Глава 10
Аккас

Владелец гончарного эргастерия Гераклед пребывал в смущенном состоянии духа. К нему пришел его приятель Мегасфен, и они поправляли здоровье добрым вином. Три дня и три ночи празднования Дионисия совсем лишили их сил. Конечно, в Афинах праздник длился в два раза дольше, но где Афины, а где Гелон, в котором они жили? В городе даже нет приличного театра, да и актеры так себе. Провинция…

Хотя первый день Дионисий городской магистрат организовал на вполне достойном уровне. Гераклед считал себя главным действующим лицом в процессии, которая носила по улицам Гелона статую Диониса. Все дело в том, что статую делали и расписывали в эргастерии Геракледа, и это было великой честью для ее владельца и признанием его больших заслуг в гончарном деле.

На агору, где горел яркий огонь у алтаря Двенадцати богов, процессия прибыла ближе к вечеру. Сначала юноши, переодетые менадами, устроили танцы вокруг жертвенников, затем все начали петь священные песни, а после этого представления началась самая долгожданная и приятная часть праздника – жертвоприношение и пир, продолжавшийся трое суток, на котором съели всех жертвенных животных и выпили неисчислимое количество амфор вина.

Это Гераклед мог утверждать с полным на то основанием: он лично пытался сосчитать пустую посуду, но все время сбивался со счета и начинал сначала. И считал он не потому, что получил такое задание от магистрата, а по той причине, что искал на амфорах клейма своего эргастерия. С какой стати ему стукнула в голову эта блажь, он так до сих пор и не понял.

– Однако неплохо мы погуляли, – сказал Мегасфен, осторожно прикасаясь к ободранной скуле. – Вот убей меня, не помню, где я мог так неудачно приземлиться? А все будины. Что с них возьмешь: варвары, они и есть варвары. Какой идиот пьет вино неразбавленным?! А они пьют. И я с ними пил. Потому как не мог отказаться. Гераклед, ну почему у меня такой слабый характер? Я как воск – лепи с меня, что хочешь.

– Я тоже хорош гусь, – сумрачно ответил Гераклед. – Очнулся только утром в объятиях какой-то незнакомой женщины. Оно вроде на празднике Дионисий и невозбранны такие приключения, но что скажет моя Меланта, если узнает?

– Если узнает… А почему она должна узнать? Если ты, конечно, сам не проболтаешься.

– Да я лучше язык себе отрежу! Она у меня и так не мед, а если еще и это… О-о, боги! – простонал Гераклед, хватаясь за голову. – Такое впечатление, что мою башку использовали в качестве тимпана и били по ней колотушкой целую ночь.

– Мой тебе совет – выпей неразбавленного вина, – рассудительно сказал Мегасфен. – Уж оно-то точно тебя вылечит. Все-таки варвары кое-что смыслят в выпивке, что ни говори.

– Ты хоть замечаешь, что мы пьем?

– Какая разница? Лишь бы наступило облегчение. Но винцо приятное на вкус, только немного сладковатое.

– Это выдержанное кипрское, настоянное на вяленом винограде! Ему цены нет! Я держу его только для друзей. Оно крепче хиосского вина в два раза. Мне сейчас достаточно одной чаши неразбавленного кипрского, и я опять что-нибудь натворю.

– Тогда выпей полчаши. И потом, ведь я рядом. А после серьезного возлияния я никогда не пьянею.

– Помнится, точно так ты говорил в прошлый раз. И что из этого вышло?

– Ну, иногда и у меня бывают промашки… Но с другой стороны, имеем право мы, большие труженики, уважаемые граждане славного города Гелона, хорошо отдохнуть и повеселиться?

– Имеем, – согласно кивнул Гераклед. – Но не до такой же степени.

– Что ты распереживался? Ведь все обошлось наилучшим образом. Городская стража доставила тебя домой на руках, как младенца. О чем это говорит? Уважают тебя горожане, Гераклед, очень уважают. У тебя самый большой гончарный эргастерий! Мне до тебя как до неба, буду откровенен. А какие изделия выходят из рук твоего мастера Аккаса! Повезло тебе с мастером… Где ты его нашел?

