Книга: Бессердечный
Назад: 2
Дальше: 4

3

Бастиан Моран появился только через час, когда я вконец отчаялся увидеться с главным инспектором, а взгляды озадаченного секретаря стали совсем уж неприлично любопытными. Старший инспектор сразу скрылся в кабинете, некоторое время спустя покинул его и объявил:
– Вас ждут, виконт!
Вслед за мной он проходить не стал.
В дверь я прошел на ватных и подкашивающихся ногах. Было совершенно непонятно, как отреагирует на мое появление Фридрих фон Нальц, но все оказалось проще, чем того следовало ожидать. Осунувшийся старик даже взгляда не поднял, он рылся в бумагах и одновременно отдавал распоряжения по телефону.
– Старший инспектор Моран рассказал о вашем участии в этом деле, виконт, – произнес главный инспектор, опустив трубку на рычажки, – и я вам безмерно благодарен за помощь в освобождении дочери, но если вы пришли просить о восстановлении на службе, то, боюсь, сейчас не лучшее время для этого. На следующей неделе мы соберем комитет по этике и рассмотрим вопрос.
– Не стоит, – покачал я головой, – не думаю, что испытываю желание вернуться на службу.
– Вот как? – удивился старик. – Так чего же вы тогда хотите?
Я молча выложил на рабочий стол главного инспектора чистосердечное признание маэстро.
Фридрих фон Нальц пробежался по нему глазами и уставился на меня с нескрываемым изумлением:
– Надо понимать, ваше участие в этом деле было несколько более существенным, чем доложил Моран?
– Пустое, – отмахнулся я.
– Но то, что вы предлагаете… – нахмурился старик. – Обвинение в одной только краже? Да этого прохвоста колесовать мало!
– Всецело разделяю ваше праведное негодование, – вздохнул я, – особенно учитывая роль, которую он назначил мне, но принять это признание за чистую монету – единственная возможность избежать большого скандала. Не беспокоит собственная карьера, подумайте о дочери. Подумайте, через что ей придется пройти.
Фридрих фон Нальц разгладил листок и пробормотал:
– Случайная свидетельница преступления, не замеченная ни в чем предосудительном. Мне придется обсудить это с бароном Дюрером.
– Обсудите, – кивнул я и посоветовал: – Но если решите отвергнуть признание, мой вам совет: не устраивайте судилище, просто удавите мерзавца в камере по-тихому и объявите о самоубийстве. Признание у вас уже есть.
– Циничная нынче пошла молодежь, – вздохнул старик, потом откинулся на спинку кресла и спросил: – Так что вы хотели от меня, виконт?
– Попрошу о сущей безделице…
При этих словах главный инспектор насторожился, но все же кивнул:
– Слушаю.
За последние дни старик сильно сдал; он больше не вызывал ассоциаций с крепким сосновым корневищем и превратился в тень самого себя, но его талант сиял ничуть не менее ярко, чем прежде. Играть с ним в недомолвки не стоило, да я и не стал.
– У моего дяди графа Косице… Вы ведь слышали о приключившемся с ним несчастье, главный инспектор?
– Слышал, – подтвердил сиятельный.
– Так вот, у дяди остался обрывок принадлежащей мне фотокарточки. Этот обрывок полиция обнаружила среди вещей графа на месте крушения дирижабля. Хотелось бы его вернуть.
Фридрих фон Нальц с сомнением посмотрел на меня, явно решая: выставить за дверь сразу или выяснить подробности и уже потом выставить за дверь; пересилило профессиональное любопытство.
– Что изображено на этом снимке, виконт? – спросил главный инспектор.
– Моя бабушка и мама, – ответил я чистую правду. – Снимок старый, сорокалетней давности, а у меня не осталось ни одной фотокарточки мамы до ее замужества. Родня была против брака, все снимки после переезда остались у графа и графини. Да, собственно, это и снимком назвать сложно, на том обрывке одни лишь ноги. Большая часть фотокарточки находится у меня, хотелось бы ее восстановить.
Старик смягчился.
– Как же такое получилось? – поинтересовался он уже не столь строго.
– В последнюю нашу встречу мы с графом немного повздорили, – пожал я плечами. – Но если сомневаетесь в моих словах, попросите кого-нибудь проверить опись вещей при моем последнем задержании, обрывок снимка был тогда при мне.
– Не вижу причин сомневаться в ваших словах, виконт, – объявил Фридрих фон Нальц. – Скажите лучше вот что: этот снимок имеет какую-нибудь ценность для прямых наследников графа?
Я развел руками.
– Какова ценность обрывка фотографии с ногами бабки и тетки? В любом случае подобными фотографиями у графа был завешан весь кабинет. А мне она дорога как память.
Главный инспектор поколебался, но недолго. Старик решил расплатиться по счетам, посчитав обрывок старой фотокарточки вполне приемлемой для этого ценой.
Он поднял трубку телефона, велел соединить с Морисом Ле Бреном и приказал исполнить мою просьбу.
– Идите в канцелярию, виконт, – объявил главный инспектор, выслушав ответ главы криминальной полиции. – И еще раз благодарю за помощь в освобождении Елизаветы-Марии.
– Это был мой долг, – улыбнулся я, хоть сердце при упоминании имени дочери главного инспектора и пронзила острая боль.
Откланявшись, я покинул кабинет и поспешил в канцелярию, пока старик не передумал или кто-то из его подчиненных не заподозрил неладное. Медлить в таких делах не стоило.
Но обошлось. Безмерно удивленный полученным приказом рыжеусый детектив-сержант под роспись передал мне обрывок фотографии и попытался пристать с расспросами; я разговаривать с ним не стал, расписался в журнале и поспешил на выход.
