Глава 20
Подойдя к «Бомбейскому спорту», Йезад увидел, что стальные жалюзи опущены, но дверь не заперта. В магазине его встретил тот же слуга, который приходил с запиской. Он молча указал на офис в глубине магазина.
Йезад зашел за прилавок, услышал завывание включенного кондиционера, в открытую дверь увидел миссис Капур в кресле мужа. Она расположилась в кресле так, будто всю жизнь занимала его… Прошла через испытание и вышла невредимой… Нет, так нельзя, дух человеческий могуч, и она заслуживает всяческого уважения… Но только она выглядит несколько самодовольной за этим столом, подумал Йезад и тут же позавидовал ее уверенности в себе.
— Доброе утро, мистер Ченой, присаживайтесь, пожалуйста.
— Спасибо.
«В прошлый раз я был для нее Йезад», — отметил он.
— Я сразу перехожу к делу. «Бомбейский спорт» не открывается.
Он не мог понять, отчего не испытывает ни шока, ни удивления. Скорее, странное чувство облегчения.
— Вы продаете магазин? — услышал он собственный вопрос.
— А что? Хотели бы купить?
Любезная улыбка не затемнила смысл сказанного: не ваше дело.
Он глупо покачал головой. Она продолжила:
— Помимо задолженности по жалованью я плачу вам еще за один месяц.
Миссис Капур придвинула к нему тощий конверт. Он не прикоснулся к нему, решая в уме уравнение: пятнадцать лет беспорочной службы равняются месячному заработку.
— Прошу вас, возьмите, — сказала миссис Капур, принимая его молчание за отказ. — Я уверена, Викрам хотел бы, чтобы вы приняли эти деньги.
— Спасибо.
Он подвинул конверт к себе. Ну что, все? Теперь нужно встать и положить конверт в карман? Он приготовился идти.
— Кстати, мистер Ченой, вы знаете про чемоданчик, который здесь находился? — продолжила миссис Капур с той же улыбкой.
— Да.
— Всякий раз, как Викрам говорил о чемоданчике, он хвалил вас. Говорил, что ему незачем считать выручку от продажи за наличные. Вы каждый вечер вручали ему все до рупии.
— Как еще я мог поступать?
Она посмеялась отрывистым смехом.
— Могу привести вам уйму других примеров. Очень трудно найти честного работника. Уверена, что, если бы не вы, чемоданчик был бы гораздо меньше.
«И по этой причине ты меня награждаешь месячным заработком», — подумал он.
— Викрам называл эти деньги нашим личным пенсионным планом. Бедный мой муж не дожил до пенсии. — Она помолчала. — Вы знаете, что некоторое время назад ему пришла в голову безумная идея уйти в политику. Хотел истратить деньги из чемоданчика на свою избирательную кампанию. Но я решительно воспротивилась этому.
— Он был наверняка разочарован.
Она покачала головой:
— Мой Викрам во многих отношениях был большим ребенком, которому хотелось испытать себя в разных глупых затеях. Мне пришлось подчеркнуть, что есть и проблемы. Иной раз я просто не могу понять, как он справлялся с бизнесом без меня.
— Он был прекрасным бизнесменом.
— Как любезно в вашей стороны — вы действительно лояльный служащий. Да, чтобы не забыть: вам известно, сколько в чемоданчике денег?
— Нет. И я не уверен, что мистер Капур вел точный подсчет.
— Не вел, — улыбнулась она, — но я вела. Возвращаясь вечером домой, он говорил мне, сколько отложил в чемоданчик. А у нас, у пенджабцев, есть поговорка: можешь хоть сто тысяч раздать на бакшиш, но считать надо каждую рупию.
«А насчет черного нала и сокрытия от налогообложения у вас тоже есть пословица?» — хотелось ему спросить.
— Вчера вечером я пересчитала деньги в чемоданчике. И возникла проблема — там на тридцать пять тысяч меньше, чем должно быть.
Так вот к чему она вела, улыбчивая паучиха пытается запутать его в свою паутину.
— Разве мистер Капур не говорил вам? — вежливо осведомился Йезад.
— Не говорил о чем?
— О Шив Сене. Вы знаете, что они ходят по деловым людям, вымогая так называемые добровольные взносы на…
— Нас они никогда не беспокоили, — резко прервала его миссис Капур.
— На сей раз побеспокоили.
Йезад рассказал о том, как мистер Капур согласился заплатить Шив Сене, чтобы сохранить «Бомбей» в названии магазина.
— На это он взял тридцать пять тысяч из чемоданчика.
— Вот как. А расписку в получении денег они дали?
— На Рождество все недоразумение возникло из — за того, что явились двое других шивсеновцев и сказали, что название необходимо изменить. А первые двое так и не вернулись за деньгами.
— Не вернулись. Куда же девались деньги?
— Так и лежат в моем столе. — Он сделал жест в сторону торгового зала. — Если их не украли во время налета.
Ее глаза сузились.
— Мистер Ченой, в тот день ничего не украли, Хусайн своим криком спугнул воров. Между прочим, я так и не нашла дубликат ключа от вашего стола. Посмотрим?
Он нащупал ключи в кармане, и они вместе вышли из офиса. У него дрожали руки, когда он отпирал стол. Медленно выдвинул ящик, думая об отце, о часах на кухне, о чести и добром имени…
Конверт ей он вручил без всяких эмоций. Она заглянула в ящик, проверяя, что еще там есть.
— Лучше пересчитайте деньги, миссис Капур. Как вы сами сказали, считать надо каждую рупию.
— И все же я не понимаю, — теперь ее тон был откровенно подозрительным, враждебность неприкрытой, — не понимаю, почему эти деньги находились в вашем столе?
— Мистер Капур хотел, чтобы деньги передал я. Он сказал, что его тошнит от разговоров с вымогателями.
— Все это весьма странно. Зачем Викраму понадобилось платить, почему просто не изменить название магазина? Новая вывеска обошлась бы куда дешевле, чем тридцать пять тысяч.
— Мистер Капур не все оценивал в деньгах. — Йезад старался говорить ровным тоном. — Как вы знаете, это название, слово «Бомбей», очень много значило для него.
Она покачала головой:
— Мой Викрам не был так сентиментален. Но, как бы там ни было, вам лучше взять личные вещи из стола, чтобы не пришлось еще раз приходить сюда.
Как плохо она знала своего мужа, думал Йезад, выдвигая один за другим ящики стола, осматривая их содержимое. Личных вещей было немного. Несколько журналов, благодарственные письма от клиентов, праздничные поздравления от деловых партнеров, накопившиеся за несколько лет.
Миссис Капур стояла рядом, наблюдая, следя за каждым предметом, который перекочевывал в его кейс, наклоняясь то в одну сторону, то в другую, чтобы ничего не упустить.
Йезад не спешил, притворяясь, будто внимательно просматривает папки и не замечает, что за ним следят. Но ум его был занят воспоминаниями детских лет, непрошеными воспоминаниями о слуге, которого заподозрили в воровстве… Генри было лет пятнадцать, он был года на четыре старше Йезада, и прогоняли его из — за какой-то мелочи. Отец Генри, сгорая со стыда, пришел забирать сына. Сундучок Генри, ржавый и помятый, стоял у двери рядом с его тощеньким скатанным матрасом. Но прежде, чем они с отцом покинули дом, их заставили открыть сундучок, развернуть потрепанный и залатанный матрас на обозрение хозяевам, показать, что ничего с собой не уносят. А отец Генри смотрел на это несчастными глазами…
Йезаду подумалось: не смотрит ли сейчас его отец на унижение сына? Он закончил разбор ящиков, задвинул их и отдал ключ.
— Благодарю вас, мистер Ченой. И от имени Викрама тоже. А теперь — может быть, вы хотели что-нибудь взять на память? Какую-нибудь мелочь на память о Викраме?