– Сам прибился. Он миксэллин. Но руки золотые.

– Это точно. Однако каким бы он ни был великим мастером, а клейма на его изделиях стоят твои. И потом, у тебя есть еще несколько мастеров не хуже Аккаса. А кто их собрал, кто дело затеял? Ты! Гераклед, говорю тебе – ты лучший из нас! Клянусь всеми богами олимпийскими!

– Ну, это ты немного загнул… – смутился Гераклед и поторопился перевести разговор на другую тему: – Что ж, последую твоему совету – выпью неразбавленного кипрского… полчаши.

– Не обижай Диониса, выпей лучше полную чашу.

– Что ж, пожалуй, ты прав. Подскифь!

Вазописец Аккас заканчивал роспись амфоры. Он изобразил Диониса и двух менад в обнимку друг с дружкой. Дионис был с киликом, а одна из менад держала в руках зайца за уши. Заяц у жителей Гелона (да и у всех племен скифской равнины) считался своего рода живым талисманом, приносящим в дом благополучие, а в делах – удачу. Аккас сидел возле большого, распахнутого окна, которое выходило на одну из городских площадей. Для работы ему нужно было много света, а полутемные помещения эргастерия, где ему приходилось работать в зимнее время при свете коптилок, не способствовали творчеству.

Аккас работал, как могло показаться со стороны, не отрываясь, но его быстрые глаза смотрели не только за движением кисти, но и внимательно изучали каждого прохожего. Он словно ждал кого-то. Неожиданно кисть в его руках замерла, и он словно превратился в изваяние. Только глаза и остались живыми на его закаменевшем лице; они, не отрываясь, смотрели на воина, явно не местного жителя, который не спеша шел по площади.

Он был в коричневой кожаной куртке, из-под которой выглядывала белая рубаха с вышивкой красными и черными нитками, и в кожаных штанах, заправленных в высокие сапоги. Уже по одному этому можно было с уверенностью сказать, что воин этот – не скифского племени. Кроме того, удивление вызывали два меча, гораздо длиннее привычных для скифской равнины акинаков. Они висели у пояса, но не широкого боевого, с приклепанными к нему металлическими пластинами, которые несколько стесняли движения, а узкого, украшенного серебряными чеканными бляшками и подвесками-оберегами. А еще воин не имел горита с луком; для скифа, прирожденного стрелка, это было просто невозможным. Да и нож находился не там, где обычно, – у пояса, а торчал за правым голенищем. Из левого голенища выглядывала боевая нагайка с металлическими наконечниками. Опытная рука могла такой нагайкой сломать хребет пантере или волку и оглушить противника.

Увидев Аккаса, воин подошел к эргастерию и спросил на довольно сносном эллинском языке:

– Не подскажешь, любезнейший, где можно купить нужные предметы из керамики для жертвоприношения?

Под «нужными предметами» подразумевалась игрушечная керамическая тележка, на которую укладывали круглые глиняные хлебцы, так называемые «зерна счастья» в виде зерен злаков и семян бобовых растений, слепленных из глины, керамический черпачок, которым лили воду, чтобы вызвать дождь, модель рала и прочие принадлежности земледельца. С помощью этих предметов люди пытались выпросить у богов хороший урожай, который был основой их благополучия.

Но, скорее всего, воину нужны были несколько иные жертвенные предметы – разнообразное оружие, лошадки и доспехи. Их тоже делали из глины, но в гораздо меньших количествах, нежели орудия пахаря. Ведь жители Гелона не отличались воинственностью, и сам город не имел постоянного войска, только немногочисленную стражу. Но это не означало, что они не умели пользоваться оружием. Когда было необходимо, город выставлял многочисленное ополчение, где главную роль играла закованная в железо конница будинов.

– Чего проще, – несколько напряженно ответил Аккас. – Пройди немного дальше, и там найдешь лавку нашего господина Геракледа. Там есть все, что необходимо для жертвенного обряда, и даже больше.

– Благодарю, мастер, – ответил воин, заметив, что Аккас занимается росписью амфоры; а затем в восхищении воскликнул: – Какая красота! Такую амфору и в самой Элладе не сыщешь.