Пока шагал до проходной, зубрил записанные ровными столбиками комбинации цифр, затем спрятал драгоценный обрывок фотокарточки в бумажник, поймал свободного извозчика и велел ехать в греческий квартал.
Да! Меня переполняли эмоции. Хотелось выплеснуть их, поделиться переживаниями хоть с кем-нибудь, а с кем еще, если не с Альбертом? Пусть всей правды нельзя говорить и ему, но кто-то же должен был разделить мою радость! Мою радость и… мою печаль.
Я вспомнил о прощальных словах Елизаветы-Марии фон Нальц и помрачнел.
На окраинах вновь сверкали молнии, дождь усилился, улицы понемногу пустели, лишь стучали стальными колесами по стыкам рельсов громады паровиков да цокали копытами по мокрой мостовой лошади, а вот прохожие попадаться навстречу почти перестали. Оно и немудрено – на город вновь надвигался шторм, ветер свистел меж домами и завывал в печных трубах. Все, у кого была такая возможность, пережидали непогоду дома, мне же возвращаться в пропахший мертвечиной особняк не хотелось просто до скрежета зубовного.
Да и зачем? Меня там больше ничего не держало. Ничего, кроме старого томика «Приключений Алисы в Стране чудес».
Отпустив извозчика, я прошел в варьете, привычным движением стряхнул с котелка воду и небрежно кивнул хозяйке.
– У себя? – спросил, ткнув пальцем в потолок.
– Сильно не в духе, – сообщила та в ответ.
Я только посмеялся. Поднялся на второй этаж, распахнул дверь и с порога объявил:
– Альберт! У меня чудесные новости: я получил наследство!
Поэт никак на это не отреагировал. Продолжил стоять и смотреть в окно.
– Что-то случилось? – поинтересовался я тогда.
– Случилось, – кивнул Брандт, обернулся, и его светящиеся глаза пронзили полумрак помещения двумя бесцветными огнями. – Ты лгал мне, Лео! Я полагал тебя своим другом, а ты мне лгал!
– По поводу? – уточнил я.
– Не лицемерь хоть сейчас! – рявкнул поэт. – Я все знаю!
«Вот дрянь», – едва не выругался я, сообразив, чем именно вызван этот приступ бешенства, но все оказалось много хуже.
– Она сказала, что не может быть со мной! Сказала, будто дала тебе слово, что она – твоя собственность до скончания дней! Это бесчестно, Лео!
– Подожди! – попытался я вклиниться в монолог поэта. – Все не так!
Альберт меня просто не услышал.
– Ты воспользовался неопытностью и растоптал девичью невинность, разрушил ее мечты! Она рассчитывала на мою помощь, но ты не позволил ей и этого!
– Что за бред?! – выкрикнул я и вдруг понял – действительно, бред.
Поэт был не в себе!
– Мы можем разрешить этот вопрос лишь одним способом, – продолжил тем временем Альберт Брандт, взял со стола дуэльные сабли, положил одну на пол и резким тычком ноги отправил ее ко мне. – Защищайся!
– Стой! – крикнул я. – Альберт, остановись! Это же я! Сколько лет мы знаем друг друга? Хотя бы выслушай для начала!
Поэт покачал головой и вдруг сильным грудным голосом произнес:
– Возьми саблю и защищайся, черт тебя дери!
Чужой талант навалился и попытался поработить волю, заставляя шагнуть вперед и выронить трость. Но за оружием я наклоняться не стал.
– Нет!
– Возьми ее! – вновь потребовал Альберт, вздымая к потолку собственный клинок. – Немедленно!
Он точно был не в себе, а я не мог ни выстрелить в него, ни сбежать, оставив в таком состоянии. Я мог только поднять саблю и защищаться, но делать этого не стал, как ни понукала к тому чужая воля.
– Ты околдован, Альберт! – крикнул поэту. – Очнись!
– Я околдован? – рассмеялся тот. – Я встретил любовь всей своей жизни, а ты украл ее у меня! Но мы будем вместе, несмотря ни на что!
Альберт Брандт всегда имел склонность к авантюрам и всякий раз влюблялся до потери памяти; суккуб легко сыграла на его чувствах. Поэт горел желанием порубить противника на куски и намеревался претворить это желание в жизнь.
Либо он убьет меня и угодит на виселицу; либо я подстрелю его и навсегда лишусь единственного друга. Елизавета-Мария расставила идеальную ловушку.
– Защищайся! – вновь приказал поэт, и сила его таланта принудила потянуться к оружию, но тут из-под дивана выкатилась пустая бутылка; она уткнулась в сапог Альберта и заставила на миг опустить к полу взгляд сияющих глаз.
Я колебаться не стал; схватил с полки давным-давно забытый там бильярдный шар и левой рукой со всей силы швырнул его в поэта. Угодил точно в лоб; голова Альберта мотнулась, ноги подкосились, и он рухнул на пол.
Ничего! Чем подвижней психика, тем крепче череп. Поэты в этом плане, скорее, подтверждение правила, нежели исключение.
И точно – нащупать пульс на шее Альберта получилось без особого труда.
Живой.
В этот момент из-под дивана выбрался лепрекон, он отряхнул пыль со своего смятого гармошкой цилиндра и ухмыльнулся:
– Драть, ну и грязь у него там!
– Что ты здесь забыл? – спросил я, но сразу махнул рукой. – Не важно, лучше даже не отвечай.
Лепрекон и не стал; вместо этого он полез в буфет за ромом.
