Книга: Экипаж «черного тюльпана»
Назад: 26
Дальше: 28

27

…К вечеру атака на лепившийся у края ущелья кишлак Дах-э-сийох окончательно захлебнулась.
Четвертый час рота Фоменко лежала, вжимаясь в раскаленные камни. Головы солдат спеклись в стальных касках, фляги опустели… Тепло-соленые струйки пота, смешавшись с осевшей на лицах солдат пылью, превратили их в маски невиданных, суровых, но бессильных языческих богов с пустыми, потухшими глазами…
…Перед наступлением кишлак накрыли «Градом». Не уцелел ни один дом и ни один дувал. Что говорить о людях… Но, словно воскреснув под опаленными обломками глины, преждевременно похороненные «духи» встретили наступавших таким огнем, что, потеряв сразу троих, Фоменко уложил роту на камни и по рации стал с тоскливым остервенением требовать от комбата еще одного артналета. Комбат ответил, что второго артналета не будет («Нет снарядов… твою мать!»), однако приказа лезть напролом не дал, натужно крича: «Атаковать только после подавления огневых точек!»
Один пулемет «духов» Фоменко разглядел, когда рота пыталась взять кишлак с ходу. Его ствол торчал из большой трещины в стене разрушенной мечети. Гранатометчики сделали пару прицельных выстрелов, и когда капитан еще раз попытался поднять роту в атаку, тот, что был в мечети, уже молчал. Но яростно и злобно плюнули свинцом сразу несколько других.
Рота покорно легла, а Фоменко опять принялся вызывать по рации комбата. Кишлак отделяло от наступавших не меньше двухсот метров, и, как ни кусал капитан спекшиеся губы, до боли прижимая к глазницам бинокль, засечь остальные пулеметы не удавалось.
Единственное, что оставалось делать, — это посылать вперед наблюдателя, который бы сумел проползти на брюхе хотя бы половину этого расстояния, укрыться в одной из воронок, выдолбленных снарядами, и, разглядев, где понатыканы пулеметы, корректировать по рации огонь.
Посылать почти на верную смерть…
Вот почему ротный медлил, все еще веря в чудо — в залп батареи «Града».
При последнем выходе на связь комбат прокричал, что у батареи больше нет снарядов и она снимается с позиций.
Кому-то надо было ползти…
Фоменко знал, что пошлет одного из взводных связистов, умеющих толково работать с рацией. Одного из троих: Каримова, Максимчука или Ойте.
Неуклюжего, плохо знающего русский язык Каримова?
…Максимчука или Ойте.
Вымахавшего под метр девяносто Максимчука? Мишени лучше не бывает…
…или Ойте?
Откуда-то выплыло вдруг широкое, плоское лицо подполковника Поташова. Близко посаженные глаза под стеклышками очков и толстые поджатые губы… «Молодым и неопытным бывает особенно трудно…»
…Фоменко уже давно отдал приказ. Он видел, как, волоча за собой рацию, устремился к кишлаку похожий издалека на юркую зеленую ящерицу Ойте.
«Духи» заметили его, и вокруг солдата то тут, то там стали вспыхивать фонтанчики от пуль.
— Всем! — хрипло кричал капитан по рации. — Прикрывать наблюдателя! Вести беглый огонь! Огонь!!!
Он повторял это сорванным голосом раз за разом, хотя очереди и так не стихали.
Когда фонтанчики вспыхивали слишком близко от Ойте, ротный невольно зажмуривался и медлил открывать глаза: больше всего на свете он боялся, что в следующее мгновение увидит среди камней безжизненное тело солдата… Но всякий раз, замерев на чуток, чтобы переждать опасность, зеленая ящерка оживала и оказывалась еще на метр впереди, и еще на метр, и еще…
— Доползи, — шептал Фоменко, считая эти метры так, будто сам отмерял их своим сжавшимся в комок животом.
И он дополз.
Укрывшись в спасительной воронке, Ойте сразу же вышел на связь, а чуть позже начал передавать, куда бить гранатометам.
…Комбат вызвал ротного по рации, когда Фоменко уже снова собирался поднимать людей в атаку.
— Уходим, — приказал майор Николаев.
Комбат был прав: солнце садилось, а на ночной бой у них уже не хватило бы сил.
— Уходим! — прокричали, приняв приказ ротного, командиры взводов.
— Уходим! — пронеслось по солдатской цепочке.
В затопивших землю сумерках кишлак был уже почти не виден.
— Рота отходит, возвращайся, — переключившись на частоту Ойте и поглаживая рукой рацию, словно живую, сказал Фоменко.
Все, кто были рядом, слышали это: и связист командира роты ефрейтор Путеев, пытавшийся рукавом куртки стереть со лба корку засохшей грязи, и замполит, который лежал, уткнувшись головой в приклад автомата, но, конечно же, не спал, а мог только мечтать об этом…
Назад: 26
Дальше: 28