Может быть, ей хочется извиниться за свою подозрительность… Он хотел было отказаться от любезного предложения, как вдруг вспомнил…
— Вы знаете, мистер Капур сделал мне подарок на Рождество. Я забыл его в магазине из-за скандала с Шив Сеной. Три фотографии Хьюз-роуд-он их, должно быть, в свой стол спрятал для меня.
— Я знаю, где они, мистер Ченой, но это очень дорогие снимки.
Он посмотрел ей в глаза.
— Мистер Капур подарил их мне, — повторил он, изо всех сил стараясь говорить спокойно. — Утром. На Рождество.
— Не думаю, что это возможно. Это снимки из коллекции Викрама — такое у него было хобби, в числе прочих. Но мне придется продать коллекцию, я овдовела и теперь вынуждена экономить. Может быть, что — нибудь другое? Хотите взять Санта-Клауса? Или футбольный мяч?
— Спасибо, нет.
— Вы уверены? О’кей, всего хорошего.
Йезад выходил из магазина в состоянии странной опустошенности. Нащупал в кармане ключи от входной двери — она забыла забрать их. Он оглянулся, затворяя за собой дверь. Нет, не забыла, заменила оба замка.
Шагая по кромке тротуара, он снова нащупал ключи, вынул их из кармана и уронил в сточную канаву. Пятнадцать лет. Он слышал, как они звякнули.
Мусорщик, неподалеку копавшийся в своем мешке, заметил ключи и бросился доставать их. Выудил из грязи и спрятал в мешок с металлическим хламом.
Проходя мимо книжного, Йезад услышал свое имя, но притворился, будто не слышит, и прибавил шагу. Он шел, не останавливаясь, до самого храма огня.
ЙЕЗАД РЫЛСЯ в старой сумке со сломанной молнией, куда Роксана складывала важные документы: квитанции, медицинские справки, отчеты об успеваемости детей. Он отыскал свое свидетельство об окончании школы, диплом бакалавра, диплом школы торговли и менеджмента и свое резюме пятнадцатилетней давности.
Разложил бумаги на обеденном столе. Подновил резюме и переписал от руки. Роксана залюбовалась его почерком.
— Просто жемчужина к жемчужине! С таким почерком ничего перепечатывать не надо!
Он улыбнулся.
— Ты легко найдешь себе новую работу. Получше старой. — Она поцеловала его в макушку и ушла.
Йезад закончил резюме, собрал в папку благодарственные письма от клиентов, которые принес из «Бомбейского спорта», и понес снимать фотокопии.
На протяжении трех дней он обходил все магазины, торгующие спортивным инвентарем. Менеджеры и владельцы слышали о трагедии на его прежней работе, сочувственно брали документы и обещали дать знать, если откроется вакансия. Однако Йезад не мог не отметить некоторую неловкость в их поведении. Они даже руку ему пожимали с осторожностью, будто предпочли бы не иметь контакта с человеком, столь тесно связанным с убийством.
На четвертый день Йезад вышел из дому в обычное время и зашагал в храм огня. Сезонный проездной истек. Он два часа молился в храме, потом пошел домой. Было около часа, когда он открыл дверь.
— Иездаа? Уже вернулся?
— Я уже все спортивные магазины обошел.
— А в другие не заглянешь?
— Что ты хочешь сказать? Что я лодырь, потому что сегодня рано вернулся домой?
— Я только хотела узнать о твоих планах.
— Не надо ничего узнавать. Всем, с кем я разговаривал, требуется время, чтобы мне что-то предложить. Бог решит, когда наступит моя очередь.
Роксана оставила его в покое, но во второй половине дня спросила, может ли она отлучиться, раз он дома.
— Джал попросил меня разобрать вещи Куми — ее одежду, обувь, мелочи всякие. Он решил отдать их в дом престарелых и в приют для вдов.
— Обязательно сходи. И чем скорее, тем лучше. Бедным пригодится.
Перед уходом она подала отцу утку, хотя он не просил. Но помочился скудно — всего несколько капель.
— И все, папа? Попробуй еще, чтобы потом спокойно дождаться моего возвращения.
Нариман со стоном попробовал еще раз. Опять несколько капель. Роксана вылила утку в туалет, вымыла ее. Йезаду она сказала, что папа неплохо чувствует себя, похоже, у него спокойный день сегодня.
Йезад немного посидел в большой комнате. Он смотрел на трясущиеся руки Наримана, на неспокойные глаза, закрытые веками. Но печальней всего казалось Йезаду молчание Наримана, почти не нарушаемое им в последние недели.
Вышел на балкон. Опершись о перила, смотрел перед собой и вспоминал, какое детское чувство обиды вызывал у него Нариман, когда его привезли к ним четыре месяца назад. А ведь до этого ему нравилось общаться с Нариманом, он наслаждался его остроумием и остротой его интеллекта, его умением выразить мысль — в нескольких ли словах или в потоке убедительных аргументов. И осталась от всего этого еле сочащаяся, едва приметная струйка. Как вентилятор с переключателем на несколько скоростей, который стоит у них в маленькой комнате, еле вращая лопастями… Само по себе и это может радовать — могло бы, если бы не напоминало о приближении остановки. Конца всем движениям, всем словам…
Когда дети пришли из школы, Йезад поставил чайник. Их явно радовала новизна ситуации — отец дома в неурочное время и готовит им чай, вместо того чтобы быть на работе. Он посидел с ними, пока они пили чай.
— Теперь за учебники.
Они поплелись к письменному столу в маленькой комнате, он сел на кровать. Детские лица блестели от пота. Господи, подумал он, еще январь не кончился, а уже начинается жара. Спросил, что задали на дом.
— Мне надо сделать французский traduction, — сказал Мурад.
— Я еще не совсем забыл французский, так что могу, если нужно, помочь.
— Merci, Papa.
— А ты, Джехангла?
— Арифметика. Только задачи какие-то глупые. Вот смотри: миссис Болакани отправилась на рынок, взяв с собой 100 рупий. Она истратила 22,5 на яйца, 14 рупий на хлеб, 36,75 на масло и 7 рупий на лук. Сколько у нее осталось денег?
Йезад поинтересовался, что глупого в этой задаче, и Джехангир сказал, что никто не станет покупать столько масла за один раз. Ясно же, что у миссис Болакани нет таких удобных конвертов, как у мамы.
Джехангир всех рассмешил. Мурад спросил, можно ли включить вентилятор.
Джехангир хмуро взглянул на брата:
— Мама же говорила тебе, что он много электричества потребляет, как его включишь, так счет сразу больше.
— Но мне жарко! Как запомнишь все эти французские глаголы, когда с тебя пот течет?
Йезад разрешил на десять минут включить вентилятор. Сам повернул переключатель на минимальную скорость — другие позиции все равно не работали, и воздух в комнате пришел в движение.
Из соседней комнаты стала доноситься невнятная речь Наримана.
— Как дела, чиф? — спросил он, подходя к дивану.
И почувствовал себя дураком.
— Рокси ненадолго вышла, но мы все здесь.
Нариман все силился что-то сказать, и Йезад позвал на помощь мальчиков.
— Дедушка пытается что-то сказать. Может быть, вы поймете?
Все трое выстроились у дивана в ожидании.
— Может, ему Пи-пи нужно? — предположил Йезад.
— Нет, — уверенно возразил Джехангир, — когда ему нужно пи-пи, он говорит «утка». Можно разобрать. Ка-ка ему, наверное, нужно.
У Йезада сердце заныло.
— Уверен?
Наклоняясь к Нариману, он мягко спросил:
— Что? Номер два?
В ответном стоне слышалась нотка облегчения — его поняли.
— Я сбегаю за тетей Вили? — вызвался Мурад.
Отец вздохнул:
— Не надо. Она нам не нужна.
Дети были поражены ответом. Они твердо помнили абсолютный запрет касаться этих посудин, помнили многочисленные ссоры родителей по этому поводу. Но отцовский ответ восприняли одобрительно…
— Я только не знаю, как это делать, — сказал Джехангир, — это труднее, чем утка.