А я поднял трость, сбежал на первый этаж и, небрежно отсалютовав на прощанье хозяйке заведения, вышел на улицу. Но домой не поехал, отправился навестить Александра Дьяка. У меня появилось к нему одно неотложное дело.

 

Когда заглянул на задний двор лавки «Механизмы и раритеты», изобретатель уже закончил паять радиатор и с законной гордостью продемонстрировал мне работу.
– Оцените, Леопольд Борисович! – предложил он, но я только развел руками.
– Ничего в этом не понимаю, – признался с чистым сердцем.
Дьяк опустил на место стальную створку капота, хлопнул по ней ладонью и улыбнулся:
– А и не важно. Результат гарантирую.
После успешного завершения эксперимента изобретатель пребывал в приподнятом расположении духа и густо благоухал благородным ароматом коньяка, но к починке радиатора подошел со всей серьезностью и помимо паяльной лампы раздобыл еще множество самых разных инструментов. Сомневаться в его словах я не стал.
– Заглянете на рюмку чая, Леопольд Борисович? – предложил Александр, вытирая перепачканные в машинном масле руки обрывком ветоши.
– Если только чая, – согласился я, не зная, с какой стороны лучше подступиться к хозяину лавки со своей просьбой.
Мы укрылись от дождя в мастерской; Александр ненадолго оставил меня, а вернулся уже с чайником, чашками и тарелкой песочного печенья. Сам продолжил пить коньяк.
– В медицинских целях, – подмигнул он мне. – Для снятия стресса!
Я намеревался избавиться от стресса более радикальным образом, раз и навсегда распрощавшись с его главной причиной, но прежде чем успел приступить к изложению своей просьбы, изобретатель откашлялся, огладил седую бородку и осторожно произнес:
– Леопольд Борисович, у меня будет к вам одна просьба…
– Слушаю вас, Александр.
Владелец лавки немного помялся, потом выложил как на духу:
– Один успешный эксперимент еще ничего не доказывает. Научный подход требует провести серию опытов и сравнить результаты, но мне просто не над кем их ставить. Вы бы не могли поспособствовать в этом деле?
Я озадачено уставился на собеседника.
– Что, простите?
– Я понимаю, это звучит дико, – вздохнул изобретатель, – но мне крайне важно получить доступ к нескольким инфернальным созданиям и подвергнуть их воздействию упорядоченных электромагнитных колебаний.
– Идея не лишена смысла, – признал я после недолгого обдумывания этого крайне необычного предложения. – Но есть определенная сложность с ее реализацией.
– Я понимаю! – признал Александр Дьяк. – Понимаю! Но посудите сами, какие это открывает перспективы!
– Это открывает перспективы быть съеденным заживо или угодить на каторгу, как повезет, – покачал я головой. – Доставить инфернальное создание в лавку не только чрезвычайно сложно в плане реализации, но и просто-напросто опасно.
– И что же делать? – расстроился изобретатель.
Я подал плечами.
– Ну не знаю, – потом уточнил: – А насколько громоздок ваш прибор? Удастся поместить его в кузов броневика?
– Предлагаете устроить выездные испытания? – охнул владелец лавки. – Это стало бы выходом, но если сигналы передатчика перехватят, на нас откроют охоту.
– Подождите! – оборвал я изобретателя, не желая с ходу отметать эту идею. – Вы говорили, что первый аппарат назвали грозоотметчиком, так? Он улавливал разряды атмосферного напряжения, правильно? Разве в такую погоду помех не должно быть чрезвычайно много?
Александр Дьяк соскочил со стула и принялся ходить из угла в угол.
– Действительно, этого я не учел! – решил он некоторое время спустя. – Но шторм долго не продлится. Мы успеем провести второе испытание передатчика до конца дня?
Я кивнул.
– Всенепременно.
– Отлично! – обрадовался владелец лавки. – Просто замечательно!
– Так аппарат поместится в кузов броневика?
– Без всяких сомнений, – подтвердил Дьяк. – Если заменить динамо-машину мощной электрической батареей, получится даже спрятать его в дорожный чемодан. – Изобретатель встрепенулся. – Леопольд Борисович, у вас будет возможность заняться этим прямо сейчас?
– А сколько времени потребуют сборы?
– Четверть часа от силы!
– Хорошо, – решил я. – Приступайте.
Изобретатель взял ящичек с инструментами и позвал меня за собой:
– Понадобится ваша помощь!
Я убрал несессер на верстак и вслед за владельцем лавки спустился в подвал. Александр Дьяк сноровисто отключил от передатчика провода динамо-машины. Сам по себе аппарат оказался не особо велик, но поднять его наверх оказалось задачей нетривиальной. Дабы уберечь хрупкое оборудование от поломки, пришлось сначала переложить передатчик в дорожный чемодан и уже в таком виде втащить его по лестнице.
Но справились. А когда изобретатель прикрутил массивную электрическую батарею, я уже самостоятельно погрузил аппаратуру в кузов грузовика.
– Куда едем? – выбежал вслед за мной под проливной дождь Александр Дьяк, на ходу натягивая дождевик.
– Я еду, не мы.
– Но позвольте, Леопольд Борисович! – возмутился изобретатель. – Как же так?
– Уверяю, я вам все расскажу, – пообещал я, – но вам ехать со мной слишком опасно.
– Вы от меня что-то скрываете!
Я обреченно вздохнул.
– Альберт рассказывал о моем доме? – спросил, заранее зная ответ.
