Мы возвращаемся к крепости Шафи. Абдул остается обедать у хозяина верблюда. Теперь Абдул не просто сирота, он желанный гость в любом доме.

Мы не успеваем выйти из-за дувала (полутораметровой глинобитной стены), как из развалин брошенной крепости по нам раздается пулеметная очередь.

Звук пулемета завораживает, пули звучно бьют в нескольких сантиметрах от моей головы. Мне здорово повезло — целью пулеметчика был не я, Шафи. Иначе бы я не успел об этом подумать, пока падал на землю. Но Шафи рядом со мной нет. Он словно растворился в воздухе. И лишь через мгновение я вспоминаю о том, как что-то большое и ловкое перелетело через дувал. За мгновение до первого выстрела.

В руках у Шафи был небольшой кавалерийский карабин. Он никогда с ним не расстается! Но для того, чтобы преодолеть полутораметровую стенку с карабином в руках необходимо сделать сальто без касания. Это просто не укладывается в голове! Но, помнится, Шафи занимался спортивной акробатикой в молодости. Пока я пытаюсь осмыслить происшедшее, из-за дувала появляется голова Шафи.

— Ты долго собираешься здесь лежать? Земля холодная. Простудишься. Прыгай сюда

И я прыгнул. Если вы когда-нибудь видели беременных мужчин, вы легко сможете представить, как они прыгают через полутораметровые стенки. Нет, автомат мне не мешал. Беременным меня делала большая медицинская сумка.

— Да брось ты её. Никто не возьмет.

Я прекрасно понимаю, что Шафи прав. Никто не возьмет мою сумку. Пока я жив. А мертвому мне она скорее всего и самому не понадобится. Я оставляю её у дувала.

Мы делаем большой крюк и стремительно перемещаемся во фланг пулеметчику. Не ожидал такой прыти от Шафи! Он бежит легко и почти бесшумно. И это понятно. Время разделилось. Теперь оно течет для каждого отдельно. Для нас летит стрелой. Для пулеметчика замерло, застыло на несколько мгновений. Всему причиной — пулеметная очередь. Она всегда вызывает у пулеметчика легкую контузию. И на несколько мгновений притормаживает его реакцию. Этим мы и стараемся сейчас воспользоваться.

Пулеметчик лежит под большим деревом, продолжает выцеливать нас у дувала. Увы, там никого уже нет. Зато он перед нами как на ладони. Можно снять с первого выстрела. Но Шафи потерял к пулеметчику всякий интерес. Это совершенно нелогично! Но мы разворачиваемся и уходим. Пулеметчик продолжает водить стволом пулемета, безрезультатно пытаясь выискать нас. У него удивленное и немного обиженное лицо. Он нас потерял.

Безо всяких приключений мы возвращаемся за медицинской сумкой и, немного пригнувшись, идем в крепость Шафи. У меня на языке крутятся несколько вопросов. И главный из них, почему мы не стреляли?

Все очень просто. Оказывается, у нас не было такой задачи. И бегали мы, как загнанные газели, лишь для того, чтобы посмотреть, кто был за пулеметом. Ибо пулеметчик теперь должен умереть. Враг всегда должен умирать! Но пулеметчик должен умереть не на поле боя, а от несчастного случая. По воле Аллаха, или шайтана. Сегодня Шафи будет думать, каким способом исполнить волю Аллаха.

Это был хороший урок для меня. Оказывается не всегда выгодно убивать противника. Сразу. Иногда разумнее его отпустить или ранить. Здесь важно все хорошенько просчитать. Этот урок я прошел еще сегодня ночью. Когда отпустил своих ночных минеров. Я ограничился шуткой. Но я — не Шафи. Пулеметчик, охотившийся за Шафи, умрет два дня спустя. Чем-то отравится.

Сейчас же для меня большим открытием становится то, что такие решения имеют под собой серьезное экономическое обоснование. Шафи рассказывает, как душманы выбирают оружие, для охоты на шурави. И как его используют. Их друзья, американцы, подсказали им, что русских солдат не всегда выгодно убивать.