– Мне приятно слышать твою похвалу, воин, но среди мастеров-вазописцев Гелона есть немало тех, кто работает не хуже, чем я.

– Скромность украшает человека. – Воин наклонил голову, что должно было изображать поклон. – Но коль уж мы завели речь о вазописцах, ты, случаем, не знаком с мастером Деметрием? Он жил в Ольвии, но говорят, что перебрался в Гелон.

– Увы. Я был знаком с одним из ольвийских мастеров-вазописцев, но его звали Зенон.

Воин широко улыбнулся и издал тихий горловой звук, похожий на волчье рычанье. Аккас облегченно вздохнул и расслабился. Все условные слова сказаны правильно, а волчий рык, это вообще как подпись на вазе известного мастера.

– Приветствую тебя, брат, – сказал он голосом, в котором звучало волнение.

– И я тебя приветствую, – ответил воин. – Меня зовут Озар.

Аккас был одним из «скитальцев». Он покинул поселение джанийцев очень давно и не был знаком с Озаром, потому что ему пришлось обучаться вазописи в Аттике. Аккас с детства проявил склонность к рисованию, и его успехи не остались незамеченными. К сожалению, он не прошел весь курс обучения, положенный лазутчикам, но нужно было выбирать что-то одно, и старейшины решили пойти навстречу желанию мальчика. Ведь чтобы стать настоящим мастером-вазописцем, нужно учиться не менее десяти лет. К тому же отмеченных особыми талантами среди джанийцев было не так уж и много.

– Приходи сегодня вечером к семи жертвенникам над Пантикапой, – сказал Озар. – Там и поговорим. Здесь слишком людно.

Продолжив свой путь, Озар ради интереса заглянул в одну из гончарен, благо заборчик, отгораживающий ее от улицы, был низенький и хлипкий. На площадке у входа в мастерскую подмастерья готовили глиняный раствор. Они пропускали жидкую глину сквозь специальное сито и собирали в отстойник, где она загустевала. Через распахнутую дверь мастерской был виден гончарный станок, состоящий из вертикального деревянного вала, на нижнем конце которого было закреплено горизонтальное маховое колесо, а на верхнем – диск, куда и клали глину для формовки. Сидевший у станка мастер движением ноги придавал маховику, а вместе с ним и диску, вращательное движение, и под его умелыми руками глиняный ком превратился на глазах Озара в кувшин.

– У нас так не умеют… – пробормотал он не без зависти и пошел дальше. У джанийцев были свои гончары, но они лепили изделия руками, без гончарного круга. Посуда получалась прочная, но неказистая. Правда, в гидриях вода была холодной даже в самую жаркую летнюю пору, а зимой долго не замерзала. Для этого гончары джанийцев добавляли в раствор разные сухие травки и еще что-то; но это был большой секрет, который безуспешно пытались выведать те же гончары-гелоны, великие мастера.

Район, куда забрался Озар ради встречи с Аккасом, был ремесленным. Неподалеку от гончарных эргастерий располагались железоделательные, где добывали металл. Из труб плавильных печей валил густой голубоватый дым, в воздухе витал запах раскаленного металла и древесного угля. Чуть поодаль стояли кузни; их можно было узнать по звону от частых ударов молотков о наковальни.

Но особенно заинтересовала Озара оружейная мастерская. Она была просторной и светлой. На деревянном помосте лежали разной величины зубила, кузнечные клещи, пробойники, молоты и молотки, а на утрамбованном земляном полу стояли глиняные тигли. В углу валялись обломки железа, куски шлака, пережженные кости животных, рога и копыта, испорченные заготовки мечей и наконечников копий. Отдельно были уложены в ряд готовые изделия – акинаки, топоры, наконечники копий и дротиков. Похоже, оружейная мастерская была одновременно и лавкой.

Озару приходилось наблюдать процесс изготовления оружия. Джанийцы, древний народ, владели секретом изготовления великолепных мечей. У них, за редким исключением, оружие было только свое.