– Он говорил о проклятии, но это ненаучно…
– И тем не менее нечто до сих пор отравляет особняк и прилегающую к нему территорию. Мне оно повредить не способно, вам же там находиться нельзя. Запущу передатчик у себя во дворе, о результатах сообщу.
– Ах вот оно что! – протянул изобретатель. – Понятно, понятно! Что ж, не стану вас отговаривать, на первоначальном этапе это послужит неплохой проверкой надежности аппаратуры. Но умоляю вас – не затягивайте с этим; необходима оценка воздействия электромагнитных колебаний непосредственно на инфернальных созданий.
Я похлопал собеседника по плечу и предупредил:
– Не беспокойтесь, Александр. За этим дело не станет.
– Вы очень обяжете меня, Леопольд Борисович.
Владелец лавки пошел открыть ворота; я уселся за руль, кинул несессер на пассажирское сиденье и запустил пороховой двигатель. Движок на холостом ходу работал как часы; ни наезд на вампира, ни последующий ремонт нисколько ему не повредили. Я на прощанье помахал Александру и тронулся с места.
Дождь лил как из ведра, за пеленой падавшей с неба воды то и дело полыхали ветвистые молнии, но в ненастье были свои преимущества – с улиц пропали и пассажирские экипажи, и телеги, поэтому поездка до Кальварии заняла от силы четверть часа. И немногим меньше я пытался взобраться по раскисшей за последние дни дороге. Колеса буксовали в грязи, массивный броневик страшно рычал и едва полз вверх.
Но доехал.
Бросив самоходную коляску на площадке перед воротами, я отпер калитку, прошел за ограду и распахнул скрипевшие ржавыми петлями створки, освобождая проезд для броневика. Загнал его на территорию имения и бегом бросился закрывать ворота, пока какой-нибудь случайный прохожий не углядел изуродованный сад и многочисленные трупы, от которых мне еще только предстояло избавиться.
Броневик оставил у крыльца и заволок в дом неподъемный чемодан. Прямо в прихожей расстегнул его и подал напряжение на аппарат и привод кодового цилиндра, но запускать в эфир морзянку молитвы не стал, лишь крикнул:
– Я вернулся!
В ответ – тишина.
Памятуя о недавних событиях, я немедленно вытащил из кармана «Цербер», снял его с предохранителя и прислушался. Ничего, только шумел на улице дождь.
Да что опять стряслось?!
Я попятился к входной двери и выглянул во двор. Шлепали по газону и мертвым клумбам цветника крупные капли дождя, лились ручьи из водосточных труб, мокли выложенные в ряд мумии. Тишина и спокойствие. Впрочем, вчера тоже ничего не предвещало беды…
Решив подстраховаться, я добежал до броневика, распахнул дверцу со стороны пассажирского сиденья и чуть не выругался от удивления, наткнувшись на лепрекона. Коротышка в залихватски сдвинутом на затылок цилиндре увлеченно крутил баранку и азартно фырчал, подражая стрекотанию работающего двигателя. На меня он даже не взглянул.
Не стал трогать его и я. Просто вытащил из несессера маузер, дослал патрон и вернулся в дом с оружием на изготовку. Происходящее нравилось все меньше и меньше, а уж когда заметил откинутую крышку ледника, ноги и вовсе словно приросли к полу. Захотелось даже вернуться за гранатами.
Но вместо этого я как завороженный, медленно и осторожно, приблизился к черному зеву подвала, опустился на колени, заглянул в зловещую темень…
Но нет – внизу оказалось довольно светло. Отблески двух керосиновых ламп трепетали на ледяном крошеве, и я сразу разглядел в их неровном сиянии две фигуры, непонятно с какой целью рывшиеся в самом дальнем углу. Судя по многочисленным следам раскопок, все остальные места они уже проверили.
Я так удивился, что на миг даже позабыл о своем извечном страхе подвала.
– Вы что делаете? – крикнул, сбегая по лестнице. – Теодор!
Дворецкий обернулся и с достоинством ответил:
– Ищем клад лепрекона, виконт.
– Да? – опешил я, но сразу махнул рукой. – Отлично, продолжай. А вот к тебе, Елизавета-Мария, у меня серьезный разговор. Идем!
Суккуб, без всякого сомнения, обратила внимание на проскочившие в моем голосе гневные нотки, да и обращение по имени было для нее в новинку, но даже бровью не повела.
– Я помогаю Теодору, если ты не заметил, Лео! – объявила она.
– Быстро наверх! – рявкнул я, не делая больше вида, что все в порядке.
– Что-то случилось, дорогой? – очаровательно улыбнулась девушка. – Ты не нашел дочь главного инспектора?
– Нашел.
– Вот видишь! И это только благодаря моей помощи! Чем же ты так недоволен? Не решился признаться в собственных чувствах или она отвергла твои притязания?
– Послушай!
– О, это так печально! – перебила меня Елизавета-Мария, приложив ладонь ко рту. – Безответная любовь всегда просто разрывает мне сердце!
Выяснять отношения в подвале я не собирался, но сам не заметил, как оказался перед девушкой.
– Послушай, ты! – проорал ей в лицо. – Решила стравить нас с Альбертом? Так ничего не вышло! Мы не стали драться на дуэли!
Елизавета-Мария вздернула носик.
– Право, печально об этом слышать, – крайне двусмысленно заявила она, – но я не сделала ничего предосудительного. Я просто попрощалась с Альбертом и объяснила, почему мы не можем быть вместе.
– Он все понял не так!
– Людям это свойственно, – уела меня суккуб. – Ты, надеюсь, развеял его заблуждения?