Мурад кивнул: он тоже не знает.
— Как-нибудь справимся, — решил Йезад. — Не может тут быть особых трудностей…
Он поднял простыню и сдвинул ее к ногам, чтоб не испачкалась. Сразу усилился старческий запах, всегда исходящий от Наримана. И это при всех стараниях Роксаны содержать его в чистоте, при постоянных обтираниях губкой и посыпаниях тальком, подумал Йезад.
— О’кей, Джехангла, мы с Мурадом приподнимаем дедушку, а ты подкладываешь судно. Готов?
— Подожди, я вспомнил, мама всегда клеенку подстилает!
Аккуратно сложенная клеенка лежала под матрасом в изножье дивана. Джехангир развернул ее.
— Готово? — спросил отец. — Давайте!
Джехангир быстро подостлал клеенку и подсунул судно.
— Отлично. — Йезад с Мурадом опустили Наримана на судно. — Нормально, чиф?
Нариман испустил вздох облегчения, и они отошли в сторонку.
Как же Роксана справляется с этим в одиночку, недоумевал Йезад, поднять, подстелить клеенку, подсунуть судно — и так каждый день? А он? Вместо того чтобы хоть похвалить ее, только и знает что злиться и жаловаться на запах! Она так нуждалась в его помощи, а он разглагольствовал, изнывая от жалости к себе. По утрам, по вечерам, чуть не каждую ночь он изводил ее своим недовольством, она же терпеливо сносила.
Стыд так жег его, что он почти не замечал запаха, и его привередливый нос не протестовал.
Джехангир осторожно взял отца за руку:
— Папа, а ты скоро найдешь работу?
— Бог велик, если будет на то Его воля, значит, найду.
Дети оторопели. Они еще не привыкли к новой фразеологии отца. И что сказать, не знали. Тишина нарушалась только кряхтением и вздохами Наримана.
— Вот что, — сказал Йезад, — завтра же праздник. Почему бы вам обоим утром не пойти со мной в храм огня? Можете помолиться Богу. Попросить его, чтоб помог нам.
Они смущенно кивнули. Такие вещи тетя Куми говорила, но от отца они никогда не слышали ничего подобного.
— Кажется, дедушка закончил свои дела, — сказал Мурад.
— Д-д-да…
Они немного приподняли Наримана, Джехангир вытащил судно, быстро накрыл его крышкой, достал из-под дивана корзинку с лоскутками, выкроенными из старого белья, и объяснил:
— Дедушке попку вытереть. Мама говорит, туалетная бумага дорого стоит…
Йезад побелел, но взял корзинку. В эту минуту открылась входная дверь и в дом вошла Роксана.
— Ох, папа, нет! — вскрикнула она, уже в коридоре чуя запах. — Неужели ты перепачкал постель?
Она влетела в большую комнату, увидела их у дивана, а Йезада с тряпочками в руках, и все поняла.
— Спасибо, спасибо, — шепнула она, отбирая у Йезада корзинку, — я сама все сделаю.
— Ты Мураду и Джехангиру спасибо скажи, без них я бы ничего не смог.
Роксана улыбнулась, стараясь не расплакаться.
— Не знаю, как ты управляешься в одиночку, — сказал Йезад.
— Это не трудно. Со временем привыкаешь.
Не со временем, думал он, а с любовью и преданностью. Есть, наверное, истина в пословице о любви, которая способна сдвинуть горы. Вот она и помогает Роксане поднимать отца.
— Разверни пакет, Йездаа, посмотри, что Джал прислал тебе.
Он развернул газетный кулек: в нем была маленькая серебряная курильница изысканной формы — точная копия огромного афаргана из храма Вадияджи. Округлая пластинка, на которой жгли благовония, потемнела от раскаленных углей.
Он поднял маленький афарган на ладони и вопросительно взглянул на Роксану.
— Мамина, — ответила она. — Не узнаешь? Куми носила ее из комнаты в комнату во время вечерней молитвы, окуривая дом.
— Да, помню.
— Джал подумал, что она тебе понравится. Даже пакетик ладана прислал.
Йезад распечатал целлофановый пакетик и понюхал ладан. Ему нравилось держать в руке этот афарган, нравилась его форма, его серебряное мерцание.
НАУТРО ПОСЛЕ завтрака Йезад напомнил мальчикам про храм огня. Мурад отказался, заявив, что сегодня не Навруз и не Кхордад сал.
— Чудно как-то — просто так пойти в храм. Если перед экзаменами сходить — еще понятно.
— Не нужен никакой особый повод. Бог готов тебя выслушивать триста шестьдесят пять дней в году.
— И триста шестьдесят шесть, если это високосный год, — уточнил Джехангир.
Отец давно никуда их не водил, и Джехангиру очень хотелось поскорей выйти из дому. Мурад с неохотой переоделся для выхода.
На улицах было пустовато: День республики. Магазины, лавки, офисы — все закрыто. Изредка проносились машины, полные людей, размахивающих бумажными флажками. Мальчики заговорили о том, что хорошо бы выйти вечером, когда стемнеет, посмотреть иллюминацию.
Джехангир взялся за отцовскую руку и попытался шагать в ногу с ним. Через каждые несколько шагов ему приходилось делать маленькую пробежку, чтобы не отставать. Мурад сначала шел впереди, независимо, потом чуть замедлил шаг, а когда поравнялся с отцом и братом, отец и его взял за руку и стал насвистывать.
Джехангир задрал голову, стараясь распознать мелодию, но отец насвистывал веселенькие обрывки — совсем как птица. Наконец остановился на песенке из репертуара Лорела и Харди, Мурад сразу зашагал выпятив живот, изображая веселого толстяка Харди.
Остановились у сандаловой лавки, и хозяин, который уже знал Йезада, поздоровался с ним и спросил:
— Сегодня три?
Йезад покачал головой и, скрывая смущение, шутливым тоном возразил:
— Нет, одна семья, один сукхад.
Лавочник улыбнулся:
— С сыновьями?
Йезад кивнул.
Надев молитвенные шапочки, отправились к веранде совершать омовение. Йезад поднял крышку хапдо и опустил в него серебряный карасио. Стукнувшись о стенку, карасио загудел как колокол. Рука Йезада ушла вглубь почти до подмышки, прежде чем кувшин коснулся воды.
— Почти пустой, — шепнул он.
— Какой большой хандо! — поразился Мурад. — Джехангир мог бы плавать в нем.
— Не такой уж я маленький!
Йезад полил из кувшина на руки детям, потом вымыл руки сам. Вытирали руки его носовым платком.
— Так, когда начнете кусти, никакой болтовни, никаких шуток, о’кей?
— Почему? — спросил Мурад.
— Потому, что в молитве вы разговариваете с Богом. Прерывать разговор — грубо.
Мурад сделал гримасу за спиной отца, чтобы показать Джехангиру, что не верит он во все эти штучки, просто делает папе приятное. Они вытащили рубашки из штанов, подтянули подолы к подбородкам и стали развязывать кусти.
Йезад следил, чтобы ритуал выполнялся полностью. Дети тоже искоса посматривали на отца, восхищаясь его умением обращаться с кусти длиной в девять футов. Так красиво это у него получалось, так элегантно двигались его пальцы, завязывая узлы, даже те, что за спиной.
Оставив обувь под скамейкой, они прошли внутрь храма, в безмятежную тишину, где огонь мерцал в раскаленных углях. Йезад преклонил колена перед святилищем, мальчики последовали его примеру. Он достал из нагрудного кармана сандал, чуть поколебавшись, положил руку Мурада на приношение и то же сделал с Джехангиром. Три руки опустили приношение на серебряный поднос.
Не поднимаясь с колен, Йезад взял щепоть пепла, растер на лбах сыновей, потом и на своем. Взял сыновей за плечи и пригнул вниз, пока они не коснулись лбами мраморного порога. Кланяясь огню, он шептал про себя: «О Дада Ормузд, благослови моих сыновей, пусть растут они здоровыми и честными, да будет воля твоя хранить всю нашу семью, и помоги мне исполнить волю твою…»
Он поднялся с колен, мальчики тоже. Пятясь в выходу, дети устроили гонку — кто быстрее пятится — и чуть не наткнулись на священника.