Святилище семи жертвенников находилось в восточной части Гелона. Город располагался на возвышенности между реками Пантикап и рекой, название которой Озар забыл. Его площадь была огромна. Он был окружен рвом глубиной около двенадцати локтей и валами высотой до шестнадцати локтей, поверх которых стоял тын из заостренных бревен. Кроме валов Гелон имел фортификационную систему, состоящую из четырех укреплений, практически крепостей.

В восточном укреплении Гелона как раз и находилось святилище с семью жертвенниками богам эллинов и будинов. Последние приносили дары Табити, царице богов, и Орею, прародителю будинов, а гелоны, хотя в большинстве своем и не были чистокровными эллинами, жертвовали Деметре, богине земледелия, Аполлону Дельфинию, Гефесту, покровителю кузнецов и ремесленников, Афине, богине мудрости, и Гермесу, который покровительствовал скотоводам и торговцам.

В святилище не хватало Зевса – главного бога эллинов, но жители Гелона относились к богам прагматически, и Громовержец имел лишь один жертвенник, в западном укреплении.

Озар принес жертву Табити, похожую на богиню джанийцев Адити, Орею и Гефесту. Джаниец счел свой долг перед богами Гелона выполненным и удалился на край возвышенности, где находились жертвенники, чтобы полюбоваться окрестными пейзажами.

Восточное укрепление соорудили на высокой – не менее двухсот локтей – круче, откуда открывался прекрасный вид на долину реки Пантикап. Людей в святилище было немного. Похоже, жители Гелона слегка притомились после Дионисий, и решили отдохнуть. Жертвователями были в основном заезжие купцы. Озар замечал заинтересованные взгляды в свою сторону, но не удивился и не обеспокоился. Купцов в первую очередь интересовало, не земляк ли он, а уж во вторую – какого роду-племени воин с двумя мечами у пояса. Это было необычно, и люди везде и всегда обращали внимание на мечи странного вида. Озар мог бы оставить один из них на постоялом дворе, но в таких случаях он чувствовал себя неуверенно.

Что касается безопасности, то Озар долго бродил по улицам Гелона, изображая из себя глупого кочевника, впервые попавшего в город, которому все было в диковинку. Но он не заметил никого, кто бы интересовался его передвижениями, и когда точно в этом уверился, лишь тогда направился к святилищу.

Озара волновала встреча с Аккасом. Он не знал, сможет ли тот ему помочь. Одно дело быть лазутчиком среди будинов и гелонов, в общем-то, дружественно настроенных по отношению к джанийцам, а другое – попытаться повлиять на решение племенных вождей. Это значило раскрыть себя, что могло обернуться большой бедой для Аккаса…

Весть о том, что на Скифию идет тьма персов и что Иданфирс призывает их совместно выступить против царя Дария, показалась знатным людям будинов и гелонов чем-то вроде дурной шутки.

– Не надо было злить царя Дария! – резко сказал архонт Гелона. – Мы всегда знали, что набеги скифов на земли персов добром не кончатся.

– Массагеты персидского царя Кира убили, а скифы им помогали! – крикнул кто-то. – Дарий идет мстить скифам, а не нам!

В конечном итоге магистрат Гелона хотел дать Озару от ворот поворот, если бы не вождь будинов Рахдай.

– Негоже выгонять за ворота послов Иданфирса словно каких-то бродяжек, – строго сказал Рахдай. – Вы, похоже, забыли, что скифы не прощают обид. И если они придут под валы нашего города с обидой в сердце, то нам останется лишь посыпать головы пеплом. Поэтому я считаю, что нужно все хорошо обдумать и не пороть горячку. Пусть послы погостят у нас с недельку, пока мы будем судить-рядить. Ответ на послание великого царя скифов должен быть достойным его сана.

На том и порешили…

– Я пришел, – раздался тихий голос за спиной, и задумавшийся Озар невольно вздрогнул от неожиданности.

