Глава 1
Возвращение

Да, он принял решение, окончательное и бесповоротное, он возвращался в армию. Нет, он возвращался не в Армию, он возвращался на войну. Трудно, почти невозможно объяснить столь странный поступок другим людям. Да и как объяснишь, если и сам Ефимов так до конца и не смог понять, что же в конце концов заставило его столь круто переменить свою жизнь, перешагнув через то многое, оставляемое в уже прошлой гражданской жизни…

… — Видишь, вот ещё один, — комбриг кивнул в сторону только что вошедшего в кабинет Ефимова, — солдат желает пролить кровь за Отечество.

Сидевший напротив него майор Балобаев — командир готовившегося к отправке в Чечню отряда повернул голову и окинул безразличным взглядом стоявшего у двери прапорщика. Правда сейчас Ефимов был в «гражданке» и то, что он старший прапорщик, знал только он сам да давший добро на выдачу «Отношения» полковник Шогинов.

— Езжай домой, — комбриг приветливо улыбнулся, — готовь личное дело. Я так думаю, к отправке отряда ты уже не успеешь. Но ничего, поедешь весной. Часть перебазируется, так что прибудешь сразу к новому месту дислокации.

— Спасибо, — совсем не по- уставному поблагодарил Ефимов, подразумевая выданное на руки «Отношение».

— Ну, будь, — комбриг ещё раз улыбнулся, и Ефимов, поняв, что здесь ему больше делать нечего, повернувшись, открыл дверь и вышел в коридор штаба…

Уже спускаясь по ступенькам лестницы вниз, он вдруг задумался над тем, что никак не может определиться — радоваться полученному «Отношению» или огорчаться. Казалось бы, ехал за ним сотни километров и вот, получив, ощутил в сердце неимоверную тоску. Возвращение в Армию означало неизбежное расставание с любимыми и родными и от того грудь старшего прапорщика заполнялась щемящей болью.

Почти два месяца ушло у Сергея на оформление необходимых бумаг. Наконец-то «Личное дело» было готово, а он всё никак не мог сказать своим о принятом решении. Впрочем, супруга знала, а вот дети… Как сказать своим лапочкам, что ты уезжаешь? Правда, пока ещё не очень далеко и будешь приезжать на выходные, но потом? Потом неизбежное расставание на долгих полгода. Как признаться? Как объяснить, зачем и почему он обрёк себя на такую муку. Сердце разрывалось на части, душу сжимала тоска и на глаза впервые за последние десятилетия наворачивались слезы. Точнее, он знал почему так поступает, но никак не мог понять, каким образом сумел на это решиться.

В дни, предшествующие отъезду, он старательно вёл себя как ни в чём не бывало, но время отсчитывало последние часы его безвозвратно уходящей в прошлое гражданской жизни.

Если бы в тот момент спросить, понимал ли Ефимов, что может навсегда остаться в чужих горах, он бы однозначно ответил: — «Да». Времена, когда он считал себя почти бессмертным, канули в прошлое. Но, тем не менее, менять своё решение Сергей не собирался…

Предписание было выписано, дата прибытия определена. Неизбежное расставание уже завтра. Он пытался быть таким, как всегда, но у него ничего не получалось, даже ложка едва не валилась из его рук.

— Так, — как можно бодрее начал он, корча улыбку и одновременно пытаясь отвести в сторону заблестевшие росой слезинок глаза, — я у вас в армию ухожу, — и тут же, пока дети, шокированные эти словами, не опомнились, начал быстро перечислять все мыслимые и немыслимые выгоды предстоящей службы…

Однажды он уже почти уехал от них, но только почти…

Стояла зима 1994–95 г.г., в Российской глубинке всё шло своим чередом, а в городе Грозном тридцать первого декабря начались бои. Ефимов, вот уже несколько лет категорически не смотревший теленовостей, несколько дней подряд не отлипал от экрана. Он видел, как воюют и гибнут Российские парни и… чувствовал стыд — они там, восемнадцатилетние неопытные ребята кладут свои жизни, а он, мужик с почти четырёхлетним боевым опытом сидит на печи.

На восьмой день начала войны Сергей отправился в военкомат и написал заявление с просьбой о призыве в Вооруженные Силы.

— Только, — попросил он, — повестку не присылайте, я сам буду периодически заезжать и узнавать.

— Хорошо, — кивнул военком, и Ефимов со спокойной совестью поехал по своим фермерским делам.

Дело двигалось не так быстро, как требовали его напряжённые нервы. Сергей каждую неделю появлялся на пороге военкомата, но разнарядки на него не было. В селе пока ещё никто не знал о принятом им решении, но, похоже, родственники уже догадывались. Возможно, видели появившуюся на лице и снедавшую его тоску, возможно что-то ещё, но братья и сёстры зачастили к ним в гости. Скорее всего первой о его намерениях догадалась жена и намекнула об этом мужниным родичам…

А Ефимов изнывал в ожидании. Совесть и возможно что-то ещё никак не давали ему покоя, а в груди всё больше и больше нарастала боль предстоявшего расставания.

Побывав в райцентре и, в очередной раз посетив военкомат, Сергей возвращался к себе в деревню. Он не спешил. Небо было затянуто тучами, мела лёгкая поземка, снежок, редкими хлопьями падавший с небес, сметался с лобового стекла лениво ползающими по нему дворниками. А на душе стояла еще более беспросветная хмарь. Проезжая село, в котором жил его друг Геннадий Дворянинов, Ефимов почти автоматически сбавил скорость и крутанул руль вправо — на сердце было пакостно и требовалось поговорить, раскрыть душу, переложить хоть малую часть носимой в груди боли на дружеские плечи. Сомнений в том, что здесь его по- доброму встретят и поймут, у него не было.