От сочившегося ядом голосочка девушки захотелось тотчас подняться наверх и запустить передатчик, но я не был уверен, что электромагнитные волны в полной мере проникнут в подвал, и заставил взять себя в руки.
– Зря ты это сделала!
Елизавета-Мария демонстративно сложила на груди руки и отвернулась от меня к разрывавшему ледяное крошево дворецкому.
– Я не нарушила никаких правил и уговоров, мой милый Лео, – сообщила она. – Если твой друг слишком влюбчив и вспыльчив, то это не моя вина. Ты сам выбираешь себе друзей. Впредь советую быть более осмотрительным.
На провокацию я не поддался и бросаться в драку не стал, а прежде чем сумел подобрать достойный ответ, девушка вдруг окликнула дворецкого:
– Да вот же она!
– Где? – встрепенулся Теодор, растерянно вертя головой из стороны в сторону.
– Вон торчит! – указала Елизавета-Мария на выглядывавшую изо льда рукоять серебряной вилки.
Враз позабыв обо мне, они принялись разгребать крошево и вскоре разрыли носок мужской туфли.
– Оригинальный выбор для клада, – фыркнула девушка и вдруг совершенно натурально ойкнула.
Ботинок был надет на ногу; вилка пришпиливала заиндевелую штанину к лодыжке и уходила в промороженную плоть на всю длину зубцов.
У меня помутилось в глазах. Вдруг в полной мере проявил себя холод, огоньки ламп стали тусклыми и рассеянными, а светлое пятно люка перекрыла чья-то тень.
– Драть! – отчетливо прозвучало с той стороны.
– А вот и коротышка пожаловал! – обрадовалась Елизавета-Мария.
Лепрекон грязно выругался и скрылся из виду. Девушка звонко рассмеялась, Теодор продолжил откапывать покойника. А на меня накатило жуткое ощущение неминуемого несчастья.
Трясясь от нервного озноба, я подошел к дворецкому, намереваясь приказать ему покинуть подвал, но язык словно примерз к небу.
Елизавете-Марии все было нипочем.
– Не ты первый придумал складывать здесь покойников! – рассмеялась она.
Впрочем, даже суккуба проняло, когда дворецкий откопал торс. Живот неизвестного оказался вспорот, и в него беспорядочно напихали столовые приборы: вилки, ложки, ножи – все из серебра.
– Невероятно, – поежилась она.
А Теодор не останавливался; он откопал левую руку с запястьем, пробитым серебряной вилкой насквозь, принялся откидывать ледяное крошево дальше, и вскоре нам открылась еще одна жуткая рана – шею несчастного рассекли от уха до уха, уверенно и глубоко, до белевших в разрезе позвонков.
– Лео, как это понимать? – потормошила меня Елизавета-Мария, но я не шелохнулся, наблюдая за тем, как из-подо льда начинает появляться белое-белое лицо покойника.
– Я знаю его, – прошептал я, когда в глубине памяти ворохнулось полузабытое воспоминание. – Это наш повар!
– Дьявол! – выругалась девушка. – Это все дурно пахнет даже по меркам преисподней!
– Не смешно, – выдавил я вконец онемевшими губами.
Меня укутал нестерпимый холод, он проморозил до костей, навалился непонятным оцепенением. Шорох ледяного крошева наждаком рвал оголенные нервы, тени пугали до полусмерти и пробуждали давно забытые воспоминания. Почудилось вдруг, будто все это уже происходило со мной, словно я вот так уже стоял над мертвым телом, но не в этой жизни, а в другой, которую позабыл столь крепко, что она вовсе перестала существовать вовсе.
«Мне здесь не место», – вдруг понял я, но стоял и смотрел, как Теодор собирает столовое серебро, не гнушаясь засовывать руки в распоротую от середины грудной клетки до паха брюшину мертвеца.
Все наше внимание было приковано к этому жуткому зрелищу, и потому звонкий металлический щелчок на лестнице оказался полной неожиданностью.
– Драть! – выругался лепрекон с гранатой в руке. – Убирайтесь прочь!
– А то что? – оскалилась Елизавета-Мария.
Вместо ответа коротышка кинул вниз выдернутую чеку и начал отсчет:
– Три!
Сбросив оцепенение, я подтолкнул девушку к выходу и рванул за руку Теодора.
– Уходим!
В реальности угроз лепрекона сомневаться не приходилось. Он мог выполнить задуманное, несмотря ни на какие последствия.
– Два! – прозвучало с лестницы.
– Последняя! – простонал Теодор, вырывая вилку из правой руки покойника, и я потащил его на выход.
Мы еще только взбирались по лестнице, когда альбинос выдохнул:
– Драть! – и швырнул гранату, метя в покойника.
Буквально выпихнув дворецкого наверх, я выскочил следом и захлопнул люк. Тотчас грохнул взрыв, но грохнул неожиданно приглушенно, лишь вздрогнул пол под ногами да посыпалась с потолка пыль.
– Где эта сволочь? – оскалилась Елизавета-Мария, а лепрекона уже и след простыл. – Лео, что все это значит? – насела тогда девушка на меня. – Как ваш повар очутился в подвале с распоротой глоткой и брюхом, полным столового серебра?
– Откуда мне знать? Мне было всего пять лет! – возмутился я и окликнул собиравшего рассыпавшиеся вилки и ложки дворецкого: – Теодор, что скажешь?
– Не имею ни малейшего представления, – ответил слуга, не поднимая глаз.
– Ну и семейство! – фыркнула девушка. – У приличных людей – скелеты в шкафу, а вы покойников на леднике храните?
– Какого дьявола вы вообще туда полезли? – потребовал я ответа.
