнеев, хотя именно в это время на одном из верхних окон башни уютно замерцал желтоватый свет керосиновой лампы. Потом хитро ухмыляясь, взглянул на саперов. — Говоришь, проверяющего издалека заметят?.. Ну ну.
— Задумали что-то, товарищ майор? — загорелись глаза у Петрова. — Разрешите и мне с вами.
— Не торопись, подождем первой ночной смены караула, — охладил его пыл Корнеев. — А там и поглядим. Есть кое-какая мыслишка. Зря мы, что ли, в немецкие мундиры вырядились? Только, чтоб затея удалась, нужна ваша помощь.
— Что именно? — подались оба сапера к командиру.
— Как думаете, между башней и комендатурой связь поддерживается?
— Скорее всего.
— А надо, чтоб ее не было. Как только время смены караулов минует, так и оборвать. Сможете найти провод в темноте?
— Чего его искать, — хмыкнул Ованесян. — Кратчайшее расстояние между двумя точками — прямая линия. В нашем случае — это труба водопровода. Не зря же ее хозяйственные немцы обрезать обрезали, а демонтировать не стали. Замкну провод на металл трубы и всего делов. Связь останется, но с такими жуткими помехами, что говорящий сам себя не поймет. И все как бы случайно.
— Отлично, — одобрил предложение сапера Корнеев. — Так даже лучше… Действуйте. Заодно и фугасы установите. Только не взорвите преждевременно. Хотя, если задуматься: ворваться во вражеский населенный пункт верхом на средневековой башне — в этом, товарищи офицеры, есть что-то оригинальное…
* * *
Проводив взглядами спины удаляющихся товарищей, вошедших в состав «Призрака-один», группа Малышева спустилась по крутому склону в овраг и по его дну, старательно заметая следы, щедро посыпая землю махоркой, чтоб отбить нюх немецким овчаркам, отвернула на север. Южнее и западнее, там, куда отправились их товарищи, начинались просторные, чуть холмистые нивы, — и между колосящимися на них, невысокими, спелыми хлебами могли укрыться только зайцы и перепелки. Зато севернее песчаного карьера — жирные торфяные болота примыкали вплотную к большому лесному массиву.
Правее, примерно в полукилометре от места дневки группы, деловито перекликалась множеством голосов, гудела моторами, лязгала железом траков и стучала деревянными бортами грузовиков прифронтовая дорога. А еще дальше, за лесом, степенно, как уходящая гроза, выводила басовитые ноты персональной партитуры передовая. Там, у горизонта, что-то непрерывно ухало, взрывалось, полыхало, — но без надрывного свиста и воя, слышимого вблизи, казалось совсем не страшным и даже привычным. Тогда как редкие, короткие периоды затишья вызывали в душе фронтовиков неосознанную тревогу. Так машинист локомотива, передав управление помощнику, безмятежно спит под перестук колес и ворчание двигателя, но мгновенно просыпается при каждом торможении или остановке поезда.
Преодолев быстрыми перебежками открытое пространство торфяников, благо между небольшими болотцами местными жителями было протоптано множество тропок, — группа Малышева нырнула в тень деревьев.
— Я что-то не пойму, это лес или парк? — не удержалась от вопроса Оля Гордеева, удивленно поглядывая вокруг.
Лес и в самом деле мало походил на более привычные взгляду родные русские чащи. В иных колхозах кукуруза или подсолнух росли не так ровно и равномерно, как здешние деревья. Ни кустарника, ни подлеска, ни хворосту. Только аккуратно очищенные от старых веток, на высоту человеческого роста, словно под линейку высаженные дубы, грабы, липы и редкие березы.
Девушка даже внимательнее поглядела под ноги, ожидая увидеть вместо травы и опавшей листвы — песок и толченый кирпич.
— Лес, младший сержант, лес… — чуть строже, чем требовалось, подтвердил капитан Малышев.
Радистка была так соблазнительно женственна, что офицер не решался перейти с ней на дружеский тон. Опасаясь незаметно для самого себя перешагнуть тот едва заметный рубеж, где заканчивается фронтовое приятельство и начинается банальное ухаживание. Тем более что подобная фамильярность стала бы прямым оскорблением погибшей жене и их так и не родившемуся ребенку.
— А что же он тогда такой… — Ольга замялась, подбирая нужное слово. — Не настоящий.
— Ты хотела сказать: слишком ухоженный?