Геннадия он увидел ещё на подъезде, тот стоял во дворе и широкой лопатой пытался отгрести от гаражных дверей беспрестанно наметаемый туда снег. Но тщетно.

Плавно притормозив, Сергей помахал рукой, прокатил чуть дальше, развернулся в проулке и, выехав из него, остановился напротив калитки, ведущей во двор особняка Дворяниновых.

— Привет, Геннадий! — выбравшись из машины, Сергей хлопнул дверцей и даже не озаботившись её закрыванием на ключ двинулся в сторону довольно улыбающегося Геннадия.

— Привет, привет, — улыбка на лице Дворянинова стала ещё шире, — пошли в дом, — Геннадий кивнул в направлении своего недавно построенного жилища.

— Нет, Ген не пойду.

— Давай тогда хотя бы в гараж зайдём. От ветра спрячемся. Лясы пару минут поточим.

— Собственно, я для этого и заехал, — безропотно согласился Сергей и они потопали в направлении гаража.

— Ген, — Ефимов решил, что не стоит тянуть кота за хвост, — я наверное в Чечню уеду.

— Так, — медленно протянул Геннадий. Судя по его лицу, он огорчился, но не слишком удивился решению своего друга. — Когда?

Сергей неопредёленно пожал плечами.

— Ясно, ждешь, — Дворянинов умолк, и находясь в раздумьях, стал с отрешённым видом разглядывать лежавшие в большой коробочке свёрла.

— И на фига тебе это надо? — Геннадий, словно очнувшись, оторвался от созерцания инструмента и пристально посмотрел в лицо Ефимова. — Серёга, тебе что, Афгана мало? Давно «на погоду» блевать перестал? — спросил он, намекая на полученную Ефимовым «за речкой» контузию и сопутствующие ей «прелести», вылезавшие каждый раз при перемене погоды.

— Ген, я не могу просто так сидеть и смотреть, — слова звучали пафосно, но тем не менее Ефимов был уверен, что друг поймёт его правильно, — как гибнут восемнадцатилетние парни.

— Ты думаешь, что сможешь решить исход этой войны?

— Ген, я ничего не думаю, просто я по-другому не могу, — и отвернувшись, — мне стыдно.

— С тобой всё ясно. — Геннадий сокрушённо качнул головой. — Значит, когда едешь ещё не знаешь? — повторно заданный вопрос прозвучал без нажима. Друг на то он и друг, чтобы не требовать сиюминутного ответа. Захочет скажет, не захочет- не надо.

— Правда, не знаю. Жду. — Сергей хотел поделиться тем, как тяжело у него на душе, но промолчал.

— Может зайдёшь, — Дворянинов снова кивнул в направлении находившегося за гаражной стеной дома.

Ефимов отрицательно покачал головой.

— Ты тут моим помогай, если что, — он хотел сказать «если что со мной случится», но в последнюю секунду осёкся. Не стоило раньше времени настраивать друга на похоронный лад.

— В любое время, — Геннадий широко развёл руками. — Сам знаешь.

— Ладно, Ген, я поехал, — виновато улыбнулся Ефимов, — дел полно. Надо много успеть сделать.

— Езжай, — с грустью в глазах согласился Дворянинов, — уезжать будешь, не забудь заглянуть.

— Естественно, — ответил Ефимов и попытался улыбнуться. Не получилась.

— Слушай, — уже вдогонку прокричал Геннадий, — всё-таки за каким хреном ты туда полезешь? Чеченцев не любишь?

— Да нет, — Сергей неопределённо пожал плечами. — Я же сказал… Ген, я действительно не могу быть здесь, когда там гибнут только что призванные в армию пацаны. Да и, — он уже взялся за ручку дверцы, — тянет меня туда. Знаешь, — слова признания давались ему с трудом, — возможно, война — единственное место, где я хоть иногда чувствовал себя человеком… — он грустно улыбнулся и больше не говоря ни слова открыл дверцу, плюхнулся на сиденье и, заведя мотор, покатил прочь…

В тот раз на войну он так и не уехал — через два дня из военкомата (вопреки его просьбе) принесли повестку. Жена и мать ревели одновременно. В тот раз он не смог перешагнуть через их слезы, не смог оставить маленьких ребятишек, не смог уйти в неопределённость, не смог, не смог, не смог… И целый год был сам не свой, всё переживал, нервничал, не находя себе оправдания…

И вот теперь, спустя годы, когда огонь войны на Кавказе заполыхал вновь, он перешёл свой Рубикон. Возврата назад не было.

Контракт подписан, новая форма, комната в общежитии, и жизнь потекла по иному руслу…

— Товарищ, майор… — Ефимов начал официально, но был остановлен небрежным жестом сидевшего за столом канцелярии майора Лаврентьева, командира пятой роты и своего временного начальника…

…— Твоя рота, — комбриг был в хорошем расположении духа и готов был немного пообщаться со вновь приобретённым старшим прапорщиком, — находится в Чечне, так что временно будешь прикомандирован к остаткам батальона. Они собраны в одну роту. Командир роты майор Лаврентьев, кроме него ещё два офицера — двухгодичника после военной кафедры, так что справитесь. Да, кстати, почему прибыл с опозданием?