– Теодор позвал искать клад лепрекона.
Меня передернуло из-за накатившего вдруг отвращения, и нестерпимо захотелось сменить тему.
– Ладно, черт с ним, с покойником! Ты околдовала Альберта!
Девушка рассмеялась в лицо.
– Ничего подобного! – заявила она. – Да и нужды не было! Он такая увлекающаяся натура, я просто поразилась! Мне действительно было хорошо с ним. Ты даже не представляешь насколько.
– Я тебе не верю!
– Мой милый Лео, вера – дело сугубо интимное, – язвительно заметила Елизавета-Мария и обернулась к вставшему у нее за спиной дворецкому. – Что-то случилось, Теодор?
– Нет, – спокойно ответил тот, а когда девушка вновь повернулась ко мне, вдруг ухватил ее за голову и одним резким движением свернул шею. Раздался мерзкий хруст позвонков, на пол упало безжизненное тело.
Я в панике попятился и выхватил заткнутый за пояс маузер, но сразу опомнился и взял себя в руки.
– Что ты наделал?! – воскликнул, не понимая, что происходит.
Теодор пожал плечами и спокойно переступил через девушку.
– Иначе это никогда бы не закончилось, – заявил он чужим голосом.
– Ты не Теодор!
– Умный мальчик, – рассмеялось нечто с той стороны, и глаза моего слуги засветились темным, неприятного оттенка огнем.
Я не стал стрелять, я просто сосредоточился, пытаясь представить Теодора окончательно и бесповоротно мертвым, но ничуть в этом не преуспел.
– Неужели ты и в самом деле верил, что этот педант задержался здесь из-за чувства долга? – удивился неупокоенный. – Брось! Дело было в его брате-близнеце. Я связал их души незримой нитью, создал для себя лазейку из ада и цеплялся за нее все эти годы, пока моя душа корчилась в страшных муках, а тело валялось на леднике, нафаршированное серебром! Я не мог пошевелиться, не мог заставить этого болвана отыскать меня, не мог даже увидеть себя, пока твоя подружка не заметила вилку! Но я знал, что рано или поздно освобожусь!
– Кто ты? – спросил я и сразу догадался: – Повар!
– Для тебя я был поваром, – подтвердил выходец из преисподней и вновь шагнул вперед.
Я проворно отступил и вскинул пистолет.
– Смерть его брата оказалась очень некстати, – продолжил повар, – но мне улыбнулась удача. Я освободился и получу свое!
– Что – свое?
– Секрет твоего деда, Эмиля Ри, – растянул неупокоенный губы дворецкого в алчной улыбке. – Зачем еще я бы стал устраиваться в этот дом? Я знал, что разгадка где-то рядом, я искал ее, но допустил маленькую ошибку… – Горящие злым огнем глаза уставились на меня, и пронзительный взгляд продрал до самой печенки. – Съесть твое цыплячье сердце было плохой идеей. Надо было попросту оторвать голову!
Управлявшая дворецким тварь полагала, будто ее прыжок станет для меня сюрпризом, но все это время я держал «Теодора» на прицеле и открыл стрельбу, как только тот подался вперед.
Загрохотали выстрелы, и хоть пули не причинили неупокоенному никакого вреда, только зря продырявили сюртук и сорочку, рывок оказался смазан. Не давая загнать себя в угол, я отпрыгнул в сторону, схватил с пола серебряную вилку, другой рукой вытащил из кармана «Цербер».
– Опять играешь со мной! – рассмеялся чужим голосом «Теодор». – Напомнить, чем все закончилось в прошлый раз?
– Вероятно, ты сдох, – ответил я, отступая к окну.
Тварь опасалась серебра, но моему таланту никак не удавалось ухватить эту искру и разжечь из нее пламя беспредельного ужаса. У меня просто не оставалось на это времени.
– Сдох, – признал неупокоенный, – но захватил с собой всех обитателей этого дома, кроме двух выродков – тебя и твоего отца! Я выпил жизненную силу всех, кто оказался поблизости! И поступал так долгие годы. Не чувствовал лишь твоей подружки. Что с ней не так, мальчик, поведаешь мне, прежде чем умереть?
С Елизаветой-Марией и в самом деле было что-то не так. Девушка ухватила себя обеими руками за голову и с тихим треском развернула ее обратно, словно выправила испорченный вандалами манекен.
Повар, по счастью, ничего не заметил, и я поспешил отвлечь его вопросом, играя на тяге выговориться после долгих лет заточения в ледяной преисподней.
– Скажи лучше, зачем это было нужно?
– Зачем мне секрет оружия, сокрушившего падших? – удивился неупокоенный. – Я уничтожу его, глупый ты человек, и открою дорогу истинным владыкам этого мира!
– Древним богам?
– У великих много имен, – улыбнулся повар, и тут со спины на него накинулась Елизавета-Мария.
Она захлестнула шею неупокоенного петлей, сплетенной из полос заговоренной кожи мавра, затянула, уперлась коленом в поясницу, не давая вывернуться.
Лицо дворецкого в один миг приобрело фиолетово-черный оттенок; он подался назад и припечатал девушку к стене. Та даже не поморщилась.
– Сабля! – крикнула она мне.
Я бросился в гостиную, сорвал со стены саблю деда и метнулся обратно. Ударил с разбега, вкладывая в замах всю силу своего движения, но повар успел вскинуть руку, и клинок засел в предплечье, перерубив мышцы и одну из лучевых костей.