— Ты и сам знаешь, что при гибели одного из разведчиков группа всегда продолжает выполнение боевой задачи. До тех пор, пока не погибнет последний из бойцов. Но стоит группе наткнуться, допустим, на противопехотную мину, как все кардинально меняется.

Противопехотная мин фугасного действия (Я не говорю об осколочных минах) очень часто даже не отрывает стопу. Но раненого необходимо в течение двух часов доставить на операционный стол. И тут начинается самое интересное.

Для эвакуации раненого в горах приходится привлекать всю разведгруппу. В ущерб её безопасности.

Группа прекращает выполнение боевой задачи. Вызывает вертолеты для эвакуации и вертолеты огневой поддержки. Кроме возможности их потерять, дальше начинается чистая математика. Расход горючего, эксплуатация дорогостоящей авиатехники. Госпиталь: операция по ампутации стопы, анестезия, рабочее время высококлассных специалистов-хирургов. Операции по формированию культи. Костыли, инвалидные коляски, протезы. Реабилитация. Пенсия по инвалидности. Лекарства. Все это стоит денег. Больших денег. Я уж не говорю о том, что солдат в восемнадцать лет потерявший ногу, едва ли найдет в будущем достойную работу. А пообщавшись пару раз с вашими чиновниками — никогда больше не будет патриотом своей страны.

В случае же гибели солдата — государство в лучшем случае потратит копейки на выплату родственникам погибшего смехотворной пенсии. А если он пропал без вести? Тогда ничего не потратит.

Как ты видишь, здесь все просчитано. Нашими врагами. Учись же воевать их оружием. Сначала думай, потом делай. Сначала считай, потом стреляй.

Мне нечего возразить Шафи. Я понимаю, что в чем-то он возможно и не прав. Я думаю, что патриотизм не зависит от количества ног. И среди инвалидов настоящих патриотов гораздо больше, чем среди двуногих чиновников. Но я ни тот, ни другой — мне трудно здесь быть объективным.

Но в одном я с ним безусловно согласен — мне еще многому предстоит научиться. Занятия с Шафи более похожи на беседы Сократа. Он заставляет рассуждать, пытаться рассмотреть ситуацию с разных сторон. По его утверждению, одна точка зрения по легендам была только у Циклопа. У человека их должно быть гораздо больше. Ну, как минимум, две.

Шафи часто рассказывает мне легенду о Старце горы. А еще мы занимаемся восточными единоборствами и обсуждаем книгу японского монаха Ямамото Цунэтомо «Сокрытое в листве» — священное писание самураев. Шафи показывает основные принципы иглотерапии и ведет светские беседы. Учит передвигаться на поле боя и делать классический восточный массаж.

Он утверждает, что плохой воин не может быть хорошим врачом. Зато хороший врач может быть плохим воином. Ведь в чем-то человек обязательно должен достичь совершенства, стать лучшим. Настоящий человек должен стремиться к совершенству во всем. Быть хорошим воином и хорошим врачом. Мне не совсем понятна его логика. Но, возможно, она и существует.

К тому же, у Шафи интересная теория передвижений на поле боя. Качание маятника он привязывает к нашим детским играм. Он считает, что раньше мы, шурави, более естественно учились этому движению. Ведь в детстве часто играли в снежки и вышибалы мячом. Больше находились на природе и бегали в лесу. Сейчас же наши дети играют в «монопольку». В таких играх мало движений и все они приучают ребенка «тянуть одеяло на себя». А это значит не уклоняться от того, что летит, а хватать. Заводы, предприятия, деньги. В бою такой человек по привычке хватает то, что летит рядом. Пули, осколки. Научить уклоняться от них такого человека практически невозможно.

Шафи подшучивает и над нашими сказками. В восточных сказках главный герой достигает успеха, как правило, за счет своей смекалки и трудолюбия — в наших за счет связей (Щука, Конек-Горбунок, Лягушка-Царевна) или потому, что самый большой дурак в округе. Умные и трудолюбивые — герои не наших сказок. Ну и что, зато наш Иванушка-Дурачок самый крутой Иванушка в мире! Ведь единственное его достоинство — он умеет драться. Любой Кощей Бессмертный вам это подтвердит. Правда Кощеев с каждым годом становится все меньше и меньше. Даже не смотря на то, что они и бессмертны. Зато Дурачков все больше и больше.