— Товарищ полковник, я прибыл вовремя, но мне на КПП сказали приехать второго, так как строевая еще не переехала.

— Ладно, служи, — похоже, ответ Ефимова комбрига вполне удовлетворил.

— Разрешите идти? — старший прапорщик хотя по-прежнему было одет в гражданскую одежду, но для себя определил, что всё, он уже на службе.

— Ступай, — добродушно улыбнулся полковник и Ефимов, неловко развернувшись на каблуках гражданских ботинок, поспешил выйти.

Сейчас, подписав контракт, получив на складе форму, и переодевшись, он пытался как положено представиться своему временному командиру…

— Леонид, — остановив официальное представление, майор привстал и, перегнувшись через стол, протянул руку.

— Сергей, — Ефимов сжал ладонь в крепком рукопожатии.

— Старшина? — с надеждой в голосе спросил Лаврентьев.

Прапорщик отрицательно помотал головой:

— Замкомгруппы в шестую…

— Понял. Ладно, ввожу в курс дела. Личного состава немного, офицеров трое: я и два «пиджака», — Сергей хотел сказать «знаю», но промолчал, — плюс ты. Занятий сейчас в связи с переездом нет. Сплошная стройка. Так что занимаемся хозяйственными работами и два раза в неделю ходим ответственными. После ответствовывания полдня на отдых.

— Товарищ майор, — ротный хоть и был на десяток лет младше прапорщика, но всё же называть его по имени язык пока не поворачивался. Тот поморщился, но промолчал. — Как с выходными?

— Суббота или воскресенье, это как получится.

— А если после ответствовывания не отдыхать? — спрашивая, Ефремов почувствовал, как ёкнуло сердце. — А то у меня семья в деревне.

— Ладно, я думаю, решим.

— Спасибо.

— Ты, кстати, как: надолго или так, посмотреть, попробовать решил?

— Да я вообще-то на Чечню, — Ефимов и сам не знал ответа на заданный вопрос, — потом посмотрим.

— Понятно. — Лаврентьев взглянул на часы. — Так, сегодня уже от тебя толку мало, занимайся своими делами, завтра с утра к восьми.

— Разрешите идти? — Сергей всё еще не мог преодолеть стереотипа прежних армейских привычек.

— Да, — майор устало махнул рукой, похоже у него последнее время в жизни что-то не ладилось.

Выйдя из канцелярии, Ефимов прошелся по расположению, невольно выхватывая столь милые взгляду зампотылов недостатки: там было плохо заправлено одеяло, здесь отсутствовал ножной коврик, из крайней тумбочки торчала большая спортивная сумка, прямо посередине прохода валялся черный резиновый тапочек. Отовсюду высовывалась своим не армейским рылом временная неразбериха и неустроенность. Хмыкнув, старший прапорщик развернулся и, выйдя из казармы, стал спускаться вниз по лестнице. На площадке третьего этажа раздался идущий снизу топот ног и мимо Ефимова попытался прошмыгнуть светловолосый, скорее даже светло-рыжий крепыш с сержантскими лычками на погонах. Сергей почти машинально выбросил левую руку и ухватил бегущего за плечо. Тот, дёрнувшись, остановился и недоумённо уставился на державшего его прапорщика. На конопатом лице сержанта растерянность начала сменяться «праведным возмущением».

— Ничего не забыл? — строго спросил Ефимов, его рука до боли сжала чужие мышцы. Конопатый сморщился, зыркнул по сторонам — ни выше, ни ниже по лестнице никого не было. Несколько секунд его сознание боролось с искушением ляпнуть какую-то грубость и попытаться вырваться, но то ли отсутствие зрителей, то ли железом сковавшая его бицепс сила заставили сержанта отвести взгляд и понуро выдавить:

— Разрешите пройти, — слова «товарищ старший прапорщик» он все же проглотил, но Ефимов не стал акцентировать на этом внимания.

— Проходите, — позволил Сергей и, разжав клещи своих пальцев, потопал дальше. Он не видел, как сержант, скривившись, потер освобождённое плечо и зло зыркнув в удаляющуюся спину прапорщика поспешил наверх.

Как Ефимов и предполагал, сержант этот оказался в составе пятой роты. А всего личного состава в ней набиралось чуть больше полутора десятков, точнее восемнадцать человек. Семнадцать отказников не поехавших воевать в Чечню: семнадцать индивидуумов, всеми правдами и неправдами оставшихся дослуживать свой срок здесь, в части. Одного взгляда Сергею хватило, чтобы составить общий портрет стоявших перед ним солдат. Нарочитая развязность, скрывающая под собой глубоко угнездившийся в душе комплекс неполноценности. Остаться в пункте постоянной дислокации, когда все бывшие друзья уехали, и теперь придумывать, дурачить самих себя тысячами отговорок, оправданий, причин, но в душе всё же понимая слабость собственной воли, не сумевшей преодолеть естественного страха. Одним словом, в роте собрались солдаты, побеждённые собственной трусостью, в какие бы одежды не рядились их оправдания.

— «Да, — подумал Ефимов, — непросто будет «бороться» с коллективом, всей своей трусливой душонкой пытающихся доказать обратное. Ничего, справимся. Главное, не забыть старый постулат: «Либо ты затягиваешь гайки и ставишь личный состав на место, либо они садятся тебе на голову».