— Ну да. Это ж сколько труда приложено, чтоб такой порядок навести? А главное — зачем? Грибов больше вырастет, что ли? Заняться фрицам нечем, или… — Она помолчала чуток, а потом продолжила скороговоркой, потемнев глазами и задыхаясь от возмущения: — Я поняла, товарищи! Это проклятые фашисты над нашими пленными так издевались, верно? Заставляли людей выполнять совершенно бесполезную работу.
— Нет, дочка, — успокоил ее Степаныч. — Все гораздо проще и жестче. Иные края — иные порядки. Я немного пожил возле западной границы, успел понять. Деловая древесина здесь очень дорогая. Поэтому каждый хозяин ухаживает за своим участком, как за садом. Ни одного деревца зря не срубит…
— У них что, и лес у каждого свой?
— Не лес, нет, — усмехнулся Семеняк. — Только небольшой участок. Пара-тройка моргов… Морг — это не покойницкая, — поспешил объяснить, видя возрастающее недоумение на лице девушки. — Мера площади такая. Чуть меньше половины нашего гектара. Общее здесь только небо над головой. А все остальное — порознь. Каждый на себя тащит, в свою норку. Хотя какой-нибудь настоящий пан наверняка гораздо большим куском лесных угодий владеет. Но там такого порядка уже не увидишь. Пану хворост без надобности. В его каминах уж точно цельными поленьями топят.
— И одного собранного хворосту на весь год хватает? — пуще прежнего удивилась Ольга, хорошо зная, какая уйма дров нужна, чтоб на семью еду приготовить. А тем более в зимнюю стужу — избу обогреть.
— Нет, хворост только на растопку. А так они торф заготавливают, — продолжил походный ликбез старшина. — Вот мы болотца проходили. Небось заприметила: кучки из земляных кирпичиков вдоль тропок навалены? Это и есть здешнее главное топливо. Вроде сушеного кизяка…
— Ужас, — поморщилась девушка. — До чего проклятый капитализм людей довел: землю жечь в очаге приходится…
— Разговорчики! — шикнул на обоих Малышев. — Лучше ближе к деревьям прижимайтесь да по сторонам поглядывайте. А то мы в этих аллеях видны, как на плацу. На километры во все стороны простреливается…
— Куда дальше путь держим, командир? — задал вопрос Телегин, шедший впереди группы. — Продолжаем уходить из зоны возможного охвата или уже можем поворачивать на запад?
— Думаю, можно. Поскольку немцы не знают о нас, то и искать не будут. На северо-западе, примерно в двух километрах отсюда, — Малышев открыл планшет и бросил взгляд на карту, — отмечена продолговатая плешь. Надо проверить ее пригодность.
— Под аэродром? Не далековато от главной цели? — усомнился Кузьмич, тоже посматривая на карту. — Двадцать километров до точки «Д». В случае чего ни десант к нам на помощь вовремя не поспеет, ни мы сами к самолетам не добежим.
— Это, извини, как вопрос встанет, — не согласился с товарищем ефрейтор Семеняк. — Вот помню, у нас в колхозе, аккурат перед самой войной, случай был. Племенной бык отвязался. Хороший бугай, тонну двести с гаком весил. И что важно: к себе только зоотехника Василия подпускал, — тот его с теленка вырастил. Ну так вот… Воскресный день. Рядом с фермой, на выгоне, футбольный матч. Все, как обычно: шум, гам, свист… Очевидно, и быку стало любопытно. А команды играли, как сейчас помню: наш «Вымпел» — синие трусы и красные майки, а команда гостей «Заря» — белые майки и красные трусы. Сам понимаешь, что такого безобразия ни один порядочный бык безнаказанно оставить не мог. И, не обращая внимания на зрителей, эта гора мышц, вооруженная парой рогов, бросилась гонять игроков по всему стадиону. Благо спортсменов было слишком много, и он не мог сосредоточиться на ком-то конкретном… — под сдерживаемые смешки товарищей Степаныч мечтательно улыбнулся, припоминая веселые моменты прошлой, мирной жизни.
— К чему я, собственно… — закруглился Семеняк. — Рядом с футбольным полем речка протекала. Не слишком широкая, метра четыре. Так многие, не только спортсмены, но и болельщики, перепрыгивали ее с ходу, даже не заметив. Тем, кстати, и спаслись, — не захотел бык в прохладную водицу лезть. А чуть позже и зоотехник подоспел, увел в хлев разбушевавшуюся скотину.