Мне пора возвращаться на заставу. Но уже несколько дней меня как магнитом тянет к кяризу. Очень хочется посмотреть на это произведение инженерной мысли. Я не выдерживаю и обращаюсь к Шафи с просьбой показать кяриз.

Нет проблем. Идем на экскурсию. Кяриз представляет собой обычный колодец. Но в стенках его видны небольшие ступеньки. По ним мы спускаемся вниз. На глубину примерно шести метров. Внизу кяриза ровная площадка. В центре её — яма глубиной около метра, наполненная водой. Вправо и влево — два хода высотой около двух метров. В полу этих ходов, и чуть сбоку, прорыты небольшие канавки, по которым вода попадает в ямку, а излишек вытекает из неё. Этот ручеек течет к следующей крепости. Шафи несет в руках небольшую керосиновую лампу. В кяризе довольно сухо. Метрах в десяти от колодца мы попадаем в комнату. Примерно три на четыре метра. Там установлены два топчана, сундук и несколько кувшинов. В углу большая керосиновая лампа с керамической сеткой. Лампа китайского производства. Я уже видел такие. Света они дают целое море. Не менее, чем пара стоваттных лампочек.

Мы присаживаемся на топчаны. Шафи объясняет, что кяризы предназначены для водоснабжения. Вода с гор по ним поступает в кишлаки. Есть центральный кишлак, который распределяет воду (Не трудно догадаться, что Шафи живет именно в таком кишлаке. Вот почему Калашахи — центр стольких интересов!). Примерно раз в два-три дня воду направляют в соседние кишлаки. По очереди. В большом объеме. В остальные дни — вот такой ручеек. Ручей перекрывать нельзя. Это закон. За воду платят.

В те дни, когда кяриз не используется для водоснабжения по нему можно передвигаться. Особенно это актуально во время песчаных бурь. Афганские кяризы — очень маленькие. У их соседей — персов (иранцев) — кяризы гораздо больше. Говорят, что в персидских две арбы могут разъехаться, не зацепив друг друга.

Это предназначение кяризов. Но сейчас воды нужно меньше. В домах мало скота. Хватает воды, текущей в арыках. Поэтому кяризы стали обычными подземными ходами. Да, душманы ими пользуются часто. А как же иначе?

— Этим тоже пользуются?

— Нет, он заминирован.

— А куда он ведет?

Шафи улыбается в ответ.

— Командиру это лучше не знать.

Я понимаю, что, скорее всего, ведет он к какому-нибудь главарю моджахедов. Но если Шафи не хочет говорить, значит так надо.

Мы возвращаемся на поверхность. Недалеко от колодца на плетеной скамеечке сидит Лейла. В её руках я вижу небольшой томик. Наш ручеёк умеет читать?! Какая умница. Я впервые замечаю, какие у неё красивые волосы — тёмные с медным отливом и золотыми отблесками. У афганцев и пакистанцев, как правило, черные волосы. Откуда же у нашего ручейка такая роскошь?

— What book are you reading, Leila (Какую книгу вы читаете, Лейла)?

Вместо Лейлы отвечает Шафи.

— Джуй любит китайскую поэзию. Это Цы — нечто среднее между стихами и романсами, в вашем понимании.

Мне остается только развести руками. Я прощаюсь с Шафи и Лейлой. Мой друг Хуай Су уже ждет меня у дверей крепости. Впереди еще романтическая поездка на Тотахан. Почему так летит время?!

Дежурный по заставе рассказывает, что Корнила уже вернулся на свою заставу с КП батальона. Передал, что меня вызывают в батальон с личными вещами и оружием завтра к восьми утра. Поездка с личными вещами и оружием уже становится доброй традицией для наших офицеров. Неспроста! Надо узнать у Корнилы, что это значит?

Ответ на вопрос я получаю через несколько минут. В отпуск уезжает начальник разведки батальона старший лейтенант Толя Викторук. Временно исполнять его обязанности предлагают Корниле. Но два месяца мотаться по боевым операциям с разведвзводом его не прельщает. Саня Корнила уже прирос к своей заставе. Похоже, что разведвзвод придется принимать мне. Этого еще не хватало!