— Становись! — личняк лениво начал выравниваться по одной линии, всем своим видом выражая презрение к вновь прибывшему прапору, правда, не решаясь противостоять в открытую. Они тоже пока ещё присматривались. Нарываться вслепую не хотелось никому.

«Что ж, всё будет не так просто, — пытаясь оставаться бесстрастным, по-прежнему размышлял Ефимов. — Ничего, справимся. Это не коллектив, а всего лишь разношёрстная стая, которая при первой же серьёзной встряске развалиться на отдельные разбегающиеся по разным щелям единицы».

Пока он таким образом рассуждал, появился ротный. Толпа заволновалась. Следом за Лаврентьевым из канцелярии подтянулись два весьма раздолбайского вида старших лейтенанта. Отсутствие вышестоящего (батальонного) начальства накладывало свой отпечаток и на них. Команду «Смирно» никто не подал.

— Григорий, — представился первый и Сергей пожалел, что сначала не заглянул в канцелярию. Теперь же процедура знакомства происходила на виду всего личного состава, а Ефимову почему-то этого не хотелось.

— Аркадий, — поздоровался второй.

— Сергей, — пришлось представиться и Ефимову. Рукопожатие офицеров было крепким, по-настоящему мужским.

— Становись, — скомандовал поздоровавшись с Ефимовым ротный, — равняйсь, смирно. Вольно. Общебригадного построения не будет. Так что Саликов, — он повернулся в сторону первым подошедшего старшего лейтенанта, — берёшь пятерых и дуешь на территорию. Ты, Аркадий, — он кивнул в сторону второго, — с командой из шести человек убываешь в распоряжение начвеща.

— Понял, — кивнул тот.

— А Вы, товарищ старший прапорщик, — продолжал ротный, — берёте оставшихся и прямиком в первый учебный корпус.

??? — Ефимов вопросительно вздёрнул подбородок.

— Красное здание, — небрежно отмахнулся майор.

— Калинин, — Ефимов увидел, как во второй шеренге зашевелился вчерашний сержант, — остаёшься в казарме руководить нарядом. Порядок на тебе. Понял?

— Так точно, — лениво отозвался сержант, всем своим видом стараясь показать собственную независимость.

— И не дай бог если будет как вчера…

Ефимов не знал, что было вчера, но по едва заменой ухмылке Калинина понял, что угроз ротного он не слишком-то и боится.

Весь день прошёл в бесконечных работах. Перерыв на обед принёс мелкую неприятность: стоимость блюд в офицерской столовой оказалась неоправданно высокой. Мысленно прикинув размеры своего денежного довольствия и соответствие ей цен Ефимов понял, что от обедов в столовой ему придется отказаться.

Сергей первый раз заступил ответственным…

Общебригадной вечерней поверки не было, подразделения строились в казармах, где «контролирующие распорядок дня» (как стыдливо-официально именовались «ответственные») и проверяли наличие личного состава.

— Становись! Равняйсь! Смирно! Слушай список вечерней поверки! — Ефимов раскрыл книгу. Впрочем, даже не начав зачитывать список, Сергей видел, что двоих нет. Калинин и утром стоявший рядом с ним высокий тощий субъект отсутствовали.

— Саликов.

— Я.

— Семёнов.

— Я.

— Алексеев.

— Я.

— Копылов.

Тишина.

— Копылов? — несколько громче.

— Товарищ старший прапорщик, их ротный отпустил, — откликнулись с правого фланга роты.

— Куда и на сколько?

— До утра, — ответил всё тот же голос, — он их всегда до утра отпускает.

— Понятно. Карацупа…

Все остальные оказались на месте. Ефимов мысленно матерился. Поступок ротного ему решительно не нравился. Сложно навести порядок попустительствуя одним, даже если пытаешься держать в строгости других…

— Отбой! — скомандовал Ефимов и уже не обращая внимания на потянувшихся к кроватям бойцов сложил книгу и, повернувшись, направился к тумбочке дневального.

Взяв телефонную трубку, он нашел в списке внутренних телефонов первое КПП и набрал номер.

— Дежурный по первому КПП прапорщик Игнатов слушает, — донеслось до Сергея.

— Это старший прапорщик Ефимов беспокоит, пятая рота. Слушай, у меня просьба, появится мой сержант Калинин, звякни. Добро?!

— Да он здесь, с какой-то девкой милуется, — Игнатов хмыкнул.

— Хорошо, понял. Спасибо, — Ефимов нажал на рычаг и положил трубку. — Дежурный, — окликнул он стоявшего у двери ефрейтора Панина, — дневального свободной смены ко мне.

— Курочкин, — рявкнул дежурный, и из дверей комнаты досуга вынырнула перепуганная рожа второго дневального. — К товарищу старшему прапорщику.

— Курочкин, — Ефимов поманил того пальцами, — беги на КПП, найдёшь там Калинина, скажешь: через десять минут он в казарме. Понял?

— Так точно, — ответил Курочкин и поспешил выполнять приказание. Вскоре он вернулся, а Калинин не появился ни через десять, ни через пятнадцать минут.

— Курочкин, — уже почти привычно окликнул дневального Ефимов, — дуй снова на КПП. У Калинина пять минут, — Сергей ещё рассчитывал уладить назревающих конфликт мирным путём.

— Есть, — козырнул Курочкин и поспешил вниз по лестнице.