Это был все тот же старый дастурджи, рослый, худой, седобородый, который заговорил с Йезадом в его первый приход. Дастурджи придержал детей за руки и спросил:
— Хорошо молились, а? Не болтали?
Оба застенчиво кивнули.
Дастурджи засмеялся и обратился к Йезаду:
— Я всегда радуюсь юным лицам в храме.
И прошествовал дальше — служить огню.
Они вернулись на веранду и стали обуваться. Мурад заметил, что, если бы дастурджи был толстый и одет в красное, он вполне мог бы сойти за Санта — Клауса.
— А если бы Санта-Клаус сбросил вес и оделся в белое, он был бы похож на дастурджи, — сказал Йезад.
— Знаешь, папа, из-за чего я волновался?
— Из-за чего, Джехангла?
— Боялся, как бы не украли нашу обувь, пока мы в храме.
Йезад сказал, что в храме такое вряд ли может случиться, и спросил, понравилось ли им здесь.
— Да, — хором ответили они.
— Но было бы интересней, если бы подошли к большому афаргану и сами положили сандал в огонь, — сказал Мурад.
— Мне тоже приходило это в голову, когда я был в твоем возрасте.
МАСЛО, ДЖЕМ, печенье, баночки чатни, ачара и других маринадов, два пакета сев-гантия. В отдельном пакете апельсины и большая кисть белого винограда. Мурад с Джехангиром нетерпеливо опустошали большую сумку, раскладывали упаковки на обеденном столе, с блеском в глазах читая этикетки.
Нескрываемая радость детей подлила масла в огонь отцовского раздражения. Йезад догадался, что Роксана рассказала Джалу о ситуации с «Бомбейским спортом». Вот он и явился демонстрировать щедрость.
— Мы пока не зарегистрировались как нуждающиеся в благотворительности.
Джал прижал палец к слуховому аппарату, и Роксана с надеждой подумала, что брат не слышал.
Но он уловил конец фразы.
— Я принес это с любовью, — возразил он, настраивая приборчик. — Если же ты так воспринимаешь мой дар, то можно представить, как ты сурово судишь меня и Куми.
И покаянно добавил:
— Мы заслуживаем осуждения. За то, что перевезли папу к вам.
Эти слова он произнес тихо, чтобы не слышал Нариман.
— Ну, то был подарок с половинкой. Из тех даров, которые ломают людям жизнь.
— Не надо ссориться. — Роксана сделала жест в сторону дивана.
Джал сидел, сложив руки на коленях.
— Ты прав. Она… мы поступили ужасно.
— Она. Ты правильно сказал вначале — она.
— Но я позволил. Я позволил ей убедить меня. А должен был остановить ее.
— А ты мог?
Джал подумал.
— Нет, вряд ли. Она ведь была уверена, что папа несет ответственность за…
Он потряс головой, будто прогоняя воспоминания о тех злополучных годах.
— Насколько лучше было бы простить.
— Бедная, бедная Куми, — вздохнула Роксана. — Теперь уж не исправить.
Джал печально кивнул.
— Знаешь, я вчера разбирал кое-что в гостиной, убрал часть безделушек из горки. Мне вспомнился папин день рождения, и я подумал, что это был последний раз, когда мы всей семьей собрались там.
— И было хорошо, — сказал Йезад.
— По-моему, и Куми была довольна.
Его поддержали-конечно, она была довольна: и время провели хорошо, и обед она приготовила отличный.
— Она любила готовить. Я подумал вчера: а что нам мешало собираться чаще? Это было вполне возможно — и сейчас возможно, нам незачем жить, как мы жили прежде. Поверьте мне. А что касается папы…
Никто не сказал ни слова, пока Джал не продолжил:
— Поверьте мне, я сделаю так, что всем нам будет хорошо. Прошу вас, потерпите еще немного. Еще две недели.
Джал сдержал слово. Он вернулся через две недели и сказал, что у него хорошие новости. Все терпеливо ждали, пока он распечатывал свежие батарейки, ставил в слуховой аппарат. Защелкнув крышку, он включил аппарат и выровнял громкость.
— Давай угадаю, — предложил Йезад. — Ты нашел доктора с чудо-лекарством для Наримана.
Сарказм ничуть не задел Джала, который только улыбнулся.
— Извини, Йезад, но пока не существует лекарства от болезни Паркинсона. У меня есть вполне практический план. При условии, что вы оба согласны, что он вам подходит и вы готовы сотрудничать.
— Нет, ты слышишь, Рокси? Он нуждается в нашем сотрудничестве.
Роксана поджала губы — хорошо бы Йезаду выслушать Джала, зачем он поддразнивает его…
Но Джал сохранял невозмутимость. Он заговорил вполголоса. Чтобы не беспокоить Наримана.
— Помните, как я однажды прибежал к вам, когда Куми вконец извела меня? А вы так тепло меня встретили и сказали, что, если бы была у вас большая квартира, вы приютили бы меня?
У Йезада сердце упало. Неужели Джал хочет… Он внутренне сжался, но кивнул: да, он помнит тот вечер.
— У меня есть идея. Я ведь живу в большой квартире! А у вас слишком тесно для такой семьи, даже без папы. Моя квартира чересчур велика для одного человека.
Йезад опять настороженно кивнул.
Джал предлагал решить проблему всей семьи, включая, конечно, папу — все они переезжают в «Шато Фелисити». Так будет лучше для всех. И так они почтят и память Куми — после стольких несчастливых лет квартира послужит их общему счастью. А Куми там, на небесах, познав мудрость, которая дается смертью, безусловно, одобрит это решение.
— Ну, что я говорил? — воскликнул Йезад. — Разве я не говорил, что мы можем положиться на Джала? Счастье для всех — на руинах.
Но Джал не обижался. Конечно, квартира в жутком состоянии, не ремонтировалась десятилетиями. И ни у него, ни у них нет денег, чтобы привести ее в жилой вид.
— Рад, что ты это понимаешь, — сухо сказал Йезад.
— Но здесь нам на помощь приходит эта квартира. Пусть она маленькая, но поскольку район прекрасный, она стоит хороших денег. За нее можно выручить не меньше четырех миллионов.
— Сладкие мечты.
— Нет, сейчас такие цены. Я разговаривал со знакомыми брокерами.
— Ты оцениваешь мою квартиру, не сказав мне ни слова?
— Извини, Йезад, у меня не было выхода. Я же должен был узнать, насколько реалистичен мой план. Я не хотел приходить к вам с недопеченными идеями.
Йезад изменил тон:
— Четыре миллиона, серьезно?
— Минимум.
— Почти вдесятеро больше, чем папа заплатил за нее, — ахнула потрясенная Роксана.
— Часть этой суммы можно потратить на ремонт, а остальное инвестировать. Даже если положить на срочный вклад, то на проценты и вы сможете жить, и на папины нужды хватит — на сиделку, лекарства, хорошую кровать больничного типа. Мне ничего не нужно. Я только хочу, чтобы вы переехали в ту квартиру.
— Воздушные замки. Рассуждаешь, будто наши проблемы исчезнут к завтрашнему дню. Даже если мы решим переселиться, месяцы уйдут на поиски хорошего покупателя.
Джал кашлянул.
— На самом деле, у меня кое-кто есть.
На сей раз Йезад просто взбеленился:
— Что такое? Ушам своим не верю! Одно дело — получить представление о стоимости и совсем другое — найти покупателя, даже не спрашивая нас? Ты и с транспортной фирмой тоже договорился? Может быть, внизу уже стоит фургон — нашу мебель перевозить?
Тише, умоляла Роксана, иначе папа услышит… Джал сказал, что не надо так возбуждаться — просто один из брокеров, которого он встретил на бирже и решил навести справку о стоимости, упомянул о покупателе.