Выхожу на связь с девятой заставой. Нужно посоветоваться с Олегом Артюховым. Его совет категоричен: «Отказывайся, у тебя и здесь дел хватает». Я и сам это прекрасно понимаю. Завтра откажусь. Но ехать на КП батальона все равно придется. Это приказ комбата.

А утром все становится на свои места. На КП меня встречает командир батальона.

— Принимайте разведвзвод. Викторук введет вас в курс дел. План засадно-поисковых действий на следующий месяц составите вместе. Завтра передадите его в разведотдел на утверждение. Все ясно?

Я пытаюсь мягко отказать комбату, насколько это возможно. В принципе я не против того, чтобы принять разведвзвод. Но у меня здесь другие задачи. Оставлять Шафи на два месяца без связи я не имею права.

— Товарищ старший лейтенант, предайте Корниле, что я сделаю запись в его личное дело: «При выполнении боевой задачи проявил трусость и малодушие». Так ему и передайте!

В чём-чём, а в трусости Корнилу упрекнуть нельзя. За прошедшие полтора года в Афганистане он показал свое полное безразличие к опасности. В бою был смел и решителен. Но и в герои, с другой стороны, особенно не рвался.

Я понимаю, что передавать Корниле ничего не нужно. Весь этот концерт только для меня. Хотя его можно было бы и не устраивать, мне хватило бы и приказа. Но окончание разговора с комбатом заставляет немного взгрустнуть. Послезавтра разведвзвод уходит на боевые. На прием дел и должности, составление плана засадно-поисковых действий и подготовку к выходу остается менее двух суток.

Это сразу упрощает принятие решения. Не трудно догадаться, что торг здесь не уместен. Нет времени. Разведвзвод принимать придется в любом случае. Немного странно, что комбат дотянул эту проблему до последнего дня. А ведь проблема давно известна. Начальников разведки любых уровней некем заменить. Отпуск обязателен и их направляют в очередной отпуск в последних числах декабря. Когда тянуть дальше уже нельзя — через пару дней закроют границу на праздники. И приходится срочно делать невозможное — искать им замену.

Тактика мудрого страуса: если есть проблема, достаточно лишь спрятать голову в песок. И ты её уже не увидишь. Правда проблема все равно останется.

Весь день знакомлюсь с разведчиками. Принимаю оружие, технику, имущество. Потом с Толиком Викторуком составляем план засадно-поисковых действий на следующий месяц. Эта работа мне немного знакома. Здесь важно заранее согласовать действия подразделений прикрытия: авиации, вертолетов и артиллерии. Постараться обезопасить себя от помощи наших сторожевых застав (Их помощь как правило страшнее духовских нападений) при проведении засад. И самая сложная задача — организовать нестандартный выход на засаду. Здесь две проблемы: не повторяться и не оставлять следов выхода на задачу. Вторая проблема — самая трудноразрешимая. КП батальона расположен на окраине кишлака, вокруг пыль да песок. Следы сохраняются не долго, но видны хорошо. И очень много глаз вокруг.

Вечером загружаем две БМП и одну боевую разведывательную машину боеприпасами и сухим пайком. Берем сухой паек на пять суток. Но поговаривают, что операция продлится не менее двух недель. До самого Нового года.

Проводим строевой смотр разведчиков. И пристрелку оружия. Заместителем у меня старший сержант Саша Хливный. Родом из-под Винницы. Толковый мужик. Просит, чтобы на первой операции я поменьше командовал и размахивал руками. Разведчики свои задачи знают, а перед духовскими снайперами лишний раз светиться не стоит. Беспокоится, как бы меня не подстрелили на первой же операции. Беспокоится по-доброму, без показухи.

Лентяйничать меня заставлять не надо. Это у меня в крови. Снайпер умрет от старости, прежде чем дождется, чтобы я начал махать руками. Ребята принимают меня хорошо, без обычной настороженности. В августе я уже работал с одним отделением этого разведвзвода. Когда мы уничтожили небольшой духовский караван под Тотаханом. Так что разведчики считают меня старым знакомым и это здорово! Значит сработаемся.