Надежды Ефимова оказались тщётными. Он подождал семь минут, и медленно закипая, вышел из дверей на лестничную площадку. Можно было плюнуть и забыть, тем более, что ротный дал добро на «до утра», но тогда это сочли бы проявлением слабости и воинство пятой роты однозначно вышло бы из повиновения. Допускать подобного старший прапорщик не собирался.

«Нет, — сказал он себе, — я вас ещё приведу к «нормальному бою» — и стал быстро спускаться вниз.

Калинин находился на крыльце контрольно-пропускного пункта. Он, вальяжно облокотившись на перила, что-то заливал стоявшей рядом с ним размалёванной девахе. До открывшего дверь прапорщика донеслось хвастливое «… мастер спорта по самбо и рукопашному бою…», и он, не раздумывая, схватил сержанта за загривок и рывком развернув к двери, втолкнул в помещение КПП. Девица что-то возмущенно завопила за его спиной, но Ефимов не обратил на неё ни малейшего внимания. Не выгляди она столь развязно, Сергей может быть ещё подумал, как бы поделикатнее увести Калинина, чтобы не унижать ни его, ни своего достоинства, но перед этой шмыдрой заниматься психоанализом прапорщик не собирался.

— Вы чего это себе… — попробовал взъерепениться сержант, но Ефимов не дал ему ни малейшего шанса.

— Заткнись! — рявкнул он и быстрым движением схватив «мастера» за шкирку, потащил его к выходу, ведущему в сторону казарм. Калинин попробовал дернуться, но прапорщик тряхнул его так, что у того отпало всякое желание к сопротивлению.

Оказавшись под тёмными сводами арки, делившей здание казарм на две равные части, Сергей развернул сержанта к себе лицом и зашипел, глядя ему прямо в глаза:

— Запомни, тварь, — он не собирался церемониться, — следующий раз, когда ты не выполнишь моего приказа, я переломаю тебе рёбра и мне плевать, кому и как ты побежишь жаловаться. Понял, ты?

— Понял, товарищ старший прапорщик, понял, — Калинин выглядел напуганным.

— Я из-за тебя ещё буду нервничать. Забить он на меня решил. Вот сволота! В казарму, бегом, живо! — ещё раз встряхнув сержанта, он выпустил его из рук и тот, как-то странно кособочась, бросился бежать, выполняя приказание.

А Ефимов постоял ещё минуту, успокаиваясь, (злость всё же выплеснулась наружу, едва не перейдя в неподконтрольную ярость) и, неторопливо шагая, направился вслед за убежавшим сержантом.

«Нужно держать себя в руках, нужно держать себя в руках», — твердил Сергей, поднимаясь по лестнице. Когда он вошел в казарму пятой роты, бойцы уже все спали. Спал или скорее притворялся спящим и виновник его нервотрёпки сержант Калинин. Копылова по-прежнему не было. Не появился он ни через час, ни через два. Впрочем, Ефимов и не ждал его раньше подъема. Удивительно, но тот заявился, когда стрелки часов подвинулись на половину четвёртого. Нагло улыбаясь, Копылов с грохотом распахнул дверь и словно не замечая стоявшего неподалеку прапорщика, потопал в направлении кроватей.

— Рядовой Копылов, ко мне! — приказал старший прапорщик, намереваясь всего лишь взглянуть поближе на ночного гуляку. Злиться на солдата было не за что, наказывать тем более. Ротный дал добро, а какой солдат откажется от халявной самоволочки?

— Ну, чего ещё? — развязно отозвался Копылов, и Ефимов моментально оказался подле него, загородив дорогу. Он самовольщика несло перегаром.

— Ты пил? — Сергей почувствовал, как его снова наполняет злость.

— Всего-то полторашку пива, — этот моральный урод то ли не понимал, то ли нарочито выставлялся напоказ. — А чё, нельзя?

— Туалет твой. До подъёма всё блестит, — без обиняков приказал Ефимов, впрочем не сильно рассчитывая, что это подвыпившее чудо сразу бросится выполнять его команду.

Секунду тот переваривал сказанное, затем попытался оттолкнуть прапорщика и пройти к вожделенной сейчас кровати.

— Стоять!

— Да по… — Копылов не договорил, разозлённый Ефимов резко, не раздумывая, ударил его в грудь. Самовольщик осип и стал оседать на пол. Сергей занёс для удара ногу, но сдержался, перед ним все же был его солдат, пусть даже такой никчемный и сволочной.

— Не надо, — прохрипел Копылов, видя чуть отведённый для удара ботинок. Трус всё же засел в нём намертво.

— Дневальный- тряпку, дежурный- обеспечить фронт работ. Я проверю. Спать пойдёшь когда управишься. Подъём вместе со всеми.

Копылов покорно кивнул и, поднявшись, поковылял в сторону туалета.

Ефимов облегчённо вздохнул, первый раунд он выиграл. Второй был потруднее: предстояло сделать из этих обмороков если и не настоящих людей, то хотя бы нормальных, полноценных солдат…

Клонить в сон его начало уже под утро. Глаза слипались. С непривычки чувствовалась накопившаяся за ночь усталость, хотелось плюнуть на всё, провести утренние мероприятия и отправиться до обеда отсыпаться, но Ефимову нужны были два выходных подряд. Он уже успел изрядно соскучиться по своим крошкам, по супруге, по отцу и матери. Собственно скучать Сергей начал едва выйдя за пределы своего села. Теперь же тоска становилась невыносимой, если бы не ежеминутная занятость, то он бы непременно полез на стену…

Что бы хоть как-то взбодриться, Ефимов выгнав личный состав на зарядку, добросовестно пробежал вместе с ним три километра, и после того как под руководством всё того же Калинина отправил солдат на спортивный городок, пробежал ещё два, выгоняя из себя и мучавшую ночную сонливость и накопившуюся за ночь нервозность.