— И кто этот покупатель? — фыркнул Йезад.
— Оптовик из Сурата. Торгует бриллиантами. Он сына женит.
Йезад обдумал идею и выдвинул новое возражение:
— Допустим, что у твоего оптовика серьезные намерения. Но рассчитываться он будет черным налом, верно? А как можно доверять ему? Возьмет и не заплатит. А потом, где мы будем жить, пока идет ремонт в большой квартире?
И опять Джал оказался готов отвечать на вопросы.
— Система там такая: половина авансом, половина по освобождении квартиры. Ты получаешь два миллиона вперед, потом мы берем месяц на ремонт, потом вы выезжаете.
Йезад усмехнулся:
— Знаешь, в чем самый большой дефект твоего плана? Ремонт. Он столько будет стоить, что инвестировать будет нечего. И мы придем к тому, с чего начали: нет денег для папы, я безработный. На самом деле, будет еще хуже, чем сейчас, нам придется содержать огромную квартиру.
Джал встал со стула и полез в карман брюк. Из кармана он извлек сложенный пополам конверт и передал его Йезаду.
Три машинописные странички с подробной сметой и нарядом на работу, обязательство выполнить заказ в течение шестидесяти дней, которое готова взять на себя весьма солидная фирма «Хафиз Лакдавала и сыновья». В смету было включено все, что требуется для превращения квартиры в комфортабельное жилье.
Читая документы, Йезад (Роксана заглядывала через его плечо) понял, что Джал прав — денег должно хватить. Учтено все: новые туалеты, новые ванные, газовая колонка для горячей воды, облицовочная плитка, краны, электропроводка, покраска, пол и стенные шкафы на кухне, замена разбитых стекол и так далее, и так далее.
Йезад оспаривал, что мог. Даже зная ответы, все равно задавал вопросы. Джал терпеливо развеивал его сомнения.
— Как видишь, полное обновление квартиры обойдется примерно в миллион. Три миллиона можно инвестировать.
Йезад тем временем заподозрил подвох в последнем пункте сметы — означенная там сумма вызывала сомнения в достоверности всех расчетов.
— Полная чушь, это понятно даже мне, невежде в этих делах. Как можно выполнить такую большую работу за ничтожные деньги? При сгнившей балке и прочем?
Джал встал, чтобы прочитать строчку, в которую уткнулся палец Йезада.
— Ты имеешь в виду потолок. Здесь все просто — только оштукатурить.
— Глупости, ты как бедняга Эдуль заговорил! Перенял у него замашки «умелых рук»?
Джал бросил взгляд на отчима, лежащего на диване, опустил глаза на собственные руки, сложенные на коленях, и расправил плечи.
— Я знаю, что говорю, потому ответственность на мне.
— Послушай, Джал, — устало сказал Йезад. — Перестань винить себя за все беды.
— Это сделал я, — повторил Джал, — попросил у Эдуля молоток, влез на стул и сбил штукатурку.
У Роксаны и Йезада раскрылись рты. А Джал твердил свое — да, он своими руками сделал это.
— Но придумала Куми, так? — тупо спросил Йезад.
Джал игнорировал вопрос — это он влез на стул и стал колотить молотком.
— Но зачем ей это понадобилось? — спросила Роксана, в отчаянной надежде узнать причину, менее убийственную, чем правда.
— Чтобы не ухаживать за папой.
Они онемели от грубой честности ответа. Казалось, целые минуты прошли, прежде чем Джал опять заговорил:
— Теперь вы, по крайней мере, знаете, что потолок цел, Эдуль ошибся, балка не гниет.
К признанию было нечего добавить. Джал собрался уходить.
— Какое решение вы ни примете, я рад, что имел возможность… сказать.
Его проводили до двери, распрощались как в тумане. Едва успели закрыть за ним, как раздался новый звонок. Это был Джал.
— Прошу прощения, забыл очень важную вещь, которую вам необходимо знать: если вы согласитесь с моим планом, мы сходим к домовладельцу и перепишем квартиру на вас. Я хочу, чтобы вы себя чувствовали хозяевами, а не гостями в «Шато Фелисити».
Йезад был растроган предложением Джала так же глубоко, как был потрясен его исповедью. Он сумел выдавить из себя лишь несколько слов насчет того, что ему нужно бы денька два на обдумывание…
— Сколько хочешь. Если бриллиантовый оптовик подыщет себе другой вариант, найдутся другие покупатели. Район «Приятной виллы» пользуется большим спросом.
И Джал еще раз простился.
Йезад поставил на плиту жаровню и аккуратно расположил на ней три куска угля. Когда угли раскалились докрасна, он щипцами перенес их в чашку афаргана.
Роксана накрывала стол к ужину, на сердце у нее было легко. В тот день, когда она принесла афарган домой, она начистила его «Сильво» и поставила на видное место на полке перед кухней. Теперь запах ладана скоро наполнит дом, по комнатам поплывет дымок, несущий с собой благословение Божье…
Возвратившись из кухни с четырьмя стаканами в руках, она услышала бормотание с дивана, уловила свое имя. Папа пытается ей что-то сказать?
— Что, папа? — подошла она поближе.
— Не надо, деточка, не надо…
— Что, папа? Что не надо?
— По-по-поскольку не надо…
Он силился привлечь ее внимание, но она решила, что будет лучше дать ему успокоиться. Однако Нариман не успокаивался, скорей, наоборот.
Роксана опять подошла к отцу, погладила по руке.
— Джехангу, поди сюда, посиди немного с дедушкой.
Джехангир уселся на край дивана и начал читать из учебника истории: «Шиваджи родился в 1627 году, он был основателем маратхского царства. Он чтил религии всех общин и охранял священные места всех вер. Во времена религиозной жестокости Шиваджи проявлял подлинную религиозную терпимость».
Нариман все не успокаивался. Джехангир наклонился к деду, взял его за щетинистый подбородок, но дед, вместо обычного смешка, издал раздраженное ворчание.
— Попробуй что-нибудь другое, — посоветовала Роксана.
— О’кей, о’кей.
Джехангир погладил деда по голове и запел: «Я чайничек, я чайничек, пузатенький и круглый». Потом поднес большие пальцы ко рту и гукнул как сова.
— Ничего не действует! — пожаловался Джехангир. — И всегда ты зовешь меня, ты никогда не просишь, чтобы Мурад занимался с дедушкой!
— Потому что дедушке приятна твоя компания.
— Ничего, Джехангла, — сказал отец, внося афарган и пакетик с ладаном. — После кусти я покурю ладаном и почитаю молитвы. Это утишит его слух и избавит от разных плохих мыслей, которые его мучают.
Роксана усомнилась — напомнила мужу, что папа никогда не любил молитвы, он даже формально перестал соблюдать зороастрийские обычаи из-за отношения его родителей к Люси.
— Он же называл нашу веру религией слепого фанатизма. Он сорок лет не заглядывал в храм огня.
— Не имеет значения. Никогда не поздно — посмотри на меня. Кроме того, вера не важна. Само звучание молитвы принесет ему мир и покой.
Роксана сдалась, опасаясь обескуражить мужа. Она не хотела рисковать той верой в молитву, которая снизошла как благодать на него и на их дом.
Йезад расположился у изножья постели и начал совершать кусти. Но вместо обычного повторения молитвы про себя, он возглашал вслух: «Кем на мазда! Маваите паюм дадат, хият ма дрегвао!»
К концу молитвы Нариман затих. Бросив торжествующий взгляд на Роксану, Йезад взял в руки афарган, запустив пальцы в пакетик, извлек немного ладана и двинулся к двери. Роксана кинулась открывать ее. Йезад бросил чуточку ладана на угли, затрещало, и облачко душистого дыма заполнило дверной проем. Он поднял афарган повыше и, вспоминая, как делал отец, описал им дугу.