Он обернулся и увидел Аккаса. И поначалу даже не узнал его. Теперь на вазописце, вместо экзомиса, измазанного красками фартука и фригийской шапочки, было одеяние состоятельного грека припонтийских колоний. Оно несколько отличалось от тех одежд, что носили в Аттике. Климат в скифских степях был прохладным, к тому же стояла ранняя весна, поэтому хитон у Аккаса был шерстяным, красного цвета, с вышивкой, темно-синий плащ-гиматий оторочен мехом бобра, а ноги не голые, а в плотно облегающих пестрых штанах, заправленных в невысокие скифские сапожки красной кожи. Аккас был простоволос, но его темно-русые волосы искусный брадобрей тщательно завил, и прическа «скитальца» вполне соответствовала канонам, утвердившимся среди знатных людей Гелона – знаменитые вазописцы пользовались большим влиянием и почитанием среди горожан и стояли вровень со знатью.

– Спустимся ниже, – предложил Озар.

Он уже приметил удобное местечко на косогоре, где можно было укрыться от нескромных глаз. Там, на ровной площадке, росло дерево с густой кроной и кусты. Если сесть на землю, то сверху их нельзя будет заметить.

– Я ждал тебя, – сказал Аккас, когда они уселись в тени. – Вас заметили разведчики будинов далеко от Гелона и прислали в магистрат гонца. А там есть мой человек, который и принес мне это известие.

Озар рассмеялся и ответил:

– То-то я замечал, что наши волки вели себя чересчур беспокойно. Будь мы в поиске, я бы обязательно проверил, что с ними, но посольский сан предполагает и соответствующее поведение – солидное и открытое. Однако нужно отдать должное и будинам – они сумели не обнаружить себя, хотя меня сопровождали опытные лазутчики.

– Будины – превосходные воины. Это у них не отнять. Но они очень ленивы. Им бы только бражничать, драться на кулаках, да воевать. А вот женщины у них – настоящие труженицы. Семьи будинов держатся на женщинах.

– Вот и хорошо бы пустить их энергию да в нужное нам русло.

– До меня дошли слухи, что грядет большая война. Магистрат пока молчит, но разве можно удержать воду в решете? Народ начинает волноваться. И я пока в неведении.

– На нас идет царь Дарий, – ответил Озар. – Он ведет войско, имя которому – тьма. Все народы и племена, подвластные повелителю персов, участвуют в походе. Даже страшно представить всю мощь этой армии. Но Иданфирс решил сражаться.

– Что и следовало ожидать, – вставил Аккас, у которого от возбуждения загорелись глаза. – Мысль покорить скифов могла возникнуть только у безумца. Они скорее умрут, но не сдадутся. Эх, славная может получиться потеха!

– Славная. А ты никак засиделся?

– Спрашиваешь… У меня даже мало времени, чтобы потренироваться как следует. Когда пришла пора моему хозяину появиться на свет, то сначала родилась жадность, а потом уже он. Поэтому свободное время приходится отвоевывать у него с боем. Ему хочется, чтобы я работал сутки напролет.

– Что ж, пришла и твоя пора, Аккас, послужить своему народу…

– Говори, что нужно делать!

– То, что я сейчас скажу, тебе не понравится. Потому как, по моему мнению, это просто невыполнимо. Архонт и магистрат уперлись, не хотят идти на подмогу Иданфирсу. И как их заставить это сделать, ума не приложу. Только один вождь будинов Рахдай почему-то рвется в бой.

Аккас криво улыбнулся и ответил:

– Это никакая не загадка. У будинов нет закона о наследовании. Поэтому вождя выбирают жребием. Конечно, там есть свои подводные камни и течения, и не каждый может выставить свою кандидатуру, но большей частью выбирают достойнейшего. Рахдай хороший вождь, но чего он стоит, как воин и полководец, про то никому не известно. Ведь будины долгое время не воевали. Вот Рахдаю и хочется поучаствовать в сражении, чтобы делом доказать, что племя не ошиблось в своем выборе.

– Теперь все ясно. Но я продолжу свою мысль. Как ты понимаешь, Жавр не просто так дал мне твое имя и заветное слово. О том, где находятся «скитальцы» и чем они занимаются, знает только весьма ограниченный круг посвященных. Я в это число не вхожу. Значит, положение очень серьезное и твоя помощь будет просто неоценима. Но, боюсь, что тебе это может стоить если и не головы, то изгнания из Гелона. А ты здесь уже прижился, стал своим… Кстати, ты женат?