Чуть позже, проведя утренний осмотр, строевой тренаж и сводив личный состав на завтрак, Сергей оставил личный состав на плацу заниматься строевой подготовкой, а сам, войдя в здание казармы, поднялся на четвёртый этаж и, войдя в канцелярию, стал дожидаться ротного…

Разговор вышел трудным. И не дело было бы учить прапорщику майора, если бы этому майору не было всего двадцать шесть лет… Ни опыта, ни навыков, обычная для чеченской войны история: в двадцать два- военный институт — лейтенант, в двадцать три — часть — старлей, в двадцать четыре — первая командировка в Чечню — капитан, в двадцать пять с хвостиком — вторая командировка, текучка кадров, должность командира роты — майор. Вот и вся история. Командировки, что они могут дать для обыденной службы? На войне психология солдата не та, да и служба тоже. Отпуска — по два-три месяца, время как песок, летит. А опыт? Где взять опыт управления людьми в повседневной, мирной жизни? Трудным вышел разговор, не получился. Мальчишеское неприятие в купе с майорскими амбициями, вот они скороспелые капитаны и майоры — дети войны, порождение её. Нет, не советские монстры — капитаны — группники, майоры командиры рот — и те и другие по десять, пятнадцать лет с личным составом. Времена меняются, меняется отношение, всё ускоряется, только вот становится ли от этого лучше? Опыт работы с людьми не приходит сам по себе, но как доказать, как объяснить это человеку, не желающему слушать? Опыт или, точнее, его отсутствие… Вот оттуда и происходит разболтанность личного состава. И там, где её можно было бы предотвратить простыми командирскими решениями, приходится применять иные методы. Солдат, перешагнувший порог неподчинения, увы, способен понять только грубую физическую силу…

Дни потекли за днями, хозработы отнимали большую часть времени, но, оставаясь ответственным, Сергей рассаживал личный состав в комнате досуга и подолгу беседовал. Спрашивал, рассказывал, объяснял. Потихоньку его стали слушать и понимать…

Формировать отряд начали в ещё в начале декабря. Ефимов ждал, что комбриг вызовет его к себе, но никакой команды от того не поступало.

— Сергей! — из канцелярии выглянул хмурый Лаврентьев.

— Да, Лёнь? — Ефимов уже привык, что в роте командный состав называл друг друга по именам.

— Возьми троих и ступай к штабу. Найдешь полковника Поплавского, — тут майор сообразил, что старший прапорщик пока его может и не знать, и потому пояснил: это заместитель командира части по боевой. Спросишь у посыльных. Впрочем, он должен тебя ждать. Такой плотный, коренастый.

— Понял, найду.

Ефимов кивнул и, повернувшись в сторону расположения, крикнул: — Алексеев, Копылов, Караев, одежда номер пять. Две минуты на сборы.

В глубине расположения началось броуновское движение. Минут через пять рабочая команда из трех человек во главе со старшим прапорщиком отправилась на поиски полковника Поплавского.

Их ждали.

— О, — воскликнул стоявший у дверей штаба плотный, даже слегка полноватый полковник. — Вижу, вижу.

— Товарищ полковник, старший прапорщик… — начал было говорить Ефимов, но был остановлен нетерпеливым жестом заместителя комбрига.

— Алексей Сергеевич, — запросто поздоровался он и протянул руку.

— Сергей Михайлович, — автоматически представился Ефимов и крепко пожал протянутую руку.

— Раньше у нас в спецназе только по имени — отчеству, — с ностальгией заметил полковник и оценивающе взглянув на Ефимова, уточнил: — Замкомгруппы?!

— Так точно! — по-уставному ответил старший прапорщик.

— Это хорошо, это просто здорово, — неясно чему обрадовался замкомбрига, и тут же пояснил: — Мне как раз нужен толковый начальник учебного корпуса.

От этих слов Ефимова мгновенно бросило в жар.

— Товарищ полковник…

— Алексей Сергеевич, — поправил его радостно потирающий руки зам.

— Товарищ полковник, я вообще-то из-за Чечни в армию вернулся, — в душе начала нарастать глухая обида.

— Да какая Чечня! — отмахнулся не желающий вникать в чужие проблемы Поплавский. — Чечня что? Ерунда. Вот тут послужи, в рутине повседневности. Изо дня в день.

— Товарищ полковник, — Ефимов еще пока не знал, что ему делать: просить или требовать. — У меня боевой опыт три года… Я только на войну, — он хотел сказать, что если что, то и рапорт на стол, но промолчал.

— Ладно, пошли, — и обернувшись к по-прежнему стоявшим чуть в стороне солдатам: — Идите к первому учебному корпусу, — махнул рукой и, круто развернувшись, широко зашагал в направлении автомобильного парка.

Ефимов, не зная, как ему поступить, двинулся следом. Начальник учебного корпуса!!! Чудовищно!!! Нет, не такую службу в спецназе видел для себя бывший командир боевого гранатомётно — пулемётного взвода. Не такую…

— Трясунов! — Поплавский окликнул высокого, широкоплечего, слегка сутуловатого подполковника, толкущегося подле стоявшего с поднятым капотом «Урала». — Иди сюда! — тот обернулся и сделал три шага в сторону полковника. — Это Сергей Михайлович, — представил замкомбриг, — Ефимова.