Выхожу на связь с Олегом Артюховым. Рассказываю, что задержусь в батальоне на пару месяцев. Прошу передать Хасану, чтобы выписал из лазарета Мирзо. Состояние его здоровья уже не вызывает опасений. Долечится дома. Как не вызывает опасений и состояние здоровья моего второго пациента. Верблюда. А маленького Абдула Хасан и так не обидит. Из крепости не прогонит.

Ночью пишу письма домой, ребятам. И подписываю поздравительные открытки с Новым годом. Если пробудем в рейде две недели, возможно, что другого времени для этого просто не будет.

Тринадцатого декабря после обеда выезжаем в дивизию. Прибываем на ЦБУ (Центр боевого управления) дивизии. Иду в разведотдел. Представляться начальнику разведки. Майор Качан немного удивлен, он знает, чем я должен заниматься. Несколько секунд что-то обдумывает, а затем машет рукой. Видно предстоящая операция сейчас важнее, чем моя работа. На план засадно-поисковых действий на январь он практически и не смотрит. Видно до января еще нужно дожить.

Начальник разведки приказывает разместить взвод недалеко от автопарка разведбата. И ждать распоряжений.

В семь утра вызывают на ЦБУ. Наша задача — прикрывать батарею «Ураган» в районе пятой сторожевой заставы. Встречаю на заставе Мишку Парфенчикова. Познакомились с ним еще в резерве. Батарея стоит в двух километрах восточнее заставы и нужно прикрыть её со стороны хребта Зингар. Это наиболее опасное направление.

Выставляю свои машины, ставлю задачи свои разведчикам на занятие огневых позиций. А сам иду представляться командиру батареи.

Батарея «Ураган» — это шесть ракетных установок и одна машина управления. Ракет такого размера я раньше не видел, по-моему, калибр около двухсот двадцати миллиметров. Используют боеприпасы объемного взрыва. Но больше всего меня поражает машина управления. На базе КАМАЗа размещается метеостанция и вычислительный центр. Я впервые вижу электронно-вычислительную машину. Она занимает значительную часть кунга. За ЭВМ колдуют два старших сержанта. Их призвали с третьего курса Московского инженерно-физического института. Они одни из лучших программистов дивизии. Третий сержант запускает зонд. Сообщает им какие-то данные по температуре воздуха, по направлению и силе ветра. Бывшие «мифисты» несколько мгновений колдуют за своей машиной, а затем сообщают исходные данные для стрельбы. Все выглядит очень солидно.

Капитан, командир батареи, довольно хлопает меня по плечу.

— Ну, вот и разведка прибыла. Теперь можно и повоевать.

Мои ребята сообщают о двух бронетранспортерах со стороны дивизии. Выхожу их встретить. Приехал командир дивизии, Барынькин Виктор Михайлович. Он в хорошем настроении. Видно ракетчики недавно отличились, успешно накрыли какую-то цель. Комдив поздравляет с чем-то командира батареи. Взгляд его случайно падает на клавиатуру ЭВМ. Комдив только что закончил Академию Генерального штаба. Вычислительные машины уже видел. А дальше происходит необъяснимое. Он присаживается за рабочее место оператора, словно хочет проверить таблицы стрельбы. Неужели в Академии и этому учат?! Сержанты-«мифисты» в смущении, как-то неловко пятятся к выходу. Комдив включает экран ЭВМ. Вместо таблиц там пародия на Пушкина: «Онегин вышел на крыльцо…». Дальше неприлично.

Комдив улыбается.

— И как вы умудряетесь с такими таблицами накрывать цели с первого выстрела?

Но командиру батареи не до смеха. Он смотрит вокруг, ищет, чем бы таким, тяжёлым, запустить в своих подчиненных. Сержантов уже и след простыл. Они прекрасно понимают, что под горячую руку комбата лучше не попадать. А таблицы стрельбы у них в голове. Для таких расчетов ЭВМ им не нужна.