Затем он поднес афарган Роксане. Прикрыв голову покрывалом, она погрузила пальцы в дым, направляя его в лицо. Проведя руками по округлым бокам афаргана, она сложила ладони.
— Будто ангелы и фаришты парят в нашем доме, — счастливым шепотом проговорила она.
Йезад понес афарган на балкон Джехангиру и Мураду. Те воззрились на отца с растерянными улыбками. Он не мог говорить, потому что не хотел оборвать нить молитвы, но издавал неясные звуки сквозь зубы, которые рассмешили детей. Отец явно рассердился, а мать стала показывать, как нужно поклоняться огню.
С балкона Йезад перешел в большую комнату, покадил в каждом углу, обнес афарган вокруг дивана. Нариман закашлялся от запаха и попытался трясущейся рукой отогнать дым от лица.
Йезад бросил на угли остаток ладана и придвинул стул поближе к дивану, чтобы прочитать Сарош Баадж.
«Кхшнаотра Ахурахе Маздао! Ашем воху вашиштем асти», — завел он, стараясь попасть в тональность.
Нариман ответил скулящим звуком. Роксана заметила, что у него сильней затрепетали руки.
— Папе не нравится, — одними губами выговорила она.
Йезад отмахнулся и продолжил.
— «Па наме Яздан Ахурамазда Кходаи! Авазуни гордже кхорех авазаяд!» — пел он.
Но чем дольше он молился, стараясь подражать звучному распеву храмовых дастурдови, тем сильнее становилось волнение на диване. Нариман твердил все те же неразборчивые слова, повторяя их снова и снова.
— Хоть бы папа чуточку успокоился, — опять обратилась Роксана к Йезаду. — Разве ты не видишь, что его это тревожит? Не можешь чуть потише, а?
— Ч-ш-ш, — прошипел Йезад сквозь стиснутые зубы.
Дети, стоя за отцовским стулом, ухмылялись, не осмеливаясь засмеяться вслух.
— «Фраваране Маздаяспо Заратуштриш!»
— Нет, нет, нет, — умолял Нариман.
Роксана больше не могла вынести. Она поставила чайник на плиту и велела Джехангиру сходить за Дейзи. Он сказал, что не хочет никуда ходить. Ни к тете Дейзи, ни в дом дяди Джала, потому что там всегда уныло и мрачно.
— Дом не бывает унылым или мрачным, — ответила мать, — это зависит от тех, кто там живет. В любом случае, мы еще не решили переезжать. — Но Джехангир продолжал дуться, и Роксана попросила Мурада позвать Дейзи.
Роксана не удержалась от косого взгляда на халат, который Дейзи впопыхах набросила на себя. Но, спохватившись, извинилась за беспокойство, объясняя, что папа в ужасном состоянии.
— Никакого беспокойства. Он самый верный мой слушатель.
— Ч-ш-ш-штопш-хм-м-хм-м, — яростно зашипел Йезад.
Роксана шепотом попросила Дейзи не обращать на него внимания, та согласно кивнула и, настроив скрипку, нежно заиграла «Серенаду» Шуберта. Йезад первые несколько тактов игнорировал конкуренцию, потом прибавил звук.
— «Ахуием ваирим танум паити!»
Дейзи сильней нажала на смычок, и верхняя дека откликнулась нарастанием звука.
— «Яснемча вахмемча аоджсча заварена афринами», — громче запел Йезад.
Нариман заплакал.
Дейзи перешла к чаконе Баха; Йезад энергично приступил к Ахмаи Раесча.
— Что делается с папой — ему ничего не помогает, — мучилась Роксана.
Блистательный каскад скрипки на миг заглушил молитву, но тут же мощно прозвучало ответное:
— «Хазангрем баешазанам баеваре ваешазанам!»
Джехангир тихонько потянул Дейзи за халат. Она вопросительно посмотрела на мальчика.
— Тетя, а вы знаете «Мы вспомним о нашей весне»? Дедушка очень любит эту песню.
Скрипка замолкла.
— Напеть можешь?
Джехангир попытался, как мог, но Дейзи сразу узнала тему из «Большого вальса» и бросила чакону.
Она играла с воодушевлением, не замечая, что развязался пояс ее халата. Роксана немного нахмурилась, бросила взгляд на мужа, проверяя, не смотрит ли он на нижнюю юбку Дейзи. Но глаза Йезада были закрыты — он допевал молитву:
— «Керфех мозд гуннах гузарешнра кунам!»
После нескольких повторов куплета и рефрена рыдания Наримана стали затихать. Роксана вытерла ему слезы, и он задремал.
Завершив молитву, Йезад открыл глаза. Он протянул обе руки к дивану, показывая, какой покой дарован вибрациями его молитв. Дейзи уложила скрипку в футляр и, отвернувшись от Йезада, туго завязала поясок халата.
* * *
Йезад долго лежал на спине, глядя в темный потолок.
— Роксана? Ты не спишь?
— Ум-м.
Он нашел под простыней ее руку и сказал, что принял решение: надо съезжаться с Джалом.
Сон вмиг оставил Роксану.
— Значит, ты считаешь, что его идея реальна?
Темнота скрывала выражение ее лица, но ее пальцы дали ему почувствовать, как она рада.
— Я предпочитаю думать об этом как о Божьем плане. Если Он пожелает поселить нас в «Шато фелисити», то идея окажется реальной.
Она теснее прижалась к нему, ее пальцы обняли его руку, крепко держась, будто она боялась, что рука ускользнет. Вздыхая, она сказала, что, вспоминая все события, которые привели их к этому вечеру, она почти видит в них доказательство божественной власти над вселенной, и сломанная папина нога послужила началом всему.
БРИЛЛИАНТОВЫЙ ОПТОВИК из Сурата, мистер Хиралал, пришел с Джалом в следующее воскресенье знакомиться с Йезадом и Роксаной. Он оказался немногословным человеком, скромно одетым, скромным в поведении — несмотря на богатство. Он выразил сочувствие в отношении Наримана, который спал, когда он пришел. Покупатель сразу понравился.
Осматривая квартиру, мистер Хиралал всем своим видом показывал, что его интересуют исключительно стены, потолки, кирпич и строительный раствор, а скудость обстановки, свидетельствующая о стесненных обстоятельствах жизни обитателей квартиры, остается невидимой глазу.
— Чудная квартира, — заверил он их, — совершенно такая, как ее описывал ваш уважаемый шурин. Именно то, что нужно для моего сына.
Когда Роксана предложила чаю, он с большой охотой принял приглашение. За чаем, который он похвалил, мистер Хиралал извинялся, что вынужден заключать сделку таким подпольным образом.
— Как было бы хорошо, если бы я мог выписать вам чек! Но нормы, установленные правительством, заставляют нас прибегнуть к другой процедуре. Черные деньги до такой степени стали частью нашей белой экономики, это просто опухоль в центре мозга, попытка удалить которую может погубить больного.
Перешли к обсуждению первого платежа в два миллиона рупий.
— Может быть, лучше выплатить вам эту сумму в четыре приема по полмиллиона каждый?
— Зачем? — мгновенно насторожился Йезад и вопросительно посмотрел на Джала.
Джал был невозмутим.
— Предпочитаете всю сумму сразу? Вы представляете себе, как выглядят два миллиона наличными — купюрами в сто рупий?
— Куча денег, — ответил Йезад, с улыбкой бывалого человека широко расставив руки, показывая, как громадна эта куча.
Мистер Хиралал улыбнулся в ответ.
— Вы совершенно правы. Куча денег. Занимает VIP-чемодан в тридцать два дюйма.
Йезад нервно хихикнул, вспомнив Капура с его чемоданчиком.
— Может быть, колонну Ашоки следует заменить чемоданом в качестве национального символа. И чеканить на монетах.
Мистер Хиралал кивнул в знак того, что понял шутку.
— У нас великая страна, я ее очень люблю. Я могу принести вам чемодан наличности, но где вы будете ее хранить?
— Под кроватью.