Подполковник кивнул, но «брататься» типа того как сделал заместитель комбрига не спешил.

— Старший прапорщик Ефимов, — привычно представился Сергей.

— Так, Трясунов, — Поплавский с задумчивым видом посмотрел на горизонт, — смотри, он пока поработает у меня. А ты запишешь его в штат отряда, понял? — подполковник с видимой неохотой кивнул. — Начнётся боевое слаживание, — тут он повернулся к Ефимову, — я тебя отпущу. — Сергей с привычной недоверчивостью мысленно хмыкнул: должна же быть в этой бочке мёда своя ложка дегтя?! И она тут же вылезла: — Учебный корпус к Новому году введём в строй и отпущу.

Старший прапорщик мысленно матюгнулся, но не подал виду.

— Спасибо, — вместо этого по-простому, (а почему бы и нет, если по имени — отчеству?) поблагодарил он. И полковник ободряюще улыбнулся.

— Пошли, — совсем по-свойски скомандовал он, и они поспешили к ожидавшему их указаний личному составу.

С этого дня началась работа в учебном корпусе и как говорится, не за страх, а за совесть. Под вечер Ефимов чувствовал себя вымотанным, выжатым, как лимон. Сил едва хватало, чтобы принять душ и завалиться спать, а кроме того два дня в неделю — ходил ответственным — бессонная ночь, бессонный день. Оставаясь в казарме на ночь, не забывал о работе с личным составом. По-прежнему беседовал, стараясь незаметно повлиять, направить. Постепенно солдаты роты привыкли к его спокойной, уверенной в себе рассудительности, подчёркнутой, слегка непривычной правильности. Настороженность, неприятие и даже враждебность постепенно стали перетекать в понимание и доверие. Все знали, если Ефимов сказал, что будет так, то, значит, оно так и будет, чего бы ему это не стоило. В конце концов, если отбросить всяческую шелуху, то сформировавшееся мнение о нём состояло из трёх слов: строг, но справедлив. Всё это вместе взятое привело личный состав к какой-то по-детски трогательной вере в этого внезапно появившегося на их пути прапорщика… По-детски… А кто ещё были они, эти девятнадцатилетние мальчишки, так и не сумевшие перешагнуть свой страх? Дети. А детей следовало учить и воспитывать, путь даже им девятнадцать и они сами себя уже давно считают взрослыми.

Однажды в одной из бесед Ефимов как бы ненароком обронил такую фразу: «Смелый не тот, кто не боится, ведь на каждого смельчака всегда найдётся свой страх, а тот, кто умеет преодолевать свои страхи». Сказано это было тихо, но его услышали…

Время шло. Наверное только неимоверная усталость и суетная наполненность дней не позволяли Ефремову скатиться в пропасть бездонного отчаяния. Тоска по детям и любимой супруге была невыносимой. В пятницу он отпрашивался со службы и чтобы успеть на последний автобус, до автовокзала бежал бегом. Два часа пути до районного центра, потом ещё три пешком до родного села и уже за полночь он оказывался в объятьях супруги. Дети обычно спали. Полюбовавшись на своих посапывающих крошек, Ефимов валился в кровать и засыпал мертвецким сном. Выходные уходили на то, что бы разобраться с накопившимися за неделю мужицкими делами и в три часа утра понедельника он отправлялся в обратную дорогу. Пешком до райцентра, и на первом рейсе автобуса он ехал в город, чтобы к половине восьмого утра успеть в подразделение. Во вторник Сергей обычно оставался ответственным, ещё один день «ответствования» приходился с четверга на пятницу. В промежутке (раз в две недели) Ефимов заступал дежурным по КПП номер один. Две — три бессонные ночи в неделю иногда подряд, но он терпел на пределе сил и нервов, да и какая усталость могла быть сильнее боли расставания с семьёй?

Непонятно каким образом солдатская молва донесла до подразделения весть о том, что Ефимов собирается в Чечню и это ещё сильнее подняло его авторитет у личного состава.

Незаметно промелькнул месяц, к концу приближался следующий. Вокруг царило ощущение наступающего Нового года. Формирование отряда шло полным ходом, а про старшего прапорщика Ефимова словно забыли. Вовремя вспомнив девиз «Куй железо пока горячо», Сергей отправился в подразделение подполковника Трясунова.

Ему повезло, с комбатом третьего батальона они столкнулись на лестнице.

— Здравия желаю, товарищ полковник! — приложив руку к шапке, поприветствовал его Ефимов.

— Здравствуй, — Трясунов с подозрением покосился на незнакомого ему прапора.

— Товарищ полковник, — ломать язык подполковником желания у Сергея не было, а по опыту старой службы он знал, что подполковники на «полковника» обычно не обижаются.

— ??? — командир батальона вопросительно вздёрнул подбородок.

— Я к Вам с полковником Поплавским подходил, — в глазах комбата «три» промелькнуло узнавание.

— А, да, помню, — устало подтвердил он. — Только нет у меня должностей, нет.

— Товарищ полковник, а как же… — до Ефимова не сразу дошёл смысл сказанного.

— У меня в отряде нет должностей замкомгрупп, — теперь Трясунов выглядел ещё более усталым.