Комдив уезжает. Из штаба дивизии приходит радиограмма: «Одну машину оставить вместе с разведчиками на прикрытии батареи, а самому с двумя БМП убыть в Джабаль-Ус-Сирадж. Для сопровождения колонны с боеприпасами».

От ракетчиков за боеприпасами идет один БТР. Вместе с моими двумя машинами — прикрытие для колонны очень хиленькое. Когда я спрашиваю у командира батареи позывные застав, прикрывающих дорогу, он непонимающе смотрит в мою сторону.

— К чему так все усложнять? Тут пути-то километров пятьдесят, не больше.

Но меня такой ответ не устраивает. Для того, чтобы нарваться на засаду достаточно и более короткого отрезка пути. Тем более с таким слабым прикрытием сложно будет не спровоцировать моджахедов на нападение. Хотя возможно, я просто перестраховываюсь.

Я выхожу на связь с разведотделом. Уточняю позывные и частоты придорожных застав. И ещё кое-что. Мне нужно знать, в какое время над дорогой в районе Чарикара будут пролетать наши вертолеты. Баграмский аэродром у нас под боком и вертолеты постоянно висят в небе. Меня же интересуют точное время и место. Информация эта закрытая, но для разведотдела получить её не проблема. А для меня важно, чтобы проезжая «узкие» (наиболее опасные) места я слышал над головой гул вертолетов. У них свои полетные задания, свое время вылета и свои задачи. Но ведь моджахеды об этом не знают. Они могут подумать, что это наше прикрытие с воздуха. Когда прикрытие колонны слишком слабое всегда приходится прикрывать себя воздухом. Другими словами немного жульничать.

Два дня занимаемся сопровождением колонн с ракетами для батареи «Ураган». Питаемся горно-зимним сухим пайком. Разогреваем его на кострах. И чувствуем себя настоящими туристами. А в десяти километрах восточнее дороги наша дивизия проводит очередную войсковую операцию.

Отличилась третья разведывательно-десантная рота нашего разведбата: в районе двадцать третьей сторожевой заставы перехватила караван с французскими медикаментами. Похоже у моджахедов большие потери, раз срочно понадобились медикаменты. Но потери есть и у нас. Вчера во второй разведроте погиб лейтенант Абдукаримов. Да и вдоль дороги на Джабаль каждый день обстрелы. Рядом со старыми обелисками нашим солдатам возле дороги появляются остовы сгоревших машин. Под Чарикаром бросается в глаза сгоревший КАМАЗ. Вчера его здесь не было.

А с центра боевого управления приходит новая задача. У батареи меня сменяет мотострелковый взвод нашего полка. А мой разведвзвод убывает на сопровождение группы спецминирования. Название группы звучит довольно солидно. Едем её забирать к КПП отдельного инженерно-саперного батальона.

Группа состоит из командира взвода, лейтенанта, шести саперов, двух водителей и двух бронетранспортеров. И командира группы — майора. Едем к семнадцатой сторожевой заставе. Я занимаю оборону, саперы взрывают дувалы, вплотную подходящие к заставе. Расчищают для заставы сектора обстрела и наблюдения. Раньше вдоль этих дувалов духи подходили к самым стенам крепости. В нескольких метрах от меня ковыряются танкисты, вчера при смене огневой позиции немного съехали с колеи и наскочили на мину. У механика-водителя легкая контузия. Но он вместе с остальными ставит на место перебитую гусеницу танка.

Ближе к обеду немного достается и нам. Несколько выстрелов из гранатомета, да пара автоматных очередей — больших проблем не приносят. Но напоминают о том, кто в доме хозяин.

Переночевать нас отпускают на КП батальона. Нужно пополнить боекомплект. И получить у начальника штаба новую карту. Начинается новый этап операции, севернее кишлака Калайи-Биланд, а моя карта на этом кишлаке как раз и заканчивается.

А утром снова сопровождать саперов. В казарме в зеркале вижу чужое небритое лицо. Обветренное и обмороженное. Подъем в пять тридцать. Проверяю экипировку бойцов. Заставляю своих сержантов надеть каски. С этим у нас всегда проблемы.

Нашу задачу немного корректируют. Начальник инженерной службы дивизии передает распоряжение начальника оперативного отдела: помимо прикрытия действий саперов, моему взводу необходимо занять оборону на указанном рубеже. Прикрыть правый фланг дивизии.