Сильный тычок в лицо сбил меня с ног; я растянулся на полу, а когда неупокоенный изловчился сбросить со спины суккуба, разрядил в него «Цербер». Первые два попадания не причинили никакого вреда, но третья пуля была серебряной, и тело слуги на миг оцепенело, ведь вслед за серебром в его сознание вонзился разожженный моим талантом страх перед этим благородным металлом.
Паралич продлился лишь долю мгновения, но и этого краткого мига хватило Елизавете-Марии, чтобы ухватить саблю, замахнуться и с нечеловеческой силой обрушить на голову Теодора. Отвесно, сверху вниз.
На совесть заточенный клинок полностью разрубил череп и погрузился до середины грудины, тогда девушка натужным движением высвободила его и ударила снова, на этот раз наискось, снося голову с плеч.
Обезглавленное тело, из страшных ран которого не вылилось ни капли крови, на секунду замерло на месте, а потом с шумом растянулось на полу. И сразу перестало ощущаться присутствие выходца из преисподней.
– Лео, крайне унизительно узнавать от посторонних, что ты у человека не первая, – тягуче произнесла Елизавета-Мария. – Какие между нами могут быть секреты?
Прежде чем я успел ответить, содрогнулся дом. Полетели на пол часы и картины, рухнул, едва не придавив меня, буфет, закачались люстры, а по стене гостиной и вовсе побежала широкая трещина. Затем новый, еще более сильный удар проломил пол, и тот встопорщился частоколом выломанных досок.
Елизавета-Мария проворно отскочила от опасного места и ухватилась для надежности за каминную полку, но из дыры вдруг взметнулось лоснящееся слизью щупальце. Оно обвилось вокруг девушки, оглушило ее ударом о шкаф и вышвырнуло на улицу через пролом обрушенной стены.
Я метнулся в коридор; омерзительная конечность демонического создания врезалась в простенок и легко пробила его, словно он был сделан из раскрашенной бумаги. Один из обломков попал в меня и сбил с ног.
Щупальце взметнулось и обрушилось вниз, стремясь расплющить по паркету, промахнулось лишь на пару ладоней и угодило по валявшемуся на полу столовому серебру. Сразу стремительно отдернулось, но уже повалил едкий дым, в один миг гладкая фиолетово-черная кожа набухла десятками сочащихся гноем ожогов.
Особняк сотряс новый удар, пол в гостиной затрещал и выгнулся, демоническое обличье мертвого повара полезло через пролом, выбираясь наружу отвратительной бесформенной тушей. Показалось второе щупальце, разомкнулся зловонный провал пасти.
Но я не отступил. Я знал слабое место этой твари и намеревался дать бой.
Серебро! Я поднял с пола серебряную вилку, массивную, резную, старинной работы, и до боли стиснул ее в кулаке. Демон боялся серебра, а я всегда неплохо ладил с чужими страхами.
В этот момент из прихожей показался лепрекон. Высунув от натуги язык, он втащил в дверь чемодан с передатчиком Александра Дьяка, расстегнул ремни и хрустнул пальцами, намереваясь запустить передачу.
– Не смей! – рявкнул я, не зная, как далеко достают электромагнитные волны. Во мне еще теплилась надежда убить одним выстрелом двух зайцев.
Я отвлекся лишь на миг, но немедленно за свою оплошность поплатился. Одно из щупалец скользнуло в коридор, оплелось вокруг моей лодыжки и потащило в гостиную, прямиком в объятия демона. Резкий рывок не оставил шансов устоять на ногах, я рухнул навзничь, но сразу перевернулся на живот и вцепился свободной рукой в дверной косяк.
Пустое! Хватка потусторонней твари оказалась слишком сильна.
Пальцы начали соскальзывать, тогда я опустился, изогнулся и со всего маху всадил вилку в охватившую ногу щупальце. Серебряные зубцы глубоко вонзились в осклизлую плоть, новый рывок едва не стянул с меня сапог, но боль вынудила демона отдернуть конечность и беспорядочно забить ею по стенам в попытке освободиться от ненавистного металла.
Пользуясь моментом, я поднялся с колен и заполонил весь свой разум мыслями о расплавленном серебре, что очищающим валом польется сейчас в подвал. Талант будто острое копье швырнул этот образ в демоническое создание, и восставший из мертвых повар на несколько секунд замер, ввергнутый в шок ужаснувшей его картиной.
Замешательство не продлилось долго, вскоре разбухшая туша вновь рванулась из подвала, да так, что сотрясся весь дом, но к этому времени с улицы на выручку мне вернулась Елизавета-Мария. Пробираясь по обломкам с растрепанными рыжими кудрями и саблей, она удивительно походила на легендарных северных валькирий, и я дал отмашку лепрекону с некоторой даже долей иррационального сожаления:
– Запускай!
Девушка перерубила метнувшийся к ней отросток; коротышка передвинул рубильник, и я рванул прочь, спеша укрыться в коридоре. Демоническое воплощение повара запульсировало призрачным огнем в такт передаваемым в эфир сигналам Морзе, и сигналы эти болью отозвались у меня в голове:
Короткий-длинный-длинный-короткий…
Электромагнитные импульсы рвали разбухшее тело выходца из преисподней, размывали его, лишали реальности. Оно сотрясалось все сильнее и сильнее, сначала стало полупрозрачным, а потом вдруг исчезло в ослепительном всполохе света. Призрачные голоса взвыли в моей голове ужасающим хором, на миг я просто ослеп из-за разлившегося кругом сияния, а когда очнулся, то почему-то оказался стоящим на коленях в дверях гостиной.
Хоть убейте, не помню, как это произошло.
По дому расходился запах горелой изоляции и крепкого табака, я попытался оглянуться, но шея затекла, словно пробыл в этой неудобной позе не один час. Встать получилось с трудом.