— Подмечено верно, хоть и слишком многословно, — поддержал ефрейтора Малышев. — Наша задача осмотреть все подходящие места, а уж какое из них использовать, позже решим. Группа, слушай мою команду! Двигаемся в прежнем порядке. Дистанция — пять метров. Шагом марш. Я — замыкающий… Отставить!
Последнюю команду Андрей отдал таким свистящим шепотом, что вся группа буквально замерла, спешно шагнув в сторону, под защиту деревьев и настороженно оборачивая лица к командиру.
— Собаки лают… — объяснил кратко Малышев, указывая рукой примерное направление. — Всем слушать.
Мгновения тревожного ожидания, казалось, потянулись в бесконечность. Где-то вдалеке ухали взрывы авиационных бомб. Сзади, едва различимый из-за расстояния, захлебываясь строчил немецкий «машингвер». Но все эти привычные звуки войны не интересовали разведчиков. И вот сквозь ставший невыносимо громким гомон прифронтовой дороги до слуха донесся отчетливый, двухголосый лай. И не какой-нибудь случайный пустобрех разбуженного пинком пса, а задорный, яростный лай ищеек, идущих по свежему следу.
Вроде бы все стало понятно и надо уходить, но разведчики даже не пошевелились.
Самая неопытная среди них младший сержант Гордеева непонимающе переводила взгляд с одного напряженного лица на другое, хотела что-то спросить, но заметивший движение ее губ ефрейтор Телегин строго поднес палец ко рту, и девушка послушно промолчала. Она еще не знала, что важен не столько сам лай (мало ли из-за чего вражеские сторожевые псы могли поднять тревогу), сколько динамика его развития. Вектор перемещения.
И вот притихшие собаки опять залаяли. Нетерпеливо, раздраженно, обиженно и… как будто на том же отдалении.
— Овчарки? — ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Малышев.
— Определенно сказать затрудняюсь, — ответил старшина Телегин. — Но что не лайки — точно.
— Это хорошо, это, прямо скажем, дорогие товарищи, просто здорово… — облегченно переведя дыхание, произнес капитан. — А ведь прав наш командир, прав!.. И полковник Стеклов, похоже, опять угадал. Впрочем, как и всегда. Играют с нами фрицы. Ну ну, гансики, балуйте. Вот теперь поглядим, чей туз последним козырнет. Группа, продолжать движение.
— Я совершенно ничего не понимаю, — Оля оглянулась на несущего следом за ней рацию капитана Колесникова. Но летчик на ее вопросительный взгляд только плечами пожал. Как и девушка, воздушный ас был совершенно несведущ в тайнах и хитростях диверсантов. Тогда Гордеева чуть прибавила шагу и приблизилась к идущему впереди нее ефрейтору Семеняку, на расстояние, достаточное для тихого разговора.
— Игорь Степанович, хоть ты объясни.
— Что именно? — не оборачиваясь и не сбиваясь с шага, уточнил ефрейтор.
— С чего капитан взял, что фрицы с нами играют? И почему это хорошо?
— Лай не приближается. Собак придержали. А зачем преследователям останавливаться, если б они по-настоящему диверсантов ловили? Значит, так задумано. Немцы дают группе работать, но при этом торопят, подгоняют.
— Для чего?
— Психология, дочка. Хотят напугать, чтобы мы занервничали, заторопились. Чтоб особенно не приглядывались. Чтобы второпях что-то важное для них не приметили или не успели толком рассмотреть. Вот и вся их фрицевская хитрость и подлость. Одним словом, слабину ищут, на нервы действуют…
— А чем хорошо, что по следу группы идут овчарки, а не лайки? — не унималась Гордеева.
— Любая овчарка — отличный сторож и охранник. Но эта порода веками обучена противостоять противнику крупному, тяжелому, оставляющему четкие следы, — и идет она за ним преимущественно по земле. А охотничьи собаки больше работают верхним чутьем. К примеру, нашу сибирскую лайку, натасканную выставлять под выстрел белок, никакая махорка не сбила бы со следа. Тогда как овчарку может. Значит, фрицы не поймут, что мы разделились, и в их ловушке оказалась только часть группы. Собственно, чего наши отцы-командиры и добивались. Теперь поняла, любопытная Варвара?
Ответить Оля не успела.
— Ефрейтор Семеняк, младший сержант Гордеева, прекратить разговоры! Соблюдать интервал. Группа, дистанция полтора километра. Бегом марш…