Конечно, Жавр не знал, что Иданфирс пошлет посольство Озара в Гелон. И когда в поселение прибыли гонцы от царя скифов, он вручил им скиталу с наказом обязательно догнать посольство и вручить ее Озару. В зашифрованном при помощи скиталы указании вождь джанийцев написал, чтобы в случае крайней необходимости Озар обратился за помощью к Аккасу.

– Да как-то не сложилось… – несколько смущенно ответил Аккас.

– Не страдаешь?

– Если ты имеешь в виду женскую ласку, то нет. Я ведь художник…

Озар рассмеялся.

– Ох уж эти творческие личности! – сказал он весело. – Иногда я вам завидую. Любят вас женщины. И за что, спрашивается? Впрочем, ты свободный человек…

Он знал, что и в самой Элладе, и в ее полисах на берегах Понта Эвксинского свободная женщина не имела законодательного права вступать в сексуальные отношения лишь с рабом, хотя в реальности на это закрывали глаза, потому что все знатные матроны именно так и поступали. Но чего не могли себе позволить знатные гречанки, так это рожать от раба. Не могли, но иногда рожали, хотя это и приводило к неприятностям – родившая от раба благородная матрона рисковала потерять все свои титулы, положение в обществе и богатства и стать презираемой всеми простолюдинкой.

Что касается женатого мужчины, то у него было право иметь девушек для наслаждений, гетер для развлечений и жену для продолжения своего рода. А вот его жена даже в помыслах своих не смела изменить супругу, потому что любая неверность наказывалась публично, вплоть до смертной казни. Тем не менее замужним матронам плевать было на законы, и они предавались пороку со страстью, возраставшей по мере строгости наказания. И непонятно было, это происходило от развращенности женской натуры или от желания насолить своему законному мужу, который пользовался в семейной жизни столь внушительным набором свобод.

Аккас был свободным гражданином славного города Гелона, поэтому, судя по всему, пользовался своей свободой в полной мере и имел большой успех среди слабого пола, так как, ко всем своим талантам, он был еще и весьма приятной наружности.

Вазописец проигнорировал вопрос Озара и ответил вполне серьезно:

– Я понял, что от меня требуется. Кто-то должен ударить в било, чтобы собрался народ. Но собраться мало. Нужно еще и покричать в нужном для нас русле. Для этого потребуются деньги.

– Деньги есть.

– Нужно много денег.

– Можешь не беспокоиться, Иданфирс предполагал подобное развитие событий. В моих переметных сумах есть и золото и серебро. Думаю, что на подкуп нужных людишек денег хватит.

– Отлично. Но и это еще не все. Прежде всего, хорошо бы добиться согласия архонта. А он твердый орешек…

– М-да… Это я заметил. Он не столько твердый, сколько твердолобый. Если персы победят скифов, то они придут и в Гелон. И не спасут тогда горожан ни высокие валы, ни храбрость будинов, ни ораторское искусство архонта. Война со скифами будет жестокой, а значит, персы прилетят сюда как потревоженный осиный рой. И пощады не будет никому, потому что им что скифы, что будины, что гелоны – все едино. Варвары…

– Ладно, найдем мы и на архонта управу. – Аккас чему-то затаенно улыбнулся. – Для этого нужно совсем немного денег…

Вечером того же дня Аккас ожидал известную всему городу гетеру по имени Нефела. В переводе с греческого Нефела означало «Облачная», а гетера как раз и была похожа на облачко в знойном летнем небе. Гетера и одевалась соответственно – любимым ее цветом был белый. Она была красива, как богиня, ее плавная походка подсказывала искушенному наблюдателю, что Нефела в свое время занималась вакхическими танцами. Она свела с ума всех знатных мужчин города, они осыпали ее дорогими подарками и оказывали всяческие знаки внимания. Но никто из власть имущих и знатных людей Гелона не знал, что Нефела отдавала предпочтение вазописцу Аккасу.