Я осторожно подступил к пролому в полу, глянул в подвал и с облегчением перевел дух, обнаружив внизу один только лед. Демон сгинул без следа, не осталось даже потеков лившейся с него слизи. И что самое главное – больше не ощущалось присутствия заполонявшего дом проклятия. Совсем.
– Драть, хана шарманке! – объявил сидевший на чемодане лепрекон и выкинул окурок самокрутки на пол. – Доигрались…
Я кивнул и вдруг замер, заметив Елизавету-Марию. Вопреки моим чаяниям, электромагнитные колебания не отправили суккуба в ад.
Проклятье!
Но тут Елизавета-Мария отняла от лица залитые кровью ладони, и на меня уставились бельма слепых глаз. Девушка перестала быть сиятельной, потусторонняя сущность покинула ее, и это напугало до полусмерти.
Я создал в голове этот образ, но воплотиться в реальности ему позволила сила суккуба. Теперь же инфернальное создание оказалось изгнано прочь, а Елизавета-Мария не развеялась, она стала обычной девушкой! Демонический шарм больше не окружал ее обольстительным флером, вместо роковой красотки возникла юная женщина, милая и симпатичная. Милая, симпатичная и слепая.
– Что происходит? – произнесла Елизавета-Мария, опровергнув мои предположения о полной потере рассудка. – Что происходит?
Девичий голос прозвучал непривычно беззащитно, словно говорил другой человек, а когда я попытался взять Елизавету-Марию за руку, она вдруг вырвалась и закричала:
– Не прикасайся ко мне!
– Успокойся! – потребовал я, но девушка попятилась, а потом и вовсе убежала по коридору, слепо натыкаясь на мебель.
Преследовать ее я не стал. Просто не знал, как себя теперь вести. Пусть и добился своего, но почему-то не давала покоя совесть.
Лепрекону тоже стало не по себе; он закурил новую самокрутку и озадаченно протянул:
– Драть, ситуация!
Я молча отпихнул коротышку и склонился над аппаратом, нестерпимо вонявшим горелой электрической проводкой. Лепрекон обиженно насупился и отправился бродить по особняку, а мне пришлось извлекать из чемодана оплавленную электрическую батарею; сам передатчик, к моему несказанному облегчению, выглядел неповрежденным.
Возникло желание просто взять и оборвать провода, но вместо этого я разложил нож и аккуратно их обрезал. Провозился дольше, но зато выглядел передатчик теперь куда презентабельнее, нежели раньше, а мне вовсе не хотелось лишний раз расстраивать Александра Дьяка.
Застегнув чемодан, я оттащил его в кузов броневика и поднялся в спальню за «Приключениями Алисы в Стране чудес». Возиться с расшифровкой кода не стал, просто сунул книгу в сумку и задумчиво уставил на карандашный портрет Елизаветы-Марии фон Нальц.
«Я не испытываю к вам никаких чувств, виконт», – болью отозвалось в голове, и в сердцах я смял бумажный лист и выкинул его в мусорное ведро. Немедленно достал, насколько смог расправил и убрал в сумку.
Потом начал собирать вещи.
Возвращаться в этот дом я больше не собирался. Меня колотила от него нервная дрожь.
Я не помнил.
Не помнил того, что случилось в подвале шестнадцать лет назад. И вместе с тем был уверен, что располосованное подобным образом горло видеть уже доводилось. Именно так лепрекон перехватил глотку китайскому костолому. И это обстоятельство пугало еще больше.
Я не помнил и не хотел вспоминать.
Хотел уехать отсюда как можно скорее, но для начала требовалось избавиться от улик. Проклятие больше не защищало особняк, и кто угодно мог проникнуть внутрь и отыскать оружие и мертвецов, а меня вовсе не прельщала перспектива бегать от сыщиков всю оставшуюся жизнь. Черт с ними, с мумиями, требовалось вывезти людей и оружие.
Для начала я загнал броневик в каретный сарай и загрузил в него все ящики, потом отыскал ручной пулемет и покореженную винтовку, забросил их в кузов и перешел в дом.
Через пролом в стене гостиной хлестал дождь, вода стекала через разломанный пол в подвал и понемногу заливала ледяное крошево. Я откинул тяжеленную крышку люка, глянул вниз и невольно поежился. Пусть тьму ледника теперь и рассеивал проникавший через пролом дневной свет, спускаться туда не хотелось. Моя боязнь подвалов никуда не делась.
Пересилив себя, я сбежал по заиндевевшей лестнице и выволок на улицу сначала отставного судью, потом зарезанного лепреконом взломщика и вернулся за мавром. От повара не осталось ни клочка.
Погрузив мертвые тела в кузов броневика, я прошел в дом, и там меня окликнул лепрекон.
– Малыш, ничего не забыл? – показал он заиндевевшую изнутри банку с сердцем павшего.
– Оставь, – махнул я рукой.
Коротышка пожал плечами и выкинул банку за спину. Я заранее поморщился в ожидании звона разбитого стекла, но упавшая в подвал посудина с негромким стуком врезалась в ледяное крошево и уцелела.
Да и черт с ним, с сердцем, даже если бы и разбилась.
Мне было не до него.
Я обежал весь дом, но не отыскал и следа Елизаветы-Марии; девушка словно сквозь землю провалилась. Проверил сад – там ее тоже не оказалось. Тогда постоял немного над могилами отца и матери, пообещал себе когда-нибудь вернуться и забрался в броневик.
Пора было убираться отсюда.
Назад: 2
Дальше: 4