— Но командир бригады мне твёрдо обещал… — начал было Ефимов, но его перебил махнувший рукой подполковник:

— Ладно, пошли к комбригу. Скажет поставить на должность командира первого отделения — поставлю, — и он, развернувшись, стал быстро спускаться вниз по лестнице.

Полковника Шогинова они «отловили» выходящим из кабинета.

— Ефимов, как служба? — Сергей подивился тому, что комбриг помнит его фамилию.

— Нормально, товарищ полковник, только вот с Чечнёй как и что непонятно. — Ефимов пожал плечами.

— Поедешь в Чечню, какой вопрос?! — командир бригады широко улыбнулся.

— Я воевать собрался, а должностей замкомгрупп в…надцатом отряде нет.

— Ну, да, — полковник Шогинов не переставал улыбаться, — сам понимаешь, не могу же я поставить прапорщика на должность сержанта.

— Да мне всё равно, товарищ полковник, хоть рядового, — Ефимов не собирался сдаваться. — Я только из-за Чечни в армию и вернулся.

— Трясунов, — улыбка комбрига стала ещё шире, хотя казалось, что шире некуда. — Найди ему должность… любую.

— Разве что во взвод мат обеспечения?

— Товарищ полковник, я не для того… — запротестовал было Ефимов.

— Ладно, ладно, — нетерпеливо оборвал его командир бригады. — Трясунов, отпустишь его разок — другой на БЗ. Пусть походит, пока не надоест, — и усмехнулся, — будь. — Он хлопнул по дружески старшего прапорщика по плечу и шагнул в обратную сторону к двери своего кабинета.

— Подойдёшь к начальнику штаба капитану Грелкину, — приказал Сергею его будущий комбат, — пусть запишет тебя на должность начальника аккумуляторной. Скажешь, я приказал.

— Есть! — бодро ответил Ефимов и кинулся искать начальника штаба батальона, пока большие начальники не передумали и не зарезали ему командировку вовсе.

«Ничего, — думал Сергей, — мне бы только выбраться в Ичкерию, а уж там я на боевое задание всеми правдами и не правдами, а вырвусь».

Новый год он хотел встретить с семьёй, но едва не опоздал. Сменившись с наряда бегом бежал на автовокзал и успел сесть в уже отъезжающий автобус. Всё же в последний момент ему повезло: ПАЗик, привезший Ефимова в райцентр, не пошёл как обычно в гараж, а поехал дальше. Водитель автобуса жил в соседнем селе и тоже, как Сергей, спешил попасть к новогоднему столу. Так что домой старший прапорщик прибыл вовремя. Его ждали. Никто сегодня не спал. Жена, дети, сверкающая новогодняя ёлка, праздничный стол — что может быть лучше этих счастливых мгновений?

…Сергей не дотянул до боя курантов минут пятнадцать. Веки сомкнулись и он уснул тяжелым сном безмерно уставшего человека. Так начался очередной год его жизни.

Учебный корпус они к началу боевого слаживания так и не доделали. И не то, чтобы сделали мало, сделали много, но вот оказалось, что надо было сделать ещё больше. Тем не менее, Поплавский объявил Ефимову благодарность и отпустил на все четыре стороны.

В начале второй декады января сводный отряд в полном составе выехал на полигон. Но перед тем, как у ехать, в роте произошло некое событие, а точнее, почти весёлая история, надолго отложившаяся в памяти старшего прапорщика Ефимова.

Рядовой Копылов написал домой письмо. И оно может быть всё бы и ничего, не попади письмецо в чьи-то непростые руки, руки человека, весьма стремящегося к всезнанию.

«…Мамочка, — писал Копылов в этом злосчастном письме, — я пью, я много и часто пью, прости меня, мама! Я просто не могу иначе. Иначе я сойду с ума. Все эти трупы… Мама, я не хотел тебя огорчать. Мама, я почти каждую неделю езжу в командировку. Куда, ты, наверное, догадаешься сама. Мама, на прошлой неделе похоронили сержанта Калинина, тот ещё был му… Впрочем, о мёртвых либо хорошо, либо ничего. Я два километра нес на себе его тело. Нас зажали… со всех сторон. Я крошил этих гадов пачками, но они лезли и лезли… Мама, я почти постоянно бываю пьян, разве можно не пить после всего этого? Мама, меня здесь ценят и уважают. Вот иду я вчера по части, а навстречу мне наш комбриг.

— Что, — говорит, — Леша, ты всё пьёшь?

— Пью, — говорю, — товарищ полковник.

А он меня так по дружески приобнял:

— Ты, — говорит, — Лёха, держись, потерпи немного, некого мне кроме тебя на спецзадания посылать.

Я, конечно, руками развёл: понимаю, мол. И промолчал. А что говорить?

— Ну ладно, бывай, — комбриг крепко пожал мне руку, — ты только послезавтра трезвым будь.

— Опять? — спросил я, уже понимая, каким будет ответ. Он кивнул и мы разошлись в разные стороны. Вот такая у меня служба.

До свидания, твой сын Леонид.

И вот ещё что, мама: вышли, пожалуйста, ещё денег, а то на водку всё время не хватает. А без неё, сама понимаешь, мне не выдержать.

Трижды целую и обнимаю».

На этом письмо заканчивалось. Было смешно и грустно. А Копылову предстояли крутые разборки. Ефимов не знал, светит ли Лёхе встреча с комбригом, а вот что побеседовать с замполитом части ему придётся наверняка, в этом он не сомневался. И ничего хорошего это встреча «главному боевику бригады» не сулила.