Встречались они тайно и никому не рассказывали о своей связи. Так захотел Аккас. Обычно взбалмошная и капризная Нефела в присутствии Аккаса робела и становилась послушной и мягкой словно воск. Трудно сказать, любила ли она вазописца, – да и вообще способна ли она была кого-нибудь полюбить, – но гетера относилась к Аккасу так, словно он был божеством. И на то была веская причина.

Однажды они встретились за пределами Гелона, в лесу. Это был восхитительный пикник; для Нефелы, которая всю свою сознательную жизнь провела в городе, дикая природа была чудом, откровением, красотой необыкновенной, тем более, что Аккас подобрал поляну для любовных игр сплошь заросшую цветами. Но райское наслаждение было разрушено самым грубым и бесцеремонным образом. Когда Нефела открыла глаза, то от ужаса потеряла дар речи – поляну окружил добрый десяток лесных волков, о которых в Гелоне ходили легенды! По рассказам бывалых людей, это были настоящие страшилища – кровожадные и беспощадные. Редко кто мог надеяться на спасение собственной жизни, повстречав лесных волков вдали от жилищ.

И тут Аккас совершил настоящее чудо! Будучи обнаженным, словно олимпийский бог, он поднялся с одной древесной веткой в руках, и смело шагнул навстречу волкам. Фигура у него и впрямь была атлетической, но Нефелу, которая знала тело вазописца во всех подробностях, его физические данные в этот момент не интересовали. Она глядела – и не верила своим глазам.

Аккас смело подошел к волкам, что-то произнес, и они улеглись у его ног словно обычные домашние собаки. Погладив вожака стаи веткой, вазописец снова произнес непонятное слово, похожее на тихое рычание зверя, и волки, поднявшись, послушно потрусили в чащу, откуда и появились.

Окончания этого эпизода Нефела уже не видела – она потеряла сознание. А когда очнулась, то обнаружила рядом приятно улыбающегося Аккаса с чашей в руках и с цветочным венком на голове, который в этот момент показался ей сияющим божественным нимбом…

С той поры обычно строптивая и своенравная Нефела начала проявлять по отношению к вазописцу священное смирение, а ее страсть в его объятиях была поистине вулканической – ей казалось, что она занимается любовью с лесным божеством. Конечно же гетера даже подумать не могла, что представление с волками придумал Аккас.

Предусмотрительный вазописец знал, что делает. Нефеле были известны многие секреты ее знатных почитателей, которыми она щедро делилась со своим возлюбленным. Поэтому Аккас был в курсе всех событий, происходящих в Гелоне и за его пределами, о чем регулярно докладывал вождю джанийцев через доверенных купцов, регулярно посещающих город.

Аккас жил в своем доме; для его тайной деятельности это был самый лучший вариант. К тому же те клетушки, которые предлагал своим мастерам и подмастерьям Гераклид, годны были разве что для содержания скота. Их обстановка была поистине спартанской, а уж про разные удобства и говорить нечего.

Дом у Аккаса был двухэтажным и очень уютным – с крохотным внутренним двориком, небольшой кухней, столовой и андроном, его личной спальней. На полу лежали пестрые коврики, медвежьи и барсучьи шкуры, а ложа для застолий – клинэ – были застелены шкурами бобра. Все это стоило немалых денег, но Нефела очень любила полностью обнаженной нежиться на мягком мехе, и Аккас не смог отказать ей в таком удовольствии.

– Мне пора, любимый… – шепнула Нефела на ухо Аккасу, прильнув к нему всем телом.

Он никогда не спрашивал ее, куда она идет и к кому; похоже, ей предстояло всю ночь развлекать какого-то богатого сибарита умными речами и легким флиртом; все состоятельные мужчины Гелона знали, что Нефела может разделить ложе только с тем, кто ей сильно понравится. А таких счастливчиков было немного и они не кричали о связи с Нефелой на всех углах. Она была хорошо образованна, знала много старинных сказаний и легенд, играла на кифаре и неплохо пела, а ее капризы были по-детски наивны, что влекло к ней мужчин еще с большей силой.

– Когда ты оставляешь меня, я чувствую себя кораблем, который буря выбросила на берег, – ответил Аккас, пытаясь потушить огонь желания, который снова – в который раз – начал разгораться в его чреслах.

– Иногда ты говоришь красиво, как поэт. Я так не умею.

– Это потому, что я сильно встревожен и обеспокоен.

– Что случилось, милый?!

– Случится. Если не удастся отвести беду от нашей земли.

– О какой беде ты говоришь?

– На Скифию идут полчища персидского царя Дария. Царь Иданфирс решил дать персам бой. Но ему нужна подмога. Он собирает под свою руку все степные племена. А наши правители решили, что беда пройдет мимо.

– Но, может, они правы…

– Ты не знаешь персов! – резко сказал Аккас и отстранился от Нефелы. – Персы считают нас варварами, но на самом деле они настоящие дикари! Персы разрушат наши дома, убьют мужчин, угонят стада, а женщин заберут в рабство. Тебя привлекает перспектива оказаться рабыней и стать портовой шлюхой?

– Нет! Никогда! Я лучше умру!

– И я предпочитаю такой выбор. Гораздо достойней умереть в бою, нежели гнить заживо в каких-нибудь копях с клеймом раба, дожидаясь права стать вольноотпущенником. А все наш знаменитый архонт… Вождь будинов Рахдай готов хоть завтра присоединиться к войску Иданфирса, но архонт встал стеной – нет, и все тут! А за ним и магистрат дует в ту же дуду.

– Ах, этот старый развратник! – негодующая Нефела соскочила с ложа на пол, словно птичка вспорхнула с насеста, легко и неслышно. – Кроме того, что он жмот, каких свет не видывал, так еще и трус! Ну, погоди у меня! Если только в нем загвоздка, можешь не беспокоиться, – архонт даст свое согласие на участие гелонов в войне с царем Дарием. Клянусь Матерью Кибелой!

– Тогда тебе нужно поторопиться. Послезавтра намечается народное собрание. Если Рахдай и архонт будут заодно, помощь Иданфирсу обеспечена. А значит, появится шанс примерно наказать гордого Перса.

– Все, я убегаю! Свидимся послезавтра, вечером… – Нефела начала торопливо одеваться.

При свете жировых светильников ее смуглое тело приобрело красноватый оттенок, и вазописцу показалось, что это одна из тех наяд и нимф, которых он рисовал на сосудах. Аккас любовался безупречными линиями прекрасного тела Нефелы и мысленно был уже в своей мастерской, где стояла готовая к росписи гидрия – заказ богатого пантикапейского купца Стратоника. Он обязательно нарисует Нефелу! Завтра же! И она будет как живая…

Спустя пять дней из главных ворот Гелона выехал небольшой отряд во главе с Рахдаем. Он направлялся в стан царя Иданфирса. Архонт по причине преклонных лет и слабого здоровья вместо себя послал полемарха гелонов. Народное собрание, архонт и магистрат были единодушны: надо собирать ополчение, чтобы сразиться с Тьмой – неисчислимым войском царя Дария.

Вместе с будинами и гелонами ехали и джанийцы во главе с Озаром. Он пребывал в состоянии эйфории – дело сделано в лучшем виде! К его дикому изумлению оказалось, что вся мужская дипломатия не стоит и женского мизинца. Нефела сумела так окоротить архонта, что он стал мягким, как воск. Архонт только согласно кивал, когда его спрашивали насчет военных действий против персов, и важно надувал щеки. Аккас лишь во время народного собрания рассказал, кто главный виновник торжества, и показал Озару гетеру, которая скромно стояла в толпе горожан.

Ничего особенного, несколько разочарованно подумал Озар, намеревавшийся узреть «божественную красоту», как обрисовал Нефелу вазописец. Многие девушки джанийцев были краше гетеры. «Тебе нужно было посмотреть на Нефелу моими глазами», – посмеиваясь, сказал Аккас, когда они прощались. Он не обиделся на Озара, лишь опечалился, что пришла пора расставания. Они быстро нашли общий язык, и будь у них больше времени, их знакомство могло перерасти в крепкую мужскую дружбу.