Звучит это круто! Но реально в дивизионной операции участвуют лишь разведбат, по одному рейдовому и танковому батальону из нашего и 181-го полков, полковые артдивизионы, разведроты, несколько отдельных рот (связи, инженерно-саперных) и минометчики. Да и то не в полном составе.

Причем в активных боевых действиях принимают участие лишь разведбат и полковые разведроты. Остальные подразделения стоят на блоках. Общая задача оттеснить моджахедов за ирригационный канал к реке Панджшер. И выставить там несколько новых сторожевых постов из состава рухинского полка нашей дивизии. Причина довольно тривиальна — с севера укрепрайоны моджахедов практически вплотную подходят к баграмскому аэродрому. И духи практически свободно обстреливают наши самолеты. Как взлетающие, так и заходящие на посадку. Их безопасность и заставляет наши войска принимать участие в этой операции.

Наша задача предельно проста: помимо прикрытия действий саперов, мы не должны допустить удара моджахедов со стороны кишлака Калайи-Биланд и выхода их во фланг нашей группировке. Самый любимый маневр духов: втянуть наши войска в «зелёнку» и ударить им в тыл и во фланги одновременно.

И поэтому мы выходим на окраину кишлака Калайи-Биланд. Это большое множество давно заброшенных крепостей и развалин. Согласно приказу мы занимаем оборону на небольшой горке.

Мы лежим на кладбище. В самом прямом смысле этого слова, лежим между надгробий и старых могил. Между собой мы зовем эту горку «Змеиной» — вокруг змеиные шкуры и мертвые змеи. Никогда не видел раньше их в таком количестве. Но живых не видно. Зима, не сезон. Где-то спят. Те, которые уцелели.

Змеиная горка — идеальная позиция с военной точки зрения. Вся зелёнка перед нами видна как на ладони. Все вокруг дымится. Похоже, пару дней назад здесь шли сильные бои. Причем дымится даже земля. На горке большое количество воронок от наших снарядов и бомб. Видно духи упорно её обороняли. А выбить их отсюда было нелегко. И множество странных ям — то ли окопов, то ли могил. Многие из моих бойцов сидят в них.

В нескольких сантиметрах от головы в землю впивается пуля. Снайпер, он уже всех достал. Обстреливает нас целый день, а мы с Ильхамом Галиевым все никак не можем его вычислить. Старший разведчик Галлиев — очень толковый парнишка. Спокойный, рассудительный, внимательный. Настоящий солдат. Я очень надеюсь на его помощь. Но вокруг слишком много потенциальных укрытий. К тому же по следам пуль видно, что снайпер часто меняет свою огневую позицию. Единственная радость — он не очень здорово подготовлен. Обстреливает практически все цели, но не попадает. Это удивительно, ведь у афганцев даже дети — прекрасные стрелки.

Но война войной, а обед по распорядку. Что мне нравится в разведке: бойцы всегда первым накормят командира. В диверсантах приходилось кормить себя самому. Хотя с другой стороны, может быть, разведчики просто проверяют, не отравлена ли пища? На самом бесполезном в разведвзводе человеке. На командире.

На самом деле в разведподразделениях существует довольно забавная примета: пока жив командир — живы и бойцы. В случае его гибели — подразделение если и не погибает полностью, то все равно несет очень большие потери.

Поэтому меня берегут как амулет или просто дорогую вещицу. У меня два личных телохранителя, две моих тени. Максим Таран из Евпатории, чемпион Союза по парусной регате среди юниоров (вскоре Максим добъется перевода в баграмский дивизионный разведбат и через полгода погибнет под Мирбачакотом, прикрывая отход своих товарищей — погибнет настоящим героем) и Лёша Стасюлевич, белорус (Как ни странно, из Алтайского края!) и снайпер, по воинской специальности. Они выкопали небольшую ямку в могиле. Раздобыли где-то сухих дров, чтобы костер не дымил. И уже готовят обед. Молодцы ребята!

А я тем временем на клочке бумаги набрасываю кое-какие черновики: