Глава вторая
Им ничего не оставалось, кроме как обойти и эту машину. Они уже пытались обойти посты. Но "шурави"* (*советские) расставили их с интервалом в пару километров. Похоже, что они ждали колонну. Это был уже третий. И с каждого из них явно отчетливо просматривалась река. Нужно быть совсем умом обделенным, чтобы высовываться к ним под стволы. Аскеры могли подстрелить, как лисицу, просто от скуки, для развлечения. Это в городе он мог свободно разгуливать по улицам с автоматом на плече. А здесь… Аскеры могли подстрелить, как лисицу. И это в лучшем случае. Тем более, что, похоже, что они ждали колонну. Она могла появиться в любую минуту. И на дорогу не выйдешь. Обычно «шурави» выставляли охранение с обеих сторон дороги. Наверняка и сейчас за дорогой стоит другая БМП. Ничего не оставалось — только обойти и эту машину. Как на беду, на всю округу было только несколько полуразрушенных дувалов в сотне-другой метров от дороги. А дальше, за нею, во все стороны — только пустыня да горы.
Похоже, этот кишлак взорвали той зимой, когда «шурави» еще только шли к местам дислокации. Когда он только появился на горизонте, Равиль задался вопросом: "Сколько вас теперь таких по всему Афганистану? Тысячи?". До него они добрались незамеченными. Равиль поднес к глазам бинокль.
Машина стояла у самого берега, рядом с седой как локон Искандера чинарой. "И такой же древней, похоже", — отметил про себя Равиль. В тени ее ветвей, спиной к Равилю сидел за столом шурави. Похоже, он чистил свое оружие. По столу были разбросаны запчасти от винтовки. Среди них Равиль нашел снайперскую трубу. До боли в зубах заныло. О таком оружии он только мечтал. Ненавистный ППШ* *(пистолет-пулемет Шпагина), который он повсюду таскал с собой уже третий месяц, нельзя было назвать достойным воина оружием. Дальше трехсот метров цель для него была недосягаема. Да и патроны к нему попробуй, поищи. Можно было бы, и попытаться завладеть этой винтовкой, но…
На башне машины сидел Воин. Равиль умел «видеть» человека с первого взгляда. Тем более противника. Это было первое, чему научил его Шалашах — видеть людей. Не смотреть на оболочку человека, а созерцать, видеть его чувства и эмоции. А при необходимости и мысли. И сейчас он безошибочно определил — на башне сидел Воин. Сидел, перебирал пальцами струны гитары и наблюдал за окрестностями. Только Воин умел делать столько дел одновременно.
В бинокль было отчетливо видно покрытое густым загаром скуластое лицо парня. Под звуки музыки оно будто просияло. Стало заметно, что сквозь сталистую голубизну глаз в унисон гитаре непроизвольно всплывает неизъяснимая тоска. Чувствовалось, что вместе с песчаным пейзажем, перед внутренним зрением солдата плескались в широком раздолье берегов серебристо-небесные волны не Кабула; может, Днепра или Волги.
Только Воин умел делать столько дел одновременно. Равиль понял — Воин «услышал», что за ним наблюдают. Медленно, как можно естественнее, явно, чтобы противник не почувствовал, что его уже «услышали», солдат начал поворачивать голову в сторону дувалов. От Равиля не ускользнуло, что левая рука Воина на мгновение дрогнула, задержалась на грифе гитары и едва не потянулась к автомату.
Равиль нырнул под стену и прижал к полу голову брата, хотя в том и не было необходимости. Пролом в стене, через который Равиль наблюдал за постом, и без того оставлял достаточно возможностей, чтобы скрыться от взгляда Воина. Но тот явно почувствовал присутствие противника.
Равиля обдало жаром: "Не хватало еще, чтобы дувалы прочесали…"
Белограду казалось, что он уже часа полтора на башне торчал. Если бы не «Фендер», он бы и сам спать завалился. Тем более, что ротный с замполитом на девятую машину «укатили». Но "Родины сыны" уже почти год не давало Богдану покоя. Что помешало взводному закончить его, оставалось только догадываться. Может, точно так же душа замолчала на полстроки, а может, и на ту операцию пора было уходить. Но закончить его Стовба не успел. Теперь, оборванное на полстроки стихотворение, корявым почерком нацарапанное в блокноте с надписью «Аист», не давало Дану покоя. И сейчас, как ему казалось, уже часа полтора, он пытался "попасть в строчку". Но как он не старался, получалось корявенько. Больше всего огорчало, что не удавалось поймать стиль взводного. Даже рифма и размер укладывались, но стиль… У Аиста стиль был неподражаемый, с особой образностью, с присущим только ему «почерком» и характерной лексикой, которой нужно было еще учиться. Но Богдан верил, что если настроиться на нужную волну и почувствовать настроения автора, нужные слова сами придут. Только для этого ему требовалось вспоминать Стовбу. И каждый раз, когда он пытался это сделать, в памяти, вместо образа взводного, всплывал тот бой. Тогда: снова ныла простреленная грудь, снова он задыхался под багровым небом и видел в нем черную птицу. А в ушах, вместо нужных слов, звенело: "Уносите его!.." Тогда он переключался на другую тему.
А отделение, после ночного бдения, отсыпалось. Старостенок дрых в десанте, Мамедов в своей дыре — на месте механика-водителя, а Халилов — старший стрелок отделения, устроился в тени БМПэшки, прямо возле гусянки. Только Маслевич не заслужил. Мамай наковырял песок в стволе его винтовки. Теперь, после десятка подзатыльников, солобон глотал сопли и маялся чисткой оружия.
Несмотря на настроение, движение справа не ускользнуло от внимания Белограда. Сперва, оно его насторожило. Но краем глаза Богдан заметил: со стороны заброшенных дувалов на песчаную гряду выполз гигантский варан. Пару раз за службу Дан эту хвостатую тварюгу уже видел. Ничего, кроме детского любопытства, у него не возникало. И сейчас он почувствовал себя как ребенок в зоопарке. В который раз он пожалел, что у него не было фотоаппарата. Кадр получился бы замечательный. Он даже представил, как хвастал бы этим снимком перед брательником. Сашка известный любитель экзотики. Уже и вырос, как бы. А все равно, до сих пор у него дома зверинец: от попугая, до собаки. Как-то Дан в шутку даже зоофилом его обозвал. Осторожно, дыбы не спугнуть ящерицу, он попытался повернуться, чтобы хоть рассмотреть варана.
Равиль не знал, что делать. И выглянуть он опасался. Воин явно почувствовал их присутствие. Сейчас шурави могли уже готовиться к прочесыванию дувалов. Тогда заброшенный кишлак, в котором они нашли укрытие, превратился бы в капкан. Следовало уходить немедленно. Шурави, наверняка, прочешут…
Но с поста донеслось:
— Твою маму нехай… Мася!.. Мася, мать твою!
Извиваясь всем телом, варан сорвался с места и в мгновение ока исчез из поля зрения. Белоград испытал легкое разочарование: "Чё ж ты орешь как резаный?.."
Из правого десанта, кроя Маслевича трехэтажными матами, выбирался на свет Божий разъяренный Старостенок.
— Мася, бл…!
Маслевич еще не понял, что произошло:
— Я…аа…
— Ко мне, тварь! Долго я гавкать буду? — не унимался Старостенок.
— Та шо ж у тебя там стряслось? — проворчал Маслевич, чтобы никто не услышал.
Белоград уже перебрался на корму машины. Первым из десанта показался котелок. Вслед за ним, воротя нос в сторону, выполз Старостенок.
Зловещим шепотом Старый заскрипел с отвращением:
— Шо за херня, Масленок?
Напуганный Маслевич в замешательстве только вытянулся в строевую стойку.
— Шо ты плямкаеш, чмошник?! — не унимался Старый.
— Не могу знать, товар… Игорь Николаич! — едва нашелся Маслевич.
Котелок полетел к Маслевичу. Чтобы не распространять вонь еще больше, Старостенок даже не размахнулся.
— На, жаба!
Маслевич едва успел поймать посудину. А Старый свирепел на глазах:
— А хто знать должен, га? А хто должен? А знаешь, сученя, слово такэ — "жовтуха"?!!
— Так точно!
— А…а. Так точно? Падлюка… А малярия?!
Маслевич только заморгал чаще. Чувствуя приближающуюся расправу, он съежился и, чтобы закрыться от удара, приподнял руки. И напрасно…
— Грудь к осмотру! — скомандовал Старостенок.
Мася вытянулся в строевую стойку. Старый сделал обманное движение кулаком в грудь Маслевича и, дождавшись, когда тот снова съежится, закатил ему ногой в пах. Расплескивая содержимое котелка, боец повалился на песок.
— А знаешь, шо после нее не стоит, у?род?! А шо у нас полбригады на койках, в госпиталях валяется, знаешь?! — уже орал на всю округу Старый.
Это услышал и Равиль. Только сейчас он решился выглянуть из укрытия и поднести к глазам бинокль. Из машины начали выползать солдаты. "Как жуки из гнилого тутовника…" — отметил про себя Равиль.
Пока шурави «развлекаются», можно было пройти незаметно. Ситуацию можно было использовать. Через минуту наблюдения он решился:
— Пойдешь первым, Орхан. Видишь, шагов пятьдесят выше по течению — камень на берегу. Держись, чтобы не видеть машины. Дойдешь до камня дашь знак, что можешь меня прикрывать.
Орхан снял с предохранителя свой ТТ, подбросил в руке гранату и бесшумно скрылся. Равиль приготовил к стрельбе ППШ.
Старостенок уже уселся за стол:
— Ин жибийо…* *(ред: на фарси — "ко мне")
Маслевич весь в пыли, давясь всхлипываниями и вцепившись ладонью в область печени, поднялся и подошел к столу.
— Шо ты скривився, засранэць? Смирно стоять!
Маслевич вымученно опустил руки по швам.
Халилов взобрался на корму, к Белограду:
— Не понимаю я вас, хохлы. И че вы своих прессуете?.. Че спать-то не даете?..
Дан не без иронии ответил:
— Зато люди получаются. А Ваши?.. До года нэ панымаю, после года нэ паложино…
Халилов не стал строить из себя обиженного:
— Ой, ладно, да? Че случилось-то?
Белоград бросил в ответ:
— Мася парашу под башней приныкал.
— А Старый чё? Голодный, что ли? — схохмил узбек.
Дан посмотрел на Халилова с недоумением:
— Юсуф, там кузнечики уже прыгают.
— Ого-о!.. А я третий день думаю: че за вонила в башне?
А Старостенок продолжал терзать молодого:
— Мася, а дэ в нас Пакистан?.. Дэ, чучмек?!
Маслевич неуверенно повел, было рукой, но, совсем растерявшись, опустил ее.
— Точно! Тут, куды пальчиком не встромы, кругом Пакистан! А знаешь, шо воно значыть?.. Знаешь, сука?! Знаешь, урод, шо в двадцати километрах од нас ЦРУшники инфекционку для таких як ты свыней зробылы. Щоб мы тут передохлы вщент. Знаешь, шо оти мухи вже и тифом, и малярийой кашляють?.. чи жолтухой!.. Шо то на бороди в тебе, чижара?
Еще зимой, после пореза во время бритья у Маси начала гнить рана на подбородке. Ротный позволил ему не бриться, пока не заживет.
— Мне Кузнецов разрешил не бриться, пока не заживет.
Старостенок не преминул покривляться:
— А па…ачему оно не заживает?..
— Климат… — промычал Мася.
Старый снова набросился:
— Клима…ат. Тут все гные, душара ты!.. Скоко дедушке до приказа осталось?
Маслевич, казалось, обрадовался, что знает ответ хотя бы на один вопрос:
— Сорок дней…
Но Старый только еще больше разъярился:
— Так ты, гадська твоя морда, хочеш, шоб Игорь Мыколайович додому импотентом прыпхався, га?!
Орхан был еще только в начале пути. Но продвигался уверенно. Равиль видел только его спину. Скрываясь за песчаной грядой и редкими небольшими камнями, он короткими перебежками пробирался к валуну у реки.
А тем временем, за воспитание молодого принялся Халилов. Спрыгнув с борта, он отпустил такой пинок Маслевичу, что тот едва стол не завалил. Тут же Юсуф схватил бойца за шиворот и толкнул в сторону котелка:
— Поднял парашу, живо!
Мася поставил котелок на стол.
— А ложечку забыл, да?
Маслевич нашел в песке ложку и снова вытянулся в строевую стойку.
Теперь расследование устроил Юсуф:
— Твоя параша?.. Че молчишь?
— Никак нет… — еле слышно проговорил Мася.
Халилов явно увлекся экзекуцией:
— Че…е? Может, Старого, или моя? А может, ротный забыл?
Мамедов еще сонный, но уже сидел за столом. Сквозь зевоту его «пробило» на шутку:
— А че? Ротный у нас тоже — черпак еще.
Бойцы отозвались нестройным смешком. Маслевич сдержанно улыбнулся, чем только вызвал гнев Халилова.
— Тебе тоже смешно, да?!
Все больше распаляясь, Юсуф принялся отпускать молодому увесистые подзатыльники:
— Смешно, да? Смешно тебе?!
Халилов не замечая, что у Старого на лице давно уже появилось явно недовольная мина, толкнул Масю к столу и приказал:
— Жри, сука! Жри, свою парашу! Жри, проглотина!
Маслевич оттолкнулся от стола и затрясся мелкой дрожью.
Халилов приказал уже спокойнее:
— Взял котелок!
Мася, в надежде, что сейчас прикажут его просто вымыть, взял котелок в руки.
— Ешь!
Маслевич совсем растерялся.
— Я сказал: жрать парашу, хахол!
Старостенок уже явно не находил себе места. Но Юсуф, вместо остановиться, закатил Масе кулаком в грудь.
— Холера! — закричал Старый.
Но Халилов уже не мог остановиться:
— Заткнись! А ты хавай, чмо рогатое!
— Холера!
— Пасть заткни! — рявкнул Юсуф.
Старостенок утвердительно кивнул головой и схватил со стола винтовку…
Равиль глазам своим не поверил: "Шурави сами глотки друг другу рвут! Вам и помогать не нужно, собаки…"
Рустам успел зацепиться за ремень. Но Старый в гневе — чисто "каток с горы". Молниеносным ударом в ухо Старостенок снес Мамедова со стула. Благо Рустам не выпустил ремень из ладони и откатился в песок вместе с винтовкой. Через мгновение стул полетел Халилову в спину. Следом понесся Старый. Юсуф еще не успел испугаться, как на его голову обрушился град ударов. Уже после он не мог вспомнить, как проутюжил на пузе весь песок возле машины.
Только сейчас на плечах Старостенка сумел повиснуть Белоград:
— Старый!.. Старый!.. Старый, стоять!..
Перепуганный Маслевич забился под гусянку.
Пытаясь отцепиться от Белограда, Старостенок заорал:
— Я заткну щас, бабай грязный! Я тоби щас Буратину, од вуха до вуха розирву!..
Халилов, тем временем, пришел в себя и, размазав по губам кровь, бросился в атаку:
— Ах ты, сука…
Но перед ним, как из-под земли, вырос Мамедов. Отшвырнув в сторону винтовку, Рустам поймал на лету кулак Халилова, завел его в сторону и за спину и уложил земляка мордой в песок.
— Дан, держи Старого! — заорал Рустам.
Но Старостенок смел Белограда как муху и уже занес для удара ногу. Если бы не Рустам этот удар пришелся бы Халилову в голову.
Равиль давно искоренил в себе чувство злорадства. Сейчас ему было только стыдно, что его народ подчинился этим не знающим веры и уважения друг к другу гиенам. А Орхан уже был на месте. Даже успел уже осмотреться. Равиль видел, как брат поднял вверх руку с взведенным для стрельбы пистолетом и многозначительно посмотрел в сторону дувалов. Равиль уже приготовился, было, спрятать бинокль и выдвигаться следом за Орханом. Но события на посту внезапно приняли совсем неожиданное развитие.
Солдаты уже не пытались сдержать друг друга. Теперь драчуны быстро перемещались вдоль реки, к валуну, за которым скрывался Орхан. И Орхан этого не видел! Равиль поднял автомат…
Но Орхан уже тоже понял, что солдаты приближаются к укрытию. Шурави так орали, что и за рекой можно было услышать, несмотря на бурное течение. Только скрыться он уже никак не успевал. Да и некуда было. Разве что в Кабул* *(река) нырять. Орхан отложил пистолет на камень и принялся лихорадочно искать в полах одежды гранату… А шум драки все приближался. "Аллах Акбар, нашлась!" — мысленно воздал хвалу всевышнему Орхан. Дрожащими от волнения пальцами он принялся разжимать усики предохранителя.
Первым у камня над рекой оказался Мамедов. Он глазам своим не поверил, когда нос к носу столкнулся с афганцем, да еще и с афганцем с гранатой в руке. Оба застыли будто каменные. Прежде чем понять, что произошло, Рустам успел прочитать испуг в глазах противника. Сам же испугаться не успел…
Стрелять прицельно не позволяли кусты. Вдоль берега, от самой машины до валуна, за которым скрывался брат, они надежно скрывали шурави от прицела ППШ. Равиль решил ждать до последнего, решающего момента…
Орхан очнулся первым. От волнения, он не почувствовал усилия, с которым оторвал кольцо предохранителя. Уже не соображая, что делает, он отбросил гранату прямо перед собой и прыгнул в мутные волны Кабула.
Хлопок запала отрезвил всех. Но у Мамедова было больше времени, чтобы прийти в себя и оценить положение. "Эфка…" — отметил он про себя и удивился — насколько безмятежно. Мысленно он начал отсчитывать секунды: "…Два… мама…" Граната еще не успела остановиться: "…три…", — Рустам бросился ей навстречу. Она еще раз подпрыгнула на каком-то бугорке…