Оптовик опять улыбнулся и сказал, обращаясь к Джалу:
— У вас, у парсов, замечательное чувство юмора. Когда я учился в колледже в Бароде, все мои лучшие друзья были парсы. Мы так веселились.
Он посоветовал Йезаду арендовать несколько банковских ячеек.
— В разных отделениях разных банков. На свое имя, на имя вашей уважаемой супруги, на имя ваших деток. А когда все будет готово, я передам вам первый взнос — в небольшом чемоданчике для ручной клади. И менее подозрительно, и легче управляться.
— Прямо как в шпионском фильме, — сказал Йезад.
— Нам приходится действовать лучше, чем показывают в кино. В налоговом управлении тоже видели все эти фильмы.
Отсмеявшись, решили, что каждый взнос будет вручаться в новом месте.
— Любая неприятность с вами будет неприятностью и для меня, — подчеркнул мистер Хиралал. — Я предлагаю на первый случай встретиться в Уиллингдон-клубе. Вполне безопасное место, я член клуба. Потом можно встретиться в доме вашего уважаемого шурина, если он не возражает…
— За честь почту, — ответил Джал.
За третьим взносом Йезад придет в контору оптовика, а последний будет вручен здесь, в «Приятной вилле».
— Никому ни слова! — предостерег Йезад Роксану и мальчиков. — Ни соседям, ни приятелям в школе.
— Почему? — спросил Мурад. — Что мы, преступление совершаем?
— Наше правительство издает такие дикие законы, что люди вынуждены нарушать их, — без большой уверенности объяснил Йезад.
— Махатма Ганди говорил, что нарушать плохие законы — наш долг, — заявил Мурад. — Он говорил, что их нужно нарушать открыто.
— Мы хотим переехать в «Шато фелисити», о’кей? А не в тюрьму вместе с мистером Хиралалом. Так что держи язык за зубами.
Через четыре дня деньги были помещены в арендованные банковские ячейки, а «Хафиз Лакдавала и сыновья» были готовы приступить к работе в «Шато фелисити». Они с удовольствием согласились работать за наличные. Теперь нужно было определить порядок ремонтных работ, чтобы через тридцать дней семейство Ченой уже могло поселиться в новой квартире, освободив «Приятную виллу» для мистера Хиралала.
Роксана уже представляла себе, какой будет отремонтированная и заново обустроенная квартира. Она уже и комнаты распределила: в родительской комнате с примыкающей ванной они с Йезадом, в ее бывшей детской — Джехангу, в комнате Куми — Мурад, дети могут пользоваться ванной в коридоре. А Джал с радостью останется в своей комнате.
— Прекрасно придумала, — сказал Йезад, поглощенный своим списком необходимых ремонтных дел.
Нариман попытался что-то сказать, явно волнуясь из-за происходящего вокруг.
— Про-прошу… прошу вас… — бормотал он.
— Да, папа, не волнуйся, ты будешь жить в своей прежней комнате, — успокоила его Роксана.
Она все размышляла о своем: в какой цвет покрасить стены, как переставить мебель.
— Мебель тоже нужно подновить, — сказала она. — Особенно кровати.
Потом вспомнила, что в одном из гарнитурных светильников в гостиной треснул абажур. И в люстре, что висит в столовой, недостает хрустальных подвесок.
— Возможно, удастся что-нибудь найти в антикварном магазине на Чор-базаре.
— Рокси! У нас всего месяц на ремонт, а у тебя голова занята треснувшим абажуром?
— Ты прав, Йездаа, ты прав. Я в таком возбуждении…
Когда ремонт пошел полным ходом, они вдвоем отправились выбирать сантехнику для ванных и плитку. В «Сере» у них разбежались глаза от обилия ванн, унитазов, кранов и душевых головок.
— Как во сне, — повторяла Роксана. — Столько семей в Бомбее всю жизнь проводят в одной комнате с кухонькой. А мы действительно перебираемся в большую, отремонтированную квартиру. Я боюсь проснуться, боюсь, что кончится этот сон…
Йезад тоже был потрясен внезапной переменой в их судьбе, но ему оказалось легче принять ее, потому что он знал: все в твердой руке Бога. Возбуждение жены забавляло его, но в «Рестайл серамикс» ему пришлось одернуть ее, когда Роксана зашлась от восторга при виде остеклованных плиток для пола. Продавец затаился, как хищник. «Он такую цену сейчас заломит», — шепотом отчитывал ее Йезад.
Потом стали выбирать бытовые приборы для кухни. Роксана настаивала на линии «Махараджа» — миксер, соковыжималка и тостер. Йезад слышать не желал ни о каком другом холодильнике, кроме «Годредж»: почтенная фирма, владельцы — парсы. В отношении кондиционеров сошлись на том, что установят два оконных, один в столовой, другой в гостиной. Кондиционеры для спален можно будет приобрести позднее.
Во время ремонта у Йезада установился новый распорядок дня. С утра он посещал храм огня, оттуда отправлялся в «Шато фелисити». Чтоб свой глаз был, говорил он. Возвращался домой пообедать и вздремнуть и снова ехал в «Шато фелисити», где уже оставался до ухода рабочих. Потом — в храм огня Селаджи, где молился не меньше часа, раскрыв Авесту, хотя многие части знал на память.
Рабочие, завидев Йезада, подталкивали друг друга и шутили — инспектор явился! Дня не проходило без стычек с рабочими или с поставщиками: внутренние дрязги, травмы, несвоевременно доставленные материалы, ошибки в выполнении заказов. Йезад старался — далеко не всегда успешно — не выходить из себя.
К счастью, Джал почти всегда был на месте, и ему удавалось улаживать конфликты или, по крайней мере, сглаживать их. Чаще всего благодаря тому, что он отсылал Йезада по делам.
Бывало, что Йезад и домой возвращался в раздражении, ворча и жалуясь Роксане:
— Эти идиоты сами не знают, что делают. А Джал — тряпка, изображает из себя джентльмена с людьми, которые ничего, кроме ругани, не понимают!
— Успокойся, Йездаа. Если что не так, скажи мистеру Лакдавала, не ссорься с рабочими. Ты из-за стольких мелочей расстраиваешься!
— Когда не обращаешь внимания на мелочи, они вырастают в большие проблемы.
Раз в неделю Роксана ходила с ним посмотреть, как продвигается ремонт, когда в квартире бывал представитель фирмы, с которым можно было обсудить перемены в первоначальных планах. Она радовалась, видя, как за неделю похорошел их новый дом.
— Красиво, правда? — спрашивала она Йезада.
Он кивал, не отрывая глаз от рабочих, разгружающих кухонные шкафчики, готовый обругать их за малейшую небрежность.
— Ты доволен, Йездаа?
Он снова кивал.
Настало время, когда она приехала с детьми, чтобы они осмотрели свои комнаты и выбрали цвет для стен. Йезад в тот день оставался дома присматривать за Нариманом.
Деловитая толкотня и разговоры рабочих заворожили Мурада. Он бродил по квартире, рассматривал стройматериалы, вертел в руках инструменты.
А Джехангир был удручен. Против обыкновения, он не побежал хвостиком за старшим братом — посматривал на него издалека.
— Что с тобой, Джехангу? — спросила мать, когда они вернулись к себе. — Ты почему печальный?
— Я не печальный, — быстро ответил Джехангир, но добавил, что не понимает, к чему столько хлопот ради переезда в другое место. — И почему нужно переезжать? У нас здесь так хорошо.
Родители засмеялись, будто он удачно пошутил.
Но Джехангир стоял на своем, приводил доводы против переезда, и Йезад понял, что сыну тяжело.
— Ты сам подумай, Джехангла, там прекрасная, большая квартира. Много места для каждого из нас.
— Тут достаточно места, мы все помещаемся.
— Но ты видишь, какая здесь теснота. Ни у тебя, ни у Мурада нет нормальных кроватей, и бедный дедушка ютится на диване.
— Ему нравится на диване, а мне нравится спать около него. А Мураду нравится его навес на балконе.
Роксана попробовала другой заход.
— Ты помнишь ту комнату, которую я тебе показала? Она твоя. У тебя будет свой шкаф, свой письменный стол и книжные полки. Сможешь развесить свои рисунки и картинки и вообще что захочешь. Будешь жить как «Знаменитая пятерка».
— Инид Блайтон — дура, — спокойно ответил Джехангир.
Наступило молчание. Йезад восхищенно посмотрел на сына.
— Правильно, Джехангла. Но все равно приятно иметь свою комнату. А теперь, молодой человек, пора решить, какого цвета стены ты хочешь.
Ему нравилось это «молодой человек». Раньше отец никогда так не называл его, и Джехангир сделал вид, что рассматривает образцы, которые они привезли с собой.
Мурад твердо знал, что выбрать: он хотел бледно — зеленые стены. А Джехангир точно растерялся перед ответственностью. Он пытался выбрать цвет, рылся в бесконечном разнообразии образцов, разложенных на чайном столике, потом сдался:
— Выбери сама, мама.
Роксана остановилась на веселеньком желтом и спросила, одобряет ли он.
— Красивый цвет, — сказал он без всяких эмоций.
Была заказана нарядная новая бронзовая пластинка для входной двери, достаточно большая, чтоб разместить все фамилии. По совету Джала, фамилии были выгравированы в алфавитном порядке:
Мистер Нариман ВАКИЛЬ Мистер Джал КОНТРАКТОР Мистер и миссис ЧЕНОЙ В ДЕНЬ ПЕРЕЕЗДА, через четыре недели после начала ремонта, Джал вызвал санитарную машину отвезти отчима домой. Заранее нанятая больничная сиделка ожидала больного в «Шато фелисити». Роксана сказала, что у нее просто гора с плеч — папа в надежных руках в этот безумный день.
— А сиделка разве поймет, что хочет дедушка? — усомнился Джехангир. — Разве она поймет, что он говорит?
— Научится. А поначалу мы будем объяснять ей.
Пока санитары готовили носилки, Дейзи пришла прощаться с Нариманом.
— Мне было очень приятно с вами, профессор. Благодарю вас за терпение и к моим занятиям, и к моим ошибкам.
Нариман улыбнулся и что-то пролепетал. Дейзи наклонилась над ним, прислушалась, засмеялась и пожала его руку.
— Что папа сказал? — спросила Роксана.
— Он хочет прощальный концерт.
Роксана и Йезад засмеялись и вышли с ней на лестничную площадку.
— Не знаю, что бы мы делали без вас, Дейзи, — сказала Роксана. — Теперь мы больше не сможем звать вас на помощь всякий раз, когда вы нужны папе. Дейзи понимающе кивнула.
— Там есть отличный проигрыватель и уйма записей, — напомнил Йезад, — будем включать папе музыку.
— А если музыкальные записи не помогут, вы всегда можете прочитать молитвы, — лукаво заметила Дейзи.
Она дождалась на площадке санитаров с носилками и помахала Нариману.
Едва отъехала санитарная машина, как прибыл фургон для перевозки мебели. Грузчикам показали ящики с сервизом, вазами и фарфором, потом они принялись выносить мебель. Йезад занял позицию у фургона — любезный мистер Хиралал предупредил, что мелкие вещи частенько исчезают при погрузке.
Мурад остался наверху помогать матери укладывать последние вещи из ванной и кухни. Джехангир спустился вниз. Он апатично стоял рядом с отцом и смотрел, как поглощает их пожитки темное нутро фургона.
Фургон закончили загружать уже после обеда. Йезад распорядился не начинать разгрузку до его появления и вместе с Джехангиром поднимался наверх.
Роксана и Мурад стояли посередине опустелой большой комнаты.
— Я все проверила, — жалобно сказала Роксана. — Можем отправляться?
— Дай я еще раз взгляну. Ты со мной? — спросил он Джехангира.
Тот покачал головой и ушел на балкон. Йезад увидел, что сын плачет, опершись о перила.
— Что с тобой, Джехангла?
— Мне очень грустно. Йезад обнял его за плечи.
— Всегда грустно, когда что-то кончается. Со мной тоже так было, когда пришлось покинуть Джехангир-палас. Но не расставшись со старым, нельзя начать новое.
— Не хочу новое. Мне старое нравится.
— Нет в этом смысла, Джехангла. Это как заявить, что ты не хочешь заканчивать пятый класс. А в шестой как ты перейдешь? Или хочешь на всю жизнь остаться с мисс Альварес?
Джехангир улыбнулся сквозь слезы — ему понравилась эта перспектива, но нельзя же говорить такое вслух отцу. Он продолжал смотреть на улицу.
Йезад ждал. Он понимал, что это нечестно, он сам не верил ни единому разумному слову, которое сказал. Он терзался той же дилеммой: хотел, чтобы сыновья стали мужчинами, но любил маленьких мальчиков, которых сажал себе на плечи; ему тоже хотелось одолеть время.
— Пошли, — взял он за руку Джехангира, — последний раз все осмотрим вместе.
Вошли в маленькую комнату, шаги гулко отдавались в пустоте. Джехангир смотрел вокруг широко раскрытыми глазами, будто стараясь запечатлеть вечные образы. В кухне он погладил медный кран. Сходил в ванную и в сортир.
— А если я захочу еще раз прийти, мистер Хиралал меня пустит?
— Он вроде симпатичный человек, — ответил Йезад. — Наверняка пустит.
Вернулись на балкон. Джехангир посвистел попугаю через дорогу.
— Прощай, попугайчик!
Птица не ответила, поглощенная безумным скаканием из стороны в сторону. Джехангир свистнул еще раз, свистнул и Йезад. Попугай игнорировал обоих.
Когда они вышли из пустой квартиры, Вили ждала у своей двери. Она обняла мальчиков и протянула руку Йезаду. Он быстро и неохотно тряхнул ее руку и побежал вниз по лестнице, пока Вили целовалась с Роксаной.
Он слышал с нижней площадки, как они благодарили друг дружку за добрососедство, как Вили говорила, что будет очень скучать по ним, что на площадке третьего этажа станет слишком тихо…
— Поторопись, Роксана, — крикнул он через перила, — фургон ждет!
Взяли такси, Мурад заявил, что сядет с водителем. Таксист перегнулся через него, чтобы включить наружный счетчик, но Мурад сказал, что сам включит.
— Хорошо, малый, давай, — согласился таксист. Мурад наклонил счетчик сначала вперед, потом назад — прибор затикал.
— Молодец, — сказал таксист.
Оглянулись на дом. Роксана грустновато сказала, что квартира была очень хорошая, хоть и маленькая, и что им в ней хорошо жилось.
— Только не в последний год, — сказал Йезад.
— Да…
Роксана задумалась:
— Ничего, теперь все будет прекрасно в нашем новом большом доме.
— Для тебя он не новый, мама, — сказал Мурад, — ты-то возвращаешься в старый дом.
— Но теперь со мной семья. Это-то новое. И теперь тот дом станет счастливым жильем.
— Я сегодня лягу спать в отдельной комнате? — спросил Джехангир.
— Нет, — заверила Роксана, прочитав его мысли, — будешь спать в одной комнате с Мурадом, пока ремонт не закончится полностью.
Он улыбнулся, потянулся к переднему сиденью и ткнул брата в спину.
— Доволен, Джехангу? — спросила мать.
Он осторожно кивнул.
Таксист затормозил на углу, послышалась скрипичная музыка. Роксана, не отрываясь, смотрела на «Приятную виллу», балконы с коваными решетками, арку над парадным, на старые каменные ступеньки, исхоженные несчетное число раз. На окне первого этажа усердно щебетала птица.
«Доброе знамение», — подумала она.
Такси двинулось, Джехангир повернул голову, чтобы в последний раз увидеть дом. Из темноты парадного лениво выплыл мотылек. Джехангир видел, что он летит прямо в открытый клюв птицы.
